К 80-летию со дня рождения

Поэт Леонид Бородин

Леонид Иванович Бородин широко известен как прозаик-реалист, его «Третья правда», «Женщина в море» и другие произведения написаны точным, ясным языком, поражают выверенной, экономной композицией. Несмотря на то что Леонид Иванович провел немало лет в лагере как политический заключенный, он не замыкался в узком кругу тем, связанных с этим обстоятельством. Его интересы всегда были шире, и центральным объектом, всегда занимавшим его мысли, была родина, Россия. Не только ее сегодняшний день — он старался докопаться до причин, которые привели к кровавым событиям XX века. Этой потребностью — дойти до самой сути — вызван к жизни и необычный исторический роман «Царица смуты», в нем идет речь о событиях начала XVII века, и главной героиней является небезызвестная Марина Мнишек, соправительница Лжедмитрия. Роман этот еще по-настоящему не прочитан, заключенные в нем открытия не стали достоянием широкой общественной дискуссии. Будем надеяться, что все это еще впереди.
Но самая большая несправедливость в том, что лишь очень незначительная часть читателей знает Леонида Бородина как великолепного поэта. Стихи его печатались, вышла даже книга «Изломы», посвященная «изломанной» судьбе отечества, но Леонид Бородин как поэт не воспринят читающим сообществом, и эта несправедливость должна быть обязательно устранена. Первый шаг к восстановлению справедливости мы сделаем с публикацией нижеследующей подборки стихотворений.
 

Неотгаданный зов россии


* * *
Я завтра кончаю с этим!
Я завтра иду в побег!
Да будь посильнее, ветер!
Да будь посильнее, снег!

Мне завтра всего дороже
Метель да сосняк в бреду!
Но даже по свежей пороше
Я все равно уйду!

И пусть подсечёт усталость
В ста метрах зубами в снег!
Чего там! Ведь жить осталось
Всего на один побег!

Я завтра кончаю с этим!
Я завтра еще смогу
Оставить на белом свете
Хотя бы следы в снегу...


* * *
Мне снилась ласковая женщина,
И руки теплые и нежные,
Слова шептала безмятежные,
Слова любви, слова негрешные!

Лучи заката бледно-алого
В ее глазах играли красками
И успокаивали ласками
Меня, чужого и усталого!

И от спокойного дыхания,
И от волос прикосновения
Я не испытывал страдания,
Я черпал силы обновления!

И, полный неги, упоения
И благодарности несказанной,
Досадным мигом пробуждения
Был за доверчивость наказанный!


Алеша Карамазов

Наступит день...
                пусть будет он не сразу...
Я с этим днем все думы примирил!
В наш мир придет Алеша Карамазов!
Его нам русский гений подарил!

Придет как совесть новых поколений,
Как искупленье —
                          молодая Русь!
И вместе с ним я встану на колени
И за отцов и дедов помолюсь!

Могил российских не окинуть глазом!
Сушить нам слезы —
                              не пересушить!
Но если жив Алеша Карамазов,
То как же Родине моей не жить!


* * *
А совесть! Она зачем?
А совесть! Она о чем?
Лишь тяжестью на плече —
Не шевельнуть плечом...

Иному и грех — не грех!
Что снег прошлогодний до весны...

А совесть! Она для всех?
Или только для совестных?!


* * *
Ночь из холода, день из холода,
В каждой клетке кристаллы льда.
Синим инеем мысль промолота
И подморожена на года.

Подморожена, пропорошена
Болью, злобою, скукой дней
Перегружена, перемножена,
Чтоб отчетливей и больней...

Всё молчание, да не золото —
Без раскаяния, без стыда.
День из холода, ночь из холода,
В каждой клетке кристаллы льда.


* * *
Знать, к перемене перемена,
Беде одной быть не дано.
И вот еще одна измена,
Еще предательство одно!

Скорбеть ли, грезить об утрате?
Понятней боль, когда больней.
Так добивайте ж, добивайте
Остатки гордости моей!


Сон о любви

Я брел раскаленной пустыней,
Горели подошвы в песках,
Но иней, нетающий иней,
Лежал у меня на висках.

Хоть тенью бы, облачной хмурью
Земле исстрадавшейся зонт!
Но плавилось небо лазурью,
Ручьями текло в горизонт.

И лоскут одежды дымился
Под солнцем, слепым от бела.
А я же молил и молился
О капле, о крохе тепла.

Хребтистые дюны казались
Волненьем расплавленных масс.
Но льдинками слезы вмерзались
В морщины простуженных глаз.

Не жажда покоя и крови
В пустыню меня привела.
Искал я забытое слово —
Источник людского тепла.

И в поисках много доныне
Провел я мучительных дней,
Тогда и осталась пустыня
Последней надеждой моей.

Когда уже знал, что не будет...
И знал, что замерзну, умру,
Вдруг встретил средь огненной жути
Друзей, что остались в миру.

Остались! Но чаша не минет,
Коль встретились в этих местах!
Стояли они средь пустыни
С таинственным словом в устах.

Я ждал. Но оно не звучало,
Им холодом губы свело,
Молчали. И небо молчало,
Укравшее наше тепло!

С последними пульсами в теле
Я видел сквозь стынущий взгляд
Кого-то бредущего еле
По мертвой пустыне назад...


* * *
Когда я падал на распутье,
Когда кричал — зачем я жив,
Коль жизнь бессмысленна,
По сути,
Я был неискренен и лжив!

И даже там, где чисто верил,
Что должно гибнуть у межи,
Я веру делом не измерил
И оттого погряз во лжи!

Перед людьми и перед Богом
Я в неоплаченном долгу.
И долго ждать мне за порогом,
Когда поверят, что не лгу!


* * *
Спотыкаясь, бранясь и споря,
Жили — шли и грешно, и странно
По протоптанным тропам горя,
По лукавой стезе обмана.

До хрипот черный ворон каркал...
И была наша кровь — водица...
Но однажды светло и ярко
Осветились слова и лица!

В этой дали —
                     такой дальней,
В этой сини — такой синей
Мы, счастливые, отгадали
Неотгаданный зов России!


Русь

Хмельная в ухарском раздолье!
Не я посеял — мне не жать!
Но от печали и от боли
Не убежать! Не избежать!

Я не такой тебя хочу,
И будь я правый, будь я вольный,
Я предпочел бы кумачу
Печальный гомон колокольный!

Но в полдень, новизной уставший,
Паду лицом в дурман-траву!
Я весь в ушедшем и неставшем,
В том, до чего не доживу!

Вот так неправый и невольный!
А то, что есть, тому ли быть?
Разноголосый, колокольный
Не услыхать,
                  не уловить...


* * *
Я путь продолжаю отчаянный свой...
Но шаг уж нетверд и нечеток...
Все так же этапы...
Все так же конвой...
Все так же узоры решеток...

Холодные ночи,
Случайные встречи
И долгие серые дни...
Под тяжестью ноши
Сутулятся плечи,
И гаснут...
               и гаснут огни...


* * *
Даром великой милости
Знаем восторг горения!
В радости не обманется
Выбравший трудный путь!

Если ж за скобки вынести
Все, что у нас от времени,
В скобках тогда останется
Главная наша суть!


* * *
Не вспомнив о Боге,
но вспомнив о шпаге,
сгорая в бесплодном,
бессмысленном риске, —
что хочешь прочесть
на истлевшей бумаге?
И что начертать
на немом обелиске?
Без веры и сил,
не жильцы,
не скитальцы,
дойдя до конца
бесконечной дороги,
скрывая от взглядов
разбитые пальцы,
не вспомнив о шпаге,
но вспомнив о Боге!


* * *
А под ногами хлюпает вода,
А под ногами чавкает болото...
Иду давно упорно не туда,
Но по следам прошедшего кого-то.

Иду за ним, выщупывая твердь,
А вслух шепчу, дивясь на гнилолесье:
Упрямству незнакомому не верь!
Безумию чужому не доверься!


И все ж иду сквозь комариный шквал,
Стопу в стопу вправляя аккуратно.
Он что-то видел, если рисковал,
Безумец, не вернувшийся обратно!

Кому-то слезы и кому-то грусть...
А мне пусть цель
                        в просвете замаячит!
И если я до ночи не вернусь,
То это вовсе ничего не значит!


* * *
Иногда вдруг накатит, накатит!
Захлестнет нестерпимой тоской
От какой-то забытой утраты,
От какой-то заботы мирской!

Крах надежд,
                  как хребет перебитый,
Подсечет!
             И, досадой убит,
Ты не выплачешь горечь обиды
На неладно устроенный быт!


* * *
Отчего в незнакомое поле
Без оглядки угнала тоска?!
Я чужой,
            я прохожий —
                                не более —
Для любого его колоска...

Но ласкает,
                ласкает,
                           ласкает
Свежесть нив незнакомых станиц...
И привычная черствость мужская
Вдруг слезой заблестит у ресниц!


* * *
Радость жизни, соки жизни
истощились,
                 на пределе,
Лишь споткнуться,
                           опрокинуться,
                                               лежать...
на плечах усталость виснет,


вся надежда, в самом деле,
до Байкала б,
                   до Байкала добежать!

Что поделать! Знак рожденья!
Что поделать! Пуповина!
Этой привязи судьбы не избежать!
И тоска до наважденья...
И дорога длинно... длинно...
До Байкала б,
                    до Байкала добежать!


* * *
Дом пустой, нескладный дом —
Эхо шорохов случайных.
Но печалюсь не о том, —
Просто время дней печальных!

Ночи выбелила кисть
Память зренья, память слуха...
Нынче гости разошлись
Слишком рано, слишком сухо...

Нынче думать об одном —
Сам с собой в немой беседе...

Нынче кошка под окном...
И собака у соседей...


Уехавшему...

В краю далеком и желанном,
Куда в отчаянье бежим,
Вдруг станет главное — неглавным,
Вдруг станет близкое — чужим!

Вдруг что-то высветится в прошлом
И чей-то вспомнится упрек,
И ляжет счастью поперек
Твоя тоска о невозможном!

Сумей быть сильным,
                              друг пропавший!
Будь неутраченному рад!
Из века в век страданья наши
Рождались горечью утрат.

Тебе дарю свое тепло я!
Но если ты в заботах дня
Из сердца вычеркнешь былое,
Так значит — вычеркнешь меня!


* * *
Так снова начиналось утро.
В сыром безмолвии сначала
Ворона каркала кому-то
Иль просто глотку прочищала,
Потом стальными голосами
Лениво лязгало железо...
А из-за леса, из-за леса
(И это видели мы сами
Сквозь геометрию запрета)
Вставало солнце залпом света,
И чудо розовое это
Нам было продолженьем сна,
Стояли, щурились, молчали,
И в нашей утренней печали
Рождалась поздняя весна.


Смысл творчества

И. Н. X.

Когда в соблазнах вязнет вера,
А сны возмездия страшны,
Я в колесницу Люцифера
Впрягаюсь сотым пристяжным.

Мой пегасенок хил и срамен,
Но все ж пегас, а не ишак...
И я, бодрясь, чеканю шаг,
Не слышный в общей фонограмме.

В упряжке краски, звуки, строки —
Все густоплодие веков, —
Таланты, гении, пророки
Пяти земных материков.

И мне ль не честь! Я горд и пылок,
И пьян тщеславьем без вина.
К бичу отзывчива спина,
К печали Бога глух затылок.

Пегасы ржут — под хвост вожжа им!
Блажь люциферовских веков —
Творим, вещаем, восхищаем,
Освобождаем от оков.


Грехи мои стыдны и тяжки,
Добра от худа не ищи.
Но больно бдителен ямщик,
Чтоб отстегнуться от упряжки.

Благоговейно в жилах стынет
Кровь на могучий, властный зык.
Бичом надежд, бичом гордыни
Вновь подстрекается язык.

Страстям словесного улова
Цена щедрей день ото дня.

А в гроб с собой возьмем три слова:
Помилуй,
              Господи,
                           меня!


* * *
Первым снегом снежинка летела —
Упасть на веснушку мальчишки
                                     хотела.
Первым снегом снежинка летала —
Упасть на ресницы девчонки
                                     мечтала...

Ошиблась снежинка.
                                     Упала с тучи
На острие проволоки колючей!
Я видел.
                         Я снял.
                                     Я сочувствовал ей.

Она умерла
                                     на ладони моей...


* * *
Сама собой однажды разрешится
Проблема смысла пережитых дней.
Однажды старость судорогой в мышцах
Предъявит вексель зрелости моей.
Так пусть же нынче ярче и ясней
Мой каждый день и каждая зарница,
И каждая страница, что о Ней,
Пусть без конца, без счета повторится!

А если вдруг царапиной по ночи
Мелькнет звезда, как позабытый стих,
Пусть не пойму, что жизнь куда короче
Невыполненных замыслов моих!