Трагедия Крыма осенью 1920 года, включающая в себя и великий исход, и трагедию тех, кто остался в Советской России, включает в себя и эпизод, связанный с выпуском воззвания «К офицерам армии барона Врангеля». Этот документ, являвшийся верхом цинизма, в советской историографии подавался как добрая воля советского правительства, «протянувшего руку примирения» солдатам и офицерам белой армии, но был отвергнут Врангелем, поскольку он якобы «меньше всего думал о своих солдатах». На самом же деле и воззвание, и вообще целый комплекс сопровождавших его мероприятий были лишь составной частью кампании по дезинформации солдат и офицеров Русской армии. Его целью было обманом заставить их остаться в Советской России, с тем чтобы передать их в руки карательных органов. Целью было подорвать насколько возможно силы эвакуируемой белой армии, поскольку предполагалось, что белая армия не сложит оружие и, даже находясь за границей, станет важным фактором борьбы с Советским государством. Например, В.И. Ленин прямо предупреждал об «опасности притаившейся за границей эмиграции, действующей в союзе с капиталистами всего мира»^[1]. О том, насколько серьезно в Москве относились к возможностям армии в эмиграции, говорит хотя бы тот факт, что позже, в 20-х и даже в середине 30-х годов, работа против организаций русской эмиграции являлась приоритетной в деятельности иностранных отделов ЧК–ГПУ–НКВД.

Воззвание появилось не на пустом месте и стало продолжением начавшегося ранее, еще в мае 1920 года, процесса. 7 мая 1920 года в «Правде» было опубликовано письмо генерала А.А. Брусилова, которое он 1 мая направил начальнику Всероссийского Главного штаба Красной армии бывшему генерал-майору, который когда-то служил у него в штабе фронта генерал-квартирмейстером, Н.И. Раттелю, в котором, в частности, говорилось:

«Милостивый государь Николай Иосифович!

За последние дни мне пришлось читать ежедневно в газетах про быстрое и широкое наступление поляков, которые, по-видимому, желают захватить все земли, входившие в состав королевства польского до 1772 года, а может быть, и этим не ограничатся. Если эти предположения верны, то беспокойство правительства, сквозящее в газетах, понятно и естественно. Казалось бы, что при такой обстановке было бы желательно собрать совещание из людей боевого и жизненного опыта для подробного обсуждения настоящего положения России и наиболее целесообразных мер для избавления от иностранного нашествия. Мне казалось бы, что первой мерой должно быть возбуждение народного патриотизма, без которого крепкой, боеспособной армии не будет. Необходимо нашему народу понять, что старое павшее правительство было неправо, держа часть польского братского народа в течение более столетия насильственно под своим владычеством. Свободная Россия правильно сделала, немедленно сняв цепи со всех бывших подвластных народов, но, освободив поляков и дав им возможность самоопределиться и устроиться по своему желанию, вправе требовать того же самого от них, и польское нашествие на земли, искони принадлежавшие русскому православному населению, необходимо отразить силой. Как мне кажется, это совещание должно состоять при главнокомандующем, чтобы обсуждать дело снабжения войск провиантом, огнестрельными припасами и обмундированием. Что же касается оперативных распоряжений, и плана войны в особенности, то в эту область совещание ни в коем случае вмешиваться не может. Как личный мой опыт, так и военная история всех веков твердо указывают, что никакой план, составленный каким бы то ни было совещанием, не может выполняться посторонним лицом, да и вообще план войны и оперативные распоряжения должны быть единичной работой самого командующего и его начальника штаба, но ни в коем случае не работой каких-либо комиссий или совещания. Такие действия какой бы то ни было коллегии были бы преступным посягательством на волю главнокомандующего и его основные права и обязанности. Обязательно выполнять план тому, кто его составил. Это азбучная истина, вам столь же хорошо известная, как и мне, и плох тот главнокомандующий, который согласился бы выполнять чужие планы. Знаменитый гофкригсрат^[2] недоброй памяти достаточно указывает, насколько преступно связывать волю полководца. Вот все, что имел вам сказать»*.

Подобное действие известного и хорошо раскрученного прессой как в годы Первой мировой войны, так и в 1917 году военачальника стало большим успехом большевистских пропагандистов. Уже на следующий день — 2 мая — после отправки письма в спешном порядке был выпущен приказ РВСР, подписанный Л.Д. Троцким, С.С. Каменевым и Д.И. Курским, об образовании Особого совещания по вопросам увеличения сил и средств для борьбы с наступлением польской контрреволюции, в которое включили оказавшихся под рукой девятерых генералов и четырех политкомиссаров. Председателем его был выбран Брусилов.

«Непримиримый враг рабоче-крестьянской России, польское буржуазно-шляхетское правительство, вероломно прикрывшись заявлениями о согласии начать мирные переговоры, сосредоточило свои вооруженные франко-американской биржей силы и начало широкое наступление на Советскую Украину с целью превращения ее в кабальную польскую колонию.

В этих условиях Советская Россия, поставившая себе целью добиться честного и прочного мира с братским польским народом на основах взаимного уважения и сотрудничества, вынуждена ныне силою оружия сломить злобную и хищную волю польского правительства.

В целях всестороннего освещения вопросов, связанных с этой борьбой, от исхода которой зависит судьба не только украинского, но и русского народа, РВСР постановил: образовать при главнокомандующем всеми вооруженными силами республики высокоавторитетное по своему составу Особое Совещание по вопросам увеличения сил и средств для борьбы с наступлением польской контрреволюции.

На Особое Совещание, в состав коего должны войти как военные, так и политические деятели, возлагаются изыскание и всестороннее обсуждение тех мер, которые должны быть своевременно приняты для сосредоточения таких сил и средств борьбы, которые обеспечили бы победу в кратчайшее время.

Председательствование в Особом Совещании возлагается на А.А. Брусилова.

Членами Совещания назначаются: из Генштаба А.А. Поливанов, В.Н. Клембовский, П.С. Балуев, А.Е. Гутор, А.М. Зайончковский, А.А. Цуриков, М.В. Акимов, Д.П. Парский, А.И. Верховский, И.И. Скворцов, Л.П. Серебряков, А.Н. Александров, К.Х. Данишевский».

Никакой реальной власти совещанию изначально не планировалось давать, оно должно было использоваться исключительно в пропагандистских целях. В 1926 году была опубликована записка Троцкого от 7 мая 1920 года, в которой он по поводу этого совещания указывал: «Создание Особого Совещания <...> было понято некоторыми <...> как создание нового командного аппарата, притом коллегиального характера. Разумеется, ни о чем подобном не может быть и речи...»^[3]

С первых же дней письмо Брусилова было в полной мере использовано пропагандой. Оно получило широкую прессу. Сам Брусилов писал в воспоминаниях:

«Один из моих друзей слышал от одного еврея, близкого “сферам”, странную фразу при разговоре обо мне:

— Вы понимаете, нам это нужно для радио!

Вот архаровцы! У меня душа разрывается за Россию, а они жонглируют моим именем на весь мир!»^[4]

Следующим шагом стало появление в мае 1920 года обращения «К офицерам красной армии», подписанного бароном П.Н. Врангелем. Утверждать, что оно стало своеобразной реакцией на публикацию письма Брусилова, нельзя, но с большой долей вероятности можно предположить, что оно стало поводом к новому витку большевистской контрпропагандистской кампании. В обращении Врангеля в том числе говорилось:

«Офицеры Красной армии!

Я, генерал Врангель, стал во главе остатков Русской армии — не красной, а русской, еще недавно могучей и страшной врагам, в рядах которой служили когда-то и многие из вас.

Русское офицерство искони верой и правдой служило Родине и беззаветно умирало за ее счастье. Оно жило одной дружной семьей. Три года тому назад, забыв долг, Русская армия открыла фронт врагу и обезумевший народ стал жечь и грабить родную землю.

Ныне разоренная, опозоренная и окровавленная братской кровью лежит перед нами Мать — Россия...

Три ужасных года оставшиеся верными старым заветам офицеры шли тяжелым крестным путем, спасая честь и счастье Родины, оскверненной собственными сынами. Этих сынов, темных и безответных, вели вы, бывшие офицеры непобедимой Русской армии...

Что привело вас на этот позорный путь? Что заставило вас поднять руку на старых соратников и однополчан?

Я говорил со многими из вас, добровольно оставившими ряды красной армии. Все они говорили, что смертельный ужас, голод и страх за близких толкнули их на службу красной нечисти. Мало сильных людей, способных на величие духа и на самоотречение... Многие говорили мне, что в глубине души сознали ужас своего падения, но тот же страх перед наказанием удерживал их от возвращения к нам.

Я хочу верить, что среди вас, красные офицеры, есть еще честные люди, что любовь к Родине еще не угасла в ваших сердцах.

Я зову вас идти к нам, чтобы вы смыли с себя пятно позора, чтобы вы стали вновь в ряды Русской, настоящей армии.

Я, генерал Врангель, ныне стоящий во главе ее, как старый офицер, отдавший Родине лучшие годы жизни, обещаю вам забвение прошлого и предоставляю возможность искупить ваш грех»^[5].

Оставить подобный документ без ответа было невозможно. Особое совещание для этого подходило идеально, в связи с чем о его полном названии немедленно благополучно было забыто, после чего оно стало именоваться исключительно просто Особым совещанием при главкоме. В результате 30 мая 1920 года все в той же «Правде» появилось «Воззвание ко всем бывшим офицерам, где бы они ни находились», причем под ним были поставлены подписи лишь генералов, входивших в Особое совещание. Подписи политкомиссаров решили не ставить, поскольку они лишь дискредитировали воззвание. В этом документе подписанты, «призвав воспрепятствовать попыткам Польши “отторгнуть от нас земли с искони русским православным населением” <...> обратились к офицерам бывшей царской армии с призывом вступить в ряды Красной армии ради борьбы с внешним врагом. “В этот критический исторический момент, — говорилось в воззвании, — мы, ваши старшие товарищи, обращаемся к вашим чувствам любви и преданности к Родине и взываем к вам с настоятельной просьбой забыть все обиды, кто бы и где бы их вам ни нанес, и добровольно идти с полным самоотвержением и охотой в Красную армию, на фронт или в тыл, куда бы правительство Советской Рабоче-Крестьянской России вас ни назначило, и служить там не за страх, а за совесть, дабы своей честной службой, не жалея жизни, отстоять во что бы то ни стало дорогую нам Россию и не допустить ее расхищения, ибо в последнем случае она безвозвратно может пропасть, и тогда наши потомки будут нас справедливо проклинать и правильно обвинять за то, что мы из-за эгоистических чувств классовой борьбы не использовали своих боевых знаний и опыта, забыли свой родной русский народ и загубили свою матушку-Россию”»^[6]. В воззвании было даже оставлено упоминание о землях с русским православным населением в положительном смысле, что ранее для главной партийной газеты было немыслимо. Уже тогда советское руководство не планировало давать какие-либо гарантии белым. Так, например, 28 июля того же года член РВС РСФСР И.В. Сталин направил Л.Д. Троцкому телеграмму, в которой сообщил: «Приказ о поголовном истреблении врангелевского комсостава намереваемся издать и распространить в момент нашего общего наступления»^[7]. Как показали дальнейшие события, принятый изначально план уничтожения был полностью реализован.

По большому счету это первое воззвание требуемого эффекта не дало: приток офицеров бывшей императорской армии в 1920 году в РККА стал скорее результатом проведенной довольно жесткими мерами еще одной насильственной мобилизации. На белую же армию воззвание не произвело ожидаемого эффекта. Общее мнение белых офицеров выразил А.И. Деникин, написавший: «Вероятно, нет более тяжелого греха у старого полководца, потерявшего в тисках большевистского застенка свои честь и достоинство, чем тот, который он взял на свою душу, дав словом и примером оправдание сбившемуся с пути офицерству, поступавшему на службу к врагам русского народа».

Проблема заключалась в том, что в ситуации весны 1920 года офицеры не были готовы поверить в добрую волю советской власти на основе лишь одного воззвания, к тому же подписанного несколькими генералами, которые явно не обладали полномочиями для предоставления им каких-либо гарантий. Так, например, один из офицеров писал Брусилову: «Представляю вам настоящий рапорт, докладывающий, что хотел бы откликнуться на просьбу этих оторванных от родной земли, от семей своих исстрадавшихся людей, хотел бы помочь им вернуться домой... Совершенно необходимо не только обещать, но и полностью выполнять обещания полной амнистии. Надо точно оговорить, кто из военных чинов белой армии не подлежит амнистии, ибо я должен поручиться моей честью, что обещания советского правительства будут полностью выполнены»*.

Следующий шаг советских пропагандистов был приурочен к очередному кризису на Польском фронте, где шли ожесточенные, но уже последние бои. 8 сентября 1920 года член Реввоенсовета Юго-Западного фронта С.И. Гусев сообщил по телеграфу в Москву о неком перебежчике «поручике Яковлеве», являвшемся якобы представителем группы генштабистов Русской армии. Там говорилось о фантастическом плане свержения Врангеля и создании “красной Крымской армии” под командованием А.А. Брусилова. В обмен — гарантия полной амнистии для чинов Русской армии. Несмотря на явную авантюрность плана, Ленин отнесся к нему со всей серьезностью. Это и стало непосредственной причиной составления нового воззвания. План Яковлева никакого продолжения, естественно, не имел, но 12 сентября 1920 года в «Правде» было опубликовано воззвание «К офицерам армии барона Врангеля»:

«Офицеры армии барона Врангеля!

Время, опыт должны были обнаружить перед большинством из вас ту преступную и постыдную роль, какую вам навязали ваши вожди, в то время как трудовая Россия истекает кровью в борьбе с польской шляхтой, которую поддерживают хищники всех стран.

Вы, русские офицеры, выполняете роль вспомогательного отряда на службе польских панов.

Кто вас ведет? Черносотенный немецко-русский барон, который пытался стакнуться с кайзером Вильгельмом против Антанты; который вел интриги против Деникина, обвиняя его в демократизме; который сейчас выставляет свою кандидатуру на роль хозяина-монарха России.

Сознавая, однако, свое бессилие, барон Врангель готов отдать своим покровителям и господам три четверти России на растерзание, чтобы остальную четверть поработить самому. Английские газеты разоблачили соглашение Врангеля с французским правительством; по сообщению “Дейли Телеграф” от 19 августа, он передал французскому синдикату монополию вывоза из южных гаваней. “Дейли Геральд” от 30 августа сообщает, что Врангель передал французской буржуазии эксплуатацию всех железных дорог Европейской России, таможенные пошлины, хлеб по норме довоенного экспорта, уголь, три четверти добычи нефти и пр.

Врангель живет и действует милостью англо-французских капиталистов, которые для экономического закабаления русского народа готовы пользоваться и чехословацким корпусом, и дивизиями из чернокожих, и армией Врангеля.

Каковы бы ни были ваши первоначальные намерения, вы являетесь сейчас не чем иным, как наемным войском на службе биржевого капитала и вспомогательным отрядом кровожадной и хищной польской шляхты, ненавидящей трудовой русский народ.

Попытки Врангеля перекинуться на Кавказ разбиты, десанты его сокрушены: неделей раньше или неделей позже ваша армия будет разбита. В этом вы сами не можете более сомневаться, но этот результат будет достигнут ценой новых потоков крови и дальнейшего истощения нашей страны.

Не довольно ли уроков прошлого?

Не слишком ли ясно теперь для всех, что затягивание борьбы в Крыму, бесцельное само по себе, способно только усилить польских панов и помочь им держать в кабале Восточную Галицию?

Рабоче-крестьянская Россия нуждается в труде, в хозяйственном и культурном возрождении. Оно может быть достигнуто лишь путем прекращения бессмысленной и бесполезной гражданской войны.

Во имя единодушного труда всех и всего, что есть честного в русском народе, руководимые заботой о возрождении трудовой России, мы призываем вас: откажитесь от постыдной роли на службе польских панов и французских ростовщиков, сложите оружие, бесчестно направленное против собственного народа. Честно и добровольно перешедшие на сторону Советской власти — не понесут кары. Полную амнистию мы гарантируем всем переходящим на сторону Советской власти.

Офицеры армии Врангеля! Рабоче-крестьянская власть последний раз протягивает вам руку примирения»^[8].

Ошибки прошлого были учтены, и под ним стояли подписи лиц, обладающих всей полнотой власти в Советской России: председателя ВЦИК М.И. Калинина, председателя СНК В.И. Ленина, наркома по военным и морским делам Л.Д. Троцкого и главнокомандующего всеми вооруженными силами Республики С.С. Каменева. Последней поставили также подпись А.А. Брусилова, что показывало явную преемственность данного воззвания и майского. Во втором томе своих мемуаров Брусилов писал, что он никакого воззвания не подписывал. «Многие офицеры верили им, оставались на берегу и попадали в руки не мои, а свирепствовавшего Белокуна, массами их расстреливавшего. Суди меня Бог и Россия... Если бы я не был глубоко верующим человеком, я бы покончил жизнь самоубийством — я впервые столкнулся с такой изуверской подлостью и хитростью»^[9], — писал он. Вопрос о том, писал ли лично Брусилов второй том своих мемуаров, а если да, то писал ли в данном случае правду, значения не имеет. Брусилов еще в мае сознательно пошел на сотрудничество с большевиками, фактически предоставив свое имя в их распоряжение. В связи с этим он наравне с другими подписантами, замешанными в истории с воззванием, несет полную ответственность за обман белых офицеров, приведший к гибели тысяч людей, имевших пусть гипотетическую, но все же возможность спастись.

Всего через восемь дней после публикации воззвания — 20 сентября 1920 года — В.И. Ленин принял в Кремле М.В. Фрунзе и объявил ему: «Главное заключается в том, чтобы не допустить зимней кампании... Нельзя допустить бегства Врангеля из Крыма. Разгром его надо закончить в декабре»*. На следующий день в соответствии с решением Пленума ЦК РКП(б), состоявшегося 20–21 сентября, было подписано постановление Реввоенсовета Республики о сформировании Южного фронта в составе 6-й, 13-й и 2-й Конных армий. Командующим был назначен М.В. Фрунзе, членом Реввоенсовета ВС — С.И. Гусев, телеграмма которого стала катализатором появления воззвания. 4 октября еще одним членом РВС фронта был назначен Бела Кун. Учитывая его «послужной список» и репутацию, можно было не сомневаться, какое будущее предполагалось для Крыма и оставшихся в нем чинов Русской армии. Меры, которые должны были быть приняты к белым, обсуждались в высшем руководстве Красной армии. Так, 18 октября 1920 года Л.Д. Троцкий (телеграмма № 961) предложил РВС Южного фронта: «Принимая во внимание, что можно ожидать перелома в военных операциях, прошу высказаться, не считаете ли вы целесообразным издать с нашей стороны приказ о поголовном истреблении всех лиц врангелевского командного состава, захваченного с оружием в руках. Этот приказ можно мотивировать как ссылкой на упомянутый приказ Врангеля, так и на тот факт, что Центральное Советское правительство дважды предлагало врангелевским офицерам сдаться, обещая им полную амнистию»^[10]. Впрочем, предложение Троцкого РВС Южного фронта отклонил, сообщив, что считает его нецелесообразным: большевистское руководство не хотело объявлять открыто о своих целях, поскольку в противном случае о сдаче в плен какого-либо серьезного количества офицеров говорить не приходилось^[11].

Наступление Южного фронта началось 7 ноября 1920 года, а через четыре дня — 11 ноября (29 октября по старому стилю) — белые части были выбиты с Ишуньских позиций. Поскольку после их потери оборона Крыма становилась невозможной, П.Н. Врангель издал приказ об эвакуации, одновременно с которым было распространено и сообщение правительства:

«Ввиду объявления эвакуации для желающих офицеров, других служащих и их семейств правительство Юга России считает своим долгом предупредить всех о тех тяжких испытаниях, какие ожидают приезжающих из пределов России. Недостаток топлива приведет к большой скученности на пароходах, причем неизбежно длительное пребывание на рейде и в море. Кроме того, совершенно неизвестна дальнейшая судьба отъезжающих, так как ни одна из иностранных держав не дала своего согласия на принятие эвакуированных. Правительство Юга России не имеет никаких средств для оказания какой-либо помощи как в пути, так и в дальнейшем. Все это заставляет правительство советовать всем тем, кому не угрожает непосредственная опасность от насилия врага, — остаться в Крыму»^[12].

В тот же день — документ датирован полночью — Реввоенсовет Южного фронта инициировал последний этап кампании, ставивший своей целью заведомый обман военнослужащих белой армии. Он обратился напрямую к Врангелю по радио:

«Ввиду явной бесполезности дальнейшего сопротивления ваших войск, грозящего лишь бесполезным пролитием новых потоков крови, предлагаю вам немедленно прекратить борьбу и положить оружие со всеми подчиненными вам войсками армии и флота.

В случае принятия вами означенного предложения РВС Южфронта на основании предоставленных ему Центральной Советской Властью полномочий гарантирует вам и всем кладущим оружие полное прощение по всем проступкам, связанным с гражданской борьбой.

Всем не желающим работать в Советской России будет обеспечена возможность беспрепятственного выезда за границу при условии отказа под честным словом от всякого участия в дальнейшей борьбе против Советской России. Ответ по радио ожидается не позднее 24 часов 12 ноября 1920 года»^[13].

Обращение подписали командующий Южным фронтом Михаил Фрунзе, а также члены Реввоенсовета Ивар Смилга, Мирон Владимиров и Бела Кун.

Сама ультимативная форма обращения предполагала, что ответа на него не будет: сложно предположить, что кто-либо в Москве или в РВС Южного фронта рассчитывал, что главнокомандующий Русской армии, ведший упорнейшую борьбу с большевиками, ответит согласием на предложение капитулировать. Изначально призыв носил пропагандистский характер, имевший целью оказать воздействие не на Врангеля и высший комсостав, а на офицеров и солдат Русской армии. Кроме того, отсутствие ответа позволяло впоследствии сохранить лицо, заявив, что условия выполнены не были и теперь все прошлые предложения снимаются. Ту же позицию заняла и советская историография. Однако подобные утверждения не выдерживают критики, поскольку уже на следующий день — 12 ноября — РВС Южного фронта обратился уже не к Врангелю, а к «солдатам, казакам и матросам армии Врангеля»:

«Командование красным Южным фронтом сегодня послало радио Врангелю, в котором предлагает ему сдаться советским войскам в 24-часовой срок. При добросовестном исполнении этого всем бойцам Крымской армии гарантируется жизнь и желающим свободный выезд за границу.

Офицеры, солдаты, казаки и матросы белой армии!

Борьба на юге заканчивается полной победой советского оружия. Пали Краснов и Деникин, завтра падет Врангель. Все попытки восстановить в России капиталистический строй с помощью иностранных империалистов кончились позорно. Великая революция победила, великая страна отстояла свою целостность.

Белые офицеры, наше предложение возлагает на вас колоссальную ответственность. Если оно будет отвергнуто и борьба будет продолжаться, то вся вина за бессмысленно пролитую русскую кровь ляжет на вас. Красная армия в потоках вашей крови утопит остатки крымской контрреволюции. Но мы не стремимся к мести. Всякому, кто положит оружие, будет дана возможность искупить свою вину перед народом честным трудом. Если Врангель отвергнет наше предложение, вы обязаны положить оружие против его воли. Создавайте революционные комитеты и сдавайтесь. Не забывайте, что дело идет о жизни десятков тысяч вовлеченных вами в борьбу против Советской России людей.

Одновременно с этим нами издается приказ по советским войскам о рыцарском отношении к сдающимся противникам и о беспощадном истреблении всех тех, кто поднимает оружие против Красной армии.

Откажитесь от позорной роли лакеев иностранных империалистов. В настоящий грозный час будьте с Россией и ее народом»^[14].

В этом обращении сроки ультиматума уже не ставились, и, следовательно, ни о каком аннулировании гарантий амнистии речь идти не может. Все оставшиеся в Крыму военнослужащие, сложившие оружие и прекратившие сопротивление, полностью подпадают под обещанное «прощение». Следовательно, их уничтожение было бы прямым нарушением взятых на себя советской стороной обязательств, если бы она, эта сторона, рассматривала их таковыми, а не просто элементом пропагандистской акции против противника, которого следовало уничтожать всеми имеющимися способами. Но даже это обращение вызвало недовольство у В.И. Ленина, который, напомним, ранее лично подписал гарантии амнистии белым офицерам. В тот же день — 12 ноября — он отправил телеграмму: «Шифром. По прямому проводу РВС Южфронта. Копия Троцкому. Только что узнал о Вашем предложении Врангелю сдаться. Крайне удивлен непомерной уступчивостью условий. Если противник примет их, то надо реально обеспечить взятие флота и невыпуск ни одного судна; если же противник не примет этих условий, то, по-моему, нельзя больше повторять их и нужно расправиться беспощадно»^[15].

Обещания амнистии были только словами — большевистское руководство не намеревалось амнистировать участников Белого движения при любом развитии событий^[16]. Как указывает в своей работе Л.М. Абраменко, красные загодя готовились к так называемой «крымской операции», формировали на Южном фронте чекистские подразделения, комендантские, конвойные и расстрельные команды, мобилизовали в центральной России сотни профессиональных и безжалостных организаторов террора*.

Подтверждением может служить, например, тот факт, что в Особые отделы были заранее доставлены бланки приказов, которые затем вывешивались в захваченных большевиками в Крыму населенных пунктах. В частности, в них предписывалось:

«§ 4. Всем оставшимся в данной местности офицерам, чиновникам, добровольцам и юнкерам белой (Врангелевской) армии в указанный срок ___ явиться в особое отделение <...>

§ 6. Не исполняющие настоящего приказа будут подвергаться суду полевого ревтрибунала, а в нужных случаях подвергаться высшей мере наказания — расстрелу на месте».

Меры по организации будущих карательных мероприятий были предприняты еще до завершения Перекопско-Чонгарской операции, то есть когда военнослужащие белой армии еще имели возможность сдаться в плен. 16 ноября «секретным, не подлежащим оглашению» приказом № 215/51 по армиям Южного фронта был сформирован Крымский ревком во главе с Бела Куном, в его состав вошли Адольф Лиде, Юрий Гавен, Сулейман Меметов, Сулейман Идрисов и Самуил Вульфсон. Они немедленно выпустили приказ № 1, пункт первый которого гласил: «Впредь до избрания рабочими и крестьянами Крыма Советов вся власть на территории Крыма принадлежит Крымскому революционному комитету»**.

В тот же день была создана руководящая Чрезвычайная тройка по Крыму, в которую вошли все тот же Кун, ответственный секретарь Крымского обкома Розалия Самойловна Землячка и представитель центра Георгий Леонидович Пятаков, бывший председатель Чрезвычайного военного ревтрибунала. Все это были люди проверенные, известные своей жестокостью к «врагам революции» и не боявшиеся крови. Уже сам подбор кадров показывает, что основной их деятельностью должны были стать репрессии. Всего же, как сообщил на IV Крымской областной конференции РКП(б) в мае 1921 года председатель Крымревкома Шабулин, с ноября 1920 по март 1921 года для наведения порядка в Крым прибыло 1360 человек^[17].

В тот же день председатель ВЧК Ф.Э. Дзержинский дал конкретные указания заведующему Особым отделом Южного и Юго-Западного фронтов В.Н. Манцеву:

«Примите все меры, чтобы из Крыма не прошли на материк ни один белогвардеец. Поступайте с ними согласно данных Вам мною в Москве инструкций. Будет величайшим несчастием Республики, если им удастся просочиться. Из Крыма не должен быть пропускаем никто из населения и красноармейцев. Все командировки должны быть сугубо контролированы. Примите самые энергичные меры и ежедневно докладывайте мне, что Вами предпринято и с каким результатом, во исполнение данного приказа, № 514»^[18].

17 ноября 1920 года советские войска контролировали все населенные пункты Крыма. В плен было взято 54 696 военнослужащих Русской армии.

В тот же день — 17 ноября — Крымский ревком выпустил приказ № 4, в котором значилось:

«1. Всем иностранноподданным, находящимся на территории Крыма, приказывается в трехдневный срок явиться для регистрации. Лица, не зарегистрировавшиеся в указанный срок, будут рассматриваться как шпионы и преданы суду Ревтрибунала по всем строгостям военного времени.

2. Все лица, прибывшие на территорию Крыма после ухода Советской власти в июне 1919 года, обязаны явиться для регистрации в трехдневный срок. Неявившиеся будут рассматриваться как контрреволюционеры и предаваться суду Ревтрибунала по всем законам военного времени.

3. Все офицеры, чиновники военного времени, солдаты, работники в учреждениях добрармии обязаны явиться для регистрации в трехдневный срок. Неявившиеся будут рассматриваться как шпионы, подлежащие высшей мере наказания по всем строгостям законов военного времени»*.

В своей книге «Красный террор в России» С.П. Мельгунов приводит заявление Бела Куна, появившееся в крымских газетах на второй день после его пришествия в Симферополь: «Нарком Троцкий сказал, что не приедет в Крым до тех пор, пока хоть один контрреволюционер останется в Крыму. Крым — это бутылка, из которой ни один контрреволюционер не выскочит, а так как Крым отстал на три года в своем революционном движении, то быстро подвинем его к общему революционному уровню России». Статистика ближайших дней указывает на то, что ни о каком «прощении», ни о каком «помиловании» или «искуплении честным трудом» речи никогда не шло. Так, начальник Особого отдела 13-й армии И.М. Данишевский отчитался 26 ноября заместителю начальника управления Особых отделов Южного и Юго-Западного фронтов Е.Г. Евдокимову:

«Сегодня на ст[анции] Джанкой мною задержано 414 офицеров. Из них 14 расстреляно, 400 за неимением вооруженной силы для операции [по расстрелу] <...> направляю [в] Керчь <...> Особпунктом № 1 расстреляно 45 офицеров».

27 ноября он сообщал из района Феодосии:

«Задержано, приговорено за сутки 273 белогвардейца, из них: 5 генералов, 51 полковник, 10 подполковников, 17 капитанов, 23 штабс-капитана, 43 поручика, 84 подпоручика, 24 чиновника, 12 чинов полиции, 4 пристава. Положение района <...> катастрофическое, особорганы частью отсутствуют, частью весьма подозрительны [по] своему составу <...> нет даже вооруженной силы для... исполнения приговоров».

 29 ноября дополнил свою информацию по Феодосии: за последние сутки «задержано, приговорено [к] расстрелу 136 контрреволюционеров, из них: 27 полковников, 4 подполковника, 8 капитанов, 14 поручиков, 37 подпоручиков, 6 чинвоенвремени, 2 госстражи, 1 пристав, 1 вахмистр, 31 бежавший [с] севера»*.

Таким образом, можно констатировать: большевиками была осуществлена операция по введению в заблуждение чинов Русской армии. Ее целью было побудить их остаться в Советской России, а затем ликвидировать, чтобы подорвать базу русской военной эмиграции как возможной основы для продолжения борьбы с большевистским режимом. Один из главных организаторов операции — член РВС Южного фронта Гусев в январе 1921 года занял пост начальника Политуправления РВСР.