Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Антология одного стихотворения. Языков Николай Михайлович

Вячеслав Вячеславович Киктенко родился в 1952 году в Алма-Ате. Окончил Литературный институт имени А.М. Горького, семинар Льва Ошанина. После школы работал на производстве: монтировщиком сцены, сварщиком, экска­ваторщиком, а после окончания института — в издательствах, журналах, Союзах писателей Казахстана, России. Автор поэтических книг и переводов, подборок в периодике разных стран. Лауреат литературных премий. Член Союза писателей СССР. Живет в Москве.

Языков Николай Михайлович (1803–1846)

Николай Михайлович Языков — сын богатого симбирского помещика, обес­печившего своих детей столь значительным состоянием, что все они безбедно и благополучно прожили жизнь, не особенно утруждаясь заботами о будущем. Николаю Языкову с ранних лет были открыты дороги на жизненном поприще, и он мог бы, подобно многим молодым людям его сословия, столь же обеспеченным, вести независимую — ни от кого и ни от чего — жизнь. Жизнь рантье, кутилы, светского щеголя, и, подобно им, не оставить заметного следа в истории, в жизни отечества. Но русское понятие Воля не столь однозначно и существует не только в бытовой трактовке — воля как беспредельная свобода, простор для любых действий, что хочу, то молочу и т.п. Есть не только воля к жизни в развлекательном смысле. Но и воля к жизни самоорганизующей, где­то даже саморепрессивной. Это уже строгая воля, воля культурная. Еще точнее — воля к культуре, требующей репрессивных действий по отношению к себе, любимому. Воля, организующая характер и судьбу.

Благодарение Богу, что именно этой волей был наделен беспечный и богатый юноша из симбирской глубинки. Именно она не дала утонуть в пучине светских развлечений. А тяга и склонность к тому была у юного Языкова немалая, и противостоять ей умел он далеко не всегда. Вспомнить достаточно, сколько застольных песнопений им создано, сколько воспето пиров, гульбищ с цыганами (а со знаменитой «цыганкой Таней» разгорелся даже бурный роман, оставивший несколько страстных признаний в стихах). Недаром Пушкин советовал Языкову назвать его книжку «Хмель» — предельно сжато и емко характеризуя основное в раннем творчестве. Но Дар Божий — это еще одна, и самая существенная, грань понятия воли: Воля Божья.

Воля эта проявилась очень рано, еще в Петербургском Горном корпусе, куда отдан был Николай Языков одиннадцати лет от роду. Тут в нем и «предузнал» поэта преподаватель языков, гуманитарных наук А.Д. Марков, приобщивший юношу к высокой поэзии, к одам Ломоносова, Державина. Языков скоро осознал свое назначение и, оставив Горный корпус, поступил в Дерптский (Тартуский ныне) университет, на факультет философии. Дерпт считался тогда, да и был на деле, вольницей с расширенными правами студентов. Вот тут и проявилась та Воля, дремавшая до поры в разнеженном жизнью юноше. Судя по письмам к брату, он приехал туда «с твердым намерением научиться учиться». И он действительно «грыз гранит науки» — не одной, а многих, в основном гуманитарных. Всерьез изучал немецкий и греческий языки, европейские историю и литературу.

В Дерпте он провел семь лет, за эти годы написал лучшие свои произведения. И хотя не удосужился защитить диплома, получил основательные знания на всю жизнь. Здесь испытал первые любовные увлечения, оставившие след в поэзии: к Марии Дириной, а в особенности к А.Воейковой, жене издателя и писателя А.Ф. Воейкова, племяннице В.А. Жуковского, той самой «Светлане» из знаменитой баллады. А.Воейкова стала настоящим гением­хранителем молодого Языкова; распознав выдающийся талант в юноше, она приняла самое пылкое участие в его судьбе, как жизненной, так и литературной. Немало чудесных стихотворений вдохновлено именно ею, каждое свое новое сочинение Языков отдавал вначале на ее суд, на суд нежной и умной подруге. Старшей подруге и возлюбленной одновременно.

Это было самое счастливое время в жизни поэта, творчество его расцвело, жизненные обстоятельства благоприятствовали поэту как никогда. Он становился известен всей России, лучшие журналы почитали за честь впервые опубликовать подборки поэта. Его стихами восхищались Баратынский, Жуковский, Дельвиг, Давыдов... Его отметил и выделил из чреды блестящих поэтов­современников сам Пушкин. Более того, Пушкин пригласил погостить Языкова в Тригорское, в имение добрых друзей, и они целое лето провели вместе, о чем Языков вдохновенно живописал в одном из лучших своих произведений — в поэме­элегии «Тригорское», отрывок из которой мы и включили сегодня в нашу антологию.

Что первое приходит в голову при упоминании Языкова? Конечно же песня, ставшая народной, «Пловец». Не все, наверное, помнят имя автора, но кто же не помнит — со школы, с детских лет — тревожно­вдохновенных, прекрасных слов:

Нелюдимо наше море,
День и ночь шумит оно;
В роковом его просторе
Много тайн погребено...

Кто не помнит этого гордого вызова:

Будет буря, — мы поспорим
И помужествуем с ней...

Кого не волновали и не просветляли таинственной надеждой слова:

Там, за далью непогоды,
Есть блаженная страна...

Кто, наконец, не запомнил с детства назидающе­прямого, как школьная указка, предупреждения:

Но туда выносят волны
Только сильного душой!..

Хочется верить, стихи эти знают, помнят все. Пусть не самого автора, далеко не в каждую хрестоматию включаемого, но — стихи. Сам поэт был верен этой теме — теме противоборства стихиям: жизненным, творческим — любым. Об этом он «молил святое провиденье», молил остаться в противоборстве самим собою, целостным в ярости, терпеливым в невзгодах. Об этом писал в стихо­творном заклинании «Молитва»:

...пусть, неизменен, жизни новой
Приду к таинственным вратам,
Как Волги вал белоголовый
Доходит целый к берегам!

А соблазнов на его недолгом пути (умер он от тяжкой болезни в 43 года) хватало. Быть может, оттого и знают у нас Языкова недостаточно, несоразмерно с его ярко очевидным даром, что зачислен он был официальным литературоведением чуть ли не в реакционеры­охранители и не очень­то пропагандировался в школе. И только потому, что поэт сумел сделать свой духовно­исторический выбор: примкнул не к «революционным демократам» от литературы, а к славянофилам, к патриотическому стану. Это был искренний выбор поэта, влюбленного в русскую природу, в историю родины, и никак это не подверстать к пресловутому «соглашательству с властью». Этой самой власти доставалось от Языкова, стоит хотя бы перечитать великолепную, горько­ироническую поэму «Липы». Вот уж где на бытовом уровне он показал чиновничье самоуправство и беспредел! Чудесный липовый сад, за ночь воровски пересаженный на казенную местность, унес жизнь и душу влюбленной в него хозяйки. В поэме без патетики, без символических обобщений сказано о душе человека и природы едва ли не больше, чем в знаменитом «Вишневом саде», писанном век спустя.

Предлагая в нашу антологию отрывок из большой элегии «Тригорское», хотелось, чтобы сегодняшний читатель ощутил полноту и роскошь не только цветущей природы, но и роскошь человеческого общения, братства двух выдающихся поэтов России, из которых один, слава богу, у всех на устах, а другой и поныне обидно затенен.


Из элегии «Тригорское»

...певец Руслана и Людмилы!
Была счастливая пора,
Когда так веселы, так милы
Неслися наши вечера
Там на горе, под мирным кровом
Старейшин сада вековых,
На дерне свежем и шелковом,
В виду окрестностей живых;
Или в тиши благословенной
Жилища граций, где цветут
Каменами хранимый труд
И ум изящно просвещенный;
В часы, как сладостные там
Дары Эвтерпы нас пленяли,
Как персты легкие мелькали
По очарованным ладам:
С них звуки стройно подымались,
И в трелях чистых и густых
Они свивались, развивались —
И сердце чувствовало их!

Вот за далекими горами
Скрывается прекрасный день;
От сеней леса над водами
Волнообразными рядами
Длиннеет трепетная тень;
В реке сверкает блеск зарницы,
Пустеют холмы, дол и брег;
В село въезжают вереницы
Поля покинувших телег;
Где­где залает пес домовый,
Иль ветерок зашелестит
В листах темнеющей дубровы,
Иль птица робко пролетит,
Иль воз, тяжелый и скрыпучий,
Усталым движимый конем,
Считая бревна колесом,
Переступает мост плавучий;
И вдруг отрывный и глухой
Промчится грохот над рекой,
Уже спокойной и дремучей, —
И вдруг замолкнет... Но вдали,
На крае неба, месяц полный
Со всех сторон заволокли
Большие облачные волны;
Вон расступились, вон сошлись,
Вон грозно­тихие, слились
В одну громаду непогоды —
И на лазоревые своды,
Молниеносна и черна,
С востока крадется она.
...................................................................
...придут ли дни? Увижу ль снова
Твои холмы, твои поля,
О православная земля
Священных памятников Пскова?
Твои родные красоты
Во имя муз благословляю
И верным счастьем называю
Все, чем меня ласкала ты.

Как сладко узнику младому,
Покинув тьму и груз цепей,
Взглянуть на день, на блеск зыбей,
Пройти по брегу луговому,
Упиться воздухом полей!
Как утешительно поэту
От мира хладной суеты,
Где многочисленные в Лету
Бегут надежды и мечты,
Где в сердце, музою любимом,
Порой, как пламени струя,
Густым задавленная дымом,
Страстей при шуме нестерпимом,
Слабеют силы бытия, —
В прекрасный мир, в сады природы
Себя, свободного, укрыть,
И вдруг и гордо позабыть
Свои потерянные годы!

Август–ноябрь 1826 года





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0