Голомяное пламя

«Голомяное пламя» Дмитрия Новикова переполнено любовью и восторгом. Вообще это хорошо, когда в человеке живет восхищение красотой родного края, его природой, людьми. Но, всякий раз читая произведение восторженного характера, я вспоминаю старую басню Толстого об обезьяне и детенышах. Не задушил ли в приливе любви свое детище автор? Похоже, здесь именно такой случай.

Эмоции заразительны. Но человек существо разумное, даже в бурном проявлении чувств не теряющее себя и знающее меру. Вот этого, разума и меры, не хватает роману Дмитрия Новикова. Желая пропеть гимн русскому Северу, он добился противоположного результата.

Начнем с того, что обещаемой Валерией Пустовой литературной новизны здесь немного. Ну да, временная мозаика вместо привычного линейного движения от прошлого к будущему, смешение различных голосов, повествования от первого и третьего лица, разные языковые стихии. Однако в остальном «Голомяное пламя» - типичный представитель этнографической прозы, развившейся на месте деревенской литературы. Никакое заигрывание с формой (маскирующее, с одной стороны, невладение романной техникой, с другой – тот факт, что материала в книге максимум на повесть, а на самом деле и того меньше – на рассказ), не в силах затмить первого впечатления: перед тобой опять история о «крепких мужиках», «корнях», «русском характере» и прочих привычных высокопарностях.

Все эти феномены – деревня, русский мир, безусловно, заслуживают внимания. И да, они святыни. Но, в первую очередь, для того, кто в состоянии писать о них как о святынях, выходя за пределы телегического канона и туристического восторга. Дмитрий Новиков – житель Севера, однако «Голомяное пламя» выглядит книгой, написанной заезжим путешественником. Водка, рыбалка, байдарки, природа. Типовой туристический Север, литературное подобие михалковской масленицы с морозом, водкой, икрой и медведями.

От северных картин веет постановочностью, опереточностью «Сибирского цирюльника». Новиков дает нам ожидаемый образ Севера: суровые мужики – поморы, потрясающая природа, старые церкви и дух вольницы над всем этим.

Для чего читать книгу? Непонятно. Весь этот стереотипный набор известен читателю заранее и может вызвать восторг только у тех, кто ищет в литературе известного, привычного, а не нового и неожиданного. «Голомяное пламя» это лишь художественные картинки к уже сложившейся системе представления о русскости.

Нет ничего нового и в языке книги, которому рецензенты не могут нарадоваться, цитируя один кусок за другим. Попав в наезженную колею экзотики, Новиков не может предложить читателю ничего кроме аляповатой, расцвеченной этнографизмами прозы. Использование жаргона и диалектов требует от автора необыкновенного языкового чутья. Диалектизмы – это специи, их не может, не должно быть слишком много. Они не самоцель, а лишь одно из средств. Новиков же, ничуть не смущаясь, превращает свой роман в художественное переложение словаря поморских слов. Это выглядит странно и очень убого. От речи его персонажей, от самого повествования веет нарочитостью. Словарь – кладбище языка. Что можно сказать о художественном произведении, которое берет равнение на кладбище?

«Печь была бабушкой», «дед был чуланом» - такое обычно нравится публике. Но по сути своей это надругательство над языком и здравым смыслом. Читая фразу «яства тоже были бабушкой», я вспомнил изображения старого негра Uncle Bens на банке и шутки по этому поводу в середине 90-х.

Еще большие нарекания вызывает идейное содержание романа.

Центральная мысль всей книги – возвращение к истокам. Воспоминания Гриши о своем деде пробуждают в душе главного героя непонятную тягу к русским северным местам, откуда дед был родом. Личная история переплетается в романе с рассказом о народной судьбе. Стремление Гриши на Север отражает посыл, который автор адресует читателям: обретение себя – в возвращении к собственной истории, в осознании традиции.

Мысль не новая, но не вызывающая возражений, выраженная в книге четко, ясно и убедительно с художественной точки зрения.

И тут бы можно было слиться в экстазе с критиками пишущими о романе. Однако этому мешает один простой вопрос: а что такое русский Север для Новикова, уже не в природно-этнографическом, а в историософском и социокультурном значении?

Читая роман, не можешь избавиться от мысли, что автор нарисовал перед читателем своего рода алкогольно-анархическую утопию. Широко известны слова Бердяева о двух взаимоисключающих началах в русском народе – государственническом и анархическом. Север Новикова, вне всякого сомнения, - сосредоточие анархического начала. С недоумением и даже презрением глядит он на другую русскую породу, населяющую среднюю полосу России: несвободную, рабскую, исковерканную государственной машиной.

Помор – виноград русской земли. Но так ли это? Есть ли русская земля без единого общества, без больших городов и государства с его бюрократией и сетью законов? Обособленный, социально слабо связанный, безгосударственный поморский быт. Было ли у него будущее? В «России молодой» Германа, детском первом приближении к русскому Северу, и то было ощутимо горькое, трагическое столкновение свободы и необходимости, неумолимого хода истории и традиции. В «Голомяном пламени» сознания сложности этого конфликта нет. Гибель традиционного поморского уклада в XX веке трактуется в абстрактно-гуманистических тонах: разошлась, раздухарилась машина насилия и погубила уникальную цивилизацию, лучших людей. Но это неправда. Новиков не размышляет над тем, насколько перспективен был поморский проект. Пленившись идиллией природного существования, он становится его пропагандистом, не замечая того, что основу поморской виноградной лозы составляет элементарное уклонение от хода цивилизационного развития.

Поэтому идея бегства от современности незаметно становится центральной для романа. Бегут, обращаясь в рыб, от жестокой советской власти северные жители, бежит от современной жизни на море и к северным рекам Гриша. «Возвращение к истокам» - это эвфемизм стремления сбежать от современных проблем, уклониться от их решения. Бежать, а не биться – хороший рецепт для отдельного человека, но не для целого народа. «Голомяное пламя» - это проповедь опрощения, возвращения к природному бытию. «Стать бы рыбой» - лейтмотив всей книги. Но призыв «будьте как рыбы», практически в открытую выраженный на страницах книги, вряд ли можно считать приемлемым. Заповедь звучала иначе: «будьте как дети».

Сергей Морозов