Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Юбилеи и литература — два локомотива нашей истории...

Игорь Николаевич Шумейко родился в 1957 году. Кибернетик по образованию, специалист в области внешней торговли, общественных связей.
С 80-х годов прошлого века пуб­ликовал стихи, рассказы, очерки в журналах «Дружба», «Юность», в «Литературной газете» и за рубежом. В 1994 году издан его роман «Вартимей очевидец» (радиопостановка в 1995 году на «Радио России»).
В новом тысячелетии — постоянный автор «Независимой», «Литературной», «Новой» газет, а также многих журналов.

...точнее — постижения нашей истории. Потому столь важны календарные комбинации, сроки, делящиеся на 10 или хотя бы на 5. Важность второго «локомотива» в нашей литературоцентричной стране не оспаривает никто. Окончательно историческое событие умещается в сознании только после прочтения литературной версии.

Яркий пример: Отечественная война 1812 года. Казалось, вышли исчерпывающие труды легиона историков во главе с Михайловским-Данилевским, горы мемуаров участников, прекраснейшая публицистика Федора Глинки, но... окончательно мы «добили Наполеона», лишь дождавшись «Войны и мира» Льва Николаевича. Главы романа начали выходить в 1865-м, аккурат, кстати, к... 50-летию Ватерлоо, ставшего после этого в сознании россиян полным Ватерлоо.

Юбилей прошлого года — 25-летие события, носящего много имен — от «гибель, распад СССР», «первой обороны Белого дома», «событий 19 августа 1991 года» до «ГКЧП». Последнее особо импонирует желающим отделаться от тяжкой памяти: звучно, кратенько... еще б забыть и что означает сия аббревиатура, и полный порядок.

Но, повторюсь, юбилей обязывает, статьи появились. А что со «вторым локомотивом»? О нем и речь — о романе «Крик совы перед концом сезона (Книга о гибели СССР)» Вячеслава Щепоткина. Решиться на такое высшее (литературное) сведение счетов с историческим событием — непросто. Ныне время нон-фикшена (сам, каюсь, причастен). Гораздо проще издать и продать публицистику, стотысячные мемуары «участников событий» со взаимоисключающими фактами.

— Эти двое противоречат друг другу? Прекрасно, издадим третьего! Купят хотя бы ради выяснения их спора! А где третий, там и...

На этом празднике нон-фикшена кому-то заявиться с... «правдой художественной» (как писали в учебниках литературы) сложно. Но рискнувшие учли успех романа в «толстых» литературных журналах. Издательство «Русский мир», кроме исторической, документальной литературы, ведет серию «Лауреаты премии Солженицына»: Валентин Распутин, Евгений Носов, Юрий Кублановский. В общем, стихия художественного слова им знакома, на чем позвольте закончить экспозицию и сразу ввести героев романа...

Пятерка друзей-охотников, люди самых разных профессий, составила ружья и лыжи, расселась к ужину в избушке егеря. Но разговоры их далеки от лосей, кабанов. «Страшно далеки» они от тех идиллических «Охотников на привале» Перова! Нервно-тревожные 80-е годы, будущее страны, народа — единственная тема горячечных споров... И однажды друзья вдруг услышали крик совы — явно не ко времени года. Простая, естественная завязка одного из самых непростых, тяжелых романов последних лет.

«Сезон» в сложной координатной сетке примет, аллегорий романа — это, увы, срок жизни СССР, тех самых 69 лет (1922–1991 годы). А «крик»? А «сова»? Не знаю, возможно, это интуитивная находка автора, но сова — спутница богини мудрости Афины, символ одноименного города, и ее предупреждение настраивает на более серьезное, сумрачно-тревожное вслушивание, чем банальные крики ее пернатого собрата, фольклорно-популярного Петуха Жареного.

Важнейший свидетель и действующее лицо эпохи — ученый и политик, зампредседателя Госдумы двух созывов Сергей Николаевич Бабурин на заседании Исторического клуба Союза журналистов Москвы сказал, что книга «Крик совы...» — художественное отражение и его опыта: «Успешное объединение внутренних и внешних врагов разрушило наше Отечество. От объявления СССР “империей зла” до провоцирования этнического шовинизма, погромов, убийств в Тбилиси, Баку, Вильнюсе, до развала экономики, обнищания населения — вехи этого пути ярко обрисованы сквозь судьбы и споры героев Вячеслава Щепоткина. Но за лучшими из них видны не только страдания, но и борьба, успешное противостояние распаду. Даже за вроде бы личные жизненные успехи Волкова, Нестеренко в финале романа радуешься, как за общие, настолько эти герои укоренены в своей стране, в своем народе. Добрый знак для всех. Книга не только о прошлом, но и о будущих вызовах, возможно не менее серьезных...»

В редакции «Нашего современника», публиковавшего «Крик совы...», с удивлением говорили о явлении почти забытом: многочисленные отклики... и не на публицистику — на художественную прозу!

В переломное для страны время пять героев романа спорят на охоте, везде, где ни встретятся. (Вспоминаем себя в кануны СССР?) Кто поддерживает социалистический строй, кто считает, что демократы должны прийти к власти.

Но постараюсь привлечь внимание и к другим, столь же действующим героям. Тут тянет поставить и пять пар кавычек, но пока обойдемся, как в драматургии, ремаркой. Эти герои: Горбачев, Ельцин, Гавриил Попов, Яковлев, Крючков. Первая же аналогия: в «Войне и мире» прекрасно взаимодействовали «вымышленные и реальные герои»: Безуховы, Ростовы, Болконские и — Кутузов, царь Александр... даже Клаузевиц. Или сказать точнее: носители исторических и придуманных фамилий — ибо у гения Толстого что Наполеон, что капитан Тушин — читаешь, оба реальнее, чем сосед в метро.

В рецензируемом романе — назовем условно, в рамках аналогии... «Война и СССР» — точно такое же смешение: «Горбачевы» (зло) действуют рядом с Волковыми, Слепцовыми, Карабановыми...

Кто именно выбран в сей «неформальный Верховный Совет» от 260 миллионов вверенных Горбачеву людей — на то авторская воля, но «совет» получился вполне представительным. Эта «репрезентативная выборка», видно, потому и увлекала читателей всех трех изданий романа, что советские учителя, инженеры, журналисты, врачи, экономисты, даже егеря увидели на «совете» не только своих коллег с точно подмеченными «отметинами профессий» — в жаргоне, привычках, — но и вполне живых людей. Колоритно закусывающих на природе. Действующих, разговаривающих, кстати, не только в избушке егеря Адольфа, но и в московских школах, на оборонных заводах, в редакции «Известий», у Белого дома и в нем самом «в его минуты роковые».

Прекрасно понимаю: сравнение с «Войной и миром» многие встретят иронически, но я имею в виду только структуры текстов и ту неизбывную русскую потребность видеть себя, свои даже самые малые дела — вписанными в историю своей страны. Как сказал мне в одной беседе покойный Валентин Григорьевич Распутин: «В своей Родине, Истории — человек словно в огромной семейной раме, где предки взыскивают за жизнь и поступки, где крупно начертаны заповеди рода». (Кстати, первая книга, которую он мне подарил, была как раз из серии «Русского мира».) Потому так и бесподобен, вечен наш капитан Тушин: выписан именно с толстовской изобразительной мощью, да еще поставлен между Багратионом и Наполеоном.

Правда, в романе Щепоткина среди «исторических» Кутузова нет как нет. Зато уж «Наполеонов», точнее, по пушкинской строке, «глядящих в Наполеоны... (кому) двуногих тварей миллионы — орудие одно» — их в «Крике совы...» как воронья...

Так в том-то и трагедия, и отличие нашего, 1991-го, от 1812-го!

Но это — полправды. Честность автора не позволяет ему нарисовать картину с условным названием «260 миллионов, преданных вождями». Может, даже с большей горечью он пишет о народе — беспомощном стаде, бубнящем то, что они считают своими мыслями. Хороший врач Сергей Карабанов вещает оборонщику Павлу Слепцову: «Говоришь, ракеты нужны и коммунистам, и капиталистам, но Советскому Союзу надо разоружаться. Срочно и подчистую. Если у нас победит демократия. А она должна победить... Надо сделать все, чтоб победила... Тогда оружие станет ненужным. Демократические государства не воюют друг с другом. И к другим не лезут. Надо срочно ликвидировать этого монстра — ВПК! Он грабит народ. Из-за него мы в нищете живем, как в гитлеровской Германии: пушки вместо масла! Штаты тратят на вооружение в пять раз меньше нас».

Тут можно сказать и об одной важной особенности романа, возможно, его изъяне. Очень долгие политические монологи. Выше приведенный — еще из самых кратких. Владимир Волков, тонко чувствующий, умный учитель французского, возражает несчастному попугаю-врачу, отупевшему-одеревеневшему завучу Нине Овцовой — уже патриотическими, убедительными монологами. Словно обмен докладами или рефератами. Впрочем, тут я вспоминаю не только Пьера с Андреем Болконским, тоже говоривших подолгу, но живо, «нерефератно», а, увы... себя, нас всех в годы того помрачения. Какие были разговоры? Так и видишь: разноцветные, но плоские фигурки. Открываем рты, и... можно пририсовывать, как в комиксах, облачко речи: у кого три страницы «Огонька», у кого «Наш современник». Тут, признаюсь, сложно решить: все-таки это изъян романа или так понятый долг автора — свидетеля и, кстати, непосредственного участника событий тех лет?

Ведь угадываемый за журналистом Виктором Савельевым автор с 1986 года был в «Известиях» заместителем редактора отдела по работе Советов, парламентским обозревателем.

Вячеслав Щепоткин: «Жизнь того Верховного Совета, Съезда народных депутатов я знал изнутри. Искренне хотел, как и многие, демократии. Но — при жестком соблюдении закона. В начале армяно-азербайджанского конфликта написал статью “К диктатуре закона!” Название стало слоганом. К сожалению, только слоганом демократов... Перед выборами народных депутатов вел на ЦТ “телемосты” с избирателями, немало депутатов стали моими “крестниками”. Опасаясь, что власть в новом парламенте опять возьмут аппаратчики, собрал в “Известиях” шесть только что избранных, чтобы обсудить, как действовать дальше. Их было шесть человек: Святослав Федоров, Гаврила Попов, Гдлян, председатель колхоза Лапкин. Мой сотрудник привел некоего Илью Заславского, инвалида, передвигающегося как спрут. Из этого ядра и выросла гидра: Межрегиональная депутатская группа. Эволюцию взглядов и поведения “демократов” я показал в “Сове...”».

Да, сложно поучать автора с таким опытом, как лучше описывать те дни. Когда не то что Федоров-Попов-Гдлян, но и самые вроде счастливо удаленные от власти учителя, рабочие, егеря выходили к обеденным, учительским рабочим, доминошным столам — как на трибуну съезда... Отсюда, наверно, смущающие, долгие диалоги. Горькая и почти философическая картина того, как в обилии слов истина (со страной в придачу) беспомощно тонула.

Лично мне больше понравился — да простит меня коллега Савельев — Волков, школьный учитель французского (и опять невольная аналогия с учительницей из знаменитых «Уроков французского» Распутина). Именно вокруг него завихриваются самые жизненные, динамичные, не речевочные конфликты:

«Завучем школы Нину Захаровну Овцову назначили полтора года назад. Однако близким она говорила, что назначила себя сама: “Власть в школе валялась. Я ее подобрала”. (Заметьте, и тут всплывает Наполеон, его известная фраза: «Корона Франции валялась в грязи. Я ее подобрал». — И.Ш.). В школах было как во всей стране. Рушились идеологические и кадровые стереотипы. Традиционно директорами школ ставили членов компартии. Чаще всего это были учителя-историки. Именно по ним пришлись самые жестокие удары перестройки. Объявленная Горбачевым гласность открыла не только рты, но и темные глубины изувеченных душ. Героями толпы, улицы, митингов чаще всего становились те, кто надрывал голоса исключительно в беспощадной критике советского режима. В прошлой жизни государства запрещено было находить хоть одно светлое мгновение. Учебники по истории СССР, и прежде всего — советского периода, устаревали на глазах, не успевая за разоблачениями страны-ГУЛАГа. Учителя вклеивали в них газетные и журнальные вырезки, записи с митинговой информацией, которую бросали в толпу глашатаи, нисколько не заботясь о ее достоверности. Те из учителей истории, кто “отставал от времени”, уходили сами или их выталкивало “общественное мнение”».

Суховатая лицом, плоскогрудая Овцова преподавала химию. Мрачные страницы этой науки были похоронены еще во тьме Средневековья. Даже печальные судьбы шарлатанов-алхимиков, обещавших королям горы золота из подручных материалов, вроде свинца, и повешенных за обман, закрывала густая пелена времени. Поэтому наука химия к политике давно не имела никакого отношения — вода при всех экономических формациях и политических режимах состояла из атомов водорода и кислорода. Но саму Нину Захаровну политика захватывала все сильнее.

Через много-много лет бывший учитель французского, ныне глава парфюмерной фирмы Волков по дороге в ресторан встретит ее, заглядывающую в мусорный бак. Успех Волкова выглядит в общем достоверно. Бешеные качели, «американские горки» лихих 90-х, мощно «поднявшийся» ученик вспомнил щедро отдававшего себя учителя, и... замена главы представительства французской парфюмерной фирмы, отчаянно боявшегося московской стрельбы, «наездов», прошла гладко. Впрочем, до этого Волкову с друзьями пришлось перенести многое. Предательства, муки самого настоящего голода семей. Отца Павла Слепцова, генерала спецслужб, вышедшего на защиту возле Белого дома в 93-м, избили до полусмерти, мать умерла от горя. И попугаю-врачу выпало во время таксистских сеансов подработки увидеть на панели любимую младшую дочь. А еще раньше им всем — картины искусственно организованных продовольственных, табачных и т.д. кризисов, безжалостно организованных дефицитов.

Но... выжившие, они неукротимо устремлены в будущее, в предпоследней строке романа подводят черту, итог... уже не очередным докладом-рефератом, а краткой, мудрой русской пословицей: «за одного битого двух небитых дают».

Хорошо помним мы затверженную формулу Карла Маркса: «Человечество смеясь расстается со своим прошлым». Но было... расставались и рыдая. Или мрачно-пристально оглядываясь, как автор романа «Крик совы перед концом сезона».





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0