Этот бульвар — настоящий цветник наших истории и культуры. Сюда на прогулки водили малолетних Льва Толстого и Андрея Белого. Здесь жил Тургенев, а Михаил Булгаков, по первости не имевший в Москве ни жилья, ни работы, коротал ночи на какой-нибудь из здешних лавок. Гоголевский бульвар, бывший Пречистенский...

Если идти по Гоголевскому к Арбатской площади, нельзя не заметить, насколько отличаются по высоте противоположные стороны сквера: правая, внутренняя, заметно преобладает над левой. Связано это с тем, что исстари по будущей четной бульварной половине шел крутой обрыв, дно которого выстилал ручей Черторый. Это определило резкий перепад местности, условное деление бульварных частей на возвышенную и низменную. Буквальный смысл в том и заложен. Однако есть и смысл метафоричный, аллегория: на возвышенной стороне Гоголевского как раз и хочется поговорить о высоком, поскольку с ней связаны и многие творческие знаменитости, и здания, определившие непосредственный ход в развитии нашего искусства, культуры, образования. Собственно, на приподнятой стороне Гоголевского (до 20-х годов ХХ столетия Пречистенского) сосредоточены культурные центры, цель коих, помимо прочего, еще и

Запечатлеть саму историю

Лично для меня первым из подобных объектов на Гоголевском, пожалуй, стал Фотоцентр Союза журналистов СССР, открытый в 1984 году. Кажется, в былой советской Москве Фотоцентр долгое время являлся единственной специализированной фотогалереей. Теперь их множество: одни рождаются, куда-то смещаются, другие исчезают. Так или иначе, число их уже не ограничивается одним десятком. Есть и Центр фотографии имени братьев Люмьер, и Галерея классической фотографии в Большом Саввинском переулке, и Мультимедиа-арт-музей на Остоженке, и Школа фотографии имени Родченко во 2-м Красносельском переулке, д. 2. Есть и галерея «Е-фотолаб» на Брянской улице, д. 2. Последняя, как говорят, входит в музейно-выставочную империю некогда всесильного президента Российской академии художеств З.К. Церетели.

Относиться к его неугомонной личности можно по-разному, но именно он, Зураб Константинович, открыл в Москве, на Петровке, д. 25, первый официальный Музей современного искусства, чуть позже подчинив его ведомству ряд выставочных пространств. Да, нынче немалое количество художественных и скульптурных мастерских превращено в открытые для посетителей экспозиционные залы. К ним уместно отнести мастерскую ученика Кербеля Олега Закоморного в полуподвале на Знаменке, д. 13, студию Маргариты Скориной, обращенную на Мясницкой, д. 38, в подразделение галереи АСТИ, мастерскую Анатолия Веселова на Русаковской, д. 11, ставшую галереей «Гороскоп», мастерскую В.Колесникова в подвале выдающегося доходного дома по Сретенскому бульвару, д. 6, которая с 2009 года именуется галереей «Четыре колеса». Художник и ваятель Церетели, властвовавший в бытность прежнего градоначальника, подчинил музейному делу в качестве очередного отдела Музея современного искусства и собственную мастерскую на престижном Тверском бульваре, д. 9 (сейчас это галерея «Зураб»), и территорию своей переделкинской дачи, и даже подаренный ему Лужковым особняк на Большой Грузинской. Мощной выставочной империи Церетели приписано и историческое здание на Гоголевском бульваре, д. 10, где в последние советские годы располагалась дирекция Союза художников СССР. Какие только экспозиции не разворачивались внутри с тех пор: москвичей в Музее современного искусства Академии художеств на Гоголевском знакомили с традиционным японским искусством бонсай, избалованной столичной публике тут же раскрывали глаза на фотоработы и наивную живопись Бориса Гребенщикова, предлагали и образцы пресловутого авангарда.

Замечу: впервые с подобными опусами я познакомился за углом Гоголевского, в Музее изобразительных искусств имени Пушкина, на легендарной выставке «Москва–Париж» 1981 года. Кажется, ничего не оценил — по крайней мере, остался в большом недоумении. А потом, в свои студенческие годы, авангардным искусством увлекся всерьез, пытался что-то мазать и сам. Прошло. А вот след на душе не зарубцевался. И оторопь от увиденного и пережитого, казалось, брала по-настоящему.

Ну а уж какая оторопь взяла от увиденного на Гоголевском, д. 10, по ходу одной из осенних предаукционных выставок Сотбис. Она, оторопь, брала и от предстартовых цен, и от той уныло-навязчивой мысли, что все представленное уйдет куда-то и, всего скорее, никогда уже этого мы не увидим. Оторопь брала и от мощных имен выставляемых: И.К. Айвазовский, А.П. Боголюбов, В.Д. Поленов, Б.М. Кустодиев, В.Е. Маковский, К.А. Коровин, М.Ф. Ларионов, К.С. Малевич, В.В. Кандинский, Л.С. Бакст, М.З. Шагал, Эдвард Мунк, Камиль Писсарро, Клод Моне, Анри де Тулуз-Лотрек, Анри Матисс, Пабло Пикассо, Винсент Ван Гог, Эдгар Дега. Говорят, будто Дега забредал в дома, украшенные его работами, рвался к ним в попытке что-то дописать и исправить, а работы никаких исправлений не требовали, и их владельцы заковывали картины цепями.

Увы, мы нынче открыты для мира и прятать от потенциальных покупателей аукционных шедевров не можем. Демократия. Демократия — то изобретение человечества, что, по определению писателя М.Алданова, «спасет мир, а затем погубит». Вместе с тем в разные лихие годы не загубили же уникальное здание на Гоголевском, д. 10. Сохранили и для потомков, и для истории.

Между прочим, в основе его — костяк XVIII столетия, к которому, быть может, приложил руку сам Матвей Казаков. Какое-то время домом владели Нарышкины, и здесь собирались многие декабристы, заходил Рылеев. Здесь арестовали Пущина, а вслед за подавлением восставших на Сенатской площади особняк на Пречистенском выкупили в казну и предоставили конторе Удельного ведомства, занимавшейся недвижимостью августейшего семейства. В 50–60-х годах XIX века «уделами» управлял И.Маслов, собиравший на казенной квартире музыкальные и литературные вечера, которые посещали И.С. Тургенев, А.Ф. Писемский, А.Н. Плещеев, А.Н. Островский, А.А. Фет, Я.П. Полонский, Н.Г. Рубинштейн. Именно у Маслова Илья Репин писал Тургенева.

После революции в помещениях «уделов» обосновалась приемная некоего комиссара С.П. Середы, о чем не без грусти вспоминал писатель Борис Зайцев: «Утром осенним подходил я к этим “уделам”. Некогда Тургенев читал здесь друзьям “Дворянское гнездо”, а теперь вот приходится подниматься по лестнице, в чем-то убеждать, что-то просить у какого-то Середы».

И все же дом Управления уделов не сожгли, не смахнули, не разорили полностью. И в 1969 году, вслед за основательной реставрацией, сюда и въехала дирекция Союза художников, десятилетия спустя уступившая место Музею современного искусства Академии художеств России. Подчеркну еще раз: отрадно, что тогда крепкое здание в самом центре столицы не продали каким-нибудь коммерсантам, не обрушили, не перепланировали полностью. На счастье, удалось сохранить и все то, что стоит

В голове бульварного «состава»

Вот д. 2, сердцевину коего составляет постройка конца XVIII столетия. Но и ее значительно перекроили, когда к 1831 году строение приобрели для обустройства в Златоглавой 1-й мужской гимназии. Со временем учебное заведение превратилось в элитное: сюда принимали не каждого.

Кстати, на квартиру инспектора в гимназию приезжал А.С. Пушкин, а среди питомцев и преподавателей выделялись художник А.С. Степанов, драматург А.Н. Островский, историки М.П. Погодин и С.М. Соловьев, математик Н.В. Бугаев, медик В.П. Сербский, физик Н.А. Умов, поэт В.А. Луговской, пианист Константин Игумнов, поэт Вячеслав Иванов, историки  Н.С. Тихонравов  и В.О. Ключевский, князь-анархист П.А. Кропоткин. Андрей Белый помянет родное заведение в романе «Москва», а учившийся там же Илья Эренбург описал и гимназию, и Пречистенский бульвар в книге воспоминаний «Люди, годы, жизнь» и в повести «Проточный переулок».

Как ни странно, в мужской гимназии зародились и первые на Москве Высшие женские курсы. Сегодня строение на углу бульвара и Волхонки используется академическим Институтом русского языка. Соседнее по бульвару здание (д. 4) — тоже из старинных, но и оно к 1899 году было значительно перестроено. Причем переиначивал его один из главных основоположников русского модерна Л.Кекушев, многократно заявлявший о себе в данном районе. Как говорит о себе призывный запах кофе, распространяющийся от входа в здание к бульвару, к хороводу входящих-выходящих на станции метро «Кропоткинская»! Кажется, и ей вскоре уготовано будущее пересадочного узла. Ну а мы от популярной кофейни совершаем блиц-пересадку к Гоголевскому, д. 6, где тоже

Перехлестнулись заурядное и высокое

Как и в большинстве предыдущих случаев, недвижимость ветшала задолго до приобретения ею привычного облика. Однако с въездом сюда младшего брата Павла Третьякова — Сергея Михайловича вид здания сильно изменился. Оно и теперь встречает входящих и проходящих русско-византийским нарядом. Дом младшего Третьякова, будто бы ушедшего с каких-то пор в тень старшего брата, перестраивал родственник обоих, ведущий зодчий тех лет А.Каминский. Как ни странно, переданная Павлом Третьяковым в дар городу коллекция живописи поначалу именовалась Городской картинной галереей имени П.М. и С.М. Третьяковых, а позже о Сергее Михайловиче словно забыли. Между тем и он был крупным собирателем, но, дабы не составлять нездоровую конкуренцию брату, сосредоточился на европейских произведениях. К концу жизни он собрал более 80 картин немецкой, испанской, голландской, фламандской и французской школ. Особо массово и приметно была представлена последняя: Эжен Делакруа, Гюстав Курбе, Жан-Огюст-Доминик Энгр, Шарль-Франсуа Добиньи. Не было недели, чтобы к Третьякову на Пречистенский не заходил Валентин Серов — уж больно нравилось ему полотно «Деревенская любовь» Жюля Бастьен-Лепажа. Серов же здесь написал портрет Сергея Михайловича.

На Пречистенский с завидным постоянством заглядывал и Игорь Грабарь: оценить новые приобретения, попросту побеседовать с незаурядным хозяином. Грабарь отмечал, что из наших частных коллекций зарубежного искусства собрание С.Третьякова занимает ведущее место. Справедливости ради надо отметить, что начинал Сергей Михайлович под влиянием старшего брата, и потому изначально стены его дома украшали «Вид Сорренто» С.Щедрина, «Лунная ночь» И.Крамского, «Бабушкин сад» В.Поленова, итальянские пейзажи А.Иванова, «Птицелов» и портрет Н.Рубинштейна В.Перова, «Украинская ночь» А.Куинджи, «Ипатьевский монастырь близ Костромы» и «Летняя ночь на Неве» А.Боголюбова, полотна В.Верещагина, «В крымских горах» Ф.Васильева, скульптурные работы П.Клодта и М.Антокольского.

Потом младший Третьяков по делам семейной фирмы — а начинали-то они вместе с братом Павлом в торговой лавке на Ильинке — постоянно ездивший за границу, переключился на западную живопись. Поскольку дома Третьяков бывал не столь часто, смотрины коллекции устраивались выборочно, по знакомству. Хотя кто-то и писал: «Редкий художник не бывал в доме на Пречистенском», — общедоступным собрание не являлось. Правда, любимое детище Сергей Михайлович не раз вывозил в Европу, демонстрируя там свои шедевры. А к концу жизни дважды избиравшийся Московским городским головой Третьяков переехал в Петербург и там, на петергофской даче, дни свои завершил. Однако погребли перевезенное в Москву тело на фамильном участке Даниловского кладбища. Коллекцию Сергей Михайлович завещал брату. И к брату, не исключая западных работ, она переехала на время в Лаврушинский. Позже ее перевели на Волхонку, в Музей имени Пушкина. Кое-что досталось и Эрмитажу.

Ну а пока Сергей Михайлович проживал в столице, в особняке на бульваре обосновался его сын Николай. В 1892 году дом приобрел старший из братьев Рябушинских, Павел. Павел Павлович в Москве был тоже весьма заметен: занимался банковским делом, был председателем Биржевого комитета, главой Общества хлопчатобумажной промышленности, руководителем Всероссийского союза промышленности и торговли, издателем газеты «Утро России», покровителем Рогожской старообрядческой общины и вообще активным деятелем московского старообрядчества.

Впрочем, и прежний владелец пречистенского особняка, Сергей Третьяков, общественную жизнь Москвы украсил и облагородил. Немалые суммы жертвовал он на образовательные учреждения, Алексеевскую психиатрическую больницу, приюты. За свой счет для города приобрел из казны Сокольническую рощу. Сергей Михайлович являлся председателем Московского общества любителей художеств, членом Московского художественного общества, издавая за свой счет «Художественный журнал». «Обладавший прекрасным, но очень твердым характером, он был очень культурным и образованным», — отзывался о младшем брате Третьяков, хотя у коллекционера и общественного деятеля было одно домашнее образование. Еще в родительском доме он брал уроки пения. А впоследствии более двадцати лет возглавлял городское отделение Русского музыкального общества. Неспроста в доме Сергея Михайловича наряду с Репиным и прочими грандами отечественной живописи бывали братья Рубинштейн, Чайковский.

Тем не менее с послереволюционной национализацией большой творческий мемориал под музей им не отдали — внутри разместился Революционный трибунал, довольно жуткая организация. Позже ее сменила военная прокуратура, и военные ведомства вообще осадили район Пречистенского бульвара и Знаменки. После Великой Отечественной войны особняк Третьякова-Рябушинского занял отдел внешних связей Министерства обороны СССР, и лишь к 1987 году многострадальный дом передали правлению Советского фонда культуры. Завершились ли с тем здешние ведомственные и коммунальные пертурбации? Желательно, конечно, чтобы завершились, хотя постоянства в таких делах нет — как не было его и в приснопамятные времена Третьяковых.

Между прочим, на Пречистенском, у брата, бывал и более известный Третьяков, Павел Михайлович. До приобретения недвижимости на бульваре оба брата, как известно, проживали в Лаврушинском. Любопытный факт: там же среди семейства Третьяковых одно время жил их дальний родственник юный Франц Шехтель, позднее ставший Федором и превратившийся в главного практика русского архитектурного модерна. Еще интересный факт: академик архитектуры Шехтель не имел полноценного звания архитектора, поскольку так и не завершил курса в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. «Техник архитектуры», «купец» — так обозначали его в документах. Очевидно, в доме Третьяковых никто не предполагал, что «техник» обретет и творческое величие, и творческое бессмертие. Вечно маявшийся у Третьяковых зубами, с постоянно подвязанной щекой, немчик нередко вызывал смешливые перетолки. За него крепко взялся женатый на родной сестре Третьяковых упоминаемый уже архитектор Каминский: под его руководством «отец русского модерна» начал свои первые профессиональные шажки в архитектуре. К слову говоря, и к местности Гоголевского бульвара великий Шехтель имел самое непосредственное касательство, коль скоро он распланировал участок и

У памятника Гоголю

Да-да, Шехтель считается архитектором первого памятника писателю, установленного в 1909 году на бульваре, ближе к Арбатской площади, а скульптором — Николай Андреевич Андреев. И вновь странность, вновь крутые виражи судьбы в духе Гоголя: сын плотника, Андреев выбился и в хорошие ученики Училища живописи, ваяния и зодчества, и в ведущие дореволюционные ваятели, и в члены Товарищества передвижных выставок, до Октября он получал заказы на памятники святым Русской Церкви, а после крепко ударился в «Лениниану» — им были созданы сотни графических и металлических изображений Ильича. Были в его копилке и Сталин, и Луначарский, и Горький. И Гоголь, под которого Андрееву позировали Владимир Гиляровский с Иваном Москвиным, тоже был. Только вышел он грустным, даже удрученным. Подобный облик не пришелся по вкусу высоким советским чиновникам — и исторический монумент перетащили во двор на Никитском бульваре, к дому, отмеченному в романе «Москва» Андреем Белым, где Гоголь скончался. Там находилась библиотека его имени. Ну а на бульвар его имени водрузили памятник новый: Гоголь не сидит, как прежде, а стоит в рост и оттого, видно, весел. Да еще и обременен «дарственной» надписью: «Гоголю от Советского правительства».

А что, интересно, приснопамятному правительству досталось от Гоголя? Бульвар, всего скорее. И то, что задумал и осуществил новый памятник полный гоголевский тезка Николай Васильевич Томский. Уроженец Старорусского уезда Новгородской губернии, сын деревенского кузнеца, он и в Гражданской войне поучаствовал, и часть Ленинградской блокады пережил, и до главы Академии художеств СССР дорос. Когда он в блокаду что-то ваял в своей мастерской, в окно, едва не убив трудившегося, влетел крупный осколок снаряда. Томского судьба хранила. Довелось и тезку писателя изваять, увековечить.

Между тем и прежний памятник, и сам бульвар, и прилегающие к ним Знаменка с Арбатской площадью были запечатлены Б.Зайцевым в книге воспоминаний «Москва». Кроме того, Арбатская площадь, от которой хорошо проглядывался памятник, фигурировала в таких произведениях, как «Портной Гришка» М.Салтыкова-Щедрина, «Окаянные дни» И.Бунина, «12 стульев» и «Золотой теленок» И.Ильфа и Е.Петрова, «Москва» А.Белого, «Люди, годы, жизнь» И.Эренбурга, «История парикмахерской куклы» А.Чаянова, «Двуликий Янус» Я.Наумова.

К слову, с той же площади просматривается и вставшее в 1936 году с руки архитектора Л.В. Руднева монументальное здание Центральной поликлиники Министерства обороны СССР по Гоголевскому бульвару, д. 18. Это в шаговой доступности от скульптуры Гоголя. И как раз в духе гоголевской фантасмагории основательное медицинское заведение в самом центре дорогой Златоглавой едва не пало из-за возни вокруг необходимой всем, особенно в пресловутые 90-е, прибыли. Говорят, к нечистоплотной той возне был причастен и один известный каждому режиссер. На какое-то время поликлинику закрывали, от ее услуг отстранили членов семей военнослужащих, да и многих служивых. Вот ведь и грустные кинокадры нашего вчерашнего дня: отпихивая живых свидетелей Великой Отечественной, тогда мы в очередной раз дошли до общего бесславия, до вечных гоголевских сюжетов.

Ну а почему все же в 1924 году бульвар из Пречистенского обратился в Гоголевский? Понятно: борьба с религиозными пережитками и все прочее. Однако более весомым аргументом в год смерти Ленина послужил тот сомнительный факт, что любил, дескать, прогуливаться писатель по Пречистенскому. А что, по соседним, Никитскому или Тверскому, не любил разве? Собственно, кто только из пишущих личностей не прохаживался по Пречистенскому. И отражен был бульвар в десятках замечательных произведений: «Москва и москвичи» М.Н. Загоскина, «12 стульев» И.Ильфа и Е.Петрова, «Роковые яйца» М.А. Булгакова, «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии» А.Чаянова, «Голубая звезда» Б.Зайцева, в мемуарах А.Цветаевой. Более того, героиня рассказа «Муза» И.Бунина живет на Пречистенском бульваре, и тот же бульвар у Бунина упоминается в «Речном трактире». И еще: в романах «Двуликий Янус» Я.Н. Наумова и «Время и место» Ю.В. Трифонова фигурирует тот же бульвар, но с именем Гоголевский. Кажется, вовсе неспроста с некоторых пор в непритязательном двухэтажном строении 2 дома 8 по Гоголевскому открылось и действует подразделение Литературного фонда, да еще и с филиалом художественной галереи «Якиманка».

К слову, недавно и художники, привлекавшие к себе любопытствующих, были на бульваре не редкостью. Также неподалеку от памятника в исчезающие советские годы стали не редкостью и бросавшиеся в глаза обывателей доморощенные последователи западных хиппи — «системы», как они себя величали. Гоголевский — «Гоголя» — наряду с «Трубой» на «стриту» (размашистый подземный переход под бывшей улицей Горького), «Пушкой» и «Яшкой» (площадями Пушкина и Свердлова), «Чайником на ноге» (чайная на площади Ногина), став основным местом сбора — «тусовки» — длинноволосых, свободолюбивых молодых людей в джинсах, с «хайратниками» на голове и бисерными «фенечками» на запястьях. Хиппари наши, в том числе и тусовавшиеся на «Гоголях», много курили, еще больше разглагольствовали, по-своему философствовали, занимались богоискательством — в основном их нравственность и мораль, зиждившиеся на идеях пацифизма, отрицании материальных благ, на ненасилии и братстве, совмещали христианские и буддийские постулаты. Среди той ушедшей натуры обильно встречались музыканты-самоучки, непризнанные художники и недипломированные литераторы.

Вот один из образчиков их словесности тех лет, именуемый «Сказкой про Емелю Питерского и герлу его, которую он лавал да угодил в крезу»: «Найтало... Олдовые пиплы тусовались на стриту у Этажерки и стрёмным сейшеном аскали прайс. Прайс не шел. К тому же найтало...» Подбивая английскую речь к нашей действительности, советские хиппи вообще ориентировались на Запад, являясь поборниками рока в музыке, отрицая сложившуюся идеологию, отказываясь служить в Советской армии и всем профессиям предпочитая сторожей и дворников. Уходя от воинской повинности, пиплы («люди») Системы искали заветную медицинскую статью «7б», находя ее в психиатрической лечебнице — в «крезе».

Несколько лет назад на экраны страны вышел фильм И.Сукачева «Дом солнца», посвященный проблематике отношений советских хиппи с государством и обществом, с окружающими реалиями и людьми. Увы, снятый на Ялтинской киностудии фильм кое-где незаслуженно сместил десятилетия, совместив позднейшую обиходную лексику с предшествовавшими ей годами. Лента пестрела назойливыми штампами: коль усмирять собравшихся, так посредством конной милиции, а отец протестующей героини конечно же должен занимать кресло секретаря райкома партии. Нет, «Солнце» осветило прошлое патлатых людей отнюдь не ярко.

Явно солнышко освещало ярче тех, кто в 1950–1970 годах собирался окрест гоголевского монумента на всех ближайших лавочках. То были ревностные и непоколебимые любители шахмат, запечатленные, в частности, в оскароносной картине «Москва слезам не верит». Что заставляло их занимать именно это бульварное пространство и целиком соответствовать набоковскому афоризму из «шахматного» романа «Защита Лужина»: «Что есть в мире, кроме шахмат? Ничего: туман, неизвестность, небытие»?

Что ж, поклонники старинной интеллектуально-спортивной игры, забредшей в X–XI веках в Европу и к нам на Русь из Индии и Китая да так накрепко застрявшей на Гоголевском, за уличными турнирами просиживали и прохладными, туманными утрами, и знойными днями, и пасмурными, дождливыми вечерами, даже зимой, в морозы. Неизвестность никого не пугала. Одухотворенные любители шахмат надолго оседали здесь, поскольку на Гоголевском, д. 14, что напротив, с 1956 года разместился Центральный шахматный клуб СССР. Вследствие этого старинные корпуса с единственным на всю Москву уникальным Музеем шахмат посещали М.М. Ботвинник, В.В. Смыслов, М.Н. Таль, Т.В. Петросян, Б.В. Спасский, А.Е. Карпов, Н.Т. Гаприндашвили, Р.Фишер. Заезжал в клуб лидер венгерских коммунистов и большой ценитель шахматных баталий Л.Кадор. А вообще же почитателями боевой мирной игры были Вольтер, Наполеон, А.С. Пушкин, И.С. Тургенев, М.Ю. Лермонтов, Л.Н. Толстой, В.И. Ленин. Почти профессионально в шахматы сражались композитор С.С. Прокофьев и писатель В.В. Набоков. Писатель П.Боборыкин отмечал, что нелюдимый и угрюмый автор «Толкового словаря» В.Даль шумному обществу предпочитал шахматы. И еще: перед тем как Ивана Грозного сразил смертельный удар, он, искусный мастер перестановок резных фигурок по доске, затеял очередную бескровную сечу — то запечатлел А.К. Толстой в пьесе «Смерть Иоанна Грозного». Уже в эпоху Петра центром шахматного производства стали у нас знаменитые Холмогоры. Именно там, на родине Ломоносова, заказал себе костяные фигурки Павел I, что обошлось в сотню рублей — кто мог подумать...

Шахматную игру в той или иной степени отразили многие писатели и поэты: в целом ряде своих романов В.Набоков, в «Евгении Онегине» А.Пушкин, в «12 стульях» И.Ильф и Е.Петров, в «Триумфальной арке» Э.-М. Ремарк...

В 1812-м в нашем городе чернело множество пепелищ. На одном из таких печальных мест — а это и есть современный Гоголевский, д. 14 — возвели пару ампирных особняков для дворянки Е.Васильчиковой. Наследник ее знался с декабристами, и те периодически группировались под кровлей васильчиковского жилища. Порой и в шахматы поигрывали — очевидно, представляя себе свержение монархии и смещение власти. Лет сорок спустя это аристократическое владение перешло в цепкие руки набиравшего вес купечества, объявившего дворянам в игре за место под солнцем шах и мат. В описываемых хоромах обжилась семья Алексеевых.

Алексеевы с помощью архитектора Д.Н. Чичагова все перестроили на свой лад, сочленив два васильчиковских строения в единое целое. Возможно, их в новом жилище навещал родственник — К.С. Станиславский. Быть может, посещал и основатель Третьяковки.

Своя «карманная» Третьяковка была и у последующих новоселов — фон Мекков. Здесь обжился Владимир Карлович, сын железнодорожного магната и знаменитой меценатки. Фон Мекки носили баронский титул: корни их шли из Германии. И как раз у нас баронами именовали либо немцев, либо крупных банкиров. Обладатель хорошего собрания новейшего русского искусства, Владимир Карлович был продолжателем отцовского дела — подрядчиком на прокладке частных железных дорог и мостов. Он продлил начатую родителем Московско-Рязанскую «чугунку» и воздвиг нынешний Казанский вокзал, который, по его замыслу, должен был являть собою павильон искусства. Потому к оформлению внешнего вида он привлек модного архитектора А.В. Щусева, а к украшению интерьеров — близких строителю членов объединения «Мир искусства». К началу 90-х годов XIX столетия Владимир Карлович тяжело занедужил, вследствие чего к нему на Пречистенский переехала матушка — Надежда Филаретовна, прославившаяся широкой благотворительностью, меценатством и многолетним письменным общением с П.И. Чайковским.

Последними частными хозяевами владения по современному Гоголевскому, д. 14, стала чета Райских. Хозяйка — родная сестра держателя частной оперы Сергея Ивановича Зимина Любовь, вышедшая замуж за актера Райского. Любовь Ивановна организовала музыкальный салон, гостями которого были С.Рахманинов, А.Глазунов, Н.Метнер, Н.Кашкин. Вслед за революцией сюда «напросился» возглавляемый небезызвестным Н.Крыленко Верховный суд. Порой человеческие судьбы, жизни людей обесценивались здесь до уровня пешек... Как бы то ни было, сегодня на Гоголевском, д. 14, господствует не дворянство, не купечество, не карательные органы — более полувека в этом здании владычествуют шахматы.

Возвращаясь же из их царства к перенесенной с бульвара «унылой» фигуре Гоголя, нельзя не заметить: и памятник, и Арбатская площадь, и бульвар, и улица Знаменка стали своеобразными действующими лицами книги воспоминаний Б.Зайцева, а отдельно выстроенная шехтелевская Москва и поныне имеет десятки прекрасных строений. Одно из них — скоропечатня Левенсона, где в 1913 году напечатали каталог домашней коллекции С.Щукина. Располагалось то всемирно значимое собрание в непосредственной близости от памятника, за парой поворотов от бульвара, в Большом Знаменском переулке, д. 8. Там всегда было шумно, гостеприимно, многолюдно...

Окончание следует.