О творчестве Лидии Сычевой

Бывает, что читаешь какого-нибудь современного писателя, и вроде бы все у него прилажено и подогнано красиво, все слова расставлены по порядку, одно смотрит в затылок другому, и даже соблюдены какие-то пропорции, и есть во всем этом некая красота, близкая к самолюбованию автора, — а ничего не цепляет, не трогает, оставляет тебя равнодушным. Дело в том, что вся эффектно выстроенная конструкция совершенно безжизненна и не несет в себе никакого смысла.

А бывает совсем иначе: за словами, предложениями, отмеченными какой-то взъерошенностью, даже неправильностью, несобранностью, видишь отношение автора к тому, что он пишет, видишь его неотстраненность, переживание, и следом сам проникаешься участием, — тебя просто захватывает происходящее, захватывает само дыхание жизни.

И если в первом случае испытываешь некое раздражение и недоумение: «И почему же “это” называется писателем?» — то во втором случае охватывают прямо противоположные чувства, и тогда уверенно говоришь: «Да, вот это писатель!»

Никаких сомнений нет: художника в писателе признаешь по фразе. В рассказах Лидии Сычевой можно найти много таких примет, свидетельствующих о ее таланте видеть и понимать. Вот рассказ «Иней» о поисках Анной с сыном ночлега в дороге: «За окном летят большие, сказочные хлопья снега, похожие на растрепанных птиц». И в нем же «сараюшка горбится верблюдом». Мир этих людей предстает сразу, как на ладони, — мир матери и сына, хрупкий мир детства, женское начало, незащищенность и ожидание чуда. В небольшом, но емком рассказе «Богема» про оперного баса Мурадолова, наполненном сатирическими нотками, явными чеховскими интонациями, обнаруживается рояль: «лаковый, черный, выловленный кит с открытой пастью». В рассказе «Свиток» мы видим, как «темный, кутающийся в клубы туч крокодил полз по небу». В замечательном рассказе «Летним днем» на фотографии у умершего от пьянки мужа тетки Марии «воротничок рубашки чайкой летит», а сама героиня, Нинка Зубова, приехавшая в гости к тетке на выходной, признается: «Думаешь: “вот день, вот жизнь; уж я-то мир удивлю!” А сорок лет прошло, и ничего нет — ни ума, ни денег, ни терпения».

Жизнь в молодости, в осознанном начале, еще в силе, представлялась чайкой, легко взмывающей ввысь, — такой она для всех представлялась прежде, в другое время, в другой стране, именуемой СССР, большой, исчезнувшей ныне державе.

Лидия Сычева пишет свою малую энциклопедию жизни людей, не достигших в ней успеха при новом строе, не закрепившихся в ней нажитым капиталом, и если вдруг все же случается им получить какие-то эфемерные результаты, отделяющие их на какой-то срок от остальных, то оборачивается это мнимое торжество либо душевной тоской, либо нравственным крахом. Обманутые государством в большом, в главном, они могут обманывать друг друга в незначительном, малом, чтобы выжить, а в целом остаются прежними, советскими людьми. Они ничего не могут решить для себя, чтобы изменить свою судьбу, и остаются на месте по независящим от них обстоятельствам, и если перемещаются куда-либо, то чаще всего на расстояния небольшие, в пределах своего социального слоя, — из одной деревни в другую, из райцентра в большой город, и всегда возвращаются домой. Про них сейчас немодно писать книги, потому что не они являются «национальным достоянием», не из них будет браться материал для очередной попытки составить «национальную идею». Они не тратят больших денег, заставляя о себе говорить, и не находятся в фокусе внимания прессы.

Именно этот срез жизни, кажется, отлученный от пристального внимания литературы, запечатлевает в запоминающихся образах Лидия Сычева. И делает это она чрезвычайно умело.

Разве забудешь двух стариков из рассказа «Песня года»? Они не живут, а доживают в деревне тихой, оставленной жизнью. Жизнь новая, непонятная им, бурлящая, заполненная борьбой за первенство и комфорт, проходит где-то далеко от их скудного, одностороннего быта. Единственным окном в мир им служит телевизор, — он расцвечивает их глухое зимнее одиночество современным бодреньким шоу с безликими и безголосыми, странно одетыми певцами. Теперь любой концерт по выходным почему-то называется праздничным, хотя посмотришь в календарь, никакого праздника нет, — это напористая «попса» празднует свою победу над вкусами телезрителей.

У бабы Кати и ее мужа все меньше остается времени впереди; они вспоминают свою прожитую жизнь и, сравнивая прежнее время с нынешним, делают выводы не в пользу настоящего. Вот Зыкина, скажет баба Катя, «станет как печь, вся опрятная, прибранная; красивая женщина!». К современным кумирам у бабы Кати отношение совсем другое. Острая на язык, она верно заметит про одного из них: «некому его и образить». Прошлое вызывает уважение, оно имеет образ; в настоящем ничего подобного обнаружить не удается, все сглажено и нивелировано до функции потребления. В настоящем нет настоящего; то, что предлагается, выглядит подменой и потому не может остаться в памяти, закрепиться в ней образом.

Проза Лидии Сычевой обладает притягательной силой, ее особенность — в языке, в речи персонажей, в авторской оценке. Неотъемлемой частью процесса чтения рассказов Лидии Сычевой является узнавание — узнавание как в деталях, так и в общем смысле. И для всего она находит верный тон. Страницы многих ее рассказов окрашены мягким юмором. Название рассказа «Огородные войны» настраивает на боевой лад, но реальных боевых действий мы в нем не найдем, а найдем повседневную жизнь с ее укорененностью в землю, ту жизнь, которую ведут миллионы, жизнь дачную, деревенскую, поселковую, огородную, заполненную заботами о своем домашнем урожае. Для этой нехитрой жизни, для фигуры Риммы Крайневой, становящейся чуть ли не символом, потому как для нее припасено место не только в этом рассказе, у Лидии Сычевой находятся слова сочувствия и понимания: «Сколько бы мы ни бились на земле в своих огородных войнах, звезды не становятся ближе».

В этот же ряд можно поставить рассказы «Последние женихи», «Осенние свадьбы», «У магазина». В последнем показана очередь за хлебом в деревенском магазине, показано то, как люди разного возраста, от старого до малого, ждут в деревне, когда этот хлеб привезут. Кажется, и всего-то, но какая из этого небольшого рассказа вырастает картина общества, широкая панорама характеров, как сразу о многом говорит это многочасовое вынужденное ожидание!

Какому-нибудь изощренному эстету, ревнителю формы, рассказы Лидии Сычевой могут показаться слишком уж простыми, незатейливыми, словно не дописанными до конца, похожими на зарисовки. Однако на самом деле это как раз тот самый случай, который выражает хаотичность нынешнего времени, его несобранность, расстройство, изменчивую калейдоскопическую пестроту; оно, время, у Лидии Сычевой не застыло, не закончилось, не заканчиваются и ее истории, они частями складываются в целое, необходимое, — допишет их впоследствии уже сама жизнь.

В рассказе «Где-то идет война» стороной проходит уже настоящая война, чеченская; в этих сдержанных строчках поселяется тревога. Сказовая манера «Собачьего счастья» сменяется четкой убедительностью документального репортажа рассказа «На Белорусской площади». И это уже не тревога, это протест. Небольшая группа людей, среди которых и старики, и молодежь, митингуют против политики власти, «потому что больше так жить нельзя — съедобной молекулой, а не человеком. Горбатая душа должна распрямиться». Милиция разгоняет протестующих, причем делает она это довольно жестко. И тут словно насмешкой возвышается рекламный призыв: «Берегите природу!» Птичек-синичек беречь нужно, а вот эти отжившее свое старики, существующие на нищенскую пенсию, государству не нужны…

Ну да, это поколение, которое устроители новой жизни презрительно называют «совками», — наивные, они еще хотят вернуть прежнюю жизнь, надеются на какие-то льготы; поколение проигравших, хотя ни в какие игры они не играли, — это с ними сыграли в жестокую игру народившиеся вдруг «демки», далекое от истинных демократов демоническое племя реформаторов-разрушителей.

Характерной деталью нового времени в рассказе «Любовь олигарха» служит упоминание о «хорошей такой, цепкой руке, не дрогнувшей, когда надо было пол-России обобрать».

Свои размышления о судьбах людей в сегодняшней России Лидия Сычева продолжает в рассказе «Три власти». Мы видим торжественный прием в кремлевском зале, о котором некое лицо подобострастно, в упоении заявляет, что «жить следует для того, чтобы однажды оказаться в этом зале». Главный герой, Сергей, слушает романс в исполнении певицы на этом приеме, и в результате этого душевного, проникновенного исполнения ему представляется совсем другая Россия, без позолоты и признаков верховной власти. А потом он идет домой, встречает в подземном переходе мальчика, играющего на скрипке полонез Огинского, и ему становится «нестерпимо жаль эту обворованную душу».

Мысль Лидии Сычевой проста и ясна: мир, как не единожды уже говорилось, спасет красота — красота внутренняя, духовная; власть любви сильнее любой другой власти.

Притчевое, символическое обобщение проигранных человеческих судеб обнаруживается в одном из лучших рассказов Лидии Сычевой «Летящая». Уже в этих словах: «она была обыкновенной девушкой, жадно верящей хорошему», — заключен полнокровный, зримый образ. Она — проводница поезда, провинциальная девушка, которая и профессию-то свою выбрала для того, чтобы быть в движении, чтобы связывать людей и быть связанной с ними. Она не замечала ничего плохого вокруг, но вот случилось плохое с ее страной, а потом и с ней самой. Большое будущее, к которому стремилась, летела она и вместе с ней вся страна, сменилось на неопределенное «какое-то будущее». Оно явно мельче, в нем нет идеи; в нем нет ничего, о чем можно мечтать, куда хочется лететь.

Но не все так безнадежно складывается в рассказах Лидии Сычевой. Надежду на возможность избежать печальной судьбы «летящей» дает рассказ «Самородок». Здесь тоже существует одномерный и безрадостный райцентровский быт, проложенный только в одну сторону, с неотвратимой неизбежностью наваливается тоска, и скудная природа под стать жизни, и в этой заброшенности и отдаленности существуют как-то люди. Все это остро чувствует старшеклассница Марина Вербицкая. Ее умершему отцу на фотографии вместо свитера сделали костюм с галстуком — улучшили жизнь после смерти. Она не хочет безропотно принимать это «после» и бесконечной тяжестью чувствовать на своих плечах звездное небо — даже оно кричит ей о «никчемности человеческого существования».

Надо что-то делать. Попытка вырваться из порочного круга оборачивается пошлостью отношений с женатым шофером Николаем, который и старше ее, и совершенно ей не подходит. Главным становится желание уехать, чтобы поступить в институт и учиться. Тут уже не все зависит от нее, от ее знаний, прилежания, упорства, когда все кругом продается за деньги, а потому на следующем экзамене ее могут запросто срезать, и все же в рассказе остается надежда на благоприятный исход, заключенная в словах сочувствующей экзаменаторши: «Посмотрим!» Звучит как «еще поборемся». И в этот самый момент вдруг понимаешь, что эти частные истории, случаи, судьбы, о которых пишет Лидия Сычева, начинают собираться в нечто целое; видишь, как растет упрямое сопротивление той силе, которая хочет отнять у людей человеческий облик, той силе, которая главным в жизни считает наживу, деньги и только их почитает за главные условия всего на свете, чуть ли не за добродетель, если вспомнить отмененное нынче слово.

Следы этой силы хорошо заметны в рассказе «Яблоко от яблоньки». Когда-то, в советское время, Графка пела в школе «Бухенвальдский набат», певица была монументальная, голосистая, такая, что у слушателей слезы на глаза наворачивались, мурашки по спине пробирали, — звала людей вперед, в светлое будущее, выступала на защиту мира во всем мире, являлась чуть ли не образом Родины-матери. Но вот пришло время развала и неразберихи, время, когда историю в школах преподавали по газетным вырезкам, и Графка не растерялась, разом переменилась; классный руководитель Аграфена Тихоновна удачно вписалась в рыночную экономику. Ловкая, оборотистая, она прибрала все и всех под себя, зарабатывая на свадьбах, устраиваемых в школе, и теперь никто ей слова поперек не скажет и даже не пикнет — вот как она приспособилась к новым условиям. Только и остается вспоминать, какой она была, когда пела «Бухенвальдский набат» да «Взвейтесь кострами».

Другая весьма показательная фигура, калибром явно поменьше, персонаж уже почти комический, тоже пытающийся приспособиться к изменчивой обстановке, возникает в рассказе «Ненаписанное интервью». Про журналиста, который хочет угадать, что и как надо писать, Лидия Сычева сообщает следующее: «Культурную хронику в зависимости от обозреваемых событий Виталя подписывал либо маминой фамилией “Канавкин”, либо папиной — “Фогельсон”. Характеристика, как говорится, исчерпывающая.

Сатирическое изображение все того же приспособленчества, угодничества, желания приукрасить, выглядеть хорошо наглядно проступает в рассказе «День города в Кипрянах». Когда еще не отжившее советское в немыслимых сочетаниях смешивается с тем, чему до сих пор никак не подберут названия, когда нет традиций, самые благие пожелания превращаются в насмешку или фарс. Одно только упоминание о неожиданном фонтане, корявом сооружении, которое «должно было символизировать розу, но больше походило на гигантский кочан капусты», говорит о многом. И выглядит все это странно и неуместно, если не пиром, то пирушкой во время чумы. Недаром сосед-алкоголик бабки Липчихи говорит ей, указывая в расцвеченное праздничным салютом небо: «Там твоя пенсия летает».

Горьким юмором в рассказе «Еще не жил» отзывается такая же близкая незадавшаяся судьба. Мужику пятьдесят лет, «у него все домашние инстинкты убиты», и годен он оказывается только на то, чтобы проводить в деревенских домах газ. А величественная Земфира из «Генеральши», казалось бы уверенная в себе женщина с достатком, на поверку оказывается не такой уж сильной; радость у нее с неизбежностью переходит в слезы, и сам рассказ представляется еще одним вариантом поломанной судьбы.

Свое место в творчестве Лидии Сычевой занимает природа. Она может выступать либо безрадостным фоном, подтверждая пустоту и безысходность жизни, как в «Самородке»: «ни лисы, ни зайца», либо становиться молчаливым свидетелем чьей-то жизни, прожитых лет, когда ничего нельзя вернуть и переделать, как в «Тополе серебристом».

Природа является своего рода отдушиной, она предоставляет возможность избежать ошибок, уйти от пошлости и хаотичности восприятия, сосредоточиться на главном в человеке. Природа — это путь к внутренней свободе, бегство от необязательности. Может быть, поэтому героини рассказов Лидии Сычевой часто куда-то уезжают, находятся в дороге. Об этом говорят рассказы «Валдайское», «Побег». Мимолетное дорожное впечатление в «Наследнике» дает точную картину сегодняшней жизни, ее социальный срез. Попыткам обрести душевное равновесие соответствует элегическое настроение, и тогда любая деталь становится символом: уплывающий тазик в рассказе «Город на озере» соотносится с безвозвратно уходящей жизнью.

В «Валдайском» же мы встречаем слова, которые многое проясняют в творчестве Лидии Сычевой: «Чувства создают мир, не мысль даже, не наука, не “прогресс”»… И это мир не механический, он не создан под копирку. В нем нет одинаковых лиц и одинаковых положений, в нем нет поверхностной, глянцевой красоты, ему чужда торопливая невнятица.

В своих рассказах Лидия Сычева никуда не торопится, в них больше внутреннего движения, чем внешнего. Тем не менее ей удается сказать о многом, и, пожалуй, о самом основном. Поездка в Астрахань на расшифровку древнего коптского текста для героини рассказа «Свиток» оборачивается поиском самой себя и гармонии в окружающем мире, а семейные воспоминания в «Виноградных косточках» становятся реконструкцией прошедшей жизни целого поколения. И в том и в другом случае мы сталкиваемся с одной и той же темой; мы наблюдаем за процессом осознания одной непреложной истины: все текуче, все преходяще, и только от нас, от того, как мы живем, зависит, сохранится ли в памяти жизнь наших близких, не обратится ли память в прах, в непонятный свиток, требующий перевода, сможем ли что-то вспомнить потом по обглоданным виноградным косточкам, вспомнят ли нас?

Это все вечные вопросы, вопросы важные, необходимые, именно ими задается Лидия Сычева, об этом она пишет в своих рассказах, и все эти небольшие истории о простых, не великих людях постепенно складываются в одну большую книгу, богатую свидетельствами дорогого свойства. Большая книга Лидии Сычевой вбирает в себя характерные черты времени, по которым можно понять картину целого, понять, как и чем живут люди в современной России.