Летом 1500 года между войсками России и Великого княжества Литовского произошло сражение на Ведроши, повернувшее на новую дорогу всю историю Восточной Европы. Многие ли знают ныне об этой великой победе русского оружия? Тот давний триумф изрядно подзабыт...

Значение его высветится с полной силой, если вглядеться в предысторию Ведрошской битвы. А она уходит корнями на два с половиной столетия вглубь.
 

В XIII–XIV столетиях к западу от русских земель и княжеств, объединенных сначала под властью тверских князей, а потом московских, выросла Литовская Русь.

Это были города и области, подчинявшиеся великим князьям литовским, но не знавшие зависимости от ордынцев: Киев, Чернигов, Полоцк, Витебск, Мстиславль, Смоленск, Владимир-Волынский, Новгород-Северский. По обе стороны «литовского рубежа» жили единоплеменники и единоверцы.

В XIII — начале XV столетия Великое княжество Литовское занимало огромную территорию и было одним из самых могущественных государств Европы. Однако при всей мощи княжества оно имело крайне уязвимую политическую природу. Литовские государи порой оказывались слабее собственных подданных: богатых и самовластных магнатов (богатейших аристократов), князей, шляхты (дворян). Кроме того, если северо-западные земли княжества тяготели к католицизму, то западные и южные (как раз Литовская Русь) хранили верность православию. В конце XIV века великий князь литовский Ягайло одновременно занял польский престол и принял католичество. В течение нескольких последующих десятилетий предпринимались настойчивые попытки обратить население Литовской Руси в католицизм. С 1413 года Великое княжество Литовское и Польша состояли в так называемой Городельской унии: у них был один государь, но Литва получала широкую автономию. По законам того времени русское православное дворянство имело меньше прав и привилегий, чем шляхта, принявшая католичество. Это не раз приводило к восстаниям. В 30-х годах по территории Великого княжества Литовского прокатилась страшная гражданская война, кровь лилась рекой... Смоленск, помня старинную независимость свою, время от времени отделялся от Литвы.

В 1449 году между Москвой и Литвой был заключен мирный договор. В нем была четко показана восточная граница земель, на которые распространяется власть великих князей литовских. Дальше этой границы Литве не суждено было продвинуться никогда. Наступательная энергия державы, в течение полутора веков наводившей ужас на монархов Восточной Европы, исчерпалась. Теперь ей с трудом хватало сил, чтобы обеспечить безопасность собственных границ.

Можайск играл тогда роль западного форпоста Москвы против Литвы.

Через полвека Московское государство сделалось намного сильнее Великого княжества Литовского. К Москве тяготели православные князья и города Литвы. К тому же неумение литовских государей оборонять южные рубежи от набегов татар заставляло их подданных во множестве склоняться мыслями к переходу под власть великих князей московских. По подсчетам современных историков, три из пяти набегов крымских татар на земли Литовской Руси оказывались успешными...

К большой войне требовался только повод. Литовско-польские монархи с тревогой смотрели на подчинение Москве Новгорода Великого и Твери, где в последние десятилетия литовское влияние было весьма сильным. В свою очередь Иван III не видел оснований оставлять под властью западного соседа старинные русские земли и претендовал на возврат всей Литовской Руси. Чувствуя его силу, русские князья, подданные польско-литовского государя Казимира IV, начали один за другим переходить с семьями и войсками на сторону Москвы. Масштабные боевые действия начались в 1492 году. С них началась долгая эра московско-литовских войн. Жесточайшая борьба Москвы и Литвы — один из главных политических процессов в истории всей Восточной Европы. Уже и Великое княжество Литовское влилось в Речь Посполитую (Польско-Литовское государство), уже и Московское государство превратилось в Российскую империю, а борьба все продолжалась, и ожесточение не стихало. Отголоски этого вооруженного противостояния звучали даже в XX веке, и нет гарантий, что в XXI столетии оно не возобновится. В какой-то степени украинская трагедия — отголосок того титанического вооруженного противостояния...

Первая московско-литовская война окончилась оглушительным поражением Литвы. Множество городов было занято московскими воеводами, притом в ряде случае население само открывало им ворота, не оказывая ни малейшего сопротивления. По договору 1494 года Иван III получил Вязьму, иные земли, его дочь, княжна Елена Ивановна, вышла замуж за нового великого князя литовского Александра Ягеллона. Однако родственные связи, протянувшиеся между Москвой и Вильно (столицей Литвы), не предотвратили новой войны. Она обернулась для зятя Ивана III настоящей военной катастрофой.

В 1499 году на территории Литовской Руси начался очередной конфликт между православными и католиками, связанный предположительно с передачей католическому духовенству православных храмов. Несколько русских князей перешло на сторону Московской державы. В 1500 году войска Ивана III разгромили литовцев на реке Ведроши, а в 1501 году вновь нанесли поражение под Мстиславлем. Пока Александр Ягеллон метался по своей стране, пытаясь наладить оборону, наши воеводы занимали города. В результате Москва поставила под контроль огромную территорию. По перемирию 1503 года Великое княжество литовское отдало Торопец, Путивль, Брянск, Дорогобуж, Мосальск, Мценск, Новгород-Северский, Гомель, Стародуб и множество других городов. Это был самый крупный военный успех за всю жизнь Ивана III, наполненную громкими победами. Новорожденная Россия приобрела земли, превосходившие по площади огромную Новгородчину.

В сердцевине названного успеха — воинский триумф на Ведроши.

Итак, всмотримся теперь в обстоятельства и ход самого сражения.

Летописи по-разному освещают сражение. Согласно одним, битва состояла из двух боев, отделенных друг от друга переходом войск Острожского через реку. Согласно другим, у баталии был всего один «раунд».

Источники, созданные в Великом княжестве Литовском, представляют ход дела следующим образом. великий гетман литовский князь Константин Иванович Острожский и с ним литовская знать («маршалк дворовый наместник Мерецкой и Оникштейский пан Григорий Станиславович Остикович, подчаший и наместник Бельский пан Миколай Миколаевич Радзивилл, маршалк пан Ян Петрович, маршалк наместник Новогрудский и Слонимский пан Литовар Хрептович») явились к Смоленску. Там ими была получена весть, что воевода великого князя Московского «Юрий Захарьинич» (то есть Юрий Захарьич Кошкин. — Д.В.) стоит на реке Ведроши с очень малыми людьми. Князь Константин добавил к своему воинству всю силу Смоленского воеводства и, вооружившись и снарядившись, пошел к Дорогобужу. По дороге, у Жельни (Ельни? Сельни?), литвины взяли «языка» из московского войска, именем Герман, когда-то служившего одному из литовско-русских магнатов, а потом перебежавшего на службу к Москве. Герман сообщил, что Юрий Захарьич долго стоял под Дорогобужем с малыми людьми. Но третьего дня к нему подошли на помощь большие воеводы: князь Данила Васильевич Щеня и князь Иван Михайлович Перемышльский со многими иными воеводами и значительным воинством. Далее «язык» говорил, что литве «не гораздо биться с Москвой», поскольку московское войско сильно превосходит гетманскую армию в численности. Но литовцы не поверили ему и приказали повесить, а сами пошли вперед. Придя к деревне Лопатино и не дойдя до деревни Ведроши две мили, они достоверно узнали, что москвичи, крепко вооружившись, ждут их, стоя на реке Ведроши. Князь Константин «и иные паны и все люди с ними», как сообщает источник, «положась на помощь Божью, решили биться», несмотря на то что уступали русским полкам в численности. Бог весть, как назвать это: отвагой, безрассудством или лукавством побежденных, постфактум упорно подчеркивающих (неведомо, правдиво или нет) превосходство победившего врага в силах.

Впрочем, вернемся к истории Ведрошской баталии. От Лопатина к Ведроши Острожский и его люди прошли лесом «в злую грозу, с большими трудностями», вышли на поле и столкнулись с москвичами. Начался бой. Пало много убитых и раненых с обеих сторон. Москвичи повернули и перешли речку Ведрошь^[1], к своему Большому полку, и там ополчились. Литва же, как только подошла к речке, быстро ее форсировала и начала биться. Москвичи, по мысли их неприятеля, ошибаясь в оценке его численности, полагали, что из лесу на них выходит множество людей. Опасаясь подхода крупных резервов противника, они бьются с осторожностью, скованно. Острожский со своими военачальниками видит в них это колебание и надеется опрокинуть, погнать армию Ивана III. Ему кажется, вот-вот Москва побежит... Потом, когда Литва «вся вышла на поле, увидели и поняли москвичи, что Литвы немного. Ведь литовского войска было не больше 3500 конников и пешцы, а Москва выставила 40 000 хорошо вооруженных и снаряженных конников, да с ними еще пешцы». Что касается собственной численности, то тут литвины вряд ли ошибаются, они ведь имеют о ней четкое представление, а вот численность русской армии для них предмет, служащий оттачиванию воображения... Увидев храбрость невеликого литовского войска, москвичи сначала удивились, а потом единодушно и крепко пошли в наступление. «Литва же, сразившись, ощутив, что ее мало, а москвичей много, не смогла дальше стоять, побежала. Москвичи же гнали их, многих убили, а иных взяли в плен. Тогда пленен был гетман князь Константин Острожский, пан Григорий Станиславович Остикович, пан Литовар Хрептович и иные многие паны. Ян же Петрович пропал без вести, а других многих убили или же пленили. Москва же, возвратившись с побоища, всех панов направила к великому князю в Москву». Авторы летописей, составленных на землях «Литовской Руси», с ужасом перечисляют, сколько городов и замков сдалось под натиском московских ратей и союзников Москвы среди местных князей: «Того ж лета князь Московский забрал вси замки Сиверские и всю Сиверь, у головах замки Бранеск, Стародуб, Новогород Сиверский, Трубечевск, Чернигов, Путивль и иных по Сиверы замков шестьдесят»^[2].

Летописи, возникшие на землях России, рассказывают иное. Официальная московская летопись, составлявшаяся при великокняжеском дворе, передает ход сражения без затей: сошлись две рати в кровавой сече, одна одолела, а другая побежала. Затем — подсчет знатных пленников и прославление победителей.

Вот обширная выдержка оттуда: «Тое же весны послал князь великий [Иван Васильевич] воеводу и боярина своего Юрья Захарьича с многими <...> людьми к Дорогобужу; Юрья шед, Дорогобуж взял. Слышав же то князь великий Александр Литовский и собра силу многу и посла на Юрья Захарьича воевод своих, многих панов и гетманов, с многими людьми; и князь великий Иван Васильевич всеа Русии послал к Юрью на помощь воеводу боярина своего князя Данила Васильевича Щеня с Тверскою силою. И снидошася воеводы великого князя <...> с литовскими воеводами на Миткове поле на речке на Ведроши, месяца июля 14, во вторник, на память святого апостола Акилы. И бысть промежи ими бой велик и сеча зла; и милостию Божиею и Пречистыа его матерее одолеша воеводы великого князя <...> литовских воевод многих побиша силы великого князя Александровы, а иных многих живых поимаша воевод, панов и гетманов и панских детей, князя Константина Острожскаго и пана Григорья Остиковича и пана Литавора моршалку и иных многых, послаша их в Москву к великому князю. А з бою пригонил к великому князю Михайло Ондреев сын Плещеева, июля 17, в пяток, и сказал великому князю воевод его здравие и Божию помощь над литовскою силою. И бысть тогда радость велика на Москве»*.

Именно в таком виде известие о победе на Ведроши разошлось из официального летописания по великому множеству летописных памятников. Такова, можно сказать, официальная версия, и в ней нет ничего лишнего. Православная рать сошлась с врагами в бою и одолела их; враги понесли тяжкие потери; в столице православной державы — радость; прочее — ненужные, с точки зрения проинструктированного «сверху» летописца, подробности.

Что же получается? Версия побежденных и сухая, крепко «отжатая» руками власти версия победителей. История лишается полнокровности, из нее уходят краски, столь необходимые для глубинного ее понимания и для сопереживания предкам.

Однако северные русские летописи, составители которых, как видно, имели самостоятельные источники информации о битве, приводят те самые «ненужные» для верхов, а для историка столь драгоценные детали, которые вчистую отсутствуют в «выглаженной» официальной версии.

Нюансы подобного рода приходится собирать по крупицам из разных памятников.

Итак, действия воеводы Юрия Захарьича Кошкина и князя Даниила Щени — часть громадной наступательной операции, и дистанция между различными ее участками составляет сотни километров. Еще одно войско возглавляет брат Юрия, Яков Кошкин, и оно занимает Брянск. Из Новгорода Великого тогда же наступает Андрей Федорович Челяднин, а из Пскова движется вперед и берет Торопец князь Александр Владимирович Ростовский. Поддержку им оказывают вассальные татары казанские. Иными словами, наступление ведется такими силами, чтобы литовцы в принципе не могли организовать оборону повсюду и везде. Скоро, помимо Дорогобужа, Брянска и Торопца, пали Почеп, Радогощ, Любеч, Попова гора, Пропойск, Дроков, Мглин, «Чечереск» и Путивль.

То, что по крохам приходится собирать из разных летописей, щедро предоставляет имперский дипломат барон Сигизмунд Герберштейн в своих «Записках о Московии». По его словам, Иван III выставил в поле три больших отряда: «Первый отряд направляет он к югу, против Северской области, второй на запад, против Торопца и Белы, третий помещает он посредине против Дорогобужа и Смоленска. Кроме того, он сохраняет еще в запасе часть войска, чтобы она могла скорее всего подать помощь тому отряду, против которого замечено будет боевое движение Литовцев... (Это и есть армия князя Д.В. Щени. — Д.В.) Когда оба войска подошли к некоей реке Ведроши (Vuedrasch), то Литовцы, бывшие под предводительством Константина Острожского, окруженного огромным количеством вельмож и знати, разузнали от некоторых пленных про число врагов, а также и их вождей, и возымели от этого крепкую надежду разбить врага»^[3].

Видимо, располагая сведениями, полученными от пленников, один из московских летописцев уточняет состав сил гетмана Острожского: «...великого князя [литовского] двор из Вильны и из Подолиа и из Волынские земли, а из Смоленска воевода Ян Станислав, а с ним многиа воеводы, и вси смоляне лучшие люди»^[4]. Иными словами, князю Щене противостоит огромная сборная сила, соединившая ресурс многих областей и наиболее боеспособную часть литовского воинства — двор самого великого князя.

Другой летописец, северный, помогает понять, какими силами располагали русские воеводы. По его словам, князь Щеня, помимо «тверской силы» и присоединенного к армии отдельного небольшого корпуса Юрия Захарьича Кошкина, располагал еще и государевым двором Ивана III: «...вси князи служебнии, и бояре, и дети боярския, и много силы с ними»^[5]. Судя по воинским документам («разрядам»), «Государев полк», или иначе «Государев двор» Ивана III, в сражении не участвовал. Однако весьма вероятно, великий князь послал Даниилу Васильевичу на подмогу часть своего двора, вошедшую в состав Большого полка.

Это значит, что лучшим соединениям Великого княжества Литовского оказались противопоставлены не случайные провинциальные ополчения, а лучшие соединения Московского государства. Иначе говоря, у речки Ведроши столкнулись главные силы двух великих держав.

Но и это еще не всё: списки военачальников Ивана III, дошедшие до наших дней, позволяют увидеть весь масштаб сил, попавших под командование князя Щени. Помимо перечисленных выше контингентов, ему подчинялись также удельные князья со своими войсками: Семен Иванович Стародубский, Василий Иванович Шемячич, Иосиф Андреевич Дорогобужский, а также Иван Михайлович Воротынский с отрядом татар.

Иван III долго готовился к решающей битве. Он, как стратег, сделал все, чтобы в этот день у его воевод хватило сил для победы. Собственно, и воеводы к генеральному сражению были подобраны из числа лучших военачальников.

Не говоря о самом князе Данииле Васильевиче, одаренном и признанном войсками полководце, подарившем России Вятку и Вязьму, на должности полковых воевод попали: опытнейшие князь Федор Васильевич Оболенский-Телепень и Яков Захарьич Кошкин, брат последнего Юрий, недавно взявший Дорогобуж, а также украшенный многими походами князь Михаил Федорович Телятевский-Микулинский. Этот «костяк» командования обеспечивал грамотное руководство полками, энергию и решительность в действиях.

Тот же северный летописец, совершенно независимый относительно официального великокняжеского летописания, рассказывает подробности, близкие к «литовской» версии: «И сретошася обои полки... на Тросне и стояша много дни, и последи литва перелезли по мосту за Тросну. И ступишася обои полци на бою, и бишась по шти часов обои полцы, имащеся за руки, сечахуся». Следовательно, все-таки была пауза, когда два воинства стояли на разных берегах реки, и была атака литовцев, с безрассудной отвагой форсировавших реку себе на горе. Сражение приобрело вид ужасающей бойни. Кровь текла «по удолиям» как река, и конь трупов перескочить не мог. «А литва побеже, и мало их утече за Тростну за реку, занеже великого князя сила пешая зашли за мост посекли на Тростне. И много в реце истопе...» Иными словами, часть бойцов князя Щени зашла литовцам в тыл и разрушила мост, по которому они переправились через реку, что привело к большим потерям в полках отступающего противника. Пленных Иван III разослал «по городам в заточение». Самого князя Константина Острожского «оковав, посла в заточение на Вологду. И велел его ненужно держати, и поити, и кормити доволно, а иным воеводам и князем и паном кормили по полу деньге за день, а князю Констянтину Острожскому кормили по 4 алтына на день. А своим князем и воеводам воздал князь велики честь и дары, и жалованья».

И похоже, стояние на двух берегах реки, а возможно, и «первый раунд», предшествовавший решающей схватке, действительно имели место.

Упоминавшийся уже имперский дипломат Сигизмунд Герберштейн, источник не очень надежный (поскольку сведения барон собирал почти что через два десятилетия после событий на Ведроши), но и не бросовый, независимо от летописания свидетельствует о чем-то подобном: «Так как речка мешала столкновению, то с той и другой стороны стали искать переправы или брода. Раньше всего переправились на противоположный берег несколько Московитов и вызвали на бой Литовцев; те без всякой боязни оказывают сопротивление, преследуют их, обращают в бегство и прогоняют за речку; вслед за тем оба войска вступают в столкновение, и с той и другой стороны завязывается ожесточенное сражение. Во время этого сражения, ведшегося с обеих сторон с одинаковым воодушевлением и силою, помещенное в засаде войско, про грядущую помощь которого знали весьма немногие из Русских, ударяет сбоку в средину врагов. Пораженные страхом Литовцы разбегаются; полководец войска вместе с большинством знатных лиц попадает в плен; прочие, сильно перепуганные, оставляют врагу лагерь»^[6].

Итак, ход боевых действий можно реконструировать следующим образом.

1. Юрий Захарьич Кошкин с небольшим полевым соединением берет Дорогобуж.

2. Великий князь литовский направляет против него гетмана Острожского с большими силами. Острожский пополняет свою армию полком смолян и движется в сторону Дорогобужа.

3. Кошкин узнает о приближении гетмана и вызывает подмогу. Князь Щеня является незамедлительно, с крупными силами. Полевое соединение Кошкина входит в состав армии Щени.

4. Острожский, остановившись у Ельни и собирая данные, колеблется: ему ранее сообщали, что отряд Кошкина намного слабее его воинства, но захваченный «язык» говорит, что теперь противник гетмана уже не Кошкин, а Щеня «в силе тяжкой»; «языку» то ли не верят, то ли верят отчасти и полагаются на собственную удаль; гетман двигается дальше; у деревни Лопатино Острожский получает точные данные, что его ждут московские полки, изготовившиеся к бою; он продолжает наступление и проходит на протяжении нескольких часов через неудобную для марша лесистую местность, утомляя свои войска.

5. На опушке леса у берега речки Ведрошь происходит первый бой. Передовой отряд князя Щени завязывает сражение и после упорной схватки отступает на другой берег, под защиту основных сил, увлекая за собой литвинов. Эту работу мог выполнить Сторожевой полк под командой того же Ю.З. Кошкина либо Передовой полк, возглавляемый князьями М.Ф. Телятевским, П.В. Оболенским-Нагим и В.Б. Турениным. Очевидно, Даниил Васильевич применил здесь древнюю хитрость из тактического арсенала татар: заманить неприятеля в ловушку, «подставив» ему малую часть своих сил и наполнив врага уверенностью в собственном превосходстве. В конце концов та воинская наука, которую Москва получила в боях с Ордой, а позднее с ее осколками, дала ценный опыт и для «Западного фронта»...

6. Усталые отряды гетмана Острожского дерзко устремляются вперед, форсируют речку Ведрошь и вступают в бой с главными силами Москвы. Сражение носит ожесточенный характер, идет долго, обе стороны несут тяжелые потери. Армия литвинов по своим боевым качествам вовсе не боярское ополчение Новгородской вечевой республики, в 1471-м сломленное Холмским, как сухой тростник. Это куда более серьезный противник.

7. По приказу Щени один отряд из его сил разрушает за спиной у литвинов мост, а другой наносит врагу удар во фланг или тыл «из засады». Важный момент, стоит его подчеркнуть: там, где Константин Иванович Острожский очертя голову бросается в бой, Даниил Васильевич Щеня с холодной головой маневрирует, продумывает и успешно реализует тактические комбинации. В сущности, российский полководец обыгрывает литовского на доске тактических шахмат. Его талант ложится в основу победы точно так же, как стратегический гений Ивана III, стойкость и дисциплина рядовых воинов, дисциплина и воинское искусство младших воевод.

8. Гетманские полки окружены и сдаются. Кто может — бежит, однако многие беглецы находят смерть в водах речки. «Лагерь», то есть, очевидно, обоз Острожского, достается победителям как трофей. Большинство военачальников армии великого князя литовского, включая командующего, оказываются в плену. Разгром полный.

9. Поражение на Ведроши, во-первых, приводит к деморализации неприятеля и, во-вторых, надолго лишает его возможности оказывать мощное организованное сопротивление России. В результате всё новые и новые города и «замки» открывают ворота перед воеводами Ивана III.

Фактически кампания 1500 года оборачивается для Великого княжества Литовского военной катастрофой, растянувшейся на полгода. Война еще будет продолжаться несколько лет, мирное соглашение стороны заключат лишь в 1503 году. И великого князя литовского на пути к миру еще ждут новые поражения (например, под Мстиславлем в 1501-м). Но основу для победы в этой войне составили успехи именно 1500 года: после них ошеломленный противник уже не сумел оправиться. А для юной России мир принес колоссальное приращение земель на западе. Десятки городов, когда-то входивших в состав домонгольской «Империи Рюриковичей», вернулись в состав единого Русского государства, ныне возглавляемого Москвой.

В сущности, победа России на Ведроши повернула вспять литовское «стремление на восток» и мощно повлияла на всю политическую историю Восточной Европы.

Чтобы завершить рассказ о российском триумфе на Ведроши, осталось обговорить некоторые важные частности.

Численность гетманского воинства можно определить — хотя бы и очень приблизительно. Почти вся командная верхушка армии Острожского оказалась в плену, кто-то погиб (тот же Ян Петрович Маршалк, которого в литовских источниках с лукавым простодушием числили в пропавших «без вести»); остались на свободе лишь Николай Николаевич Радзивилл да смоленский воевода Ян Станислав. Видимо, та же участь постигла и гетманское полевое соединение в целом: большинство погибло или же оказалось в плену. Одна из новгородских летописей сообщает, что в сражении полегло больше пяти тысяч литовцев, «...изымаша на бою князя Костянтина Острожского, Григорья Остикова, Литовара, Николая Юрьева сына Глебовича, Николая Юрьева сына Зиновьева, князя Тюве Татарина и всех поиманых боле пятисот человек». Вологодско-Пермская летопись противоречит этому известию, сообщая, что Литва потеряла убитыми больше тридцати тысяч бойцов, но это уже плод чистой фантазии^[7]. Типографская летопись добавляет к числу знатных пленников неких «Друцких князей и Мосальских князей»^[8].

Итак, при потере большинства командиров, очевидно, потеряно и большинство рядовых воинов. Исходя из этого, можно предположить, что Острожский располагал воинством в 6000–9000 бойцов, из которых 3500 составляла кавалерия. Полученные цифры сходятся с подсчетами мобилизационных ресурсов Великого княжества Литовского, сделанными несколько лет назад историком А.Н. Лобиным. Конечно, следует оговориться, что подсчеты эти носят весьма приблизительный характер.

Численность же армии князя Щени — величина в принципе не определяемая. Один из летописных источников сообщает, что в кампании 1500 года (не только у Даниила Васильевича под рукой, а вообще в поле) находилось 60 тысяч воинов, но сколько здесь правды, сказать трудно. Вероятно, летописец преувеличил мобилизационные возможности России.

Можно лишь сравнивать боевые силы князя Щени с силами, привлеченными к боевым действиям в иных кампаниях. Так, например, летописные источники подчеркивают, что боевым ядром армии Даниила Васильевича являлась «тверская сила». В полоцком походе 1562–1563 годов дети боярские «дворовые и городовые» из Тверской земли (сама Тверь, Кашин, Ржев, Зубцов, Клин) составили около 950 человек. Если добавить дворян из небольшой удельной Старицы, которых в государевом разряде не учитывали, получится около 1000 или чуть более. Если присоединить к детям боярским боевых холопов, число примерно удвоится: 2000–2500 человек. Государев двор без новгородцев и представителей иных дальних городов составлял несколько более 2700 человек детей боярских. У Щени в лучшем случае под командой имелась половина от этого числа — 1300–1400 бойцов; добавив боевых холопов, получим те же 2700 человек (опять-таки в самом лучшем случае, а скорее значительно меньше, может быть, всего около 1000). К ним прибавятся силы четырех удельных князей, то есть по несколько сотен бойцов на каждого, в лучшем случае 2000–3000 воинов на всех. Еще несколько сотен служилых татар при князе Воротынском — по тому, как составлен разряд, видно, что отряд их был незначительным. Плюс легкое четырехполковое боевое соединение Юрия Захарьича Кошкина. Оно составило в армии князя Щени Сторожевой полк, а некоторые его части вошли в Передовой полк и полк Левой руки — иначе говоря, дали примерно 25, самое большее 30% от общей численности. Итак, верхняя планка — 12 000–13 000 бойцов, а нижняя — 6500–7000, сплошь кавалерия. Резюмируя: князь Даниил Щеня, скорее всего, мог выставить для боя контингент между 7000 и 12 000 человек.

Иными словами, Д.В. Щеня имел, видимо, некоторое превосходство над литовцами, но далеко не столь значительное, как они пытаются уверить.

Можно предполагать, что армия князя Щени также понесла серьезные потери в битве, поскольку в своем победном донесении он запросил у Ивана III подмоги. И великий князь московский послал ему дополнительное войско во главе с воеводой Дмитрием Васильевичем Шеиным и князем Семеном Романовичем Ярославским. Значит, пришлось возмещать солидную потерю в людях.

Место, где происходило сражение, русские летописцы обозначают по-разному: «у Смоленска», «на Миткове поле на речке на Ведроши», «на реке на Полме», «на реке Тросне» и, наконец, выдержка из документа: «[воеводы] ходили к Рословлю и к Ельне, и бой им был на Ведрошке».

Иначе говоря, ясно, что сражение происходило на Смоленской земле, однако точная его локализация затруднительна. Особенно осложняет дело то обстоятельство, что названия малых рек и сел с веками изменились. Поэтому специалисты высказали на сей счет несколько противоречащих друг другу версий.

До недавнего времени большинство специалистов высказывалось в пользу того, что сражение произошло западнее Дорогобужа. Позднее это мнение было пересмотрено.

Наиболее правдоподобная из версий в окончательном виде обобщена блистательным историком войн России Ю.Г. Алексеевым. По его словам, «в русских географических источниках XVIII века село Ведроши (отождествляемое с селом Алексином) называется центром погоста того же именно, расположенного между речками Сельней, Росной, Полною и безымянным ручьем (который, возможно, в XV веке носил имя Ведроши)... Сражение, по-видимому, произошло на территории Ведрошского погоста, между реками Ведрошей (Ведрошкой) на западе, Полмой (Полной, Польней? — Д.В.) и Росной (Тросной^[9]) на востоке. Отдельные эпизоды сражения могли происходить на каждой из этих рек, но решающее событие имело место на Ведроше (может быть, там шла последняя фаза боя, и именно этот топоним сохранился в большинстве источников)»^[10]. Другие специалисты ассоциируют Ведрошь с речкой Сельней или ручьем, впадающим в нее. Сути дела это не меняет — район примерно тот же.

Эта местность расположена на восток от Смоленска, ближе к Дорогобужу (юго-восточнее этого города). С недавних пор близ села Алексина установлен памятник «Поле Ведрошской битвы 1500 года», а рядом с ним — поклонный крест...

А надо бы поставить еще один памятник — на страницах учебников, ведь по сию пору учебная литература, за редкими исключениями, избегает рассказа о великом боевом успехе России. Почему? Почему?!

Ведрошская битва — величайший среди полевых сражений успех русского оружия в борьбе с Литвой. И не только в XV столетии, но и на протяжении громадного хронологического отрезка — от Александра Невского, разбившего литовских князей при Зижиче и Усвяте, до князя Пожарского, отбившего корпус Ходкевича от Москвы. Таким образом, с середины XIII века по начало XVII самый значительный «полевой» триумф русско-литовской борьбы — именно победа на Ведроши.

Даже Герберштейн, симпатизировавший скорее Великому княжеству Литовскому, нежели России, признавал великий масштаб этого триумфа. Барон, в частности, писал: «Таким образом, через одно только сражение и в один и тот же год владыка Московский достиг того, чего великий князь Литовский Витольд (Витовт. — Д.В.) добился в течение многих лет и с превеликими усилиями»*.

В советское время из-за превратно толкуемого «интернационализма» московско-литовские войны вообще оказались на периферии исследовательской активности, редко появлялись на страницах научно-популярной литературы и пребывали на изрядном расстоянии от школьных учебников. Ведрошь... нельзя сказать, чтобы совершенно забыли, нет, и все же упоминали относительно редко. Позднее ситуация если не выправилась, то во всяком случае улучшилась. Об успехах русского оружия в наши дни вновь стали говорить. Идут научные дискуссии, пусть то и дело прерываемые каскадами националистических конвульсий, сама тема борьбы Московского государства и Великого княжества Литовского попала в фокус общественного внимания. Однако по сию пору то громадное значение, которое имел разгром гетмана Острожского на Ведроши, недооценивается.

Между тем победа в битве на Ведроши должна быть поставлена в один ряд с Ледовым побоищем, Полтавой и Рымником. А одаренный тактик, «автор» Ведрошской победы князь Даниил Щеня достоин памятника в столице России, а не только места в новгородском многофигурном мемориале «Тысячелетие России». Это полководец-гора. Его мало кто знает за пределами круга профессиональных ученых, и очень жаль: фигура военачальника подобного уровня способна встать в центр национального «пантеона» исторических личностей в рамках массового сознания какой-нибудь европейской страны средних размеров. А Россия столь богата военной славой, что в венце ее даже драгоценные камни первой величины порой лишаются достойной огранки...