1

В первых рядах блистали парадными мундирами, искрились звездами и медалями дорогие коньяки и марочные вина. Пониже толпилась гражданская шпана типа «Алиготе». Совсем внизу, почти на земле, бомжевали портвейны «Агдам» неизвестно какого розлива, предлагали свои услуги не первой свеже-сти «Изабеллы» и «Лидии».
— Мадам, — вкрадчиво начал я, — нам бы чего прозрачного. Помягче, но подешевле на единицу объема. И чтобы утром голова не болела и керосином не отдавало.
— А колбаску и сало не откажите в любезности порезать, — продолжил мой друг и показал движеньями ладони, как это надлежит сделать.
Мадам оценила наши внешние данные, сообразила про возможности, на всякий случай фирменный фартучек на бюсте на секунду напрягся, потом бо-гиня расслабилась и предложила емкость из среднего ряда.
— Вот это Вам подойдет. Мы пробовали. Достойный приятный напиток.
Слово «Вам» было произнесено именно с большой буквы. Цена напитка еще более расположила к вдумчивой женщине. Мы кивнули, и на мраморном прилавке сверкнула золотой фиксой пробки пышных форм двухлитровая кра-савица. Потом еще одна. Потом на всякий случай к двум предыдущим флако-нам, как сказал мой опытный товарищ, «чтобы потом второй раз не бегать», прибавилась «полулитровая красноносенькая перцовочка».
— Из Союза художников, что ли? — спросила продавщица.
Мы кивнули, сказали «почти» и покраснели от вранья. Женщина в белом, но не медицинском халате понимающе улыбнулась, застучала ножом, нарезая шпик, колбасу, копченое сало, а мы отправились разглядывать ряды полок, не отгороженных прилавком, за другой снедью.
Настроение и серьезная сумма, выделенная на покупки, не способствовали рассуждениям на тему бренности бытия, и оранжевая пластиковая корзина постепенно тяжелела, наполнялась кабачковой икрой, маринованными гриба-ми, оливками, хлебом, огурцами величиной с пистолетный патрон девятимил-лиметрового калибра, прочим не очень дорогим, но полезным для закуси. Мы толковали о своем и не заметили, как почти уткнулись в коренастого мужика.
Грязно-зелено-желтого цвета куртка вызывающе лоснилась антисанитари-ей и хрустела на сгибах. Штаны гармошкой стояли на рыжих ботинках. Со лба, из-под вязаной шапки выползал пот.
— Я гляжу, вы интеллигентные люди, — зачем-то сказал он и показал пальцем в очки моего коллеги.
Аккуратно подстриженные ноготочки на розовой, чистенькой, холеной ру-ке резко отличались от заскорузлой одежды. Я от несоответствия замешкался.
— Наличие оптики не показатель, — отреагировал Михаил с высоты своих двух метров, повел плечами такой же ширины и спросил: — Чего надо?
— А ничего, интересуюсь, — проделал то же со своими плечами мужик, но страшно у него не получилось.
— А вы откуда будете? — Я пришел в себя и свернул беседу на мирный географический диалог.
— Вообще-то я здешний. Тут такое дело, граждане, — начал мямлить он.
— Поиздержался, что ли? — Михаилу охота было быстрее закупить прови-зию и вернуться туда, где томились в ожидании наши дружки, начать вечерние предрождественские посиделки с закусоном, поддатием, интересной беседой.
Ему этот бомж был на фиг не нужен. Мне тоже, но неловкость посылать подальше кого бы то ни было тормозила.
— Нет, деньги у меня есть. — Мужичок залез под куртку и вытащил из на-грудного кармана пачку тысячных рублей.
Мы удивились.
— У меня другое. Мне поговорить надо. Рассказать, объяснить, чтобы са-мому понять.
— Чего понять? — сбавил напряг Михаил.
— Может, отойдем, а то здесь не ловко?
Мы отошли, и мужичка прорвало. Говорил он негромко. Вроде бы спешил, но получалось неторопливо:
— Меня Юрой зовут, в смысле Георгием, но можно Жорой, я привык.
— Он же Гога, он же Жора, — процитировал Михаил оскароносный фильм.
Юра не услышал фразу и продолжал:
— Работал я охранником в одном здании. Примерно в это же время. Год назад. Погода была мерзопакостная. Холод, ветер, жуть! Шел я на дежурство...


2

...Жорик шел на дежурство и размышлял: и какая чуднбя погода у нас бы-вает зимой. Три дня валил снег, да такой, что дворник Белялетдинов как утром глянул в окошко, так в запой, а не на работу ушел. А другие дворники заявле-ние про увольнение написали и в очередь выстроились к домоуправу. Так три дня и стояли, покуда снег на дождь не сменился и за сутки все потаяло. А вче-ра опять мороз под тридцать шандарахнул. Чуднбя погода. Видать, верно го-ворят, будто ось Земли сдвинулась или покривилась от экологии. Так и до конца света дожить можно, не дай-то бог.
Было начало седьмого. Часы электронные на руке любившего точность Жорика показывали 18.06. Обычно Георгий ворчал, глядя на уже идущих с работы граждан. Но сегодня улыбался. Намечалось дежурство с Еленой Пав-ловной. И как он надеялся, не только дежурство.
Жорик служил охранником. Как в армии попал на КПП, так и прилепилась к нему эта деятельность. Денег больших она не приносила, но и особых по-требностей у Жорика не имелось. Семьи у него не было по причине того, что не встретилась та единственная и неповторимая. А те, которые попадались, всеми своими действиями убедили, что этих самых неповторимых вообще не встречается. Хотя душа эту самую единственную ждала, хотела и мечтала о ней. На еду и одежду Юрию хватало, а корячиться и гробить здоровье за длин-ный рубль он желания не испытывал. Поэтому сидел днем у входа в здание, смотрел на пропуска снующих туда-сюда служащих, замечал, знал или дога-дывался про них все, а по ночам, когда никого не было, глядел в окошко да прогуливался время от времени по пустым коридорам, размышлял про жизнь. А еще любил Юрий качаться и, когда надоедало глазеть в окно, начинал от-жиматься от пола, поднимать пудовые гири, подтягиваться на турнике, кото-рый когда-то привинтил к стене в дежурке. За годы стал крепким, коренастым атлетом с редкостной красоты мускулатурой, которой, однако, не хвастался, и мало кто про это знал.
Почти никогда Жорик не спал, как другие лодыри охранники, на диване, а только дремал, и то вполглаза. Начальство об этом знало и ценило. Сам на-чальник службы безопасности сказал про него на собрании:
— Такой не подведет, не проспит вражину или бандюгу. Всегда на посту!

Холод стоял собачий. Под башмаками хрустел снег. Сообщал опытному городскому следопыту, что ночью будет еще морозней. Редкие автомобили осторожно, чтобы не заскользить, спешили домой, в гаражи, мечтая закончить дневную суету, освободиться от водителей, охладить двигатели и наконец рас-править смятые сиденья, успокоиться, отдохнуть.
Узкий краешек месяца освещал черную бездну. Был он повернут так, что казалось, будто никакой это не месяц, а горящие дивным светом рога не то быка, не то неведомого чудища, морды которого не видать, но слышно, как из ноздрей валит дым, превращается в такие же черные, как бездна, тучи и запол-няет с каждым выдохом промерзшее небо, вымораживает землю, а невидимые глаза этого чудовища заковывают в холод, леденят не только все живое, но и саму человеческую душу. Но улица была пуста. Жорик семенил по льду и гля-дел не вверх, а под ноги. И хотя первые звезды уже маячили в небосводе, под-мигивали сквозь дырявые облака и завлекали шального путника, но ветер сры-вал с гололеда песок, швырял в глаза, и рассматривать месяц, звезды и прочие астрономические бесконечности не было никакой возможности.
«У, разъерепенилась вьюга! А месяц-то ну прямо как рога у беса», — по-думал Жорик, поежился и перекрестился на всякий случай, вызвав этим осо-бую неприязнь глядевшего оттуда.
Потом охранник похлопал себя по боку и улыбнулся. Там глубоченный на-ружный карман полувоенного цвета кацавейки приятно оттягивала и грела не столько тело, сколько помыслы литровая бутылка заграничной горилки «Не-миров».
«Леночка», — нежно подумал Жорик и вздохнул.
Глубокоуважаемый читатель, Леночка — это, как вы уже знаете, никакая не бутылка, это девушка лет тридцати шести. Георгий обхаживал ее с осени. Дежурили они в одном здании, но в разных половинах.
Здание было когда-то государственным НИИ, и Жорик уже тогда, сразу после армейской службы, работал там вахтером. Потом академик, директор научного института, начал этот НИИ приватизировать, но внезапно умер, и непонятно как помещение оказалось в собственности у двух бугаев. Ходили они по институту осторожно, рассказывали, что внучатые троюродные пле-мянники зятя сестры жены академика. Что академик их сильно любил и, когда помирал, отписал в завещании это здание. На собрании обещали продолжить дело академика. Но вдруг как появились, так и сгинули. Говорили, что их по-садили, а может, и убили. После них здание долго делили — то появлялись приставы с женами бандитов, то люди в погонах, то гражданские, то строгие мужчины в черных галстуках. После хитрых и неведомых Жорику комбинаций трехэтажный, сталинской постройки научный особняк размежевался на две половины. Стеклянную вычурную дверь, соединявшую эти половины, замени-ли железной и заперли. Нынешние собственники друг другу не доверяли и свои части некогда единой недвижимости крепко охраняли. Жорик числился в охранном предприятии «Анаконда», а у второй половины дома крышей была «Мангуста».
В этой конкурирующей фирме и появилась молодящаяся, приятно полно-ватая разведенная Елена. Заметил Георгий Елену Павловну сразу и положил глаз. Влюбился. Три месяца обхаживал. Дамочка выслушивала комплименты, кивала, томно моргала ресницами. Жорик два раза осенью дарил хризантемы, провожал после дежурства до дома, но дальше не допускался. Отчего страсть его только крепла. А месяц назад Ленкин сожитель запил и пропил телевизор. После скандала вещички его были выставлены. И у Георгия появился шанс.
Через неделю затосковала красавица без мужика и дополнительных средств к существованию, огляделась и на всякий случай разузнала про Юрия, который выказывал ей симпатии. Заметила у него много достоинств. Во-первых, своя квартира. Небольшая, но двухкомнатная. Не курил, да и пьющим не видели. Мужики из тех, которые в доме Георгия бывали, отзывались с ува-жением. Рассказывали, что ремонт сам сделал, а значит, прикидывала красави-ца, можно попросить и ей с этим хлопотным и затратным делом помочь. Одно смущало — здоровый мужик, а занимается самым что ни на есть простым и не денежным делом. Сторожит. Однако, поразмыслив, Елена Павловна решила, что если сладится, то Жоркину квартиру она сдаст внаем, его перевезет к себе. Сделают приличный ремонт, а после заставит подрабатывать. И получатся приличные деньги. С жильцов квартиры — раз, зарплата охранника — его и своя, это два и плюс Жоркина подработка — три. На том и успокоилась. Оста-валось, чтобы все придуманное сбылось. Но в этом уверенная в себе красотка не сомневалась и, поболтав с женихом перед прошлым дежурством, вздохнула, вроде бы как поддалась мужскому обаянию и согласилась вместе отметить на службе Рождество. Жорик, не ведавший обо всем замышленном, летал на крыльях любви. Радовался своему успеху. За неделю подобрал ключ к желез-ной двери, проверил. Все было чин чинарем — открывалось и закрывалось. Помещения, разделенные недоверием, соединялись любовью. И вот сегодня в предвкушении приятного времяпрепровождения прикупил Георгий бутылку дорогой и солидной, чтобы не ударить в грязь лицом, водки себе и, если захо-чет Елена, то и ей, а если не захочет — то будет наготове для дамочки полу-сладкое вино. Его же, если не хватит водки, может употребить и он. Жорик гордился своей продуманностью и, кроме вина, в сумке тащил закусь, коробку конфет «Чаровница», четыре яблока, хлеб и блины с мясом из полуфабрикат-ного киоска. В здании имелась микроволновка для разогревания подобной снеди.
В обшарпанной дежурке стояла жарища, и с мороза Жорика пробил пот. Он снял кацавейку, потом фирменную анакондовскую куртку с эмблемой по-чему-то кобры на рукаве и отправился проверять пластилиновые печати на дверях кабинетов. Потом вернулся, распрощался со сменщиком, включил чай-ник, разложил на столе еду и пошел проверить заветную железную дверь в конце коридора. Постучал. С той стороны протопали знакомые сапожки и то-же постучали. Жорик полез за ключом в карман куртки, вспомнил, что снял и повесил ее на стул, и побежал назад. Куртка висела на спинке старого, заса-ленного венского стула. Но куртка не его! Засранец сменщик перепутал и ушел в его форменной одежде. Естественно, с ключом от железной двери.
Сменщиком у Жорика был отставной капитан Твердоусов. Мужчина груз-ный, по виду рохля, но на самом деле редкостной шустрости проныра и шель-ма. Пока иной тощий увидит на земле оброненный кем-то рубль, сообразит, нагибаться или нет (не очень-то это ловко делать при людях на улице), потом решится, рубль этот давно будет в кармане Твердоусова. По увольнению из вооруженных рядов Твердоусов получил квартиру, на радостях от свалившей-ся свободы, приличной пенсии и дармового жилья крепко запил и очнулся, когда ушла жена, а квартиру разменяла. Себе получила хоромы, а ему комна-тенку в ободранной и загаженной квартире на четырех хозяев. Тогда Твердо-усов протрезвел, обозвал жену сукой и устроился в охрану. Пить завязал, но появилась новая страсть. Охранник стал воровать. Нагло, бессовестно. Воро-вал из опечатанных кабинетов, подбирая и подделывая ключи и печати. У сек-ретарей таскал чай, кофе и чайные ложки, у директоров дорогие ручки, отли-вал, усмехаясь и самому себе подмигивая, из распечатанных бутылок коньяк, виски, текилу. Но воровал капитан по-умному. Понемногу. Так, чтобы не бро-салось в глаза, не было заметно. Вроде и не поймешь, то ли украли, то ли само потерялось, то ли и не было. Ни разу не попался, даже когда спер у собствен-ного начальника травматический пистолет. За трезвость был уважаем этим же руководством. А через год бывшему капитану пофартило. Дом задрипанный твердоусовский, вернее, не дом, а земля понадобилась строительной фирме, и Твердоусов, вызнав все юридические тонкости, затеял сутяжничество и полу-чил не однокомнатную, как другие жильцы, а двухкомнатную квартиру, кото-рую поменял тут же на однокомнатную в центре, да еще получил приличную доплату.
Начальству своему охранному и нескольким правильным сменщикам Твердоусов устроил новоселье, на котором все поняли, что человек он ушлый и с ним лучше дружить.
Вот этому самому сменщику Жорик и стал названивать на сотовый теле-фон про свою фирменную куртку.
Твердоусов откликнулся и резонно предложил Жорику походить в его куртке до следующей их смены. Тогда назад и разменяют.
— Не, надо сейчас. Без своей куртки никак не могу, — говорил Жорик, до-гадавшись, что сменщик нарочно вроде бы перепутал, по той причине, что его, Жоркина, была новей, и после будет тянуть, забывать в нее одеться, приходить в других одеждах, покуда не замылит окончательно. Но даже не это было главным, а то, что в ней оказался ключ. Можно сказать, к сердцу возлюблен-ной.
— Устал я, сутки не спавши, да и дорого, Жор, туда-сюда мотаться, — не-навязчиво намекал капитан, покручивая действительно твердый ус и ухмыля-ясь.
Жорик нудил, упрашивал, вспоминал, как подменял Твердоусова, когда тот по судам таскался. Договорились на сто рублей, хотя проезд стоил двадцать да Твердоусов еще по дороге домой вытащил у Жорика пятьдесят, подменив на десятку. Через полчаса куртки были разменяны.
Мудрый Твердоусов как бы между прочим заметил:
— Там у тебя какие-то ключи были. Весь бок мне искололи, пока ехал, так я их выложил. После, когда буду тебя менять, привезу.
— Чего-о? — взвился Жорик. — Да я только из-за этого ключа и просил тебя привезти куртку!
Ловелас понял, что сболтнул лишнего, и прикусил язык.
В ответ Твердоусов сделал вид, что ничего не понял, пожал плечами и ска-зал, что не мальчик после дежурства мотаться туда-сюда по десять раз. Но речь свою стал гнуть в сторону ключа.
— Да зачем тебе на работе ключи от квартиры? Тут ими нечего открывать.
— Это я, что ли, не свою куртку напялил и утащил, а потом из нее ключ вытащил? — начали сдавать нервы у Жорика.
Твердоусов вторично пожал плечами.
Капитан давно смекнул, что дело у Жорика с ключом нечистое, давно до-гадался, но виду не подавал и хлопал удивленно глазами.
Пришлось Жорику посвящать его в намечавшуюся историю с Еленой Пав-ловной. Тут Твердоусов изобразил восхищение способностям некоторых к знакомству с прекрасным полом, вздохнул, полез в карман, потом снова вздохнул, вытащил ключ и вручил Жорику со словами:
— То-то, а то «не могу без куртки, зябну. Друзьям надо правду говорить, тогда и они придут на помощь! — Забрал сто рублей, потом подумал, полтин-ник вернул, сказал, чтобы выпили за его здоровье, пожал руку и ушел.
Жорик набрал номер своей пассии и объяснил, из-за чего была задержка встречи.
Леночка томно вздохнула и сказала, чтобы Георгий не спешил, что у них вся ночь впереди, еще налюбезничаются. А еще захихикала и добавила, что приготовила ему интересный сюрприз и чтобы приходил он к ней через два часа.
Жорик чмокнул телефонную трубку, повеселел и посмотрел на часы; 6.06 показывал электронный циферблат.
— Черт, сломались.
— Не поминал бы ты всуе, — тоненьким голоском заметил совсем захме-левший перчик, вынырнув из «Немирова» на поверхность поближе к горлыш-ку, чтобы глотнуть воздуха.
— Я чего? Я ничего, — оправдался Жорик и подумал: «А чего это я? Вроде еще не пил?»
Глянул на стручок — тот спокойно кайфовал на дне бутылки и признаков разговорчивости не проявлял.
Жорик подумал: «Померещится же. — И почти одновременно: — А как ему, бедолаге, на дне говорить — водяра вмиг в рот зальется. После не откаш-ляешься. — И чуть позже окончательно сообразил: — Да у него и рта нету. Ни пить, ни разговаривать нечем».
Георгий вспомнил про свой рот, раскупорил пакет с блинами, куснул один, понял, что так не проглотить, и отправился разогревать в микроволновке, дабы подкрепиться перед застольем, не захмелеть и не опозориться потом перед девушкой Еленой.
В коридоре было темновато. Хозяева здания экономили электричество. Ве-чером отключали основной свет и оставляли специальные ночники, которые еле мерцали зеленоватым светом, не освещая, а лишь обозначая, куда идти. Жорик бодро топал, думал, что два часа пролетят быстро и окажется он за сто-лом с Еленой, пусть не столь прекрасной, как в Древней Греции, но тоже весь-ма аппетитной и привлекательной.
«Родит же природа-мать такую красоту, как женщина, — размышлял Жо-рик, — и грудь, и фигура, и волосы. То светлые, как пшеничное поле, то длин-ные черные, будто грива вороного ахалтекинца. А к этому пшеничному полю, как продолжение, словно синее июльское небо или черные, чернее восточной жаркой ночи, глаза. Глаза! Разве у мужиков глаза? Так, две дырки, чтобы ска-нировать окружающие ландшафты. А вот у женщин глаза! Это же уму непо-стижимо! Это целое море, целый океан, целый космос — женские глаза! И стоит чего не по ее случиться, вмиг нахмурится, и не поймешь, то ли молния из них сверкнет, а после гром разразится и обрушится на тебя, то ли заблестят, влагой переполнятся берега и выкатится из них слезинка, и тогда, глядя на эту детскую беспомощность, растает сердце самого бессердечного мужлана и сде-лает он все, как захочет женщина. Все будет по ее, все как она пожелает. А надо ей для этого всего-то навсего — захотеть!»
Однако высокопарные поэтические рассуждения закончились вмиг. Жорик споткнулся, еле устоял, подвернул ногу и треснулся о косяк, да так, что кряк-нули оба.
— Мужик, ты чего! — крякнул тот.
— Споткнулся я. Извините, — ответил Жорик и уставился на дверной про-ем.
Дверь, скрипя, открывалась. Жорик поглядел на нее и подумал, что снова показалось. Включил большой свет, запихнул блин в микроволновку, поставил таймер и присел дожидаться. Печка жужжала вентилятором с минуту, потом в ней щелкнуло, заискрилось, закашляло, дверка распахнулась, блин вылетел. Печка отплевывалась:
— Что же ты такую гадость жрешь, Георгий! Себя беречь надо, а ты пиха-ешь внутрь организма невесть что, как будто это не твое собственное нутро, а помойное ведро.
— Блины с мясом. Говядина. Сорт высший. Перец пряный, молотый. Соль, — процитировал Жорик надпись на коробке.
— Ты, Жорик, внимательней прочитай. Там написано не «говядина выс-ший сорт», а «гов. высший сорт». — Всё на кухне захихикало, засмеялось, за-гыкало, заржало.
— Сорт высший! Гляньте на высшую говядину с перцем! — хихикали сту-лья.
— Я бы, господа, даже сказал не «гов. с перцем», а «гав», — хохотнул ба-сом старинный, стоявший здесь со времен основания, буфет.
Блин на полу развернулся, и из-под него действительно выглянул тоскли-вый глаз, потом другой, потом показалась собачья морда, а уж после и весь щенок. Отряхнулся, заскулил, зарычал и тявкнул на Жорку за укушенную еще в дежурке ногу.
— Я же не знал про тебя, — непонятно зачем сказал охранник, — извини.
— Еще встретимся! — зло зыркнул рыжий щенок и, похрамывая, бросился наутек, а сам блин свернулся в начальную форму, пожал плечами?— мол, извините, не я клал, а в меня, так что я лично ни при чем — и полез назад в печку.
Жора сидел. Молчал. Смотрел на знакомый пищеблок и не соображал. Мозги закаменели, не работали. Зазвонил таймер. Печка отключилась. Дверка открылась. Внутри на поддоне, как обычно, лежал блин. Жорик по инерции достал его. Развернул. Внутри было пусто.
— Надурили! Вечно у нас недоклад. Типичная история. Одних дурят, об-вешивают, обворовывают, а другие на этом целые состояния сколачивают. На чужой беде. Вот, к примеру, в тысяча девятьсот семьдесят э... — начал ком-ментировать стол.
Его перебил буфет:
— Тихо ты! Видишь, Георгич очумел от избытка нетипичной информации. Не гони лошадей. Пусть очухается. Мужик-то он неплохой. Свойский. Работа-ет давно. Мебель не портит, помещение тоже. Раньше, бывало, промахивался, мимо унитаза отливал. Я, господа, помню, тот жаловался. Так и этого в по-следний год за ним не замечалось. Старается. Попадает. Пусть оклемается. Помолчим.
Жорик и вправду слегка очумел. Крутил шеей. Глазами хлопал, пытался осмыслить происходящее, и постепенно складывалось в его голове, что ниче-гошеньки ему не кажется, а все это есть на самом деле здесь и сейчас.
Он вспомнил, что еще по дороге, когда глянул первый раз на часы, почуди-лось ему, что дрожит от холода красный немировский перчик. И?он ему по-сочувствовал:
— Еще бы тебе не дрожать. Запихнули в бутылку, залили сверху литр со-рокаградусной, на мороз выставили, и еще неизвестно, что дальше сделают!
— А чего сделают? — тогда жалостно глянул из бутылки перчик.
— Не боись! Праздник сегодня будет! Водку выпью, а тебя отпущу на во-лю и пропуска не спрошу.
— Чего за праздник-то? — опасливо шмыгнул перчишка.
— А завтра Рождество Христово! А вдобавок мы с Ленкой дежурим!
Жорик тогда думал, что это он сам с собой шуткует. Ан нет! Эта вся кама-рилья уже тогда начиналась, да он не знал и подозревать не мог подобного! Вот и дошутковался.
Георгий снова по привычке взглянул на часы. Нет, они не были поломан-ными и никакие не 6.06 показывали, а 6.66!
— Э, да вот тут в чем дело, — сообразил наконец охранник.
А в педантичном мозгу не соглашалось, говорило, что 6.66 это всего-то 7.06, а значит, часы идут, и вообще дела в порядке, и ждать ему встречи с воз-любленной осталось всего-то один часочек.

3

А к Елене Павловне в это время заявился проверяющий. Сам заместитель начальника «Мангусты» подполковник Колытайло. Занудный и упертый, как ржавый шуруп в еловой доске. Колытайло симпатизировал полненькой Леноч-ке, но и симпатия эта была такой же занудной, как все у него. Для начала про-шелся по зданию, проверил печати на дверях, потом огнетушители и песок в пожарном ящике, потом начал листать журнал приема и сдачи дежурств. А там... то недоучки охранники записывали с ошибками, то вообще ничего не писали, а только ставили закорючку — мол, сдал-принял, происшествий не было. Отставной милицейский канцелярист вздыхал, качал головой, но на ли-це его при этом ничего не выражалось. Красновато-серое, неподвижное, оно напоминало сдувшийся резиновый шар с нарисованными глазами, к которому приделали уши и нос. И пахло от подполковника чем-то резиновым. Замечания подполковничьи Елены не касались, потому она поддакивала, вздыхала вслед за его вздохами и выражала согласие и возмущение, какое обычно высказыва-ют умные женщины, чтобы понравиться начальству. И Колытайло растаял. Улыбнулся. Сверкнул золотыми зубами и взял Елену за руку.
— А вы знаете, уважаемая Елена Павловна, — начал он, — как это важно, чтобы все было правильно.
— Как, Вениамин Ефремович? — Лукавая Ленка превратилась во внима-ние, разве что ручку не взяла записывать, чтобы после на ночь вместо «Отче наш» повторять.
А Колытайло распузырился. И начал он от Адама и Евы или, как еще гово-рят, от печки и затрындычил, занудил, загундосил. Уж Ленка десять раз пожа-лела, что спросила, хотя чего бы это изменило? Да ничего.
Подполковник гундел, а Елена соображала, как бы этак ненавязчиво его выпроводить.
— Ой, Вениамин Ефремович, — сказала она, — никак, сигнализация на машине вашей сработала! Как бы бандиты какие не угнали. Я слыхала, в про-шлое дежурство угнали неподалеку иномарку, так до сих пор не нашли.
Колытайло прислушался. Во дворе и вправду завыла сигнализация. Он бы-стренько надел фирменную фуфайку с каракулевым воротником и побежал проверять. Машина была нараспашку, но около не было никого. Только ще-нок, маленький, рыжий, забился внутрь и дрожал от холода. Морда у него бы-ла жалостная и тоскливая, а в здоровенных коричневых глазах слезы навора-чивались от счастья, что вот нашелся хозяин и спаситель. Щенок радостно вилял грязным хвостом, отчего предмет гордости подполковника — меховое из оленьей шкуры сиденье — вымазывалось. Колытайло схватил гаденыша и попытался вышвырнуть на двор. Тот уперся, завизжал, завыл, будто его пили-ли на куски и оставили целой только глотку, для того чтобы та орала на всю окрестность.
— Заткнись! — скомандовал Колытайло.
Щенок завизжал еще громче, истошней, самозабвенней. Мол, пусть народ знает, какие в руководстве охраны изверги: выгоняют несчастных животных на мороз. Колытайло пытался схватить, щенок не давался, уворачивался, вы-рывался, заляпывал грязью другие сиденья. Наконец подполковник уцепил тварюгу за шиворот, выволок из кабины, поднял повыше, потряс, прошипел: «Заткнись!» — и перчаткой смазал по морде. Не больно, а так, чтобы заткну-лась и не позорила его. Псина действительно замолчала. Потом выставила ко-роткую окоченевшую штуковинку и пустила струю.
— Ты чего делаешь! — заорал «мангустовский» зам. начальника.
— А не дерись! — ответил щенок. — А то привыкли руками махать да по мордбм перчатками. Я вас отучу ручонками-то дрыгать!
И вредный кобелек направил струю на обмундирование. «Мангуст» выпус-тил животное. Возвращаться к обворожительной Елене не представлялось возможным. Вениамина Ефремовича трясло от унижения, злости и обиды. Он вытер сиденье, потом одежду, сел за руль и умчался. А за ним, покуда не вы-ехал со двора, скакал и тявкал щенок.
Когда автомобиль укатил, рыжий замолк, самодовольно ухмыльнулся и проворчал:
— Вот так-то! А то привык с незамужними женщинами в рабочее время трепаться! У меня быстро угомонишься!
Елена Павловна не поняла, что приключилось с начальником, чего это он не прощаясь укатил. «Ну, прямо по-английски, как денди какой», — подумала она. Решила, что и, слава богу, а то нудил бы еще невесть сколько. Закрыла парадную дверь и принялась распаковывать еще горячую жареную курицу размером с гуся, которую приготовила дома и вытащила из духовки прямо перед выходом на дежурство, чтобы угостить и произвести впечатление на Георгия. Потому что давно вычитала в старинной книге, да и по своему опыту знала, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок.
Потом задумалась — может, у зам. начальника сердце заплохело или дав-ление и лежит он сейчас в сугробе, помирает? Выглянула на улицу, но не уви-дела ни подполковника, ни его машины, а только симпатичного веселого щен-ка у двери. Запричитала:
— Ах ты, маленький, замерз, изголодался, заходи, согрею тебя, накормлю.
Щенок не заставил ждать, шмыгнул в здание и сгинул в длинных коридор-ных закоулках. Женщина не стала разыскивать и звать животину. Решила, что, как проголодается, сам придет.


4

А Жорик сидел в говорящем пищеблоке, на говорящем стуле, возле гово-рящего буфета, смотрел на такую же микроволновку и не мог душой своей принять того, что происходило. Умом начал понимать реальность, а вот душой не получалось. Все эти фантасмагории не укладывались. Человеком Юра был не впечатлительным и особо ничего не боялся. Дежурил и ночами, и без света. В детстве не пугался ни молний, ни грома, ни страшилок, а, наоборот, сам до-водил малявок в школе, девчонок у костра в ночных посиделках до икоты жуткими рассказами.
Не боялся он и сейчас. Он не понимал, как такое возможно, ведь не кино, не ужастик по телику, а место работы, нормальное здание, бывший НИИ. Раньше тут в актовом зале политзанятия антирелигиозные проводили. Про опиум для народа объясняли. Вот он и вылез, этот опиум.
Жорик открыл кран. Умылся над раковиной. Кран, как обычно, журчал во-дой. Остальное тоже молчало. Охранник огляделся. Вспомнил, что говорят, будто затишье бывает перед бурей. Постоял. Буря не начиналась. Выглянул из кухни. Там тоже было тихо. Громко угугукнул. Отозвалось только эхо. Вы-ключил свет в замолчавшей кухне и отправился назад, в дежурку.
Было тоскливо и противно от непонятностей. Георгий шел по темному длинному коридору. Казалось, на стенах не зеленые светодиоды ночников, а следят за ним глаза. Стало не по себе, и Жорик начал читать: «Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас!» После третьего раза ус-покоился, даже начал напевать: «Буду я точно генералом, стану я точно гене-ралом, если капрала, если капрала переживу!» Лампочки выключились. Оста-лось две. Далеко-далеко, в самом конце, перед дверью в дежурку. «Опять пробки выбило!» — подумал охранник.
Такое случалось. Проводка в сталинском здании никогда не менялась. А те две дальние лампочки были от другого предохранителя. Жорик зашагал быст-рей, чтобы посмотреть, чего там, в электрощитке, надо пощелкать, повключать и если дымом воняет или, как главный электрик говорит, «жареным запахло», то вызывать аварийку.
Он шел минут пять, но почему-то не приближался.
Подумал: «Чего это я как будто на месте топчусь?»
— А ты, Жорик, всю жизнь на месте топчешься. Как из армии пришел, так и топчешься. Другие институты закончили, делом толковым занялись, а ты в окошко глядишь, наблюдаешь, как люди работают, — ответило ему.
— Охрана — это тоже работа.
— Нормальные люди землю пашут. На заводах работают, изобретают по-лезное, книжки пишут. А ты не то что писать — ты читать разучился! Ты ка-кую и когда последнюю книжку читал?
Жорик задумался и не вспомнил.
— Вот то-то же.
— Да тут все здание учеными да писателями забито, а толку-то! Бумажки пишут, деньги к себе в карманы перекачивают. Экологией занимаются. А тол-ку-то нуль! Или заводских обманывают, деньги за работу берут и туфту потом им впаривают или по знакомству гранты вроде как выигрывают, а после чу-шью всякой старой отчеты забивают.
— Как это гранты по знакомству?
— А вот так! Какой-нибудь академик или чин знакомый в комиссии по грантам сидит и своим гранты эти раздает, а потом они назад ему откатывают. Только ученые эти умные, по-хитрому все делают — не подкопаешься! Я слышал, они в курилке между собой каждый день разговаривают.
— А как же наука?
— «Наука»! Вот раньше старый академик, директор здешний, делом зани-мался. Почти за интерес. А теперь, нынешним, ни к чему. У них другой инте-рес.
— Или на третьем этаже страховая компания денежки за страховку берет, а ежели чего, так не выплачивает! — прорвало информированного охранни-ка. — Они договоры придумали составлять мелкими буквами. Которые граж-дане подписывают, шрифт этот и не видят. На словах красиво рассказывают, завлекают, а проглядел — все, крышка! Ваша подпись стоит! До свидания, адью! Или на втором — редакция. Писатели, журналисты. Такое печатают, даже мне стыдно. Да вдобавок врут, и все за деньги. Кто заплатит, про того и пишут или наоборот!
— Тут, если знать хотите, на самом деле работают дворник да уборщицы. А остальные тунеядцы, ворюги и проходимцы! — закончил Жорик.
— Эк у тебя наболело! — посочувствовал голос. — Вот и шел бы в мили-цию или налоговую, чтобы бороться с этим.
— В милицию! — Жорик захлебнулся от возмущения.
А оно захохотало. И захохотало все вокруг. Стены басом, светильники тон-ким писком, старый мрамор на полу закашлялся от смеха.
— Или в... — но тут все затихло, а светильники на стенах сами собой включились, и наш охранник оказался возле дежурки.
Дверь в дежурку была приоткрыта.
«Опять начинается», — подумал Жорик и вошел.
На его стуле возле стола напротив окна сидел молоденький рыжий мили-ционер и травил анекдоты. Напротив на засаленном диване развалился другой, постарше. Ноги в форменных ботинках у обоих лежали на столе. Растаявший снег с грязью стекал на старое поцарапанное стекло, образовав там лужу. В этой луже захлебывался и рыдал маленький красный перчик из его, Жориного, «Немирова». Половина стручка была откушена, изжевана и выплюнута на это же стекло. Оба мента ржали над глупыми анекдотами из забытой Твердоусо-вым газеты.
— Явился! — встрепенулись они одновременно и строго посмотрели на охранника.
«Легки на помине», — подумал Жорик и спросил:
— А как это вы проникли без разрешения на охраняемую территорию ча-стной собственности?
— «Охраняемую»! Тобой, что ли, охраняемую? — Менты опять заржали.
— Мной! — Многократно проинструктированный за долгие годы дежурств Жорик знал свои права.
— Да у тебя все двери входные нараспашку. Мы дворы объезжали, гля-дим — непорядок. Подошли, двери открыты. Никого нет. Охранничек. Сейчас будем протокол составлять.
Жорик отлично помнил, что дверь закрывал, и не просто на замок, но и на дополнительную щеколду. Понял он и то, что эти двое неспроста тут развали-лись, нагличают и ржут. Намечается очередная подлянка. Его не тронула брехня про открытую дверь, хотя непонятно, как типы проникли в здание, за-пертое изнутри. А вот то, что хамы жрут приготовленную для разлюбезной Леночки еду и пьют его дорогую водку, да еще гадят на столе грязными баш-маками, взвинтило.
Охранник поглядел на окно и сообразил. Окно было неплотно закрыто, проветривалось. Эти влезли, потом, чтобы подставить его и оправдать себя, открыли входную дверь, напились, нажрались, а теперь еще хотят содрать с него денег за то, что не станут составлять протокол про якобы открытую дверь и халатное отношение к служебным обязанностям. Жорик был миролюбивым и почти всегда спокойным человеком, но, в момент сообразив все это, взбесил-ся, выбил стул из-под рыжего, всей массой наступил на него, придавил к полу, схватил опустевший стул и саданул по башке другого наглеца. Сидушка про-ломилась, оказалась у того на шее, а Жорик для верности добил его бутылкой по голове. Мент рухнул. К удивлению, бутылка не разбилась. Охранник сада-нул ногой в бок младшему, перевернул мордой вниз, заломил руку, потом вто-рую, снял с пояса ремень и