На просторах великой страны, в условиях огромного города они существуют бок о бок с нами — иногда резко выделяясь из обывательской толпы, иногда целиком соответствуя ей внешне. Такие же, как мы. Или почти такие?.. Католичество и приверженцы западного направления некогда единого христианского вероучения, в чем схожесть и где расхождения с православием? Почему, несмотря на столетия существования католицизма в России, Римская церковь так и не признана у нас традиционной? Есть ли вообще тенденция сближения и где исторически складывались центры средоточия российских — в частности, московских — католиков?

Начну с факта, утверждаемого историками: 1054 год — дата окончательного размежевания цельного христианства на Римско-католическую и Православную Церкви. Это, кажется, наверное, однако причину драматических событий раскола разведенные в стороны части христианской Церкви ищут (или желают искать) более в теоретических, духовно-богословских разногласиях, нежели в вопросах практической политики (борьба за власть, стремление к той или иной национальной независимости) и страстях сугубо земного порядка. Вполне естественное нежелание епископов Рима назначаться светскими властями в лице византийского императора обозначило заметную трещину меж Константинополем и Римом. Рвение кардинала Гумберта подчинить папе Льву IX Царьградского патриарха ту трещину лишь укрепило, а догматическими наростами, да простят меня идеологи Греко-кафолической и Римско-католической Церквей, она обрастала в основном позднее и постепенно. Действительно, как бы ни умствовали богословы, факт остается фактом: большинство догматических расхождений Западной Церковью официально закреплялось и утверждалось столетия спустя после рассечения христианства на две полярные половины.

Так, решение о невступлении католического священства в брак (православное духовенство и по сей день имеет право выбора меж семейными узами и монашеским постригом) принято на 1-м Вселенском соборе Западной Церкви (1123), догмат о Непорочном зачатии Пресвятой Девы Марии с ежегодными празднованиями в честь оного установлен в 1854 году, а пресловутый догмат о непогрешимости папы в вопросах морали и веры установлен аж на 1-м Ватиканском соборе 1870 года. Пожалуй, только догмат об исхождении Духа Святого как от Бога Отца, так и от Бога Сына («Филиокве»), непризнанный последователь греко-византийского христианства еще в VI веке создал реальную, соответствующую хронологии, теологическую предпосылку к разобщению адептов Спасителя. Плюс к тому — своеобразным камнем преткновения стала и идея апостольской преемственности: католический катехизис, руководствуясь евангельским обращением Христа к апостолу Симону, названным им Петром, то есть «камнем» («Ты — Петр. И на сем камне Я создам Церковь Мою...»), и, опираясь на небесспорное свидетельство того, будто после скитаний Петр и впрямь первым возглавил Римскую кафедру, трактуют институт папства — а «папами» попросту именовались римские иерархи — как шествующий от ближайшего ученика Иисуса и, соответственно, претендующий на абсолют истины.

Впрочем, был ли действительно апостол Петр первым епископом Рима, сомневается и часть именитых ученых ряда католических стран, к примеру польский историк Ян Веруш Ковальский, автор книги «Папы и папство». Тем не менее от столетия к столетию после разделения христианства папство, лавируя и приспосабливаясь к предлагаемым обстоятельствам, лишь упрочивало собственные позиции и наконец достигло того апогея, когда отнюдь не король или император рекомендовал и выбирал на римский престол первоиерарха, но сами понтифики все активнее участвовали в выборах глав государств.

Сегодня папы в созданном в границах Рима, но подведомственном им государстве-городе Ватикане обладают неограниченной властью монарха и совмещают в своем лице правление духовное и политическое — такая форма именуется теократией или цезарепапизмом. Кстати, попытки установления цезарепапизма прослеживались и на Руси: вспомним истории патриархов Филарета и Никона, но у нас они по тем или иным причинам крепких всходов не дали. А вот католичество с сотнями тысяч его исповедников прижилось...

Между прочим, среди российских католиков были и есть не одни только хлынувшие к нам в XVII–XVIII веках итальянские зодчие, немецкие аптекари или французские преподаватели словесности и танцев. Не ограничивалось их сообщество и вошедшими в число подданных Российской империи по ходу присоединения к Московии все новых и новых земель с миллионами поляков, литовцев, чехов, словаков, венгров, латышей, западных украинцев и белорусов. Латинство, в том числе так называемого восточного обряда, греко-католичество, или униатство (особенно насаждавшиеся в средневековье и формально исполнявшие роль объединения Церкви, унии являлись одним из способов окатоличивания православных, подчинения их папской власти), затронуло и каноническую почву Русского православия — этнических великороссов, украинцев, белорусов. Католицизмом с его незабвенным Мальтийским орденом Иоанна Иерусалимского всерьез переболел Павел I. Католицизм — быть может, не в той степени, в какой хотелось бы его приверженцам, — коснулся петербургской и вообще российской аристократии и интеллигенции. Чувственный до всего русского, Иван Бунин описывал в автобиографической «Жизни Арсеньева», как потряс его орган и то, как впервые переступил он порог витебского костела: одно время ему была милее католическая готика, нежели узорочье кремлевских соборов.

И все-таки это лишь внешние, эмоциональные проявления, но вместе с тем есть сведения, что латинское вероучение исповедовали Вячеслав Иванов, Марина Цветаева, а на смертном одре его принял и Владимир Соловьев. Увы, усиливавшееся со временем рассредоточение христианства на западный и восточный полюсы откладывало заметный отпечаток на формирование умонастроения, психологии, поведенческих норм своих «полярников», то есть последователей православия и католицизма. К католикам отношение в нашей стране почти всегда зарождалось под густыми тенями недоверчивости, настороженности и даже высокомерия, чванства. Кого-то искренне раздражали деловитость и изворотливость, кого-то отталкивали кажущиеся скрытность, непростодушие, улыбчивость, напористость. В той же напористости вместе с тем кто-то, возможно, узнавал и себя — вспомним Азовские походы и рвущегося к Черноморью Петра или мечтавшую воцарить в Царьграде собственного внука, Константина, Екатерину и проведем некоторые аналогии с рыцарскими крестовыми походами, непосредственное участие в которых принимало несколько пап и целью коих являлось возвращение Иерусалима под римское влияние.

Замечу еще и то, что отношение к представителям «латинской ереси» на Руси зачастую бывало более пренебрежительным и подозрительным, чем к отколовшимся от католиков протестантам. Так, в существовавшей в XVII–XVIII веках в московских пределах иноземной Немецкой слободе, ставшей центром проживания сотен выходцев из Европы, действовали немецкие лютеранские кирхи и голландская реформатская церковь, но долгие годы не дозволялось строительство католического храма. Даже близость к Петру шотландца Патрика Гордона, намеревавшегося возводить костел на личные вклады, не очень-то сопутствовала продвижению сооружения — без малого четверть века обращался петров сподвижник с просьбами об открытии на углу Немецкой (ныне Бауманской) улицы и Старокирочного переулка католической палатки, и только к 1707 году там появилось первое в первопрестольной культовое латинское здание...

Было оно деревянным. Впоследствии, к началу XIX столетия, на том углу красовались два костела и духовное училище. Пожар 1812 года выел теплый костел и соседние здания, частично сохранив лишь холодную церковь. Ее восстановили, но к 1838 году приход упразднили, и стены три десятилетия спустя разобрали вовсе, а прах погребенных подле, в их числе и Гордона, перенесли на лефортовское Немецкое кладбище. Костел же, освященный во имя апостолов Петра и Павла, разрешено было перевести в центр города — точнее, в тихий Милютинский переулок (д. 18). Некогда на данном месте находилась фабрика Милютина, но и на этот не слишком-то престижный участок переводу католиков из Немецкой слободы активно противился Мос­ковский митрополит Филарет (Дроздов). А вот генерал-гу­бернатор князь Д.Голицын, напротив, идею строительства в центральной части города костела всячески проталкивал. И в 1839 году в Милютинском переулке состоялась закладка каменного Петропавловского костела. Ровно десятилетие спустя сооруженное по проекту А.О. Жилярди здание было готово. Позже оно имело отстроенный М.Быковским и Д.А. Жилярди придел святой Эмилии, два флигеля и ряд функциональных помещений: богадельню для престарелых, церковно-приходскую школу, дом причта, библиотеку, правление католического благотворительного общества и корпус женского училища.

Увы, в 1920 году Петропавловский костел закрыли и перед войной пытались перекроить под кинотеатр. Однако уже в 1946-м комплекс закрытого костела передали в распоряжение НИИПроуглемаш, и тот в качестве властвующего по сей день временщика обезличил и перепланировал необычное сооружение Милютинского до неузнаваемости. Десяток последних лет идет серьезная борьба за его возвращение образованной общине, и... ничего. Согласитесь, немного странно: с перестройкой истинным хозяевам в Москве возвращены все уцелевшие мечети, синагоги, кирхи, а многие строятся заново. Костелы же... Вот вам и характерный пример недоверчивого отношения к исповедующим римско-католическое христианство.

И еще: до революции Петропавловский костел считался «польским», и в то время, когда он на рубеже XIX–XX веков обрастал последними хозяйственными постройками, количество российских католиков перевалило за 10,5 миллиона. Объединенные в 13 епархий и 6 монашеских орденов, они содержали 4550 храмов и часовен, ряд обителей, духовных семинарий и академию в Санкт-Петербурге. Первопрестольная тогда же насчитывала свыше 30 тысяч католиков, из которых 1843 человека родным языком называли русский, 1259 — немецкий, 1993 — французский и 10 108 — польский.

Да, в чашу непростых взаимоотношений двух основных христианских доктрин с едким отваром обоюдных обвинений в отхождении от первоучения, в расколе, ереси, схизме отечественные повара от политики, расчленившие Польшу, будто агнца на живодерне, добавили еще и кость «Польского вопроса». Огромное число поляков, бунтуя в открытую, шикая вслед и попросту не поддаваясь русификации и оправославливанию, никогда не смирилось с существовавшим положением дел. Огромное количество русских так и не поняло, не выдержало и не стерпело устремлений своего славянского католического сородича — отсюда очередные неразрешенные сложности, натянутые и без того православно-католические отношения.

Мы рядом, но ходим по параллельным дорогам. Меж нами пропасть, но шириной в вершок. «Их» — я имею в виду католиков — отпугивают от нас наши невежество, нетактичность, нетерпимость, да еще и пресловутое ярмо «схизматиков». «Нас» к поминаемым выше проявлениям раздражает их чрезмерная целеустремленность, иезуитская просвещенность и напористая претензия на всемирность.

Католикос, собственно, и есть «всеобщее», «всемирное», «вселенское». Можно сколь угодно серчать и остерегаться деятельного латинского монашества, посягательства католичества на мировое господство, но факт есть факт: в отличие от раздробленного на поместные автокефальные церкви, имеющие собственных предстоятелей, православие, охватившее почти все страны мира католичество едино и цельно. Едино через подчинение папе.

И еще: европейская цивилизация, мировая культура  — и они облачены в сутану католического влияния. Католицизм, способный более чутко улавливать чаяния времени, реагировать на текущий момент и приспосабливаться к современности, не только привил миру основы присущей ему культуры, но и одарил нас гениями воистину вселенского масштаба, открытием континентов и стран, основанием сотен городов, разработкой фундаментальных и прикладных наук, блестящими достижениями бытового и технического прогресса. Неспроста папа Сикст V (1585–1590 годы) сравнивал исповедовавшуюся им религию в Экваториальной Гвинее, Сен-Дени на Реюньоне, Сен-Луи в Сенегале, Сент-Этьенн и Сен-Дени во Франции, Сан-Себастьян и Санта-Крус-де-Тенерифе в Испании, Сан-Ремо в Италии, альпийские перевалы, Большой и Малый Сенбернары и целые крошечные государства — европейское Сан-Марино и африканское Сан-Томе и Принсипи. Даже такие, казалось бы, некатолические страны, как, например, Албания, и те воочию испытали на себе воздействие просвещенности латинства: классик албанской литературы Ндре Мидья, поднаторевший в знаниях теологии и девяти языков, обучался в иезуитских заведениях Италии и Польши. Вместе с тем именно иезуиты всячески вспомоществовали чудовскому расстриге Гришке Отрепьеву обернуться в Лжедмитрия, и именно их представитель стал духовником самозванца — очередной серенький штришок на полотне православно-католических связей. И тем не менее те же иезуиты исполнили не вторичную роль в образовании и просвещении нашего Отечества — между прочим, и «наше все» Александра Сергеевича Пушкина на семейном совете решено было отдать в иезуитский закрытый пансион Петербурга, кабы не открытие в Царском Селе лицея. А как вообще проникали и оседали в чуждой им Московии посланцы Рима?

Считается, что еще при княгине Ольге — хотя и не было тогда разделения на Восточную и Западную Церкви, но обрядовость христиан уже разнилась — из Магдебурга в Киев с определенными миссиями наезжал епископ Адальберг. Не единожды нарочные римского папы наведывались и к ее внуку, князю Владимиру. Кстати, в домонгольском Киеве существовал основанный ирландскими монахами монастырь Святой Девы Марии и в XIII веке в Киеве же активно проповедовали поляки-доминиканцы во главе со святым Яцеком.

Продолжение следует.