Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Галина Щербова. Бело-черно-красное. — Иван Голубничий. Всмотреться в человека. — Татьяна Лобашкова. «Я счастлив, что мне пришлось в моей жизни видеть этот народный энтузиазм, не поддающийся описанию!»

Бело-черно-красное

Хабаров А. Русский хлеб // Москва. 2015. № 3.

Слова имеют цвет. Это кроме тех, что обозначают цвета. Но никто не станет утверждать, что слово «коричневый» — коричневое, а «желтый» — желтое. Все гораздо сложнее. И «коричневый», и «желтый» обозначают цвета, но сами не цветные. Другие же, вовсе не относящиеся к цвету, вдруг ударяют сочной краской смысла, оттенком конкретного настроения.

Ночь, снег, туман, земля, трава, река, кровь, пепел — слова, имеющие цвет. Красный, синий, коричневый, зеленый, черный — слова, обозначающие цвет. Ночь — черная, снег — белый, река — синяя, земля — коричневая, волк — серый... Это если буквально. Но бывает и ночь белая, кровь голубая, туман розовый, снег серый, солнце черное.

Использование цветового потенциала слов, использование слов из разных литературных шкал делает поэтический язык Александра Хабарова ярким, современным. Мощные контрасты состояний решены аскетичной палитрой: белый, черный, красный — снег, ночь, кровь. Противопоставляются им только крупицы золота — драгоценность, которая лишь подчеркивает свою исключительность.

Если при чтении стихов сосредоточиться только на принципе использования цвета, этими же примерами будут очерчены и все ведущие темы поэта. Почти в каждом стихотворении снег и ночь, в каждом втором кровь, в каждом двадцатом крупица золота. Безошибочно точный образ России — центральный образ в поэзии Александра Хабарова.

Я пью за то, чтоб было больше снега,
Чтоб ветер стих и ночь была легка...
«Я пью»

Засыпала в сугробах
                                    хмельная страна...
«Этап. Леониду Бородину»

Обводит красным черную беду.
                                           «Смерть»

И себе, как другому сословью,
задолжали слезами и кровью...
                                      «Свободы

Чтоб занесли вас золотые вьюги...
                                                  «Я пью»

В ночь ушел с награбленным, как вор.
«Век двадцатый»

Темная ночь над великой страной.
....................................................................
Ветры, как волки, стоят за спиной,
Снег выметая с пустых площадей.
                                          «Опоздание»

Стихи о любви начертаны теми же символами:

Заря моя, ты — ночь, а я — поэт.
                                     «Моя, моя...»
 

Показательно стихотворение «Державный марш», выполненное тремя ударными красками, возведенными в цвета боевого флага. И центральные строки, как суровое кредо, где противоположности равно весомы, где клеймо рабства и печатный пряник имеют одно происхождение:

...Потому что земля меня держит,
                                    а я за нее держусь,
За иву, за решку чугунную,
                           за скользкую эту Русь.
За проволоку колючую, за книгу,
                                     за тонкую бечеву,
За все, что нам чудится вечером,
                  а утром всхлипывает наяву,
За сосны, что ждут нас, как сестры,
                     в снегах отдаленных мест,
За стены кремлевские, за пряники
        тульские, за медный наш крест...
 

Метель метет неустанно. Каждый шаг дается с трудом, через сопротивление пурге, льду, тьме. Образ России — снег. Признанно лучшие фотографии России — зимние. Такого единения церковной архитектуры и снежного ландшафта, серого уныния деревни и жгучей белизны зим нет ни в одной другой православной стране. Новые времена возводят новые здания, деревенский ландшафт меняется, вульгаризируется, но стоит лечь снегам, все возвращается на круги своя.

На Руси, в отличие от Западной Европы с теплыми зимами, в отшельники подавался не всякий, а сильный духом, сильный физически. Надо было выжить в ледяной стране, безмерно превосходящей силы человека, — срубить келью, обеспечить огонь и пищу, упрямством и волей ответить убийственным силам природы.

Ночь не смерть; усердствует свеча...
                       «Мир не так уж тёмен»
 

О родине не пафосно. Жестко. Преданность, верность, готовность отдать за родину жизнь дают право говорить ей в лицо о ее страшных пороках, о неимоверно трудном существовании в стране, полной противоречий.

Где благовест тревожнее набата...
..................................................................
...Любое утро — снятие с креста,
И всякий сон — как
                            в Гефсиманской роще.
«Разговор Сугробова с Январцевым»

Я там и дня прожить не смог,
А умереть — забыл.
Страну, которой нужен Бог,
Я больше всех любил.
                             «Моя страна»

Люблю эту землю за всю ее ложь
И правду меж сосен и строк.
                            «Любовь к родине»

Ночь повсюду, словно ждешь врага —
Слышь, стучит костяшками в стекло...
Глянь в окошко: белые снега
Черным снегом напрочь замело.
«Ночь»
 

Вот — белое слово «снег» обретает эпитет «черный». Следом черными становятся вино, кровь, вода, дым, Русь:

Отблевались правдивые рты
Черной кровью и ложью хмельной.
                                                «Времена»

Золотистые ветви у черной воды...
                                                     «Сады»

Русь моя черная...
              «Русь моя»

И несемся меж звездной сыпи
В черном дыме и скрипе лет.
                                           «Круиз»

...Люди воспрянут из пут,
И сквозь черное небо они прорастут,
Облака раздвигая руками.
«Прочёл»

Ошеломляют жесткость, суровость текстов, их наступательный дух и бескомпромиссность. Выстраивается цельный образ героя, воплощающего русский народ, — лихой и детски доверчивый, свирепый и сострадающий, быстрый на расправу и способный на глубочайшее раскаяние.

Одна из черт поэзии Александра Хабарова — общность героя с людьми, живущими в России, осознание себя частицей единой человеческой массы. Боевое противопоставление себя другим — лишь колебания внутри одного гигантского народного тела.

Вас множество, и я такой же снег...
.....................................................................
И мирозданье кружится, как глина,
Та, из которой сделали нас всех
Похожих друг на друга — и врагами,
Нас множество, но мы тверды,
                                                      как снег,
К кресту земли прибитый
                                                  сапогами...
«Множество»
 

Или в стихотворении «Свободы!», когда судьба одного становится судьбой каждого:

Мы захватаны, словно страницы,
нас читали от каждой ресницы
до следов на проклятой земле.
                                        «Свободы
 

Незаметно, но неотвратимо в ледяной стране человек тоже становится ледяным.

Здесь вечное лето, а мы-то из снега...
«Два письма Январцева Сугробову» из романа «Ледяная страна»
 

или:

...Лепим...
Баб своих ледяных, тающих деток
                           и мертвых снеговиков.
Вьюга — наша подруга, да матушка
                                      нам — полынья...
«Державный марш»
 

Не стать ледяным — вот забота, рефреном звучащая в стихах. Единственная поддержка, единственная надежда — вера, православие, близкое присутствие Бога. Физической силе бескрайнего льда противопоставляется духовное тепло:

...И, обойдя весь мир, вернуться
                                                        в дом —
Туда, где умирают под лампадкой...
«Потерянный рай»
 

Простые неказенные отношения с Христом — особенная черта поэзии Хабарова. Черта опять же яркая, однозначная. Действенное, активное Православие, которое наравне с ножом и пистолетом становится орудием в непрекращающейся борьбе.

Ты мне вышей на черной футболке
                                                        крестом
экстремистские знаки Христовы.
«Черная футболка»

Фонарь едва ли осветит эту страну
                                                          снегов,
Родину радио, родину Бога, родину
                                         Божьих врагов.
«Державный марш»
 

Стихотворение «Наша Пасха» простыми, внятными словами рассказывает о распятии:

Сам Господь пошел,
                                     в простой рубахе,
принимать мучительную смерть.
Вот Ему к кресту прибили руки
мастера-шабашники Земли,
да еще двоих бандюг на муки
злые фарисеи обрекли...
 

Далее с большой симпатией, без осуждения — о простодушно-бесшабашном настроении народа в Пасхальный день:

Мы ведь распинались без сугрева
всякий день Великого поста.
И не вспомнить нынче — то ли
                                                            слева,
то ли справа Господа Христа...
 

Тема духовного родства с Христом, взаимопонимания раскрывается без панибратства и самоуничижения. Христос для автора стихов — как бы близкий человек, безмерно уважаемый, но отзывчивый и верный друг, на которого можно положиться, который без лишних слов и вмешательства всегда подставит свое плечо, чтобы упавший духом мог опереться и воспрянуть.

Призывал я друзей и святых,
А остался с одними святыми.
                         «Чудесный мир»

Я встану затемно, и мне Господь
                                                          подаст
Всего, что я просить уже не в силах.
«Утро»

«Прости мя, Отче!» — громко гряну
Охрипшим шепотом своим...
«Из жизни певцов»
 

Последняя из приведенных строк — яркий пример смыслового контраста, которым в совершенстве владеет поэт, усиливая настроение стихотворения до абсолютной отчетливости.

Главный герой поэзии Александра Хабарова по своей сути крестоносец — свирепый, непреклонный. Вскрывает зло, видит его, говорит о нем. Больше не видит ничего. Зло — его цель. Истребление зла — смысл жизни. Длится поход против нечисти — подлости, низости, предательства, неверия. С врагом прошлым, настоящим, будущим. С суровыми обстоятельствами. С самим собой — своей слабостью, мелочностью, убожеством. Честный боец, не щадящий себя самого, поэтому не щадящий и других.

Пусть меня режут, Ваня, пока
                                               не зарезал я.
«Державный марш»

Пора идти, не поддаваясь страху,
На острый взгляд и на тупой оскал.
Ведь для чего-то белую рубаху
Я в этом черном мире отыскал?!
                                      «Белая рубаха»
 

Крестоносец бьется за истину, за Родину, но внутри его убеждений возникают внезапные прозрения, переворачивающие сознание:

...Только где-то прочел я — спасут
                                                   не стволы,
А престол, пред которым ослы
                                                        да волы
И повозки волхвов даровитых...
«Прочёл»
 

В главном герое Хабарова невольно видится Леонид Бородин, отвечающий этому образу силой духа, самоотверженностью, уверенностью в правоте, непреклонностью.

Мне довелось встретиться с Бородиным в 2010 году. Он был старый, сухой, смотрел через толстые очки. Был суров, неулыбчив, даже когда шутил, словно пребывал вне происходящего. Рассказывал про пятнадцать лет в лагерях. До ареста был сторожем храма. Вышел на волю в 1987 году. Про арест, лагерь рассказывал много, но холодно. Сидел, голодали страшно. В камере запрещено было говорить о еде и женщинах. Сны снились — как летает. Очень много раз. А на воле, сказал, до сих пор через ночь снится, что сидит в лагере.

Может, поэт не имел в виду такую параллель. Ну и что, поэзия живет своей жизнью, и ее создатель способен управлять далеко не всеми ее порывами. Читателю стихов поэзия нашептывает свое. В стихотворении «Злое» портрет прописан с большой образностью:

...Ведь не зря ж я ломом подпоясан
И закутан в белую метель.
А обут — позёмочкой со свистом,
И никто не скажет, что я бос.
А помру — считайте коммунистом
Снег январский, что меня занес.
 

Крестоносец — страж веры, неусыпный, преданный, отчаянный. Хрипит, бормочет, выкрикивает строки, бьющие наотмашь, простреливающие насквозь. Пурга, ночь, кровь, боль, смерть. Никакой политической гибкости. Отчаянная прямолинейность одиночки.

Я шел туда, куда хотел,
.............................................
На визг ликующего зла.
На зов добра...
               «Мир летящих»

Я нес свой крест, и не был он тяжел,
Но не был он чужим, а был он —
                                                           мой...
«Выход»
 

Но одиночество мыслящего и видящего многократно усиливается внутри массы, действующей и думающей по установленному шаблону.

Не дотянул какой-то ноты,
.....................................................
Но я же плакал, идиоты!
Я плакал — значит, тоже пел.
                    «Из жизни певцов»
 

Крестоносец. Распятый, убитый, не отступившийся. Но истинно бескрайнее пространство духа открывается в способности сострадать врагу:

...И я взмолился: «Упаси, Господь,
Чтоб не нашли заточенную жалость
И милости надкусанный ломоть».
«Шмон»
 

Однако духовность не только в вере, не только в способности сострадать. Жизнеутверждающая нота юмора — аналогично золотым крупицам в суровой цветовой гамме — звенит в отдельных строках. Так, в стихотворении «Эхо Псалтыри» подтверждается счастливая надежда:

...Воскреснет Бог, и распадутся сети,
Все голуби взлетят, и все на свете
Бессмертники сквозь смерть
                                              произрастут.
Коль снег занес — зверье откроет
                                                             лазы.
Всех тонущих — удержат водолазы,
Пожарники — пылающих спасут...
 

Иногда крестоносец вспоминает, что он поэт. Возникает краткая пауза, делается попытка уйти к чистому духу. Как укол самообмана в длинной череде суровых стихов:

Плыву себе тихо, без цели, хватаясь
                                                        руками,
За воды, за звезды, за небо с его
                                                    облаками.
«Смысл жизни»
 

Но вновь захватывает походный темп, возвращаются бдительность, собранность, ожесточенность, здоровый цинизм. Даже тема поэзии окрашивается в боевые цвета — белый, черный, красный.

Они молчат, как ангелы в ночи,
И крыльями трепещут, словно
                                                          птицы.
Их пичкают бессмертьем палачи,
Невинной кровью пачкая страницы.
«Словеса»
 

Или, еще жестче, в стихотворении «Седьмая»:

Поэзия, как грязь под сапогом,
Все чавкает и чавкает, покуда
Не назовут идущего врагом
Всего живого, в том числе и люда.

...Вечное гложет,
и бумага от правды бела.
                                           «Свободы

За слова, бывает, платят кровью —
Впрочем, не «бывает», а всегда.
                                                   «Слова»
 

Совершенно естественно вплетаются в поэтическую канву звериные образы: волк, с которым соотносится лирический герой, продирающийся сквозь колючую проволоку жизни, и черный пес, выступающий символом глухого зла.

Как достучаться до сердца врага? Дотянуться до горла друга?
Прячет следы человека эта
                                        звериная вьюга.
«Страж»

Я устал от голода и тьмы,
...............................................................
Я, как волхв, тащу свои дары,
Волчьей мордой падая в сугроб.
                                    «Усталость»

Не ищи меня, вьюга белая,
Не выслеживай, черный пес.
Душу я закопал, а тело я
По сугробам, как ношу, нес.
                                        «Уход»

Я русский волк, идущий с севера
За теми, кто в мехах овечьих.
                                   «Русский волк»
 

Многие из процитированных стихотворений вошли в изданный в 2013 году сборник А.Хабарова «Жесть и золото. Стихи о родине». Написанные в 2015-м — «Там», «Из жизни певцов», «Свободы!», «Русский волк», «Слова», «Разговор Сугробова с Январцевым» и др., — продолжают и развивают основные темы сборника.

Поэзия Александра Хабарова построена на точных цветовых акцентах. Автор оперирует словами, либо имеющими цвет:

Носишь шапку из черных мхов,
пьешь вино из зеленых рек... —

либо обозначающими цвет:

...Там, где пахнет золой зари
на окошке твоем герань.
                                          «Там»
 

На этот фундаментальный принцип опирается массив образов с мощным энергетическим потенциалом, построение которых невозможно без виртуозного владения русским языком со всеми его оттенками.

Существует мнение, что если человек не в силах изменить обстоятельства, ему должно смириться с ними. Но для героя стихов, выражающего мнение автора, эта позиция категорически неприемлема. Путь один — битва в пурге и в ночи не на жизнь, а на смерть. Под знаменем бело-черно-красным. На котором девиз: «Черное, стань золотым! Стань, ледяное, святым!»

Галина Щербова


Всмотреться в человека

Замлелова С. Скверное происшествие. История одного человека, рассказанная им посмертно.

Судить о современном российском литературном процессе сегодня можно только с изрядной долей осторожности и со многими оговорками. Жизнь российского народа, несмотря на все положительные тенденции последнего времени, продолжает оставаться дифференцированной. Отсутствие единой духовной цели давно привело к тому, что роль литературы естественным образом ныне свелась к чисто утилитарным функциям, независимо от того, в какие бы возвышенные формы эти функции ни рядились. Самое, без преувеличения, ужасное состоит в том, что те направления современной литературы, которые «по умолчанию» сегодня считаются магистральными, на мой взгляд, в своей основе начисто лишены подлинной мотивации — мотивации, делающей литературу литературой, а не «продуктом потребления». Самое заметное, что лежит на поверхности, — это коммерческая, в прямом смысле, литература, по крайней мере, честно не претендующая ни на что большее, чем внимание и кошелек «потребителя»; здесь все ясно. В то же время в последние годы в обществе образовался своего рода «тренд» на «настоящую» (именно в кавычках) литературу, то есть литературу, «ставящую вопросы», «отвечающую на запросы», но в то же время не посягающую на фундаментальные основы нынешнего бытия. Целый ряд известных (большей частью по фамилиям и лицам) людей сегодня, опять же «по умолчанию», считается известными писателями на том только основании, что они постоянно мелькают в СМИ и выпускают в год по несколько толстых романов, читать которые невозможно. Далее следует категория литераторов, не попавших в «тренд», но очень желающих в него попасть или, по крайней мере, объяснить окружающему миру, почему этого не происходит. На долю этой категории остается все, что осталось невостребованным или излишним для вышеперечисленных групп: борьба за нравственность, «служение идеалам» (в сугубо идеологическом, то есть утилитарном, смысле) или, наоборот, «нонконформизм» (то есть мат и абсурд как творческий принцип). В основе всех вышеперечисленных тенденций подспудно, как правило, лежит либо неутоленное честолюбие, либо стремление к стяжанию «сокровищ на земле», либо, часто, и то и другое...

Роман Светланы Замлеловой «Скверное происшествие. История одного человека, рассказанная им посмертно» не попадает ни в одну из вышеозначенных категорий. Он не рассчитан на массового читателя, поскольку в нем нет необходимой этому читателю гипертрофированной «остроты» содержания. В нем начисто отсутствует какая бы то ни было конъюнктурность, нарочитая привязанность к «злобе дня». В нем нет акцентированного «служения идеалам», превращающего художественное произведение в проект устава богоугодного заведения. Но в нем явственно присутствуют качества, неотъемлемые для художественного произведения: прямая и непосредственная связь с жизнью, мастерское владение родным языком и, главное, искренние интерес и любовь к своим героям, независимо от того, какое место занимает тот или иной персонаж во внутренней иерархии художественного текста.

«Небольшой наш городишко всегда был порядочным захолустьем. Но во время оно, в отличие от дня сегодняшнего, он славился козловыми сапожками, производимыми во множестве кустарями-умельцами...» Зачин сюжетного повествования напрямую отсылает к русской классике, и в то же время, начинающий повествование о событиях «дня сегодняшнего», он органично осуществляет живую преемственность классической линии русской прозы, и текст всем своим последующим развитием как бы возвращает русское художественное слово на его исконную дорогу, с которой оно оказалось сбитым деструктивной логикой духовного смущения всех постсоветских лет. Лирические отступления наполнены мелкими, но чрезвычайно важными подробностями и деталями, создающими горькую и правдивую картину родного русского бытия, очищенного от шелухи гламура и идеологических штампов. «От площади бегут во все стороны узкие улочки, мощенные круглым, гладким и блестящим от множества ног камнем, похожим на рассыпанные яблоки. Дома в городе были большей частью каменные или с каменным низом и деревянным верхом. Многие с мезонинами. Человеку со стороны эти двухэтажные напыщенные домики показались бы, должно быть, неуклюжими и лишенными всякой привлекательности. Мне же они казались прекрасными, поскольку было в них что-то настоящее, чего мне так не хватало всегда». Условный город Убыревск, в котором протекает жизнь главного героя романа, символизирует российский упадок новейших времен, и черты этого упадка выражены автором талантливо и со знанием предмета.

Действие романа разворачивается как бы на нескольких уровнях. Первый уровень — это буквальное прочтение сюжета. Здесь разворачивается внутрисемейная драма, во всей красе показаны уродливые отношения между членами одной семьи, что делает роман иллюстрацией библейских слов: «И враги человеку — домашние его» (Мих. 7, 6) (Мф. 10,  35–36). Обывательское лицемерие, присущее этому мирку, обладает, несмотря на свои жалкие и порой безумные проявления, огромной разрушительной силой. Принято считать, что семья — это лучшее, что есть у человека. Увы, это далеко не всегда именно так. И библейская — как старозаветная, так и евангельская — мудрость подтверждает это. Но человек, в силу культурных традиций, не часто отваживается под таким углом зрения взглянуть на своих близких. Мировая литература предпринимала попытки взглянуть на семью как на проклятие. За примером ходить далеко не нужно — взять хотя бы роман Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы», где, помимо всего прочего, писатель рисует внутрисемейные нравы, ненависть и порочность, разрушившие карамазовскую семью. Дмитрий Карамазов на каждом углу грозит родному отцу, которого считает соперником, убийством. «Кто не желает смерти отца?» — вопрошает Иван Карамазов, сходящий с ума от своей ненависти и от муки за то, что подучил другого брата — Смердякова — убить отца. Близкие люди оказываются злейшими врагами, ненавидящими друг друга сильнее и острее, чем могут ненавидеть чужие. И неспроста в романе Светланы Замлеловой возникает тема гражданской войны: «“Зачем вообще нужна семья? — думал я иногда. — Неужели чтобы мучить друг друга? Мало им людей вокруг, так нужно еще народить новых, чтобы издеваться с полным правом. Каждая такая семья — это гражданская война. Сколько их бушует по всему миру?..”» И здесь читатель поднимается на следующий уровень прочтения. Семья, по мысли автора, это проекция общества. Гражданская война — это то же самое, что и плохая семья. А потому и ответственность плохих отцов и матерей гораздо выше, нежели только за своих чад. Неспроста финальная трагедия романа происходит вокруг имени Ленина. «Выходит, — рассуждает главный герой, — я умер за белую идею. Зачем — неизвестно». Гражданская война, поразившая однажды российское общество, тлеет и по сей день, так что достаточно искры, чтобы она вспыхнула с новой силой. Гражданская война, когда брат убивает брата, самая страшная и бессмысленная война — хочет сказать автор романа «Скверное происшествие. История одного человека, рассказанная им посмертно». И потому на втором уровне роман прочитывается как притча о гражданской войне, на что изящно указано в самых последних строках: «...Клавдий Маркелович посадил над нами маленькие вишневые деревца. Что ж, весной они покроются белой пеной цветов, летом — красными брызгами ягод. Ягоды станут клевать воробьи, отчего вокруг будет шумно и весело. А потом упадут на землю косточки, и, может, вырастут другие вишневые деревья с белыми цветами и красными ягодами. И так будет всегда». Белые цветы и красные ягоды на одном дереве — символ примирения, окончания раздора и противостояния. Новые и новые деревца, возможно, даже целый вишневый сад, объединяющий белое и красное. Когда-то вишневый сад разделил Россию на деятелей и мечтателей. Что ж, возможно, теперь за вишневым садом — единство.

Но есть и еще один уровень текста романа Светланы Замлеловой. Читая об отношениях родственников друг к другу, и прежде всего о том, как главный герой с самого детства подвергается насмешкам и принижению, невольно вспоминаешь об атмосфере 90-х, когда Россию травили, как загнанного зверя. Русский человек отовсюду подвергался издевкам и оскорблениям. А потому герой Светланы Замлеловой — это каждый из нас, кому тысячу раз напомнили о ничтожестве и убожестве. Герой так и не смог оторваться от своих обидчиков и погиб. И здесь автор предлагает задуматься: стоит ли так уж держаться за тех, кто не упускает случая уколоть и толкнуть? И не стоит ли, набравшись сил, отойти и начать самостоятельное, независимое и полноценное существование?

Таким образом, текст располагается на трех уровнях: одном буквальном и двух иносказательных; прочитываются история из жизни одной семьи и две притчи. Можно сказать, что это особенности почерка писателя Светланы Замлеловой: вмещать в небольшой объем текста максимально объемное содержание, богатое и смыслом, и символом, и метафорой. Ведь роман действительно невелик и сопоставим по объему с тургеневскими романами «Рудин» или «Накануне», а также с «Игроком» Достоевского.

Что касается главной сюжетной линии — жизни главного героя в противостоянии с внешним миром, которым является круг самых близких людей, — то нюансы этого мира и душевных движений его обитателей, структура психологических ситуаций прописаны автором столь тонко, что они невольно заставляют читателя сопереживать герою. Художественная достоверность описываемых событий достигается, как уже было сказано, искренним интересом и любовью автора к своим персонажам. Автор стремится не судить их, а понять и передать это понимание читателю, — для того чтобы он мог разделить это понимание и найти в описываемом что-то близкое для себя. Вздорные, но по-своему несчастные тетушки; родители, за своими проблемами забывающие о родном сыне; не очень умный, амбициозный, плохо воспитанный брат, и в центре повествования — сам главный герой, со своим характером, своими комплексами, своим отношением к жизни...

Внимание к деталям является одним из главных достоинств стиля автора. Мелочность и пошлость тетушки, у которой нежданно, по стечению обстоятельств, появилась видимость просвета в личной жизни — заморский возлюбленный, потенциальный жених, исчерпывающе выражена автором одной чертой — вниманием к количеству денег, которые он тратит на телефонные разговоры с ней. «Тетя Амалия завела даже специальную книжечку, где подсчитывала, сколько приблизительно денег уходило у него на разговоры с ней. Цифры приводили ее в полный восторг». Пошлость мирка, в котором существовала тетушка, ярко проявляется в том, что даже возвышенные вроде бы чувства получают в нем исключительно материальное, притом копеечное выражение. Но от этого читателю не менее жалко ее, не способную разорвать тот тесный и душный круг жизненных координат, в который ее поместила равнодушная судьба. Другие персонажи и события изображены с такими же внимательностью и пониманием.

Автор предлагает читателю не решить, а хотя бы увидеть онтологическую проблему: с одной стороны, «Ад — это другие» (Ж.П. Сартр), но, с другой стороны, так ли непреодолим этот ад? Неужели люди так и обречены отравлять жизнь друг другу? Прямого ответа автор не дает. Роман имеет фантастический подзаголовок: «История одного человека, рассказанная им посмертно». Главный герой погибает, вступая в безнадежное противостояние со своей средой; погибает глупо и пошло, в полном соответствии с законом существования этой среды, где по определению не может быть ничего возвышенного и трагического. Но повествование ведется от его имени. Автор использует этот сказочный прием для того, чтобы иметь возможность раскрыть перед читателем внутреннюю логику гибели героя и объяснить мотивы, по которым он не мог вести себя иначе. Психологизм повествования совершенно лишен самолюбования или утверждения каких-либо постулатов; правда о жизни, переданная в художественном слове, — вот единственная мотивация автора при создании этого произведения. Правда порой неприглядная, внутренне противоречивая, но необходимая для того, чтобы помочь читателю понять человека и, таким образом, может быть, лучше понять себя самого...

«Всмотритесь в любого человека, и вы увидите его слезы и страхи. А увидев, как он, не понимая жизни, мечется и страдает, вы непременно пожалеете его». Эти слова, в сущности, определяют суть всей классической русской литературы, во всех ее жанрах и направлениях. Пожалеть человека и понять его, слабого и грешного.

Заканчивается роман словами: «И так будет всегда». Но в этих словах нет пессимизма и отчаяния, напротив — в них звучит искренняя вера в лучшие качества человека и в их неизбежное торжество. Несмотря ни на что, вопреки всему тому, что привело к гибели главного героя романа Светланы Замлеловой «Скверное происшествие. История одного человека, рассказанная им посмертно».

Иван Голубничий


«Я счастлив, что мне пришлось в моей жизни видеть этот народный энтузиазм, не поддающийся описанию!»

Щербачев Г.Д. Идеалы моей жизни: Воспоминания из времен царствований императоров Николая I и Александра II. М.: Государственная публичная историческая библиотека России, 2015.

Воспоминания Григория Дмитриевича Щербачева (1823–1900) впервые увидели свет в 1890 году, когда журнал «Русский архив» начал их публикацию. Читатели с интересом отнеслись к свидетельствам участника Крымской войны, и в 1895 году «Воспоминания» вышли отдельным изданием.

В настоящее время Государственная публичная историческая библиотека России продолжает работу по переизданию старых книг из своих фондов, издав в серии «Вглядываясь в прошлое» «Воспоминания» Г.Д. Щербачева, как одного из деятелей дореволюционной России.

Григорий Дмитриевич начал службу в гвардейской конной артиллерии и во время осады Севастополя командовал ракетной батареей. Как справедливо отметил Щербачев, «все молодые дворяне 40-х годов стремились служить в военной службе, как потому, что служба эта доставляла некоторый почет в обществе, так и потому, что служебную карьеру можно было составить себе, почти исключительно служа в войсках». Участвуя в военных действиях Крымской войны, Щербачев был контужен, почти потерял зрение и 10 ноября 1854 года был помещен в севастопольский госпиталь.

Автор не случайно в названии своей рукописи отметил, что его воспоминания из времен царствований императоров Николая I и Александра II. Щербачеву, как военному деятелю, писателю и начальнику военных гимназий, пришлось не только наблюдать круговорот повседневности, но и встречаться с государственными лицами, подмечать особенности их поведения с подчиненными. Так, артиллерийским офицером он наблюдал приезд в Севастополь накануне Инкерманского сражения великих князей Николая Николаевича и Михаила Николаевича: «Во время боя они находились при войсках и своим присутствием немало содействовали к их воодушевлению. Князь Меншиков едва мог удержать стремление Их Высочеств быть в самых опасных местах боя. Живя в Севастополе, великие князья постоянно посещали госпиталь, утешая раненых, помогали нуждающимся и своим ласковым и гуманным обращением успели внушить к себе общую любовь и уважение».

Щербачев, как и все российские подданные, глубоко переживал военные неудачи в ходе войны и в нескольких словах описал состояние общества при известии о кончине 18 февраля 1855 года императора Николая I: «Все имели такую веру в глубокий ум и сильную волю императора, что в кончине его видели предвестие гибели России; но воцарился император Александр Николаевич, который не только возвеличил Россию, но и облагодетельствовал миллионы своих подданных, даровав им человеческие права». Новое царствование потребовало и новых людей. Григорий Дмитриевич Щербачев стал одним из тех, кто смог свою неуемную энергию и приобретенные знания применить, став военным педагогом и писателем.

В преддверии Крестьянской реформы 1861 года Г.Д. Щербачев редактировал журнал «Народное чтение», созданный с целью просвещения простого сословия. С большим вниманием он следил за подготовкой реформы по освобождению крестьян от крепостной зависимости: «...совершилась громадная реформа: пало трехвековое позорное рабство. Слава императора Александра II прогремела по всей вселенной; а в России не было уголка, где бы крепостной люд не воссылал самые теплые молитвы ко Всевышнему за своего обожаемого царя-Освободителя». Отметив тяжелый слог царского манифеста, который был «малопонятен для простого народа», как считал Щербачев, он описал реакцию населения Петербурга на оглашение манифеста в храмах столицы: «В 2 часа я поехал на Царицын луг, где было народное гулянье; плац был полон народом. Издали послышались крики “ура!”. Государь ехал с развода; по мере того как он приближался, крики “ура!” становились громче и громче; наконец, когда государь подъехал к плацу, толпа заколыхалась, шапки полетели вверх, раздалось громкое “ура!”, от которого, казалось, земля затряслась. Никакое перо не в состоянии описать тот восторг, с которым освобожденный народ встретил своего царя-Освободителя». После 1861 года, получив в наследство имение, Щербачев одним из первых вводил уставные грамоты.

Григорий Дмитриевич отдал военной службе более двадцати лет, после чего принял решение заняться педагогической деятельностью: «Многие не советовали мне оставлять службу в артиллерии, где я прослужил около 25 лет, а генерал Баранцев сказал мне, что он очень сожалеет, что я ухожу от него; но судьба моя была решена: я чувствовал неодолимое желание испытать себя на педагогическом поприще и уехал из Петербурга без всякого о нем сожаления». Описывая свою педагогическую работу, автор воспоминаний откровенно признался: «...что не бывши никогда ни преподавателем, ни воспитателем, я не имел никакой опытности в деле воспитания; но теоретически я успел с ним познакомиться по лучшим в то время педагогическим сочинениям».

Первоначально Щербачеву поручили принять Воронежское военное училище. Позже он был назначен директором Орловской военной гимназии, затем долго состоял предводителем дворянства Мещовского уезда Калужской губернии. Став начальником военных гимназий, Щербачев большое внимание уделял борьбе с устаревшими методами воспитания будущих офицеров. Попутно автор рисовал картину жизни городов, где ему приходилось служить, давая характеристики губернатору, городской администрации и рассказывая о наиболее значительных событиях, свидетелем которых ему довелось стать.

В дореволюционной России Г.Д. Щербачева знали как автора таких книг, как: «Краткий очерк теории и практики сельского хозяйства» (М., 1886), «Двенадцать лет молодости: Воспоминания из времен царствования императора Николая I» (М., 1892), «Любовь и сила воли» (биографический очерк; М., 1892), «Очерки моей деятельности в царствование Александра II» (М., 1891). И среди них его воспоминания являются одним из лучших произведений Григория Дмитриевича Щербачева.

Татьяна Лобашкова





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0