Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Барон Жолток. Повесть

Российский политический и государственный деятель, дипломат, публицист Дмитрий Олегович Рогозин родился в 1963 году в Москве в семье известного военного ученого. Окончил МГУ им. М.В. Ломоносова. Депутат Государственной думы II, III и IV созывов. С января 2008 года — постоянный представитель России при Организации Североатлантического договора (НАТО) в Брюсселе. 

Отец

Ближе к весне мне приходилось прилетать в Москву все чаще. Отцу становилось день ото дня хуже, и я боялся, что, когда наступит развязка, меня не окажется рядом. Лечащий врач, военный медик с вечно грустными глазами и мягким голосом, убеждал меня, что успеет предупредить об ухудшении состояния отца — мол, стольких генералов провожал и знает, что Смерть — старуха педантичная. Все у нее по часам, все выверено, хозяйство плановое. Никто еще с таким тяжелым заболеванием с ее крючка не соскакивал, но и раньше положенного ею не умирал.

Но, как говорится, нет правил без исключений. Батя оказался человеком крепкого тела и воли, и он вовсе не собирался уступать даже такой уважаемой даме, как Смерть. Врачам и правда было чему удивляться. Его сердце не сдавалось, несмотря на лошадиные дозы обезболивающего. Обычно человек в его возрасте после таких инъекций не протянул бы и двух недель, а этот боролся, сердце его качало жизнь в мозг, мозг продолжал мыслить, анализировать все, что случилось со старым генералом, для которого госпитальная койка стала последним рубежом обороны.

Палата представляла собой небольшую комнату с кроватью, на которую был брошен дополнительный матрац. Узкий холльчик-пенал с разобранным креслом, убогим журнальным столиком и устало дребезжащим холодильником соединял ее с больничным коридором. По нему то и дело с грохотом проезжали тележки с какими-то подносами, стаканами, баночками и скляночками. Это медсестры развозили по палатам лекарства и еду для больных, кто уже ослаб настолько, что не мог себе позволить доковылять до столовой, расположенной на этом же этаже — за лифтовым холлом. Старики возмущались этим грохотом робко — они не хотели портить отношения с медперсоналом, от которого они зависели буквально во всем. Врачи, сестры и сиделки убирали за прикованными к кровати бывшими героями и кумирами. Они кормили их с ложечки, вливали в дряблые и прилипшие к костям вены глюкозу, приносили скудный, подчиненный диете обед и протирали их тело на ночь влажной губкой. Что говорить — не все родные морально были готовы так ухаживать за своими стариками, так что грех было серчать на грохочущие тележки и громкие разговоры в госпитальных коридорах. Шум ремонтных работ в соседнем корпусе, закрытом на реконструкцию, и звон провозимой мимо палат посуды будил больных, но и сообщал им одновременно, что они еще живы.

Так в этомцентральном клиническом госпитале имени П.В. Мандрыка, спрятанном в Сокольниках, доживали свой век последние генералы Советской армии.

Чуть ли не через день в палату отца заглядывали его коллеги-сослуживцы, друзья и бывшие подчиненные, считавшие себя его учениками. Все они как могли пытались поддержать генерала, при этом старались придать себе излишне беззаботный вид, будто батя вот-вот поправится и скоро все снова встретятся дома у моих радушных родителей. Мне же и сестре Татьяне гости наперебой рассказывали, «какой у нас отец», охотно вспоминая при этом, как когда-то он им здорово помог. В эти тяжелые для всей семьи дни я много хорошего узнал об отце.

Иногда в палату заходили и вовсе незнакомые нам люди, посчитавшие своим долгом засвидетельствовать ее хозяину свое почтение. Возможно, лишь праздное любопытство толкало их в эту комнату, куда госпитальное начальство помещало смертельно больных знаменитостей и просто уважаемых в Вооруженных силах людей. Как-то раз начмед госпиталя, который пришел проведать отца и деловито пощупать его пульс, торжественно объявил, что именно на этом матраце скончался митрополит Питирим. Отец тогда явно не понял историчности момента и лишь внимательно рассматривал и слушал оживленную беседу сопровождавших своего начальника врачей, охотно вспоминавших обаятельного владыку Питирима, оставившего о себе средь медперсонала самые теплые и сильные впечатления. Именно тогда мне показалось, что существует разница в восприятии смерти среди тех, кто готовит своих пациентов к встрече с ней, и тех, кто этой встречи хотел бы избежать.

Мама не оставляла отца ни на минуту. Для нее это был священный долг и акт самопожертвования — оставаться со своим любимым другом, с которым она счастливо прожила 57 лет. Она уклонялась от предложений врачей самой пройти обследование в госпитале и будто не слышала наши увещевания съездить домой на пару дней, чтобы привести себя в порядок и наконец выспаться на нормальной кровати. Никто так и не смог ее переубедить, и три самых страшных месяца в своей жизни она не отходила от постели отца, урывками спала в холльчике на кресле-раскладушке, то и дело вздрагивая и просыпаясь то от стонов мужа, то от судорог старого холодильника. За это время она совсем высохла, осунулась, боясь думать о надвигающемся одиночестве.

Родителей я навещал раз в месяц — это точно. То командировку в Москву оформлю, то отпуск за свой счет возьму. Так дня на три-четыре и прилетал регулярно. Деловые встречи планировал после обеда, но с утра, заскочив по дороге в магазин, мчался к родителям в Сокольники — в госпиталь. Отец практически уже ничего не ел, поэтому просил привезти ему некоторые продукты так — на пробу, чтоб запомнить навсегда их вкус. Съест несколько красных икринок, выпьет глоток пива, понюхает кусочек буженины — и все. Радости жизни.

— Это он когда вас видит, у него и аппетит просыпается, и тяга к жизни. Вы ему радость привозите, — сказал мне как-то печальный доктор и тут же ретировался, оставив меня наедине с батей.

Мама, расцеловав меня с дороги, тоже обычно уходила куда-нибудь. Все в семье: и жена, и сестра, и тетка — все понимали — мне с отцом есть что сказать друг другу, и не хотели нам мешать. Сын с невесткой вообще приезжали к деду часто, но так, чтобы со мной не пересекаться. Мы все хотели, чтобы «наш генерал», как мы звали его в семье, никогда не оставался один на один со своими мыслями. Надеюсь, что мы поступали правильно.

— Присядь. Подай мне с ту?





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0