Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

«Я за улыбкой прячу грусть...»

Геннадий Николаевич Красников родился в 1951 году в г. Новотроицке Оренбургской области. Окончил факультет журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова. Около двадцати лет трудился вместе с Н.Старшиновым в альманахе «Поэзия». Автор нескольких поэтических книг, культуролог, эссеист, литературовед. За первую поэтическую книгу «Птичьи светофоры» (1981) удостоен премии имени М.Горького. Живет в Лобне Московской области.

Счастливы те, кому удалось избежать духа времени! Счастливы те, которые перешли через пропасть, глядя в небо!

Альфред де Мюссе. «Исповедь сына века»
 

Лучшие его стихи становятся путеводными звездами и знаками больших возможностей поэзии: даже не запоминая сколько-нибудь путно строк, люди очень даже неплохо запоминают образы и общий настрой.

Новелла Матвеева о поэзии Николая Карпова
 

Поэт Николай Николаевич Карпов (1932–2018), прожив долгую жизнь, в полной мере исполнил свое предназначение на земле: создал свой дом, посадил не одно растение, словно доктор, выслушал болезненные голоса погибающей природы, вырастил детей и внуков, написал исчерпывающую историю своей жизни, чему свидетельство его произведения, собранные вместе в посмертной книге «В конце дороги». И быть может, самый главный итог этой истории, а значит, и удивительный смысл творчества Николая Карпова в том, что он, человек из трагического поколения подранков Великой Отечественной войны, поколения сложнейших переломных социально-политических эпох, не раз проходя над жестокими историческими безднами и пропастями, ошибаясь и падая, с инстинктивной экзистенциональной тоской («Душа по природе христианка») и с родовой крестьянской надеждой, вопреки «духу времени», — глядел в небо!..

Из всех писавших о стихах Николая Карпова наиболее точно определяющие оценки сути его поэзии выразили Николай Старшинов и Новелла Матвеева, поэты разных эстетических миров и школ, однако каждый нашедший в творчестве Карпова какие-то близкие себе человеческие и художественные качества.

Николай Старшинов со свойственным ему народным (можно сказать, некрасовским и толстовским) этическим отношением к жизни и литературе особенно отмечал стихотворение Карпова «Находит отклик всякий труд...», где есть такие строки:

Храни меня, моя рука, —
Перо податливо и хрупко —
От легковесного стиха,
Как от бесчестного поступка.

Природа для Старшинова, человека с крестьянскими корнями, страстного рыбака, — особая драгоценность и любовь, синоним Родины, истоков родной культуры. Поэтому он так остро и горько отзывается на одно из лучших стихотворений Карпова «Растения заговорили», которое пробудило в нем «ответное чувство»:

Растения заговорили!
Нашли предсмертные слова.

Они кричат «от ядовитой желтой пыли, сапог, колес и кирпича»:

И в речи, бурной и невнятной,
Как клокотание в груди,
Звучало ясно и понятно
Одно лишь слово: пощади!

«Эмоциональный заряд этого стихотворения сам по себе обладает достаточной силой для воздействия на читателя, пробуждает сопереживание, сочувствие», — пишет Н.Старшинов.

Учитель нескольких поколений молодых поэтов, Н.Старшинов не может, конечно, не отметить взглядом мастера запоминающуюся поэтическую деталь в стихах Карпова, который «не только хорошо видит предметы, но и умеет передать увиденное очень точно:

Голубика сияет странно,
Словно вынутая из тумана...»

Нельзя не вспомнить в этой связи, что поэт-фронтовик Н.Старшинов в 60-е годы вел литературное объединение при Московском университете, среди его учеников тогда были будущие известные поэты Вл. Костров, Д.Сухарев, Вл. Павлинов, О.Дмитриев, Евг. Храмов, в том числе и студент географического факультета Николай Карпов, об одном из знаменитых студенческих произведений которого Старшинов напишет: «Его стихотворения напевны. Недаром стихотворение “Песня” (“Едкий дым создает уют...”) — действительно стало песней, которую вот уже сколько лет поют геологи, географы, туристы, студенты».

Новелла Матвеева, поэт одного поколения с Карповым, в прекрасной рецензии на его книгу «Черничная поляна» невольно как бы перекликается с этическим посылом Старшинова, задаваясь вечным вопросом: «Но что же есть всякое искусство вообще, как не учительство?»

Интересно сравнить, как блистательный поэт книжной и европейской интеллектуальной традиции Новелла Матвеева рассматривает приведенное ранее стихотворение «Растения заговорили», о котором сострадательно писал Старшинов. Для Матвеевой это скорее не жалоба и не крик природы, а «бунт растений», который Карпов «в качестве ученого-практика и в качестве поэта не мог оставить незамеченным». В отличие от пустопорожней экологической демагогии, которую еще в 80-е годы уличила Матвеева, «лучше и убедительнее, конечно, получается, — пишет она, — если растения, и птицы, и всякие другие создания природы говорят в своем поэтическом или научном парламенте языками своих полномочных представителей. Потому что убедительность речи крайне важна не только для оратора, но и для поэта. Итак, о растениях тоже заговорили. И не только по долгу службы. Потому — что они гибнут».

К слову сказать, эта небольшая, но, как всегда, мастерски и остроумно написанная рецензия Матвеевой имеет зашифрованный подтекст. Почти сорок лет знакомства, дружбы и откровенных разговоров с Новеллой Николаевной дают мне основания так полагать. Дело в том, что некоторые раздраженные высказывания Матвеевой о литературной ситуации той поры вызваны в том числе несправедливостью издательств, журналов и газет по отношению к прекрасному поэту Ивану Киуру, мужу и верному спутнику Матвеевой, который только к пятидесятилетнему возрасту с большим трудом смог выпустить свою первую книгу: «Об одних поэтах, как-то даже независимо от их стихов, дружно и много говорят, о других же поэтах так же дружно и почти независимо от их стихов молчат. Доводы в пользу того, чтоб не говорить и даже не печатать поэтов, неизвестных на всю великую Русь, трафаретны: “Не классик!” Как если бы все прочие были классиками...»

Матвеева считала судьбу и поэзию Анатолия Чикова, чудесного поэта-сказочника, и Николая Карпова чем-то близкими и родственными творчеству Ивана Киуру, человека редкого таланта и по-детски чистой души. Всех троих объединяло еще и горькое военное детство, у каждого страшное и трагическое по-своему... Некое внутреннее родство, какая-то незлобивая душевная перекличка поэтов ощущается даже в простых, как сама природа, названиях их книг: «Синица», «Янтарь», «Берестяная грамота» (А.Чиков), «Черничная поляна», «Растения заговорили» (Н.Карпов), «Неунывающий клевер», «Каштановые тропы» (И.Киуру)... Особенно пронзительно в этой перекличке звучит «Неунывающий клевер», первая книга поэта, так несправедливо поздно пришедшая к нему, почти на исходе недолгой жизни. Может быть, именно по этой причине, держа в памяти и личную обиду, Н.Матвеева, бросаясь на защиту всех непонятых и отверженных несправедливым миром, выделяет «Чудака» Н.Карпова, стихотворение, «которое смело можно отнести к его личной классике». Ибо «“Чудак” его так же человечен (и при этом — безусловен, абсолютен!), как и его предтечи: если далекий, то “Левша” Лескова, если брать ближайшего по времени, то “Гришка-дурачок” Н.Старшинова. Их очень трудно не заметить! Зато легко сделать вид, что явление они таки заурядное. Но думаю, что не надо их наказывать пренебрежением за их обитание в сферах “невыгодных” и отсюда — не всякому доступных, за деятельную жизнь в том высоком личном мире, который и тонок, да не рвется, и нет в нем к добру и злу постыдного равнодушия. Странный этот, особый, труднопознаваемый мир своим ярким и, скажем прямо, благородным существованием на земле как бы зачеркивает тусклую жизнь обывателя, потому что:

В бессмертной душе чудака
Незаметно грядущее зреет».

Есть в литературном обиходе отнюдь не обидное понятие — «негромкий голос», что вовсе не означает как бы некую ущербность, неполноценность. Речь идет в первую очередь о простых красках («неунывающий клевер»), о чистом и ясном словаре, без надрыва, о верности вечным этическим ценностям, определенным темам, часто связанным с природой (по Тютчеву: «Эти бедные селенья, эта скудная природа...», в которой «сквозит и светит» «смиренная красота»)... В этом смысле Николай Карпов — поэт негромкий, именно «совестливый», оттого и кажущийся на фоне разнузданной современной культурной и литературной гонки за дешевой славой старомодным, странным и чудаковатым, чему не мало способствовали его тонкий иронический дар, а также характерная лаконичная и афористичная поэтика. Карпов — мастер стихотворной миниатюры, собрание его стихов напоминает этюдник художника...

Убедитесь вы сами,
Что хватает вполне
И земли под ногами,
И небес в вышине!

При этой «этюдности», повторяемости, говоря словами Новеллы Матвеевой, «известное разнообразие оттенков чувства, быстрой смены и неодноцветности настроений... и точная неожиданность развязки — то, что вообще-то долженствовало бы отличать стихи от прозы, то есть чувство этой разности, — в лучших стихах Н.Карпова всегда есть. Именно благодаря эстетической экономии они звучат “как голос леса и реки”».

Однако хотел бы лишь отчасти согласиться с одним замечанием, высказанным Н.Матвеевой в ее рецензии: «Умиротворенность — доминирующий настрой его поэзии — хороша! Но когда в меру. Потому что ведь и “материал” его — природа — всегда в движении, да еще и каком!»

Дело в том, что для человека, пережившего в детском возрасте войну, оккупацию в его родном Рославле, на Смоленщине, ставшего малолетним узником фашизма, угнанным в Германию на принудительные работы, здесь особая психологическая мотивация. О чем в книге рассказывает потрясающая документальная повесть «Маленький остарбайтер», которая была опубликована не раз и в России, и в Германии и стоит в одном ряду с великим произведением Виталия Сёмина «Нагрудный знак “OST”».

Как блокадник после блокады, как ребенок после голодного, страшного плена в мирной жизни не позволят себе ни крошки хлеба уронить со стола и почти религиозно, словно драгоценные крошки освященной просфоры, собирают их в горсть и съедают, так маленькими светлыми радостями переполнены стихи поэта. Он не может после пережитых бед и страданий — ни крошки света, ни крошки доброты и душевного праздника выронить, пропустить, все сохраняет, несет по жизни не по причине умиротворенного оптимизма, а как раз в силу внутреннего трагизма. Таким же светом (с трагическим знаком) освещены большинство стихотворений Ивана Киуру, Анатолия Чикова, самой Новеллы Матвеевой, всех тех, кто принадлежит к поколению детей войны.

Можно сказать, он мыслил стихами, страдал стихами, радовался стихами, жил стихами, печалился стихами, оглядывался в прошлое — в детство, в войну — стихами, заглядывал в будущее стихами, любил и ненавидел стихами (хотя ненависть точно не в его характере, скорее — неприятие, отрицание). Итог жизни также он подводит стихами — честными, совестливыми:

В конце дороги неуместны
Очковтирательство и лесть.
Предстать пред Богом надо честно —
Таким, каков ты, грешный, есть.

По сути, книга Николая Карпова — это исповедь сына ХХ века. Такой вот шукшинский грешный праведник, из тех шукшинских интеллигентов, сельских учителей, деревенских городских, взыскующих правды и казнящих себя, не предающих первородное родство за чечевичную похлебку скоропортящейся моды. Неслучайно он, один из лучших иронических русских поэтов, исповедально признается:

Я за улыбкой прячу грусть —
Она с рожденья мне привычна, —
Но никогда не посмеюсь,
Над чем смеяться неприлично...

Рядом с ним очень близко стоят такие замечательные поэты, как Анатолий Чиков, Анатолий Брагин, отчасти Глеб Горбовский, а из современных Евгений Чепурных из Самары, Евгений Лукин из Волгограда, москвич Михаил Молчанов. Его иронические стихи любила Новелла Матвеева, владевшая блестящим интеллектуальным, ироническим даром.

Не раз любители поэзии Николая Карпова, знающие наизусть многие его стихи, наутро на больную голову вспоминали его бессмертные, как смех сквозь слезы, строки:

Я зашел вчера к знакомым —
Чтоб их молнией и громом:
В духоту кубинским ромом
Напоили, как свинью...

А ведь знали, что не пью!

Среди нескольких наиболее сильных и пронзительных стихотворений Николая Карпова есть одно, которое, как мне кажется, не может никого оставить равнодушным:

Вчера мой друг подумал обо мне
И пожелал успехов и здоровья,
Как будто в полуночной тишине
Пришел и молча сел у изголовья.

И я молчал, не зажигал огня,
И ночь, мигая звездами, чернела.
Его душа ободрила меня
И тихо, не прощаясь, улетела...

Думаю, что каждый, кто прочтет книгу стихов и биографической прозы Николая Карпова «В конце дороги», почувствует рядом с собой присутствие мудрого и доброго друга, чья душа «ободрила» каждого из нас, задела своим крылом и «тихо, не прощаясь, улетела». и значит, нет никакого «конца дороги», а есть «жизнь бесконечная» и все только начинается...





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0