Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

«На грани муки и печали...»

Анатолий Юрьевич Аврутин родился в 1948 году в Минске. Окончил исторический факультет Белорусского государственного университета. Академик Международной славянской академии литературы и искусства (Варна, Болгария). Главный редактор журнала «Новая Немига литературная». Автор двадцати четырех поэтических сборников, изданных в России, Беларуси, Германии и Канаде, и нескольких книг переводов. Лауреат Национальной литературной премии Беларуси, Большой литературной премии России, Международной литературной премии имени Марины Цветаевой и многих других. Обладатель «Золотого Витязя — 2022» в жанре поэзии. Указами президента Беларуси награжден орденом Франциска Скорины (2019), а также одноименной медалью (2009). Почетный член Союза писателей Беларуси и Союза русскоязычных писателей Болгарии, член Союза писателей России. Название «Поэт Анатолий Аврутин» в 2011 году присвоено звезде в созвездии Рака. Живет в Минске.


* * *
Мне не спрятать сейчас ни лица и ни глаз
Ни в минуты прощанья, ни в миг озаренья.
Все трещало не раз, все сгорало не раз...
Человек — это все ж единица горенья.

Эта песня твоя... Даже взгляды тая,
Я шептал, что тебе повторю я едва ли...
Боль разлуки — моя... И печалился я.
Человек — это все ж единица печали.

А когда ты ушла, от угла до угла
Я ходил и бессильно заламывал руки.
И текла из угла беспросветная мгла...
Человек — это все ж единица разлуки.

Но остался твой свет... Только, в горечь одет,
Век летит... И горьки мои воспоминанья.
Столько прожито лет!.. Скрип калитки в ответ.
Человек — это все ж единица страданья.

Где-то колокол бьет... Милый голос поет.
Выпью чарку вина... Прошепчу тебе что-то.
Будет голос с высот звать в последний полет...
Человек — это все ж единица полета.


* * *
Всё — поздно, всё — не так...
Все спутаны понятья.
Я в зеркало гляжу —
                                   но нету там лица.
И Родину успел, и друга потерять я,
И черной полосе
                             не видится конца.
Ко мне не подходи —
                                    дразнить меня не стоит.
Я загасил очаг, забыл отцовский дом.
Коснись меня перстом —
                                         и волк вдали завоет...
Но если я любим,
                               коснись меня перстом...


* * *
Он бредет по бездорожью,
Звать его Иван-дурак.
На челе — отметка божья,
А на теле — божий знак.

Зимний ветер студит груди,
Рвет поземка волоса.
А навстречу злые люди,
Злобой полные глаза.

— Что напялил эти тряпки,
Даже водкой не согрет?
Надо б дать ему по шапке...
У него и шапки нет...

Что ответишь?.. Злые взгляды,
Злая щерится зима.
Только жалости не надо,
Жалость — это как чума.

Снег метет... Собака лает.
И с небес неясный гул.
Но дурак чего-то знает,
Что-то Бог ему шепнул.

И бредет по буеракам
Вот уже который век
Этот самый... С божьим знаком...
С божьим знаком человек...


* * *
Ветер в окошко стучал то и дело.
Долго судьбе я протягивал руки,
Долго с деревьев листва не летела,
Долго судьбе не хотелось разлуки.

Долго рыдалось... И слышалось долго,
Как за деревьями мечется птица.
В тучах прорезалась узкая щелка,
Месяц пролился на бледные лица...

Ворон поёжился... И задрожала
Влага на тронутых пеплом подкрыльях.
Было здесь белому белого мало,
Черное сделалось черною пылью...

Не понимая, что стало со мною,
Брел я... И мучился, не понимая,
Что задышал мой отец под землею,
Встал и побрел, корневища ломая.

Так и бродили мы... Я — по дороге,
Он — под землею с извечною тростью.
Еле держали разбитые ноги,
Жутко скрипели усталые кости.

Ну а потом прекратилось и это...
Брызнула с веток крикливая стая.
Скрипнули ставни... А после, с рассветом,
Враз облетела листва золотая.


* * *
Узелок разматывай
Бездны на краю...
Каждый чтит Ахматову...
Каждый... Но свою...

Каждый Богу молится,
Каждому — свой Бог.
Что воздастся сторицей,
Каждому — не впрок.

Всё спешат прохожие —
Мимо и везде.
В радости похожие,
Разные — в беде.

Скоро дни весенние
Принесут сквозь даль
Для кого — спасение,
Для кого — печаль.

Волочим сквозь полюшко
Да к небытию
Каждый свою долюшку...
Каждый... И свою...


* * *
Я в этот мир пришел в свое число,
Меня сюда случайно занесло.
Я не спешил сюда... Меня не звали.
Но коль явился, значит, нужно жить,
Любить, страдать... И голову сложить,
И претерпеть все страсти и печали.

Я в этот мир пусть трудно, но пришел,
Я в этом мире женщину нашел,
Которая меня не оттолкнула.
Я научился с нею говорить,
Любил ее... Потом устал любить...
Оставлен ею средь мирского гула.

Потом другая женщина пришла,
Взяла за руку, взглядом обожгла
И от печалей многих охранила...
Но без печалей разве проживешь?
И ложь пришла... За ней другая ложь.
А лживо жить душе совсем не мило.

Жилище есть... А дом?.. А дома нет.
С утра встаешь доламывать хребет.
А для чего? Какая в том потреба?
Когда, давно ничем не веселя,
Почти чужою сделалась земля,
И мыслится про будущее небо...

Осталось слово?.. Слово — это звук.
Оно молчит в предчувствии разлук —
Мне так казалось, Боже, так казалось...
Но голос вдруг явился наяву,
Но голос зазвучал — и я живу,
И нечто есть превыше, чем усталость...


* * *
Увидеть свет в конце тоннеля,
Когда растаявшая мгла
Вдруг воротит и звон капели,
И свет из дальнего угла.
Польется — прежде осторожно! —
На стол, на тумбочку, на срез,
Где кольца все еще тревожны,
Где запах смоли не исчез.

Увидеть свет в конце тоннеля...
И вздрогнуть — наконец-то свет!
Понять, что стекла запотели,
Что звук дыханием согрет.
Что, отделяясь осторожно
От бесконечной темноты,
Другой явился свет — тревожный,
А с ним и тень твоя... И ты...

Увидеть свет в конце тоннеля,
Воспрянуть — кончился тоннель.
Увидеть черное на бели
И белое на черном... Щель
Замазать густо... Взять собаку,
Бродить, не чувствуя того,
Что мы опять летим ко мраку,
Летим, не помня ничего.


* * *
Яблоко с дерева робко упало,
Что-то невнятно шепнула трава.
Тихая музыка где-то звучала,
Было мелодию слышно едва.

Тихая музыка... Нежно и плавно
И оставаясь во мне навсегда.
Где-то рыдала моя Ярославна,
Где-то в кринице журчала вода.

Тихая музыка... Лёт предосенний
Птиц, что над поймою тихо плывут.
Нету стремительней, нету мгновенней
Этих неспешно идущих минут.

Тихая музыка... Здесь, у подножья
Мокрого склона, где выжгло траву,
Лишь золотая слезиночка Божья
Может явиться к тебе наяву.

Чтобы в душе твоей вечно звучали,
Будто слезинками полный ручей,
Тихая музыка светлой печали,
Светлая музыка тихих ночей.


* * *
Еще и месяц не потух...
На миг от боли отстранюсь я.
Здесь тишина... Здесь русский дух.
Здесь даже воздух пахнет Русью.

Ни птиц... Ни крика... Ни следа.
Прохожий встретится едва ли.
Струится тихая вода
На грани муки и печали.

И где-то там, за фонарем,
За тропкой узкой, за оврагом,
Тоска с разлукою вдвоем
Мне машут красно-желтым флагом.

Тот флаг трепещет на ветру,
Как будто шепчет в час прощенья,
Что ты умрешь... И я умру...
И Бог не даст нам возвращенья.

И просит молвить без прикрас
Средь этой тишины былинной,
А что останется от нас,
Когда мы сделаемся глиной?


* * *
Ты белая птица, я черная птица,
Нам вместе лишь плачется, но не летится.

Летаешь одна средь небесной печали,
А вместе мы в небе совсем не летали.

И мечется черная птица, и злится —
Ей жаждется с белою птицею взвиться

Туда, где, пронзая тяжелые тучи,
Она все взвивается выше и круче.

Туда, где она горделиво и немо
Ласкает крылами запретное небо.

Им рядом нельзя появляться в просторе —
Где черное небо, там черное горе.

Пусть белая птица порхает высоко,
Не молвит ей черная: «Мне одиноко!..»

Лишь бьется на суше да слезы глотает,
Но шепчет, что пусть хоть одна полетает.
 





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0