Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

За миг до вечности

Александр Михайлович Шуралёв родился в 1958 году в селе Кушнаренкове в Башкирии. Прошел трудовой путь от сельского учителя до профессора кафедры русской литературы БГПУ имени М.Акмуллы в Уфе. Доктор педагогических наук. Поэт, прозаик, переводчик. Автор книг и многочисленных статей по литературоведению, поэтических сборников. Стихи публиковались во многих московских литературно-художественных изданиях («Дружба народов», «Литературная газета», «Литературная Россия», «Литературная учеба», «Москва», «Московский год поэзии», «Наш современник», «Парус», «Ро­ман-жур­нал XXI век», «Юность» и др.). Победитель литературных конкурсов «Классики и современники», «Мгинские мосты», «Моя родословная», «Поэтический атлас», «Ты сердца не жалей, поэт». Лауреат национальной литературной премии «Золотое перо Руси» и ряда международных творческих конкурсов. Член Союза писателей России. Живет в Уфе.

Испытание водой

Прочел я много добрых сказок в детстве.
Они прошли волшебной чередой.
Наивно верил я в реальность действий,
производимых в них живой водой.

Все на пути растаптывая грубо,
пришла бесцеремонная беда.
Пришлось обмыть покойных, стиснув зубы.
Но то была совсем не та вода.

Ее я лил дрожащими руками
на стынь еще недавно теплых тел
и, прикоснувшись к самой страшной тайне,
перенести в жизнь сказку не сумел.

Гробы бесшумно опустили в ямы,
засыпали, как водится, землей,
и лишь хватило всех моих стараний
на возжиганье свеч за упокой.


Баллада об альпинистском треугольнике

Молодой альпинист восхожденье свое начинал.
Вдохновляя на путь, проплывали над ним облака.
А под вечер кокетка гитара, украсив привал,
подставляла с игривым бесстыдством для ласки бока.

Потакал ей в желаниях нежных и страстных как мог.
Исторгала она сладкий стон, так похожий на звон.
Им завидовал брошенный на ночь дружок альпеншток:
по темляк был он тайно в певунью-шалунью влюблен.

А наутро туда, где отвесные скалы — стеной,
поводырь альпеншток вел их узкой тропой на подъем.
Про утехи молчала она, прикорнув за спиной,
наготу прикрывая до будущей ночи чехлом.

Все трудней продирались сквозь ветер промозглый и мглу.
Побелели виски, вторя эху заснеженных круч.
Время, как конвоир, следом шло со скалы на скалу,
затаив неизбежность в лохмотьях мрачнеющих туч.

Он все реже ее в леденящей ночи обнимал,
и без песен любви тяжелел и грубел альпеншток.
Зги не видя, хрипя и скрипя, проползли перевал,
за которым маячил забытой хибары порог...

Спит в чуланной пыли беспробудно старик альпеншток,
видит сны о возлюбленной, как о далекой звезде.
Позабыла она быстрых пальцев ласкающий ток
и повесилась в том же чулане на ржавом гвозде.


Разлука

В моей гитаре сплел гамак паук,
блаженствует меж стен, лишенных звука.
Завязло в путах паутин «ау»,
пустынное, как с музыкой разлука.

Когда-то я не расставался с ней,
подушки пальцев до крови мозоля.
Часов не наблюдал в просторах дней.
Все выше и сильней звучала воля.

Не пощадило время пальцы рук,
растратили они свои уменья.
В моей гитаре сплел гамак паук,
и я прошу у музыки прощенья.


Тишина

Сидел он у реки часами,
закончив вереницу дел,
с печалью зоркими глазами
на воду пристально глядел.

Дневную завершив работу,
смотрел с косы береговой,
как гас, обрушиваясь в воду,
пожар заката заревой.

Он слышал тишину Вселенной
с обыденною простотой
и из глубин ее, наверно,
мог бы извлечь мотив любой.

Вселенская любая нота
могла быть чисто взята им,
но выпала ему забота
век коротать... глухонемым.


Жертвоприношение

Памяти Андрея Тарковского

Потрескавшись от зноя жарких дней,
в необитаемом краю далеком
торчало дерево среди камней,
засохшее по воле злого рока.

Ни родника, ни кустика окрест,
вокруг пустыня, сушь и запустенье,
и лишь оно одно, как голый перст,
без листьев и надежды на спасенье.

Издалека к его стволу монах
с молитвенным упорством ежедневно
с водою ведра стал носить в руках
и лить ее на корни вдохновенно.

Прошло немало долгих, тяжких лет.
Он высох сам, неся свой крест и долю,
но продолжал вставать, идти чуть свет
и поливать то дерево водою.

И час настал: дойдя, упал старик
безжизненно на твердый камня выступ...
И возродилось дерево в тот миг,
и выросли на нем живые листья.


Саксофонист

Памяти Дмитрия Симонова


Был изумительно чист
неподражаемый звук.
Выдохнул саксофонист
жизнь без остатка в раструб.
В светлый небесный эфир
ветром судьбы вознесен,
он, покидая наш мир,
душу вдохнул в саксофон.


Желание

Памяти А.Н. и Б.Н. Стругацких

Здесь, на задворках мирозданья,
как перед школьником тетрадь,
приоткрывается желанье
непостижимое познать.

Во тьму кромешную надежда
роняет чуть заметный луч,
и вновь улитка путь свой держит
к заоблачным высотам круч.


Струна

Может быть, это нерв оголился, как провод,
и провис вспышкой искр между адом и раем?
Замыкает смычок озарение с зовом:
на последней струне Паганини играет.

Он играет среди катаклизмов раздрая,
вопреки всем невзгодам, сражаясь с бедою.
Как по коже мороз этот звук пробирает,
и смыкается явь неразрывно с мечтою.

Как второе дыханье пловца на стремнине,
мост над пропастью, мир сквозь горнило сраженья,
открывается радугой радость движенья
по последней струне за смычком Паганини.


Возвращение огня

Испил печаль за упокой,
съел поминальный хлеб до крохи,
забил досками накрест вздохи,
побрел, гонимый пустотой...
Мелькали веси, города
узорами калейдоскопа.
Неспешно в такт его шагам
стихи слагались ненароком.
Рим, Мекка, Иерусалим...
Повсюду дом забыть не мог он,
где наглухо забиты окна
и над трубой не вьется дым.
Планету обошел кругом,
пространство исчерпал годами.
В промерзший, темный, сирый дом
вернувшись, печь разжег... стихами.
Он в них вложил всего себя,
в судьбе над i расставив точки.
Корежились, сгорая, строчки,
тепло и свет производя.
Дом, побеждая стужу-боль,
поскрипывал и согревался.
Седой старик смотрел в огонь
и как ребенок улыбался.


Музыка

Слепотой в глаза въелась муть зеркал.
Время боли с привычкой сращивает...
Где-то в каждом из нас скрылась музыка —
свет души, эталон настоящего.

Словно в спину — нож, ложь согнет в пути,
отвернется друг, веру выпростав,
и потянет вдруг руки опустить,
но поможет музыка выстоять.

Эта музыка, может, в жизни раз,
каплей крови живой последнею
разбивая фальшь, раздается в нас,
возвращая вечность мгновению.





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0