К 105-летию со дня рождения А.Т. Твардовского

Александр Твардовский вошел в литературу со своей малой родиной — Смоленской стороной и сохранил ее образ в своем творчестве, пройдя через все основные этапы истории нашей страны — коллективизацию, Великую Отечественную войну, «оттепель» и период застоя. «Для всякого художника, в особенности художника слова, — писал он в статье «О родине большой и малой», — наличие этой малой отдельной и личной родины имеет огромное значение». Малая родина для Твардовского — исток ментальной связи с той большой родиной, «которая обнимает все малые и — в великом своем — для всех одна». В пору творческой зрелости писатель, у кого изначально «свой клин, своя держава лежала у крыльца», в поэме «За далью — даль», объял разом всю «страну от края и до края», в пространстве и во времени, органично связав воедино личную судьбу с ее исторической судьбой:

Спасибо, родина, за счастье
С тобою быть в пути твоем.
......................................................
Она моя — твоя победа,
Она моя — твоя печаль,
Как твой призыв:
Со мною следуй,
И обретай в пути
И ведай
За далью — даль.
За далью — даль!

Предрасположенность к творчеству проявилась у Твардовского в раннем детстве. По его воспоминаниям, первое зародившееся в его сознании стихотворение он пытался записать еще до овладения грамотой. «Там не было ни лада, ни ряда — ничего от стиха, — писал он в автобиографии, — но я отчетливо помню, что было страстное, горячее до сердцебиения желание всего этого — и лада, и ряда, и музыки, желание родить их на свет, и немедленно, — чувство, сопутствующее и доныне всякому замыслу»¹.

Творческий порыв души будущего поэта, пока еще интуитивно искавшего способы трансформации знакомых ему предметов и явлений материального мира в образы мира духовного, был органично связан с тем «клочком земли», где прошло его деревенское детство. Он с «ранней юности при первых проблесках сознательности поэтической уже очень любил все это: всякое дерево, живое и мертвое, всякую стреху, под которой такая благостная тень, и паутинка, всякое огородное, и садовое, и полевое растение и цветение»². Эта любовь и пробудила в нем страстное, горячее, до сердцебиения желание запечатлеть и сохранить во времени дорогой его сердцу образ малой родины. Сопричастность к судьбе смоленской земли со свое­обычной прелестью ее природного облика, богатством и многообразием человеческих судеб и характеров стала неиссякаемым источником вдохновения писателя на протяжении всей его жизни.

Родина Твардовского — Смоленская губерния в начале ХХ века была преимущественно аграрной. Сельское население составляло более 90% от общего числа жителей. Возможно, и по этой причине она отставала в области образования по сравнению с другими центральными губерниями России. Тем не менее и на Смоленщине до революции было уже более 1400 школ: часть находилась в ведении министерства народного просвещения, часть — земства, свыше 320 церковно-приход­ских и до 600 крестьянских школ грамоты. По данным переписи 1897 года, грамотными были от одной пятой до одной трети мужчин. Трехклассную церковно-приходскую школу окончил и отец Твардовского, книга в его семье не была редкостью. «Целые зимние вечера, — писал Александр Твардовский, — у нас часто отдавались чтению вслух какой-либо книги. Первое мое знакомство с “Полтавой” и “Дубровским” Пушкина, “Тарасом Бульбой” Го­голя, популярнейшими стихотворениями Лермонтова, Некрасова, А.К. Толстого, Никитина произошло таким именно образом»³. Впоследствии это уберегло молодого поэта от опасности увлечения идейно-эстетическими программами модных литературных школ, во множестве расплодившихся в 20-х годах ХХ века.

И хотя в ранней юности Твардовскому не удалось избежать искушения «соответствовать некоторым образцам поэзии 20-х годов» и добиваться в своих стихах «непонятности»⁴, русская поэзия всегда оставалась для него образцом доступности, задушевности и искренности.

Возможно, при иных обстоятельствах Твардовский пополнил бы славную когорту талантливых крестьянских поэтов-самоучек, «певцов Смоленщины», но время избавило его от опасности увлечения областничест­вом — этой пусть и достойной, но скромной участи.

В конце 20-х годов в стране произошел политический, экономический и культурный переворот, предопределивший революционные изменения в жизни многомиллионного русского крестьянства. Особенно остро ощущала перемены сельская молодежь, движимая чувством социальной справедливости, побуждавшим ее к активному участию в политической деятельности. В немалой степени этому способствовало проникновение в систему народного образования гуманистических и демократических идей конца XIX — начала XX века, формировавших активную гражданскую позицию учащихся сельских школ. Еще тринадцатилетним подростком Твардовский принес из школы портрет Карла Маркса и, объяснив брату Ивану, что это «великий вождь рабочих и трудящихся всего мира и что Ленин — продолжатель его учения», повесил портрет «над отцовским местом близ святых образов»⁵.

Крестьянские дети рано взрослеют. С 14 лет Твардовский, как и его сверст­ники-селькоры, активно выступает в местной печати, посылая в газеты заметки о выявленных недостатках, о злоупотреблениях местной власти, агитируя за социально-экономическое преобразование деревни, за искоренение пережитков прошлого, но зорко подмечает и происходящие в сельской жизни изменения к лучшему. Первое напечатанное в газете «Смоленская деревня» 19 июля 1925 года стихотворение Твардовский назвал «Новая изба»:

Пахнет свежей сосновой смолою,
Желтоватые стены блестят.
Хорошо заживем мы с весною
Здесь на новый советский лад!

А в углу мы «богов» не повесим,
И не будет лампадка тлеть.
Вместо этой дедовской плесени
Из угла будет Ленин глядеть.

Вождь мировой революции занял главное, испокон веку почитаемое в крестьянском доме место, где помещались иконостас, Библия, молитвенные книги, — объекты, которым придавалась высшая, сакральная ценность, — место Бога. Идейная позиция автора, приветствующего гибель традиционных устоев крестьянской жизни, отразила происходящие в общественном сознании юного поколения сельской молодежи радикальные изменения. Совсем иные чувства те же характерные приметы времени — отсутствие икон в избе, «календарный Ленин» на стене — вызывали у другого поэта, как и Твардовский, вышедшего из крестьянской семьи, — Сергея Есенина: чувства тоски и скорби по уходящей Руси.

Стихотворение Твардовского, бес-
­хитростное по замыслу и несовершенное по исполнению, привлекает искренностью и стремлением запечатлеть в художественном образе значимые для него приметы жизни советской деревни, предопределяющие, как представлялось тогда автору, ее счастливое будущее. После этой публикации Твардовский обратился к М.В. Исаковскому, работавшему в Смоленске, в редакции газеты «Рабочий путь». Поддержать юное дарование, принять активное участие в его творческой судьбе было в те годы важнейшим направлением общественной деятельности известных писателей. На работу с талантливой молодежью они не жалели ни времени, ни сил. Недаром Исаковского называли душой литературной жизни Смоленщины. В поисках своего пути немало начинающих литераторов шло к нему за советом и поддержкой. «Пример его поэзии, — писал Твардовский, — обратил меня в моих юношеских опытах к существенной объективной теме, к стремлению рассказывать и говорить в стихах о чем-то интересном не только для меня, но и для тех простых, не искушенных в литературном отношении людей, среди которых я продолжал жить»⁶.

В конце 20-х годов положение в сельском хозяйстве страны становилось все более напряженным, на селе шла болезненная ломка устаревших социально-политических форм хозяйствования. Усиливался процесс расслоения крестьянства. Стране угрожала экономическая зависимость от диктата рынка, что означало срыв взятого страной в декабре 1925 года, на XV съез­де ВКП(б), курса на индустриализацию. Положение усугублялось резко обострившейся борьбой за власть как в партийных верхах, так и на разных уровнях народной жизни. Твардовскому, как и многим его сверст­никам, решительно вступившим на путь пере­устройства мира на социалистических началах, был враждебен дух корыстолюбия и стяжательства, овладевший частью крестьянства, представители которого еще в дореволюционные времена получили в народе хлесткое прозвище «мироеды». Нелишне напомнить, что ненависть к кулаку бытовала в крестьянской среде задолго до становления советской власти. Разрушение крестьянской общины и внедрение частного землевладения в процессе проводимой в России в 1906 году земельной реформы не решили главных социаль­но-политиче­ских задач, стоящих перед обществом. Крестьяне были недовольны сокращением общинного надела — земля изымалась в пользу новых владельцев, которые за счет использования бедственного положения своих менее успешных сограждан обеспечивали себя дешевой рабочей силой и успешно обогащались за чужой счет. Сам инициатор земельной реформы П.А. Столыпин вынужден был признать, что «в настоящее время более сильный крестьянин превращается обыкновенно в кулака, эксплуататора своих однообщественников, по образному выражению — мироеда»⁷. Уче­ный-агрохимик А.Н. Энгельгардт, в последней четверти XIX века активно участвовавший в разработке научных подходов к развитию сельского хозяйства в России, характеризовал кулачество как появление новой прослойки хищников в крестьянской среде⁸.

В годы советской власти — с разрешением аренды земли и использования наемного труда — кулак успешно приспособился к новым реалиям в сельском хозяйстве страны, используя с выгодой для себя бедственное положение односельчан, у которых не было ни земли, ни денег, ни даже примитивной техники.

Твардовский с комсомольской бес­компромиссностью разоблачает в стихах хищническую сущность кулака, цель которого — приумножение капитала и создание для этого благоприятных условий, продвижение в сельские, районные хозяйственные органы советской власти своих ставленников:

Я подробно знаю все уловки,
Знаю точно все твои дела,
Что увязывают, как веревки,
Бедноту всего села.

Символом устаревших устоев сельской жизни для ориентированного на социализм молодого поколения русской деревни стала окладистая, ухоженная борода «правителей разных крестьянских дел». В стихотворении «О бороде», написанном Твардовским в 1929 году, поэт предрекал конец власти обладателей «самодовольной пыш­ной бороды», «богатых и степенных», на смену которым придут «молодые и безбородые»:

Шумели выборы, как в бурю лес,
Но победила новая порода —
За председательский за стол залез
Парнишка молодой и безбородый.

Средства словесно-художествен­ной изобразительности в стихотворении пока еще весьма несовершенны, но общая суть происходящего уловлена правильно.

В своих ранних стихах Твардовский редко изменяет привычке заключать мысль в классическое четверостишие, что облегчает процесс ее усвоения не привыкшему к сложным поэтическим формам читателю. Художественные образы поэт предпочитает строить на ассоциациях, связанных с привычными для жителя сельской местности предметами и явлениями, что придает стиху доступность и наглядность: «Утренник лег на дорогу / Ровным сухим полотном...», «Солнце, как тонкий орешник, / Выросло медным кустом...», «Желтое стадо проталин / В поле проснулось, живет...». Привлекает сельского читателя и особая задушевность, мелодичность стиха. Автор намеренно вводит в эти стихи элементы газетно-публицистического текста, как бы предрекающие неизбежность грядущих социальных перемен:

Еще с подворья тянет летом,
Еще не стихнул страдный шум...
Пришла «Крестьянская газета»,
Как ворох мужиковских дум.

Или:

Придет зима. Под шум метелей,
В читальне, в радостном тепле,
Доклад продуманный застелет
Старинку темную в селе...

Значительные изменения в искус­стве связаны с глубинными переменами в жизни общества. Коллективизация, коренным образом изменившая привычный облик российской деревни, заложила основы новой социально-поли­тической жизни Смоленщины и стала главной темой в творчестве Твардовского. «Период этот, — писал Твардовский, — может быть, самый решающий и значительный в моей литературной судьбе. Это были годы великого переустройства деревни на основе коллективизации, и это время было для меня тем же, чем для старшего поколения — Ок­тябрьская революция и гражданская война. Все то, что происходило тогда в деревне, касалось меня самым ближайшим образом в житейском общественном, морально-этическом смысле. Именно этим годам я обязан своим поэтическим рожде­нием»⁹.

Творчество Твардовского конца 20-х — первой половины 30-х годов — своего рода летопись сельской жизни его малой родины, вступившей, как и вся страна, на путь социалистических преобразований. Написанные современником событий, «тогда, а не задним числом», по горячим следам, очерки, стихи и поэмы этих лет представляют особую ценность культурно-исторического свидетельства времени. Твардовский и сам утверждал несомненный приоритет свидетеля и участника исторических событий в их передаче и оценке:

Я ступал в тот след горячий,
Я там был, я жил тогда.

Сегодня мало кому памятны очерки Твардовского «По колхозной Смоленщине», которые он писал с 1928 года во время многочисленных поездок «разъездным корреспондентом» областных газет «Рабочий путь» и «Смоленская деревня». В этих хотя и отчасти «беллетризованных», но, по существу, еще во многом схожих с инфор­мационно-аналитическими газетными корреспонденциями текстах доминирует идея коллективизации и бесспорного преимущества колхозной жизни. Писатель счел необходимым включить эти очерки в вышедшее в 1960 году собрание сочинений, надеясь, что «и эти страницы донесут читателю — пусть немногие и отрывочные приметы пережитого»¹⁰.

Излюбленным и широко используемым идейно-композиционным приемом в раннем творчестве Твардовского становится антитеза. Символично в этом смысле и название одного из очерков — «Островитяне». Люди и в самом деле живут на острове. Но главное, что волею обстоятельств они живут в изоляции от тех видимых перемен к лучшему, которые уже произошли на «материке». Герои очерка — крестьяне, поначалу вступившие в колхоз, но вышедшие из него, вскоре осознают, что вернулись к прежнему, убогому существованию. «Остров, — пишет Твардовский, — с его жителями, дворами, садиками — весь как на блюде. Это делает жизнь его обитателей открытой во всем ее убожестве, тоске и безысходности, точно оставленной для показа». А за полосой воды крестьяне видят «колхозные хлеба, стадо, бригады в поле», и жизнь, «какою жили десятки, может быть, сотни лет на острове, и сам остров стали постылым для них, точно жили они здесь по принуждению...»¹¹.

Обстоятельно и со знанием дела рассуждает Твардовский о социальных и хозяйственных вопросах смоленской деревни. В очерке «Бывшая деревня Борок» он подробно рассказывает о достигнутых колхозниками успехах, свидетельствующих о преимуществе объединения единоличных крестьянских дворов в коллективные хозяйства: «В колхозе имени Сталина за один год силами сорока четырех семейств воздвигнуто около десятка новых строений. Каждое из них такое, каких никогда раньше не строили местные мастера. Построены две риги под одну связь, с замощенными досками, как в избе, током. В ригах просушивается сразу свыше тысячи снопов крупной вязки; молотилка стоит на сверкающем чистотой деревянном току, с зерном здесь обращаются, как с хлебом на столе.

Время радикальных реформ, как правило, чревато тяжелыми потрясениями, и коллективизация стала жестоким испытанием для народа. Организация колхозов на Смоленщине, как и в других областях центральной России, нередко сопровождалась массовыми протестами и выступлениями, что вызывало ответные, часто неадекватные, меры со стороны власти. В нечерноземных районах России кулаков было наперечет, и в погоне за цифрами местные власти записывали в кулаки середняков. Под каток репрессий попала и семья Твардовского, и ему пришлось испытать, каково это — носить на себе клеймо сына врага народа. О трагическом периоде своей жизни писатель расскажет лишь спустя много лет, в поэме «По праву памяти».

Обращаясь к событиям времен проведения коллективизации и развернувшейся в ходе ее борьбы, приходится признать, что жестокие административные и репрессивные меры, принимаемые властью, нередко были вынужденным ответом на реально существовавшее сопротивление коллективизации и «раскулачиванию», вызвавшее ряд вооруженных выступлений против власти и жестоких убийств коммунистов, комсомольцев, учителей и сельской бедноты. Не стоит также забывать, что провести коллективизацию только с помощью насильственного принуждения едва ли было возможно, если бы не встречная инициатива той части крестьянства, которая составляла большинство 120-миллионного сельского населения страны. Коллективизация находила отклик в душе русского крестьянина, в его взглядах на землю как на общее достояние трудящихся и по смыслу не противоречила крестьянскому сознанию, еще сохранившему в памяти традиции соборности и общинной солидарности, основанной на нравственных принципах русской народной жизни.

В крестьянской среде — основной питательной среде раннего творчества Твардовского — писатель искал своего героя, чьи здравый смысл, преданность общему делу, стойкость, чувство ответственности за судьбу своих сограждан побуждали, с риском для жизни, брать на себя ответственность в организации крестьян на создание колхозов. Таким предстает перед читателем Игнат Белый — герой очерка «Пусть Игнат Белый скажет». Белый когда-то сам мечтал быть крепким хозяином. Чтобы заработать на покупку земли, трижды ездил в Америку, где работал по 10–12 часов, купил двор, коня, телегу, но на землю денег не хватило. Земля уже была раскуплена местными кулаками. И когда советская власть стала нарезать землю беднякам, «когда сам Игнат Белый, председатель комбеда, вершил новую власть в Бобовичах, — пишет Твардовский, — Коньковы и все местные кулаки за каждый отрезанный у них клочок земли платили короткой и безошибочной местью»¹². Но ни угрозы, ни покушения не сломили волю Игната, он и сам вступил в колхоз, и привел в него односельчан.

Вера Твардовского в гуманистическую сущность социалистического государства, которое приоритетом своей внутренней политики объявило интересы трудового народа, оставалась непоколебимой.

Примечательно в этом отношении стихотворение «Братья», датированное 1933 годом и, несомненно, связанное с судьбой семьи самого Твардовского. Оно как призыв к пострадавшим от репрессий и отбывшим свой срок осознать, что отныне они — равноправные граждане своего отечества:

Вместе слышим мы голос страны,
Слышим ласково-строгое слово:
— Ну, сыны?
— Как, сыны?
— Что, сыны?
— Ничего, — отвечаем, — готовы.

Твардовскому передается оптимизм народа, воодушевленного первыми успехами и открывшимися перед ним перспективами. Оптимизм этот имел идеологические, экономические и культурные основания в реальности. За неполные десять лет в стране была проведена работа, не имеющая себе подобной в истории, когда из полуграмотной массы крестьян были созданы высококвалифицированные кадры в самых разнообразных областях деятельности, в том числе сельскохозяйственной: трактористы, агрономы, механизаторы.

На глазах Твардовского менялась его родная Смоленщина: в селах строились больницы, почтовые отделения, осуществлялся культурный проект — открывались школы и библиотеки, в деревне началась технологическая революция — появилась новая, не виданная до сей поры техника, и первый трактор встречали всем обществом как чудо:

И трактор тронулся, и все, кто был
                                                            в селе,
Пошли за ним нестройною колонной.
След в елочку ложился по земле,
Дождем густым и холодком скрепленный.

Это строки из первой книги Твардовского «Поэма о колхозе “Путь к социализму”», вышедшей в 1931 году. С 1932 по 1936 год поэт выпустил пять книг стихов и очерков. Масштабность событий побуждает его к созданию широких эпических полотен. В 1933 году появляются его поэма «Вступление» и небольшая повесть «Дневник председателя колхоза». Обе поэмы отличны по строю поэтического текста — Твардовский пока еще в поиске соответствующих его художественному замыслу форм.

В первой поэме стих деловит и прост, это скорее рифмованная проза:

В одной из комнат бывшего
                                          барского дома
Насыпан по самые окна овес.
Окна побиты еще во время погрома
И щитами завешаны из соломы,
Чтобы овес не пророс...

Во второй, по словам самого Твардовского, он отдает дань естественной разговорности стиха:

Жил на свете Федот,
Был про него анекдот:
— Федот, каков умолот?
— Как и прошлый год.

Примечательно, что, как только Твардовский брался за описание «производственных процессов, он начинал как бы «скользить по поверхности», теряя свое эмоциональное воздейст­вие.

У современного читателя после знакомства с ранним творчеством Твардовского может возникнуть вопрос: не преувеличивал ли писатель значение происходящих перемен в жизни страны и сознании рядовых тружеников и не уподоблялся ли он в своем раннем творчестве тем писателям, о которых с сарказмом писал в поэме «За далью — даль»?

Роман заранее напишут,
Приедут, пылью той подышат,
Потычут палочкой в бетон,
Сверяя с жизнью первый том.
Глядишь, роман, и все в порядке:
Показан метод новой кладки,
Отсталый зам, растущий пред
И в коммунизм идущий дед;
Она и он — передовые,
Мотор, запущенный впервые,
Парторг, буран, прорыв, аврал,
Министр в цехах и общий бал.
 

Книги, созданные по известному шаблону, в 50-е годы действительно печатались во множестве, но, изготовленные по чужим колодкам, представляли собой лишь имитацию жизни. Твардовский сам был активным участником «событий мощных», происходивших в начале 30-х годов на Смоленщине. Его мысли и чувства были достоверны. Герои его ранних произведений — выхваченные из жизни персонажи, со своими судьбами, сохранившие своеобычность нравов и местного языка, — и молодые энтузиасты, и помолодевшие душой старики — деятельные участники строительства новой жизни, будь то дед Данила, щипальщица льна Матрена или юная Поля Казакова. Вера в торжество справедливости, в лучшее будущее высвободила дремлющую энергию народа, познавшего новый, высокий смысл и радость в привычном труде, возродила его лучшие моральные качества: совестливость, человечное отношение к людям, упорство в работе, скромность и устремленность к знанию и совершенствованию. Оптимизм этих близких Твардовскому по происхождению и типу жизненного поведения людей, вдохновленных открывшимися перед ними новыми перспективами, в полной мере отразился в раннем творчестве поэта.

Главный герой его стихотворений и поэм 30-х годов — русский мир Смоленщины, мир души простого крестьянина, который для писателя не менее интересен и значителен, чем мир «избранных натур». Демократизм Твардовского проявляется в пристальном внимании к подробностям бытия, к нуждам и нравственным запросам «нормального мужика». Он старается закрепить в сознании читателя его новый облик, получивший под влиянием происходивших на данной ступени исторического развития общества изменений широкое распространение. Труд как фундаментальная основа крестьянского бытия становится в раннем творчестве Твардовского главным движущим фактором, объединяющим людей в их стремлении к изменению жизни к лучшему.

Когда-то замкнутый в своем личном мирке, рядовой крестьянин-тру­женик, приобщаясь к общегосударственным интересам, осознает себя хозяином всей страны. Написанное в 1934 году стихотворение Твардовский называл «Хозяин»:

И сидит он на первой подводе под
                                                         флагом,
А за ним девятнадцать с новым
                                           хлебом подвод
Тянут ровные лошади сдержанным
                                                           шагом,
И под красную арку дорога ведет.
Он сидит, он гордится доставленным
                                                          хлебом,
Лошадями, обозом, громовым мостом,
Самолетом, что наискось взял через
                                                               небо,
И товарным составом, прошедшим
                                                          с углем.
Он гордится всем городом, флагами,
                                                            аркой,
Часовым на посту, словно сыном
                                                            своим,
Грузовою машиной с разборчивой
                                                     маркой, —
Ты гордился ли чем-нибудь в жизни
                                                         таким?..

Как это, может быть, ни покажется сегодня странным, в 1930–1934 годах Твардовский неоднократно попадал под огонь критики за якобы проводимую в его творчестве не соответствующую действительности и задачам дня идеологию. А.И. Кондратович в книге «Александр Твардовский» свидетельствует: «Нападки такого рода повторялись не раз и не два, но в 1934 году они приобрели уже характер угрожающий. “Негодовали” как раз потому, что поэт показывает колебания крестьянина, — мол, в то время таких колебаний совсем не было: крестьянин рвался в колхоз. Обвиняли в том, что он идеализирует мечту крестьянина о своем единоличном хозяйстве и тем самым подпевает кулацкой идеологии: так и писали о Твардовском как о “кулацком подголоске”».¹³

Недоброжелателями Твардовско­го были и руководители РАПП, определявшие в начале 30-х годов литературную политику в стране. После появления статьи Ф.Х. Власова «Богемствующие пролетпоэты» в газете «Большевистский молодняк» (№ 122 от 31 мая 1930 года) с подачи Авербаха вопрос о Твардовском 1 июня 1930 года был вынесен на заседание Секретариата Смоленской АПП, на котором было предложено исключить его из РАПП «за недостойное поведение». Протокол этот сохранился в ОР ИМЛИ РАН, в фонде Твардовского (Ф. 132). За Твардовского заступились писатель А.В. Македонов и другие члены САПП, и решением большинства срок исключения ограничился шестью месяцами.

Доставалось Твардовскому и от «рядовых» рапповцев. Это можно объяснить семейными обстоятельствами. Ярлык «кулацкий подголосок» несложно приклеить к сыну раскулаченного отца. Но главная причина в том, что творчество раннего Твардовского не вписывалось в идейно-эстетические рамки РАПП: он не подходил под категорию «пролетписателя», чье творчество отличалось «единой идейной однозначностью». Твардовский опередил свое время, он был выразителем не классового, а патриотического самосознания народа.

В 30-е годы писатель, за плечами которого была только сельская школа, упорно наверстывает упущенные для последовательного образования годы: сначала в Смоленском педагогическом институте, а с третьего курса — в Мос­ковском институте философии, литературы и истории им. Н.Г. Чернышевского (МИФЛИ). Но одновременно с прохождением институтской программы Твардовский, по его словам, «вникал со страстью во все, что составляло собой новый, впервые складывающийся строй сельской жизни, писал статьи, корреспонденции и вел всякие записи за каждой поездкой, отмечая для себя то новое, что открылось в сложном и величественном процессе сельской жизни»¹⁴. Полученные знания, несомненно, придали новый импульс совершенствованию его уникального природного таланта. Поэтический голос Твардовского возмужал и приобрел свое неповторимое звучание. Поиск глубинного смысла связи между человеком и миром, между местами его жизни и его судьбой, размышления о жизни, о нравственных устоях народа составляют отныне основу его творчества. В 1934 году он начинает работу над новой поэмой и, словно назло своим литературным недругам, избирает главным героем крестьянина-середняка, не вступившего в колхоз, а поехавшего на своей лошадке искать сказочную страну Муравию, где принцип частной собственности на землю уживается с равноправием и всеобщим благоденствием.

Как хороший психолог, поэт раскрывает двойственность мироощущения крестьянина как труженика и собственника:

И при хозяйстве, как сейчас,
Да при коне —
Своим двором пожить хоть раз
Хотелось мне.
Земля в длину и ширину —
Кругом своя.
Посеешь бубочку одну,
И та — твоя.

Пожить бы так чуть-чуть...
А там —
В колхоз приду,
Подписку дам!

В поисках сказочной страны герой встречается с разными людьми и, пройдя долгий путь, когда стало «все ему видней на тыщи верст кругом», осознает, что нет на земле такой страны Муравии, а для крестьянина нет иного пути, как вернуться домой и работать со своими земляками, вступившими в колхоз.

Появление в 1936 году этой поэмы ознаменовало новый этап не только в жизни и творчестве самого поэта, но и в советской поэзии. Поэтический голос Твардовского возмужал и приобрел свое неповторимое звучание. С мужицким упорством возделывал он на протяжении десяти лет свое литературное поле, пока не добился «полной свободы обращения со стихом и словом в естественно сложившейся непринужденной форме изложения»¹⁵.

ПРИМЕЧАНИЯ

 1. Твардовский А.Т. Собрание сочинений: В 4 т. М.: ГИХЛ. 1960. Т. 4. С. 402.

 2. Там же. Т. 1. С. 7.

 3. Там же.

 4. Там же. С. 255.

 5. Будаев Е.В. Историческое краеведение в конце XIX — начале XX в.

 6. См.: Твардовский А.Т. Указ. изд. Т. 1.

 7. Твардовский А.Т. Родина и чужбина: Книга жизни. Смоленск, 1996. С. 11.

 8. Твардовский А.Т. Собрание сочинений: В 4 т. М.: ГИХЛ. 1960. Т. 1. С. 31.

  9. Там же. С. 24.

10. Там же. С.12.

11. Там же. Т. 4. С. 407.

12. Там же. С. 15.

13. Там же. С. 17.

14. См.: Кодин Е.В. Репрессированная российская провинция Смо­ленщина. 1917–1953 годы. М., 2011.

15. Там же. С. 28.