Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Дневник читателя «Москвы»

Михаил Михайлович Попов родился в 1957 году в Харькове. Прозаик, поэт, публи­цист и критик. Окончил Жировицкий сельхозтехникум в Гродненской области и Литературный институт имени А.М. Горького. Работал в журнале «Литературная учеба», заместителем главного редактора журнала «Московский вестник». Автор более 20 прозаических книг, вышедших в издательствах «Советский писатель», «Молодая гвардия», «Современник», «Вече» и др. Кроме психологических и приключенческих романов, примечательны романы-биографии: «Сулла», «Тамерлан», «Барбаросса», «Олоннэ». Произведения публиковались в журналах «Москва», «Юность», «Октябрь», «Наш современник», «Московский вестник» и др. Автор сценариев к двум художественным фильмам: «Арифметика убийства» (приз фестиваля «Киношок») и «Гаджо». Лауреат премий СП СССР «За лучшую первую книгу» (1989), имени Василия Шукшина (1992), имени И.А. Бунина (1997), имени Андрея Платонова «Умное сердце» (2000), Правительства Москвы за роман «План спасения СССР» (2002), Гончаровской премии (2009), Горьковской литературной премии (2012). Член редколлегии альманаха «Реалист» (с 1995), редакционного совета «Роман-га­зеты XXI век» (с 1999). Член Союза писателей России. С 2004 года возглавляет Совет по прозе при Союзе пи­­сателей России. Живет в Москве. 

Роулинг Дж.К.. Случайная вакансия. М.: OOO «Издательская группа “Азбука­Аттикус”», 2014.

Кто такая эта Роулинг? Интересно, что только один из двадцати опрошенных в магазине «Библио­Глобус» дал правильный ответ: она автор «Гарри Поттера». Про героя слышали почти все, про автора — почти никто. Как будто благодаря только этому Гарри был достигнут такой ошеломляющий успех — общий тираж книг приближается к полумиллиарду экземпляров. Романы переведены на 75 языков, о масштабных инсценировках можно и не говорить. Напрашивается обличительный вывод: таково наше время, легкомысленное, поверхностное, никто не хочет забивать голову лишней информацией, все обращают внимание на внешнее, а не на существенное. Но, по правде говоря, примерно так же обстояло дело всегда. Шерлок Холмс был популярнее Конан Дойла, и не все современные отечественные школьники, как я недавно выяснил на собственном опыте, из тех, кто слышал про Обломова, смогли ответить, кто такой Гончаров.

«Случайная вакансия» — роман неплохой, построенный твердой авторской рукой, но главное — роман сугубо реалистический. Современный провинциальный британский городок, освобождается должность в системе управления, и тут выясняется, — стоило начаться борьбе за должность, — городок не тихий, совсем не тихий, и добрые внешне отношения жителей друг к другу — иллюзия.

Идет тихая, скрытая война всех против всех.

Написано правдиво, с проникновением в детали и атмосферу, автор демонстрирует прекрасное владение материалом.

Вот в материале все и дело.

Тираж романа лишь чуть­чуть превосходит тиражи писателей, у которых в прошлом не было ничего похожего на успех поттеровского масштаба.

Автор убедительно подтверждает свой профессиональный уровень, но никому почти нет дела до этого уровня. Та жизнь, которой живет население маленьких английских городов, куда, кстати, мечтают убыть на постоянное проживание очень многие из нынешних финансово успешных наших сограждан, как оказывается, не слишком­то интересует массового читателя.

Будни выдуманного магического университета Хогвардс занимают нынешнее читающее сообщество в значительно большей степени.

Шопенгауэр заявил как­то: чем больше писатель обязан материалу, тем он слабее как художник.

Может, и так.

И вообще вопрос: художник ищет материал или материал находит художника?

И можно ли отделить начисто мастерство от материала?

К тому же надо учитывать, что писатель живой человек, и он может смертельно устать от своего, любимого читателями, персонажа. Даже попытаться избавиться от него, история литературы хранит много забавных историй о взаимоотношениях творца и творения. Как правило, художник обнаруживает: то, что он считал своим созданием, своей собственностью, является уже собственностью общественной. На которую предъявляют права и какие­то иные люди. Не говоря уж о том, что сам «материал» проявляет признаки личности.

«За явленным чудом создания есть целая бездна — творец», — писала Цветаева. А один известный автор сформулировал историю взросления таланта так:

1) стань профессионалом, добейся того, чтобы тебя стали покупать;

2) стань художником — не обращай внимания та то, покупают ли тебя.

Возможно, госпожа Роулинг реализует свое право быть непопулярной.

 

Мельников Н. Портрет без сходства: Владимир Набоков в письмах и дневниках современников // Новое литературное обозрение, 2013.

Я впервые услышал о Владимире Набокове чуть ли не на следующий день после того, как он умер, будучи в тот момент молодым студентом Литературного института. Набоков въезжал тогда и в мое сознание, и во всю нашу тогдашнюю литературную действительность несомненным, ослепительным принцем на безупречно белом коне. Не было фигур безусловнее, литературного авторитета авторитетнее. По крайней мере, в тех областях словесного государства, где обретался я. Более того, всякий, кто пытался сказать в его адрес не совсем восторженное слово, рисковал просто­напросто вылететь из гуманитарного дискурса с волчьим билетом. Помню иронически­брезгливое шипение в адрес замечательного, умного, свободного литератора Олега Михайлова, который в своем предисловии к публикации «Защиты Лужина» в журнале «Москва», кажется, в 1987 году, позволил себе попенять Владимиру Владимировичу за то и за се. Кстати, та публикация была первой крупной акцией возвращения Набокова отечественному читателю.

Короче говоря, редкие нападки шли супергению лишь на пользу.

Книга Н.Мельникова неожиданным образом фиксирует ситуацию зеркально­противоположного характера. Книжка не толстая, но все равно, собран там немалый материал, и своим совместным видом он свидетельствует — Владимира Набокова буквально с первых шагов его литературной жизни, с 10­х годов ХХ века, никто не принимал всерьез, все без исключения разглядели в нем роковую склонность всего лишь к словесному штукарству, жонглированию образами и фразами; пустота, мишурный блеск и так далее.

Ничего другого не ждешь от двух блистательных Георгиев русской эмиграции — Иванова и Адамовича, они обиделись за Ирину Одоевцеву, хотя и сами создали своей неделикатностью ситуацию неизбежного литературного противостояния. Ну, Чуковский был реально задет заморским гением, кстати, задет за дело, за мелкое, но явное хамство из доэмигрантских пор.

Но Цветаева! «Какая скука — рассказы в “Современных записках” Ремизова и Сирина. Кому это нужно? Им — меньше всего, и именно поэтому — никому».

Ну и так далее: Марк Алданов, Петр Бицилли, Иван Шмелев, Борис Зайцев, Глеб Струве, Иван Бунин... И зарубежные, писавшие уже не о Сирине, а о Набокове: Эдмунд Уилсон, Ивли Во, Кингсли Эмис, Фаулз...

Не сто процентов цитат брезгливые отповеди, есть и сочувственные отзывы, но их в процентном отношении ровно столько, чтобы сработала в очередной раз поговорка: исключение подтверждает правило.

Данная книга выглядит маленькой тележкой к вагону под названием «Классик без ретуши», где практически тот же объективистский подход к оценке профессиональной репутации писателя, взлетевшего, как показалось некоторым, слишком высоко.

Это литератор Барабтарло придумал неуловимо лакейскую формулировку для обозначения литературного класса Набокова — «наднобелевский уровень». Желая сверхпохвалить Набокова, Барабтарло навсегда примотал его репутацию к нобелевскому крючку.

Особенно забавно было читать там авторов типа Питера Акройда: добросовестный ремесленник с самым самодовольным видом топчет того, в тени авторитета которого он вынужден был скромно и почтительно помалкивать еще совсем недавно. Да, «Посмотрите на арлекинов» — неудача, но не Акройдам реветь в справедливом гневе: Акела промахнулся!

В чем мораль здесь: нельзя и пальцем прикасаться к сияющим одеждам великого авторитета?

Плевать на авторитеты. Вышел в свет — терпи, и даже если уже умер — терпи. Более того, приходится признавать со временем, когда алмазный туман священного почтения рассеивается, — очень многие претензии к писателю Набокову вполне осмысленны.

Просто на фоне нынешней моды, когда очень уж расплодились книжки типа «Антиахматовой», объективистские пасквили, провоцирующие недоброе слюноотделение литературных пигмеев, грустно констатируешь: идет охота на мертвых львов. Шакалы тоже часть природы, и они по­своему правы, только почему­то противно вдруг обнаружить, с кем иной раз делишь свою точку зрения.

 

Западная Белоруссия и западная Украина в 1939–1941 годах: люди, события, документы. М.: Изд­во «Алетейя», 2014.

Историки знают, что с течением времени «белых пятен» в истории становится не меньше, а больше. Эти самые «белые пятна» ведут себя как «черные дыры», они притягивают к себе исследовательское внимание с огромной силой, и чем глубже мы в них погружаемся, тем больше обнаруживаем там новые факты или, что еще чаще случается, новые объяснения фактов, казавшихся давно и окончательно ясными.

В конце шестидесятых годов я жил в городе Гродно на улице 17 сентября. Однажды, уж не помню с чего бы это, я поинтересовался у нашего школьного учителя истории, в честь чего такое название? Кажется, даже не сам созрел для этого вопроса, а просто в сознании засел осколок какого­то домашнего разговора взрослых на эту тему. Учитель истории, пожилой поляк, посмотрел на меня, как пишут в романах, долгим удивленным взглядом. Мол, зачем тебе это, мальчик?

И ничего объяснять не стал.

Я удивился, переспросил вечером у домашних.

От меня отмахнулись.

Принцип запретного плода не сработал. Я забыл про это 17 сентября, и вернулся ко мне интерес по теме лишь спустя два десятка лет. Я приехал в Гродно из Москвы в командировку от журнала «Литературная учеба» и зашел в местную писательскую организацию, что располагалась в мемориальном домике Элизы Ожешко. Я хотел, чтобы мне посоветовали, кого бы из молодых местных поэтов можно было порекомендовать для публикации в московском журнале.

Сказать по правде, был уверен, что мне обрадуются, мной займутся, как же, такая честь, Москва.

Действительность опровергла мои самонадеянные ожидания. Председатель гродненской писательской организации по фамилии Карпюк принял меня странно. Его словно оторопь взяла после того, как я представился. А когда он из нее вышел, то заорал: мне некогда, и вообще я ничего не знаю, знать не хочу, и мне надо немедленно уйти. Фактически вытолкал меня из кабинета, запер его и куда­то умчался.

Сбежал от разговора.

Потом, уже в Москве, знающие люди мне объяснили про этого Карпюка. Достойный был человек, смелый, партизан, на своей шкуре переживший не только войну, но и эти смутные годы, 1939–1941, начавшиеся 17 сентября вступлением Красной армии на территорию Польши, ведущей войну с гитлеровской армией.

Короче, он решил, что мой приезд — провокация и «органы» таким вот непрямым способом хотят ворваться в его смутное партизанское прошлое.

Данная книга — сборник документов, воспоминаний и т.п., касающихся этих двух лет. Еще одно доказательство, что мы в очень малой степени представляем себе, чем была реальная жизнь на сначала освобожденной, а потом оккупированной территории западной Белоруссии и Западной Украины.

Писатель­партизан Карпюк слишком хорошо знал, что это было, более того, для него в те глубоко послевоенные годы ничего по большому счету ведь не кончилось. Не все конфликты исчерпаны, не все жертвы искуплены, не все преступники наказаны, палачи живут с жертвами на соседних улицах. И для него явившийся без предупреждения московский гость был кем­то вроде провокатора, что ли.

Книга издательства «Алетейя» вышла крохотным тиражом, и если даже все, что там есть, чистая правда, все же не до очень большого круга интересующихся она будет доведена.





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0