Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

От тех, что зовутся по храмам, к тем, кто...

Алексей Александрович Минкин — сотрудник газеты «Московская правда» — родился в 1968 году. Публиковался в газетах «Православная Москва», «Православный Санкт-Петербург», в «Московском журнале», журнале «Божий мир».Лауреат Международной премии «Филантроп». Живет в Москве.

История города всеобъемлюща. Она включает в себя и биографии живших или пребывавших в нем интересных людей, и местную культуру, и устоявшуюся религию, и этнографические оттенки, и объясняющие сложившиеся названия топонимы местности. Изложенным выше параметрам как нельзя лучше соответствуют несколько старинных переулков в московском центре — три номерных Обыденских и два Власьевских. Это лишь на первый взгляд те переулки зовутся попросту по расположенным в них храмам Илии Обыденного и священномученика Власия. На поверку же пять переулков не только увековечили почитаемых в христианстве святых, но так или иначе отразили многовековую историю всего города, былое нашей страны в целом — к ним стоит только повнимательнее приглядеться. Косвенно они способны повествовать и об удивительных личностях, имена коих и сегодня вызывают неоднозначные суждения, а то и горячие споры. Судите сами


О тех, что зовутся по храмам

Большой и Малый Власьевские переулки — пусть и значительно перестроенные — все же напоминают о проживавших или бывавших там в разные годы Лермонтове, Тургеневе, Герцене, Чехове, Пирогове, Бердяеве. Бывал ли здесь наш главный сегодняшний герой — вопрос открытый. Бывать, безусловно, мог — по крайней мере, в его бытность проулки все еще хранили крепкий налет древности, а он ту древность пестовал, боготворил и всячески пытался способствовать ее охране. Ему, именно ему мы обязаны втиснутой в законодательно-юридические рамки научной охране памятников истории и культуры, которая привела к тому, что хотя бы нечто уцелело и в арбатских Власьевских, и в Остоженских, Обыденских переулках. «Тот, кто» более прослыл как живописец и мыслитель... Впрочем, обо всем по порядку. И что ж до Власьевских, то определенными передающими историческими и культурными звеньями в них являются действующая художественная галерея «Арт-коллегия» в чудом сохранившемся ампирном деревянном особнячке по Малому Власьевскому, д. 5, и музей-квартира артистической семьи Мироновых — Менакера в одной из кирпичных «свечей» советской лепки в том же переулке. В Обыденских и на Остоженке к звеньям подобной преемственности можно отнести галерею «Альбион» (Остоженка, д. 7) с экспозицией крепкого европейского и русского искусства и залы «Культпроекта» во 2-м Обыденском, д. 13, где, в частности, не столь давно предоставлялась возможность прикоснуться к творчеству замечательного итальянца Тонино Гуэрро. Да вот и храмы, по которым зовутся все переулки, имеют непосредственное отношение и к большой истории, и к высокой культуре, и к замысловатой этнографии, и к судьбам выдающихся персоналий. Так, в поднятой к 1644 году и не раз перестраиваемой в XIX столетии Власьевской церкви былой дворцовой Конюшенной слободы (Большой Власьевский, д. 8) любил бывать на акафистных чтениях знаменитый мыслитель и писатель Даниил Андреев. В ней же до закрытия в 1939-м находился иконостас работы прекрасного отечественного зодчего А.Каминского, свояка основателя Третьяковки. Замечу: лучшая дарохранительница русского искусства — Третьяковская галерея владеет рядом работ основного героя нашего повествования, в их числе «Ростов Великий» 1903 года написания, увидев которую владыка Антоний (Волынский) искренне воскликнул при авторе: «Это же молитва земли небу!» Ну а где еще молиться, как не в благообразно существующем храме? Вот братья Третьяковы — Павел и Сергей Михайловичи — одно время и являлись вкладчиками храма Илии Обыденного. К слову, до 20-х годов все Обыденские переулки звались Ильинскими, а новое их прозвание отразило особенности воздвижения здесь деревянной церкви — всего за один день, «обыдень». В каменные же ризы Ильинский храм облачился усердием зодчего И.Зарудного и тщанием думного дьяка Гаврилы Деревнина к 1702 году, а к 1868 году упоминаемым Каминским к храму была пристроена новая трапезная и сооружена колокольня. Любопытно, что только занявший Московскую кафедру митрополит Иннокентий (Вениаминов), до того самолично изучавший языки аборигенов, перекладывавший на них Евангелие и просвещавший на Крайнем Севере алеутов, коряков, эскимосов, чукчей, провел в Обыденском свою первую литургию в качестве первоиерарха Первопрестольной. И еще: поскольку упоминаемый Иваном Шмелёвым в «Лете Господнем» Ильинско-Обыденский храм никогда не закрывался, именно в нем крестил первенца и венчался будущий Нобелевский лауреат — изгнанник А.Солженицын, здесь же работала за свечным ящиком доктор наук и в будущем игуменья Новодевичьего монастыря В.Чёрная, а патриарх Пимен почти еженедельно служил акафист пред хранящейся тут великой московской святыней — чудотворной иконой Божией Матери «Нечаянная радость». Между тем стоит отметить и более древние, дохристианские связи двух наших храмов, ибо почитание на Руси громовержца Илии и Власия-Скотника имело видимые славянские языческие корни. Их в своем творчестве и исторических увлечениях тоже пытался распутывать «тот, кто», о ком повествование ниже. Так что попробуем-ка и мы в данной связи чуть-чуть разобраться в сложной и достаточно запутанной дохристианской мифологии — ведь многих чтимых в православии святых, в том числе пророка Илию и священномученика Власия, с крещением Руси наделяли могущественной силой тех или иных языческих божков. Делалось это с явной целью умиротворения языческого населения и укрепления зыбкого еще христианства. К слову, славянская мифология во многом близка индийской: один корень. И о том также способны поведать украсившие современные Власьевские и Обыденские переулки храмы. Примечательно, что в их покровителях мистическим образом встретились и примирились два противоборствующих славянских божества. Действительно, входивший в триглав, главный пантеон язычества, бог грозы и войны Перун ополчился на бога скота и богатства Велеса. Перун вкупе с Даждьбогом, считающимся вместе с Росью (Русалкой) прародителем всех русских, мог бы с велесом и покончить, кабы не заступничество небесной коровы Земун — неспроста, видимо, у древних наших предков Велес покровительствовал бычкам да буренкам. Можно тут вспомнить — особенно к дальнейшему рассказу — и тот факт, что корова являлась священным животным и в Индии, а центр московского буддизма нынче располагается на Остоженке, д. 49, то есть в сотнях метров от «Ильи» и «Власия». А вот Велесу — Власию помогла богиня смерти Буря-Яга, приковавшая Даждь-бога к дубу — не оттого ли часть древних славян именно к дубу несла свои жертвы? И еще: воплощением громовержца Перуна меж славянских язычников считался орел, а вещая птица Гамаюн воплощала мудрого Велеса. Не проникая далее, в глубь витиеватого узора славянского многобожия, добавлю лишь: с приходом православия громовержца Перуна благочестивого выместил пророк Илия, а бога скота Велеса «заменил» и созвучный по имени священномученик Власий. И недаром, наверное, почти каждый Ильин день разрешается грозами, а святой Власий и поныне некоторыми православными чтится как молитвенный покровитель коров, лошадей и прочей домашней скотины. Напомню: храм Власия в Большом Власьевском и был духовным ядром государевой слободы конюхов, а еще ранее это место звалось Козьим болотом и, весьма вероятно, на нем также приносили животные жертвы своим грозным идолам наши пращуры. Буря-Яга, ставшая в обиходе «Бабой», птица вещая, молочные реки, корова Земун — теперь они воспринимаются как сказание, как фольклор, как эпос. Своеобразный фольклор в музыке пропагандировал и русский народный оркестр «Баян», до середины 90-х годов прошлого столетия занимавший помещение Власьевской церкви. Тоже символично. И будто бы опять неспроста. Как неспроста, всерьез старинными преданиями, фольклором, бытом, традициями интересовались и многие наши знаменитые живописцы: Билибин, братья Маковские и Васнецовы, Рябушкин, Верещагин, Максимов, Нестеров. Свой интерес, свои знания они перекладывали на холст, давая собственными творениями и нам, зрителям, приблизиться к стародавним былинам, сказам, обычаям и жизни в целом. Одним из плеяды маститых живописцев, отражавших существо наших далеких пращуров, являлся Николай Константинович Рерих, споры вокруг имени которого, по всей видимости, долго еще не улягутся в сознании многих. Кто-то считает Рериха оккультистом и злостным поборником христианства, вменяет ему в вину увлечение синкретизмом, теософией, антропософией, а его многочисленных последователей и почитателей именует «рерихнувшимися»; кто-то из «рерихнувшихся», напротив, держит Николая Константиновича за великого учителя, а то и святого. Так или иначе, существует и иной Рерих: человек и гражданин, защитник храмов, иконописец, историк и археолог, воспеватель преподобного Сергия и святителя Николая. Был Рерих-поэт и Рерих-географ, исследователь, путешественник. Рерих — радетель о нашей земле, истинный патриот России. Был Рерих, вхожий в императорский дом, и Рерих, в собственный дом которого ни единожды приходил святой праведный Иоанн Кронштадтский. Это он, батюшка Иоанн, в очередной раз навещая родительский кров Рериха, произнес юному недужному Николаю те слова, что тоже можно отнести к вещим: «Не болей — придется много для России потрудиться». И напутствуемый действительно потрудился. Имея в виду не только картины — хотя их тысячи. И очень многое из обильного рериховского наследия хранится как раз неподалеку от милых сердцу Обыденских и Власьевских переулков: что-то в «именном» музее Н.К. Рериха по Малому Знаменскому переулку, д. 3, другое — в музее искусства народов Востока на Никитском бульваре, д. 12. Весьма примечательно, что до переезда на бульвар, в ампирный дом Луниных работы зодчего Жилярди, музей Востока располагался в храме пророка Илии на Воронцовом Поле, а рериховский этюд, запечатлевший церковь священномученика Власия в Ярославле, стал единственным документально-художественным свидетельством уничтоженного храмового здания. Вот так и пророк Илия, и священномученик Власий, во имя коих выстроены поминаемые выше московские храмы и в честь коих носят прозвания близлежащие столичные переулки, незримым каким-то образом соединились в судьбе удивительного и неоднозначного человека, одновременно вмещавшего умения и дарования художника, писателя, натуралиста, мыслителя, коллекционера, православного и буддиста. Одним словом —


Того, кто...

Кто написал десятки русских храмов и монастырей, а затем от имени индийских и тибетских буддистов приезжал передавать приветствия в Советскую Россию? Кто, отправляясь на Тибет, в Гималаи и Гоби, руководствовался не только религиозными поисками, но и одновременно осуществлял этнографические, археологические и ботанические исследования? Кто почти в одно и то же время украшал мозаикой Троицкий собор Почаевской лавры и оформлял единственную пагоду Петербурга? Кто лично перед государем хлопотал о некачественном содержании старых русских святынь и недопустимости переименований наших сложившихся исторических названий, а оказавшись на чужбине, в Америке, писал не канзасских ковбоев, но целые циклы из жизни русских святых? Кто, принимая участие в раскопках по Петербургской, Новгородской, Тверской и прочим губерниям, собрал замечательную коллекцию доисторических древностей, ныне представленную в Эрмитаже? Кто возглавлял «Мир искусства», делал эскизы к Дягилевским балетным сезонам и даже сочинил либретто к «Весне священной»? Кого обвиняли в связях с НКВД и кого, наконец, писал Кустодиев, отражал в рассказе «Ги де Мопассан» Бабель? Да-да, все это — Николай Константинович Рерих, увидев картины которого из Гималайской серии, Гагарин признался, что именно так и выглядит Земля из космоса. К слову говоря, скафандр для первенца космонавтики среди прочих разрабатывала и Варвара Васильевна Чёрная, внучка священномученика Серафима (Чичагова), трудившегося и в Ильинско-Обыденском приходе. Вот вам и очередная незримая связь к теме «что зовутся по храмам». Кроме того, вспомним и об окормлявшем «Илью Обыденского» Павле Михайловиче Третьякове — ведь это он прямо со студенческой выставки приобрел дипломную работу Николая Константиновича «Гонец». Между тем и Обыденские, и Власьевские переулки лежат в прямой доступности и от музея Востока, и от музея Рериха. Чтобы — пусть и поверхностно — понять противоречивую натуру художника и чуть-чуть развеять связанные с ним мифы, стоит познакомиться с экспонатами того и другого...

И в музей Востока, и в Рериховский центр полотна мастера попали по завещанию. Как? А вот и развернем вспять категории времени и пространства... Год 1916-й. Здоровье Рериха (помните слова Иоанна Кронштадтского?) вновь пошатнулось, слабые легкие «подарили» тяжелую пневмонию. Медики посоветовали отправиться на Ладогу, в пределы Финляндской губернии. Через какую-то временную малость российскую твердь вздыбила революция — все крушилось и перекраивалось. Финляндия обрела независимость и мигом затворила скроенные наспех границы. Вне России оказались проживавшие на собственных дачах Илья Репин и Леонид Андреев. Вне дома нежданно очутился и Рерих. Кстати, с тем же Андреевым Рерих сошелся задолго до случившейся эмиграции, но именно в «приобретенном» изгнании товарищи сплотили подле себя несколько непримиримых сообществ, занимавшихся, в частности, финансированием осаждавшего Петроград генерала Юденича. Думается, потому книги Андреева на годы прекратят переиздавать в СССР, а оставшегося там сына писателя — Даниила, прихожанина Власьевской церкви, подвергнут репрессиям. Рерих, понятно, Даниила Андреева знал не понаслышке. Не понаслышке и самому пришлось приноравливаться к послереволюционным условиям. Да, были крупные выставки в Финляндии, Швеции, Германии и даже на родине праотцев, в Дании. Была мало-мальски, но обеспеченная жизнь в Лондоне, знакомство и сближение с Гербертом Уэллсом, Рабиндранатом Тагором. Был сытый, многообещающий Нью-Йорк. И всюду — успех, перспективы: мастер-то с мировым именем. Однако сам мастер тосковал и печалился об ином мировом имени: Россия. «Очарование Россией» — такое общее название дал Рерих ряду персональных выставок, прошедших в Британии. В Берлине же он издал поэтический сборник — Николай Константинович вообще являлся автором стихов, рассказов, заметок, сказок и пьес — и сборы от издания пожертвовал в фонд помощи голодающим России. Когда пришла Вторая мировая война, война Великая Отечественная, Рерих забрасывал советское посольство просьбами о возвращении на Родину — да послания ответа не находили. Его сын Юрий вообще просился добровольцем в Красную армию — безуспешно. Тогда Рерихи продали часть картин и передали деньги на нужды фронта. И еще: как ни странно, именно за границей, даже в Непале и Индии, Николай Константинович охотно возвращается к теме христианской святости, святости русской: «Моление о чаше», «Искушение Христа», «Святитель Николай», «Целитель Пантелеймон», «Обитель святого Сергия», «Преподобный Сергий», «Сергий-строитель» — все это писалось в 20–40-х годах. Причем «Сергий-строитель» писался дважды: тот, что создан в 1925-м, нынче находится в московском музее Рериха, а тот, что создавался в 1940-м, пропал без вести. К слову говоря, к преподобному Сергию в семье Рерихов отношение было особенное. Так, супруга художника Елена Ивановна, которую порой как раз и винят в «совращении» увлекавшегося мужа премудростями теософии и буддизма, посвятила радонежскому чудотворцу собственное сочинение, а Николай Константинович, впервые посетивший Троице-Сергиеву лавру в 1894 году, вспоминал, что отсюда и началось «хождение по русским святыням». Действительно, с конца XIX века Рерих посетил полсотни наиболее древних городов Отечества, бывая в монастырях и храмах, у чудотворных икон и мощей подвижников. К тому же он всюду исследовал состояние храмовых построек, их росписи и находящиеся внутри образа. Очень многое зарисовывал. К примеру, только Ростову Великому посвящена дюжина этюдов — в том числе и виды кремля от озера Неро. Были и угличские виды: «Воскресенский монастырь», «Церковь царевича Димитрия», «Крыльцо храма Иоанна Предтечи». Множество небольших работ Рерих посвятил земле Владимирской, куда ездил в 1903 году: «Владимир. Дмитровский собор», «Боголюбово.  Церковь Покрова на Нерли», «Суздаль. Спасо-Евфимиев монастырь» и ряд произведений, относящихся к Георгиевскому собору Юрьева-Польского. А на следующий, 1904 год Николай Константинович «прокатился» по Подмосковью: Можайск, Звенигород. В последнем также написал несколько работ, увековечивших обитель Саввы Сторожевского; одна из них — «Святые ворота». Побывал художник и в старинном белорусском Гродно, рисуя и там монастыри да церквушки. Любопытно, что с 1905 года его творческую почву все активнее начинают проклевывать проростки восточных мотивов, но, несмотря на это, в 1909-м он вновь устремляется к лавре преподобного Сергия, выдав очередную картину — «У стен монастыря. Сергиев Посад». Да, Сергиев и впрямь стал для Рериха местом преклонения и поклонения. Собственно, как и распластавшаяся южнее Москва. И между прочим, работа «Преподобный Сергий», как и «Целитель Пантелеймон», сегодня пребывает именно здесь, в фондах Третьяковки. Кроме того, существует, по крайней мере, пара этюдов, запечатлевших и наш, московский Кремль: хранящийся в музее Востока «Москва. Вид Кремля из Замоскворечья» (1903) и «Вид Кремля». Русские кремлевские виды не на шутку увлекали Рериха. Понятно: тут и святыни, и предания, и прошлое, и попросту красота. Кремли, как и иноческие гнезда, в основном действительно созидались на возвышенных, чарующих местах, и так выстраивалась гармония ландшафта и архитектуры. У наших предков издревле подобные холмы, бугры да пригорки олицетворяли прообраз рая. Их именовали «Рипейские горы», «Красные холмы», «Березань», «Хан-Гур», «Маковец». Язычники молились там Солнцу, закладывали селения и капища. Русские люди, умудренные светом Евангелия, созидали монастыри, города, крепости. В любом случае подобные кручи всегда дышали историей, манили пытливые взгляды. Поймали и внимательный взор нашего персонажа, оценивавшего красоту и душой, через чувства, и профессионально. Однако чувство Отечества в Рерихе вынашивалось и существовало от чистого сердца. От души. От духа. С точки зрения какого-нибудь скептика, прагматика-обывателя, рвения Рериха как будто бы немотивированны и нелогичны. В самом деле, тебя не пускают в родной дом, а ты распродаешь нажитое и наработанное и переправляешь туда, где тебя нет. Разведешь тут руками да вспомнишь ненароком поэта Рюрика Ивнева: «И я несу ответ перед тобою, как человек за злобу всех людей». Это о всеобщей ответственности друг за друга, то есть о любви. «Любите Родину, любите народ русский. Любите народы на всех необъятностях нашей Родины. Пусть эта любовь научит любить все человечество. Чтобы полюбить Родину, надо познать мир. Путь познания чужих стран лишь приведет к Родине, ко всем ее сокровищам, к русскому народу. Только любите Россию всею силою — и она вас возлюбит» — такое вот убедительное воззвание, духовное завещание по сути, породил Николай Константинович, будучи по ту сторону Гималайских гор в 1939-м. А через два года он будет засыпать наше посольство с просьбами о возвращении. Ничего не получая или принимая отказы, он заповедает сыновьям передать созданные им работы в возлюбленную Россию, в СССР. Только при Хрущеве была передана первая партия, вторая, на основе которой в Москве появился самостоятельный музей Рериха, пришла в конце перестроечных лет. Вскоре в столице, на улице Воронцово Поле, д. 6–8, рядом с посольством Индии, откроется Индийский культурный центр, также исследующий и пропагандирующий рериховское наследие. А то, что пришло к нам первым, отчасти разместили в музее Востока — тоже поначалу на Воронцовом. Теперь реликвии Николая Константиновича и Святослава Николаевича располагаются в двух музейных залах на Никитском бульваре. Кроме соответствующих гималайско-тибетских сюжетов, экспозиция пестрит явно выбивающимися из общей тематики работами. К примеру, мы видим здесь и увлечение Рериха прошлым дохристианским («Идолы», «Дочь викинга», «Строятся ладьи»), и истории христианского проникновения («Чудо явления Мессии», «Свет небесный», «Ярослав Мудрый», «Чудо»). Однако более всего представлены храмовые и видовые силуэты России: «Псков. Общий вид кремля», «Смоленск. Башня», «Нижегородский кремль», «Ростов Великий. Интерьер церкви Спаса на Сенях», «Ярославль. Церковь Рождества Богородицы», «Изборск», «Псково-Печорский монастырь. Большая звонница», «Кострома. Ипатьевский монастырь. Терем Романовых». Последняя работа некоторым образом вводит нас еще и в мир того Рериха, который был вхож в Зимний дворец, общался и знался с августейшим семейством...

Это правда. Николай Константинович многократно представал перед государем — в силу самых различных причин. Рерих, в частности, трудился и над обликом Федоровского городка в Царском Селе, сердцевиной коего стал собор во имя Федоровского образа Богородицы с пещерным храмом Серафима Саровского. Церковное место избрал сам Николай II, а в Нижнем храме предпочитала молитвенно уединяться императрица Александра Федоровна. Государь выдал на строительство комплекса, начавшегося созидаться в 1909 году и освященного в 1912-м, 150 тысяч рублей и положил в основание закладной камень. Увы, здесь же, в Царском, спустя пять лет будет арестована с дочерями Александра Федоровна и сюда же доставят отрекшегося Николая. Ни Рерих, ни большинство из приближенных никогда их более не увидят. Затворят и собор, приладив здание под кинозал и архив. А еще окрест, в парке, незадолго до революции погребут тело Распутина, да позднее красноармейцы выроют гроб и останки сожгут. К «старцу Григорию» Рерих относился не по-государеву — собственно, как и сестра Александры Федоровны преподобномученица Елизавета, всего скорее художника знавшая. Да и императрица, думается, для себя Рериха выделяла: по крайней мере, одно курируемое самой государыней ответственное церковное начинание выиграл именно Николай Константинович. Дело в том, что Александре Федоровне возжелалось строить в Польше храм Алексия Московского — и непременно в манере древнего псковского зодчества. Рерих составил проект, одобренный заказчицей. И победил в конкурсе. Правда, впоследствии, при Советах, из-за близости к двору Рерих будет больше проигрывать. Самое главное — лишится воздыханной Отчизны. Ну а пока... Пока сам государь приобретает у тезки оригинал «Заморских гостей», а вот авторское повторение, также находившееся в Зимнем и проткнутое матросским штыком, позднее окажется в квартире дирижера Большого театра Н.Голованова. Пред монархом Рерих же не раз официально печалился о недолжном и некачественном содержании православных святынь. Еще доносил до самодержца свои суждения о необходимости принятия державных мер по охране исторического наследия. По ходу очередного доклада, зачитанного как-то пред Николаем II и великим князем Николаем Николаевичем, Рерих просил изыскать возможность законодательной защиты памятников культового и гражданского назначения. Государь, как правило, прислушивался, но меры принимал отнюдь не всегда. Ну а еще не без участия августейшей семьи и писателя Григоровича Рерих получил пост директора школы Императорского общества поощрения художеств, организовав там работу иконописной мастерской. Он и сам весьма плодотворно вел изографию: так, им был сооружен иконостас Казанской церкви Успенского женского монастыря в Перми, расписаны Покровская церковь в киевском имении Голубевых «Пархомовка», Свято-духовский храм в усадьбе Тенишевой «Талашкино» под Смоленском, храм Петра и Павла при шлиссельбургских пороховых заводах, часовня Анастасии у Ольгина моста в Пскове. Видно, тут не обошлось без яркого примера родного отца, Константина Федоровича. Не секрет: Рерих-старший, известный столичный нотариус, в 1872 году приобрел у отставного офицера К.Веймарна усадьбу «Извара», где всячески отлаживал хозяйственный быт и духовную составляющую проживания. Он стал отцом и главой не только собственного семейства, но и многим окрестным селянам: открыл сельскохозяйственную школу, обустроил на речке Изварке садки и развел форель, пытался с помощью устроенных им шлюзов орошать местную топкую почву, помогал неимущим и погорельцам. Более того, взамен сгоревшей деревянной он за свой счет отстроил новую, каменную церковь в ближайшем селе, чтобы «крестьяне не остались без светлого Христова Воскресения». У себя же, в Изваре, из бывшей хозяйственной пристройки также сладил храм и стал приходским старостой. Отец...

Можно сказать, второго отца младший Рерих встретит уже в Академии художеств — Куинджи, пестовавшего своих учеников, как заботливая наседка — птенчиков. Вместе с академическим наставником Николай Константинович побывал на знаменитой академической даче близ Вышнего Волочка, в Калязине. Впоследствии и к собственным питомцам по школе общества поощрения художеств Рерих тоже относился по-отечески: например, содействовал недешевому заграничному стажированию знаменитого в будущем скульптора И.Шадра. Его же ученики — только по мастерской иконописной — на Николу зимнего преподнесли последнему самодержцу написанный под руководством Рериха образ. С государем Рерих встречался и по поводу задуманного им пакта о неприкосновении к памятникам старины во время военных действий. Пакт Рериха приняли на мировом уровне, но уже в Великой Отечественной постановление изуверски попрали. Пример? Наш древний Новгород — пример нагляднейший. От ряда средневековых храмов остались лишь выжженные остовы. Что-то, увы, навсегда исчезло. Рерих, знавший и обожавший Великий Новгород, о случившемся зле ведал по отрывочным сведениям, ибо вынужденно находился за дверями русского дома. К Новгороду, его окрестностям отношение у Рериха сложилось и впрямь трепетное, трогательное. Причин тому достаточно: тут и увековеченные им домонгольские церкви, и сказания о здешней вольнице, и открытые с князем Путятиным первобытные стоянки возле Валдая, и научные исследования Спасо-Нередицкого храма. Кроме того, имелась причина личная: на границе Новгородской и Тверской губерний, в Бологом, располагалось владение упоминаемого Путятина — к нему как-то и прибыл с очередным визитом Николай Константинович, да хозяина не застал, зато встретил его племянницу Елену Ивановну Шапошникову. Девушка (между прочим, двоюродная правнучка Кутузова и племянница Мусоргского) Рериха, оказывается, знала по выставкам — фамилия запоминающаяся. И работы с самобытным почерком. Познакомились. Подружились. И полюбили друг друга. Правда, будущая теща долго противилась: не богат, гол женишок-то. Самой же Елене Ивановне — тогда уже, видно, растревоженной мистикой — приспело несколько снов, в том числе с участием покойного папеньки, желавшего союза с Рерихом. Мать уступила. Венчание прошло в домовой церкви при Академии художеств, после чего какое-то время молодые проживали на Мойке и с удовольствием паломничали по России. увы, к той поре рериховская Извара, известная аж с 1500 года как опять-таки новгородское поселение Взвар, была продана. Это случилось в связи с кончиной отца и неспособностью содержать дом и хозяйство. Часть средств от продажи в 1900 году пустили на то, чтобы Николай Константинович отправился оттачивать художественное дарование в Европу. Усадьбу же выкупили в казну и там разместили земледельческую школу для обездоленных детей. Подростковая трудовая колония занимала поместье и в советские годы. Пока не началась реставрация с приспособлением главного дома под поселковый совет и художественную школу. С 1984 года здесь — и по праву — действует музей Николая Рериха. Ожила и местная Казанская церковь. Сегодня Извара — живописнейший уголок Волосовского района Ленинградской области. Даже и нынче он почти не изгажен, влечет очарованием первозданности и чудным воздухом. Что уж говорить о поре пребывания здесь Рерихов. «Все особенное, все милое и памятное связано с месяцами в Изваре. Все так нравится», — отмечал Николай Константинович в дневнике. Он и в Индии постоянно поминал милую Извару. Между тем там он проводил не только летние месяцы, а жил и зимами — так рекомендовали врачи. Извара вообще стала для Рериха местом священным, поскольку отсюда пошло


Начало двух отечеств — России и Индии

Да, наш герой поначалу был сугубо городским человеком, столичным. Извара многое в нем поменяла — подняла новые чувства, обогатила кругозор, изменила мировоззрение. В Изваре благодаря щедростям домашней библиотеки Рерих пристрастился к волшебному миру литературы и истории, полюбил и познал природу, воодушевился раскопками. Тот древний край, овеянный легендами и мифами, а также наделенный множеством языческих курганов, и тогда манил ценителей старины, ученых. С одним из них Рерих провел в Изваре первую самостоятельную раскопку. В студенческие годы он вступил в Русское Императорское археологическое общество. До того же он обучался в прослывшей на всю столицу гимназии К.Мая, а оттуда путь его постижений пролег на юридический факультет Петербургского университета и в Императорскую академию художеств. Только вот еще гимназистом Николай стал частенько прихварывать и потому с 3-го класса в Изваре находился и зимами. Он постиг лес, мир птиц и животных, увлекся минералогией и ботаникой, собрал гербарий. Подростком опубликовал статью о классификации пернатых Петербургской губернии. Поступив в академию, переоборудовал старый усадебный птичник под мастерскую, где задумал и создал замечательные полотна: «Плач Ярославны», «Восстал род на род», «Сходятся старцы», «Курганы», «Как перевелись богатыри на Руси», «Святополк Окаянный». Интересный факт: дипломной работой по академии, принесшей звание художника, стал выкупленный Третьяковым «Гонец», а уже на следующий, 1898 год Рерих защищался в университете — дипломом явилась тема правового положения художника на Руси. Всего скорее, отсюда произошло и увлечение иконописью. К древней Руси, ее кратковременной северной столице Рерих обратился и на следующий, 1899 год, побывав, подобно собратьям по цеху Айвазовскому, Максимову, Коровину, Серову, Кустодиеву, в Старой Ладоге. Лучшим русским пейзажем признал он эти места всего за год, как покинул Извару. Но так для него начиналась Россия. А вот Индия... в какой-то мере и она в сознании гения зарождалась именно в деревенской Изваре. Даже по семейному преданию наименование ее якобы шло от одного из посетивших Индию владельцев — а с начала XVIII столетия тут господствовали Шереметьевы, Воронцовы, Салтыковы, Трубецкие, Елагины. «Исваар» — с санскрита это переводится как «почитаемый из богов». Так или иначе, известно и то, что стены барского дома Рерихов были увешаны копиями различных картин, одна из коих ежедневно часами сосредоточивала внимание юного Николая. То был невесть откуда взявшийся вид Гималаев. И кто же тогда мог предполагать, что Гималаи, Индия, Непал в будущем превратятся в новое рериховское Отечество, во второй дом, вторую Родину! Впрочем, свою Извару, ее деревянный дом, парк, курганы, Рерих берег в памяти и в далекой Индии. Каким же образом русский изгнанник вместе с семьей вслед за Европой и Америкой очутился на другом краю света?

Что же, сошлись тут и метания духа, и напряженные внутренние искания, и интересы исследователя-натуралиста. Не обошлось и без связей общей индоевропейской культуры, питавшей и древнейшую индийскую составляющую, и, чуть менее, древнюю славянскую. Впрочем, сам Рерих имел корни скандинавские, корни викинга. Но и тут, видно, повлияла Извара, переворошившая все на русский лад. Потом — Гималаи. Правда, с длительной американской прелюдией. Да, получив в 1920-м приглашение на выставку в Соединенные Штаты, Николай Константинович картины выставил, и произошла вспышка — фурор, феерия. Тут же вокруг Рериха в деловитом танце закружились всякого рода импресарио и продвиженцы. Один совершенно втерся в доверие, стал будто бы учеником и последователем — не в художественном смысле, а в плане религиозных воззрений. К тому времени Рерих с супругой и сыновьями пытались посадить на одну скамью Христа и Будду. Чуть позже к ним присоседятся идеи Маркса и Ленина. Душевная, одним словом, компания, хотя и не лишенная этического обоснования: вроде бы все направлено на человеколюбие, на поиск нравственного себя. Те опыты окончательно вытолкнули Рериха и из непримиримой белобратской среды, и из себя прошлого. Рерих вдруг стал марксиствующим буддистом. На время. Но в ту странную пору он умудрился на американские деньги совершить многотрудные экспедиции с заездами на Цейлон, в Индонезию, Японию, Монголию, Китай, Индию и Тибет. Разыскивали пресловутую Шамбалу, земной рай, о котором Рерих прознал еще в Петербурге, при создании пагоды на Приморском шоссе. Попутно искали семена засухоустойчивых растений, вели раскопки. Или наоборот: попутно искали Шамбалу. Нашли? По крайней мере, свою личную они обрели в горах меж Индией и Непалом, где насадили духовно-просветительский центр. Правда, то случится попозже. Пока же на дворе 1925 год, и тогда одно из путешествий, как ни странно, начиналось в советской Москве. Рерих вез приветствие от духовных наставников Тибета коммунистическому правительству. Гуру и ламы письменно рукоплескали революции. Мне, впрочем, видится здесь жирная политическая подоплека: Индия боролась за независимость от Британии, и буддисты рассчитывали на помощь Советов. Не секрет: в Берлине Рерих по данному поводу вел переговоры с товарищем Красиным. А вот в Москве, где он с Еленой Ивановной и сыном Юрием остановился в гостинице «Метрополь», ни Сталин, ни Молотов их не приняли. Рерих встречался с Луначарским и в знак сближения коммунизма с буддизмом преподнес несколько полотен. Однако у нас к «заморским гостям» отнеслись настороженно. Дзержинский даже распорядился арестовать депутацию Рериха, да вдруг тут же и понял. Мистика? А не мистика ли то, что былую городскую усадьбу Лопухиных сразу по революции облюбовал отдел ВЧК, а в конце «перестройки» то здание передали Международному центру Рериха с созданным при нем музеем? Так или иначе, из Москвы экспедиция в сопровождении небезызвестного Якова Блюмкина тронулась в Сибирь, к Алтаю. Алтай у Рериха олицетворялся с загадочной страной Беловодьем, с раем на земле. В свое время туда устремились сотни старообрядцев, искавших спасение. Рерих и там искал Шамбалу. По его мнению, в Алтайских горах должно было произойти духовное обновление человечества. Потому новоиспеченное славянское Беловодье Николай Константинович избрал для закладки поселения будущего — мистического Звенигорода. Планам не суждено было сбыться, и через какое-то время наши герои перебрались в Монголию. Далее путь лежал в Лхасу, но тут-то и начались серьезные испытания: грабежи, морозы, гибель людей и животных. Едва выжила и заболевшая Елена Ивановна. И все же добрались до долины Кулун, спаслись, осели. Оттуда Рерих вновь направляется в Соединенные Штаты, где его ученик и покровитель Хорш открыл Рериховский культурный центр. Увы, американец вскоре повел себя непоследовательно. Или напротив? В общем, прихватил картины, опустошил общую казну и подвел Рериха к банкротству. А тут еще и великая экономическая депрессия. «Трудностями растем» — только и вымолвил на случившееся Николай Константинович. и тем не менее в дальнейшем путь Колумба ему был надолго заказан. Короче говоря, таким вот образом Рерихи и прикипели к гималайской глуши. Как переживали мировую и Великую Отечественную войну, мы уже знаем. Переживали вместе с оставленной не по своей воле Родиной на Родине обретенной. Русской тоске никакая Шамбала не помеха. Жаль, так и не довелось Николаю Константиновичу вернуться туда, откуда был родом. Вернулся лишь картинами, а вот бывал ли все-таки он в Обыденских или Власьевских? Давайте думать, бывал, поскольку


Переулки подводят итоги

И впрямь, что называется, подытожим. Для того возвратимся-ка к истоку нашего путешествия-повествования. Вышло оно долгим и насыщенным. Как жизнь — жизнь великого города, жизнь великого человека. За данную ему жизнь Рерих успел очень многое — только полотен его кисти насчитывается от 5 до 7 тысяч. Что-то из того обилия таинственно спряталось, что-то таинственно вдруг выходит из небытия. Так, на первой предаукционной выставке аукционного дома «Макдугаллс» в столичном Ермолаевском переулке, д. 25, в феврале 2013 года обнаружилось полотно Рериха «Шарогон». Однако кое-что исчезло бесследно: потрясений на жизнь Николая Рериха тоже выпало предостаточно. Пропало и мозаичное панно, некогда украшавшее интерьеры нашего Казанского вокзала. А не оттуда ли Рерихи отчаливали на Алтай, к несостоявшемуся Беловодью? Так или иначе, свое маленькое Беловодье можно отыскать и у нас в Первопрестольной. Да хотя бы в Обыденских или Власьевских. Была бы натура смиренна и душа покойна, а райское местечко всюду приспеет. Может, среди тысяч рериховских работ отыщутся-таки виды не раз поминаемых переулков, их храмов, особняков, усадеб. Почему нет? Находящиеся близ Власьевских и Обыденских галереи, наверное, работают и над этим. А уж музей Востока с музеем Рериха подавно. Вот и нам, многим из нас, следует кое над чем потрудиться. Помните слова святого кронштадтского пастыря, обращенные к Рериху: «Не болей...» Что ж, и большинству из нас не стоило бы заражаться бациллами тупого неприятия и кичливости. Да, Рерих фигура противоречивая, но многозначительная. При всей неоднозначности в нем масса положительных качеств. Он, как все мы, заблуждался, искал, падал и поднимался. Главное, не был подлецом. И равнодушным тоже не был. Пусть ошибался, но не изменял любви — к Родине, семье, творчеству. Это есть оправдание ошибок. Собственно, и не ошибается тот, кто бесчувствен. Или безумен. Чувства и ум у Рериха развиты были отменно — мы это увидели. А раз увидели, постараемся еще и понять, чем жил, зачем тот, кто по-своему, от чистого сердца так радел об Отечестве, своем народе и духовных ценностях. Блуждая по Обыденским и Власьевским, будто по лабиринтам души, попытаемся приблизиться к сложному миру человека иного — ведь, надеюсь, и мы не бесчувственны...





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0