Пожалуй, самым печальным и страшным показателем современной эпохи является грандиозное по своему масштабу смещение нравственных основ бытия, стирание границ между добром и злом и в конечном счете — упразднение самого понятия нравственности. Христианская этическая парадигма формировалась на протяжении столетий, став фундаментом европейской цивилизации. Однако в хаотизированном калейдоскопе происходящего в наши дни подчас трудно выявить подоплеку яркого и дерзкого процесса последовательного и планомерного уничтожения традиционных ценностей и определить исходные мотивы, которыми руководствуются идеологи нового мышления.

Попробуем взглянуть на данную проблему с позиции православной антропологии — не претендуя, впрочем, на окончательный характер сделанных выводов и единственно возможное представление о ней.

Аскетическая традиция Православия с самого начала своего зарождения стремилась описать образ деятельного восхождения христианина к Богу, последовательно определяя ступени пути, ведущего к духовному совершенству. Внимание к движению мысли, пребывание внутри себя, погружение ума в сердце — подвиги, целью которых является преодоление греховной поврежденности, освобождение от страстей и стяжание добродетелей. Как страсти, так и добродетели тесно связаны между собой, они выстроены в строго иерархической последовательности, которая представлена преподобным Иоанном Синайским в его аскетическом труде «Лествица».

Первая страсть, с которой начинается духовная брань христианина, в святоотеческой традиции именуется чревоугодием. Необходимым условием преодоления этой страсти является стяжание противоположной ей добродетели — воздержания. Впрочем, в понимание сущности воздержания входит далеко не только отношение к чреву — указанная добродетель связана прежде всего с самоограничением, дисциплиной и упорядочиванием как мирской, так и духовной жизни, без которых принципиально невозможно восхождение к Богу.

Таким образом, начальная ступень христианского подвига состоит в обретении добродетели воздержания, являющейся основанием, или фундаментом, на котором созидается обитель Божия в сердце человеческом. Святитель Василий Великий определял воздержание как «мать целомудрия, снабдительницу здравия, [которая] устраняет препятствия к плодоношению добрых дел о Христе»^[1].

О каких препятствиях размышлял святой отец? Определяя меру воздержания как «совершенное отчуждение от всего, что ведет к пагубному удовольствию»^[2], он не допускал прикосновения христианина к любому пороку или соблазну мира сего, находя в разумном воздержании фундамент духовной жизни. Ведь «страсти, возобладая умом, привязывают его к вещественным предметам и, отлучив от Бога, заставляют заниматься ими», — говорил впоследствии преподобный Максим Исповедник^[3].

Пропаганда новой ценностной системы, агрессивное навязывание антихристианского стиля жизни, существенной целью которого является растворение личности в эгоистической системе потребительства, как нельзя лучше формирует упомянутую преподобным Максимом привязанность к вещественным предметам. Всецелая поглощенность материальными благами, жажда наживы, стремление к внешним, плотским удовольствиям, удовлетворение исключительно плотских, животных потребностей отлучает человека от Хрис­та, погружая в бездну эгоцентрического, горделивого самоупоения и тем самым обезличивая его.

Святитель Григорий Нисский определял цель воздержания не столько в качестве разумного попечения о телесности, сколько как «удобнейшее служение душевным потребностям»^[4]. И поскольку «воздержание — это начало и основание всех прочих добродетелей» (преп. Нил Синайский)^[5], «дверь ко всякой добродетели» (преп. Феодор Студит)^[6], духовно­нравственная сторона жизни христианина определяется мерой стяжания этой добродетели. В противном случае «от невоздержания потоки страстей, потопив землю сердца и нанося на нее всякую гниль и грязь помыслов, мутят ум, омрачают сердце и отягчают тело, в душе и сердце производят нерадение, омрачение... лишают их свойственного им по естеству настроения и чувства» (преп. Григорий Синаит)^[7].

Исходя из приведенного выше святоотеческого учения о воздержании, можно сделать вывод относительно смысла и целей агрессивной пропаганды потребительства и невоздержания, захлестнувшей современный мир. Новая система ценностей, при которой в человеке искусственно стимулируется потребность брать от жизни все, ни в чем себе не отказывая, сознательно и планомерно индуцирует антихристианское, сатанинское отношение к дейст­вительности, при котором на место православного миропонимания ставится полная его противоположность.

Вся мощь новоиспеченной ценностной системы обрушивается на базовую христианскую добродетель — воздержание, цинично высмеивая и ниспровергая которую провозвестники царства антихриста добиваются своей цели максимально эффективно и безболезненно. Снятие ограничений и табу, растормаживание сферы влечений приводит к эмоциональной лабильности и общей неустойчивости психики, что, в соединении с внедренным в сознание нравственным релятивизмом, ведет к полному разрушению личности, которая, утеряв образ Божий, становится носителем образа зверя.

Искоренение воздержания — скорейший путь к духовному опустошению личности, скотскому образу существования. Упразднение самоограничения, пропаганда материальной и духовной всеядности приводят к отключению защитных механизмов психики, или — к раскрытию сердца для вселения в него всех страстей (Мф. 12, 43–45). В проекции на социальный аспект это является первым признаком всеобщего богоотступничества, апостасии. Должно быть, именно поэтому основной удар князя мира сего направлен на фундаментальную христианскую добродетель, изгнание которой из сердца человеческого влечет за собой абсолютное его порабощение страстям. Напротив, если человек «пребывает в неослабном воздержании... то никогда не оставляет его Божие содействие, и врагу не попускается приражаться к нему» (преп. Исаак Сирин)^[8].

Таким образом, необходимое для христианина противостояние потоку безнравственности, насилия и всеобщего растления может быть основано исключительно на всестороннем воздержании — именно оно в конечном счете порождает «крепость пребывания в добродетели» (преп. Феодор Студит)^[9]. А длительные «опыты воздержания дадут опытность в самообладании, и падения будут реже и реже» (свят. Феофан Затворник)^[10]. В конце концов длитель­­
ная и непрестанная духовная брань, основанная на обретении добродетели воздержания, «доставляет уму чистоту, и воззрение ума на землю и на все зем­ное изменяется: ему открывается, чего он доселе не видел... помышления его отселе начинают возноситься к вечности» (свят. Игнатий Брянчанинов)^[11], и Господь являет таковому Свою благость, исцеляя язвы страстей, наполнивших некогда невоздержную и потому — порочную душу.