Тексты художественных произведений Толстого и его дневниковые записи воссоздают для нас типаж женщины, который вызывал в писателе влечение и страсть. Никогда это не была женщина его круга. С ними он мог вести себя довольно странно: переписываясь, поучать и наставлять, как Валерию Арсеньеву, например. Называть себя в письмах к Арсеньевой господином Храповицким: «Г-н Храповицкий будет исполнять давнишнее свое намерение, в котором г-жа Храповицкая наверное поддержит его, сделать сколько возможно своих крестьян счастливыми, будет писать, будет читать и учиться и учить г-жу Храповицкую и называть ее “пупонькой”». Об этом можно прочитать у Шкловского. Виктор Борисович в биографии Толстого очень подробно описывает все увлечения Льва Николаевича. По поводу писем к Арсеньевой он категоричен: «Толстой окреп, вырос. Теперь он хотел влюбиться, подчинить себе женщину, как бы рассказать себе любовь, построить ее по плану». Некоторые письма Толстой писал в двух экземплярах — Арсеньевой и ее компаньонке Ж.Вергани. Ничего хорошего из этой игры не могло получиться. Получился роман «Семейное счастие», опубликованный в 1859 году.

Шкловский пишет, что роман понравился только Боткину, остальные над романом иронизировали, «говорили, что от него пахнет престарелой институткой». Шкловский и сам немного иронизирует над романом, называя его идиллией в духе Руссо и позднего Гоголя. Из других источников известно, что Аполлон Григорьев писал о вышедшем романе как о лучшем произведении Толстого. По мне, так это далеко не лучшее произведение Льва Николаевича, но и не худшее. Интересно оно тем, что повествование идет от первого лица, и лицо это женского пола. Зовут рассказчицу Машей, но сам Толстой в дневниках называет «Семейное счастие» «Анной»: «Моя “Анна”, как я приехал в деревню и перечел ее, оказалась такая постыдная гадость, что я не могу опомниться от сраму, и, кажется, больше никогда писать не буду». Как мы знаем, Толстой написал и другую «Анну», принесшую ему мировую славу. Вероятно, имя Анна у Толстого ассоциировалось с судьбой женщины из высшего общества. Причем общество сначала превозносило эту женщину, а потом делало ее несчастной. Видно, что Толстой желал бы уберечь всех юных дев от пагубного влияния светской жизни. Режиссер Петр Фоменко, к слову, поставил инсценировку романа на сцене и снял по ней телефильм. Тема романа вечная: куда уходит любовь в благополучных семьях? Не вполне удалось Льву Николаевичу влезть в голову молодой, хорошенькой женщины. Пожалуй, его первая Анна получилась слишком невинной.

Пытаюсь объяснить себе, почему все братья Толстые не влюблялись в девушек из приличных семей. Сергей со временем узаконил свой брак с цыганкой Машей Шишкиной. Дмитрий и вовсе взял девушку из публичного дома. Про отношения Николая с женщинами вообще ничего не известно. Только Лев твердо решил, что у него будет нормальная семья. И что же? Сразу после свадьбы он пишет в дневнике: «Не она». Хорошо еще, что Софья Андреевна либо не расшифровала эту запись, либо сделала это много позже, когда ей вполне хватало поводов для ревности в текстах «Казаков» и «Дьявола».

В повести «Юность» (глава 25 «Я ознакамливаюсь») встречаем те же самые размышления «она — не она» по поводу Вареньки Нехлюдовой: «“Неужели она... она? — подумал я. — Неужели начинается?” Но я скоро решил, что она не она и что еще не начинается. “Во-первых, она нехороша, — подумал я, — да и она просто барышня, и с ней я познакомился самым обыкновенным манером, а та будет необыкновенная, с той я встречусь где-нибудь в необыкновенном месте; и потом мне так нравится это семейство только потому, что еще я не видел ничего, — рассудил я, — а такие, верно, всегда бывают, и их еще очень много я встречу в жизни”».

А чуть далее, в главе 32, под тем же названием «Юность», что и повесть целиком, мы видим портрет, который шестнадцатилетний Николай Иртеньев рисует в своих мечтах: «...и вот являлась она, с длинной черной косой, высокой грудью, всегда печальная и прекрасная, с обнаженными руками, с сладострастными объятиями. Она любила меня, я жертвовал для одной минуты ее любви всей жизнью».

По этому портрету судить о том, к какому кругу принадлежала эта она, невозможно. Здесь только женщина-мечта.

Пытаюсь представить, откуда в Толстых такая страсть к женщинам, которые в силу низкого происхождения будут смотреть на мужа снизу вверх. Почему так тяжело воспринимались Львом Николаевичем хорошие манеры и прочие условности общения? Как будто была в нем неистребимая диковатость. Кстати, предположение по поводу диковатости неожиданно для меня самой нашло подтверждение в текстах Толстого.

В повести «Детство» (глава 18 «Князь Иван Иваныч») бабушка жалуется князю Корнакову на внуков: «— Все это прекрасно! — продолжала бабушка таким тоном, который ясно доказывал, что она вовсе не находила, чтобы это было прекрасно, — мальчиков давно пора было прислать сюда, чтобы они могли чему-нибудь учиться и привыкать к свету; а то какое же им могли дать воспитание в деревне?.. ведь старшему скоро тринадцать лет, а другому одиннадцать... Вы заметили, mon cousin, они здесь совершенно как дикие... в комнату войти не умеют».

А в «Семейном счастии» две барышни ждут опекуна Сергея Михайловича и между собой называют его непосредственное поведение диким восторгом. Толстой выделяет эту характеристику курсивом. Про дикий восторг в тексте говорится не раз и не два, то есть для автора эта характеристика была важна. Что, кроме непосредственности, могло входить в дикий восторг? Простота общения без боязни быть неправильно понятым, раскрепощенность, ребячество при отсутствии какой-либо критики со стороны (критиковать было некому), беспричинная веселость — все это давало ощущение свободы (возможно, даже свободы без рамок) и надежду на счастье. Но дикий восторг Сергея Михайловича сошел на нет, когда ему пришлось вывозить жену в свет.

Не случайно Толстой записал в дневнике 23 августа 1860 года: «Видел во сне, что я оделся мужиком, и мать не признаёт меня». Мне кажется, разгадка находится именно в этом сне. Рано оставшись без матери, все братья Толстые по большому счету потеряли возможность искренних отношений с представительницами высшего общества. Их тетушки-опекунши были не самыми счастливыми женщинами и не могли служить образцом в построении семейных отношений.

Первой опекуншей стала Александра Ильинична Остен-Сакен, урожденная Толстая. В семнадцатилетнем возрасте она, красивая и нежная, вышла замуж за графа Карла Ивановича Остен-Сакена, сына саксонского посланника. Казалось, молодых ждет счастливая, беззаботная жизнь в остзейском имении. Увы, Карл Иванович был психически нездоров (это еще мягко сказано). Он пытается застрелить свою беременную супругу, выбрасывает ее, истекающую кровью, из экипажа. Несчастную женщину находят крестьяне и приносят в дом пастора. Но сумасшедший муж под видом раскаявшегося супруга приходит к пастырю и пытается довести убийство до конца. К счастью, его остановили. Александра Ильинична вернулась в Россию, к семье, и родила мертвого ребенка. Родители, опасаясь открыть правду, взяли у жены повара девочку (ее назовут Пашенькой) и выдали ее за родную дочь Александры. Эти невероятные испытания, как мне кажется, и привели к тому, что Александра Ильинична стала крайне набожной. Она умерла в один из приездов в Оптину пустынь совсем еще нестарой, в 45 лет. Карл Иванович всю оставшуюся жизнь был заперт в собственном доме в Петербурге.

Татьяна Александровна Ёргольская приходилась троюродной сестрой Николаю Ильичу Толстому. Они росли в одном доме. Вероятно, их связывало нежное романтическое чувство, они считались женихом и невестой. Когда по настоянию матери Николай Ильич женился на Марии Николаевне Волконской и тем поправил финансовое положение семьи, Татьяна подружилась с его супругой. А после ее смерти взяла на себя заботу о детях Толстых. Николай Ильич предложил ей выйти за него замуж, но она отказала, назвав его предложение странным. Ёргольская дала обет безбрачия.

После смерти опекунши Александры Ильиничны Остен-Сакен детей Толстых у Ёргольской отобрали. Новой опекуншей стала Пелагея Ильинична Юшкова (урожденная Толстая), жившая с мужем в Казани, и все Толстые отправляются туда. Ёргольской остается ждать писем. Юшкова недолюбливала ее, потому что супруг — отставной гусарский полковник Владимир Иванович Юшков — в молодости сватался к Ёргольской, но получил отказ. В Казани жизнь Толстых была весьма веселой. Но стоит сказать, что Пелагея Ильинична была несчастлива в браке, своих детей не имела. В середине 50-х годов XIX столетия она уехала от мужа и далее жила в основном по монастырям и в Ясной Поляне. Ее смерть тяжело переживал Толстой, как и смерть Ёргольской. О Татьяне Александровне он вспоминал так: «Главная черта ее была любовь, но как бы я не хотел, чтобы это так было, — любовь к одному человеку — к моему отцу. Только уже исходя из этого центра, любовь ее разливалась на всех людей. Чувствовалось, что она и нас любила за него, через него и всех любила, потому что вся жизнь ее была любовь». А далее он пишет именно то, что настораживает, от чего веет тоской: «Я видел, чувствовал, как хорошо ей было любить, и понял счастье любви. Это — первое; второе — то, что она научила меня прелести неторопливой, одинокой жизни... Умирала она, почти никого не узнавая. Меня она узнавала всегда, улыбаясь, просиявала, как электрическая лампочка, когда нажмешь кнопку, и иногда шевелила губами и старалась произнесть Nicolas, перед смертью уже совсем нераздельно соединив меня с тем, кого она любила всю жизнь».

Вряд ли кому захочется примерить эти судьбы на себя. Вот и чувствуется в Толстых неуклюжий протест, что-то дикое и медвежье. В старших братьях меньше, в младших — больше. То, что обязательно проснется во время страсти. Если это страсть к крестьянке Аксинье Базыкиной, то можно свою дикость и не прятать. Можно все списать на дьявола и отдаться своей чувственности в полной мере. У Софьи Андреевны не было шансов составить конкуренцию.

Первый портрет, на который надо обратить внимание, — портрет горничной в повести «Отрочество» (глава 6 «Маша»): «Маше было лет двадцать пять, когда мне было четырнадцать; она была очень хороша; но я боюсь описывать ее, боюсь, чтобы воображение снова не представило мне обворожительный и обманчивый образ, составившийся в нем во время моей страсти. Чтобы не ошибиться, скажу только, что она была необыкновенно бела, роскошно развита и была женщина; а мне было четырнадцать лет».

Шкловский рассказал о смягчении Толстым эротизма описанной сцены, приведя запись из его дневника: «Машу сделать приличней». И все же глава начинается с признания одновременно интимного и страстного: «Но ни одна из перемен, происшедших в моем взгляде на вещи, не была так поразительна для самого меня, как та, вследствие которой в одной из наших горничных я перестал видеть слугу женского пола, а стал видеть женщину, от которой могли зависеть, в некоторой степени, мое спокойствие и счастие».

Важно запомнить, как ведет себя Николенька Иртеньев и как себя оценивает: «Иногда, притаившись за дверью, я с тяжелым чувством зависти и ревности слушал возню, которая поднималась в девичьей, и мне приходило в голову: каково бы было мое положение, ежели бы я пришел наверх и, так же как Володя, захотел бы поцеловать Машу? что бы я сказал с своим широким носом и торчавшими вихрами, когда бы она спросила у меня, чего мне нужно? Иногда я слышал, как Маша говорила Володе: “Вот наказанье! что же вы в самом деле пристали ко мне, идите отсюда, шалун этакой... отчего Николай Петрович никогда не ходит сюда и не дурачится...” Она не знала, что Николай Петрович сидит в эту минуту под лестницею и все на свете готов отдать, чтобы только быть на месте шалуна Володи».

Лев Николаевич писал повесть в 25-летнем возрасте. Вряд ли он предполагал, что описанное им воспоминание с некоторыми вариациями будет не только дублироваться в других произведениях, но и создаст шаблон любовных отношений, из которого писатель никогда не выберется.

Отличает эту историю от других место работы Маши — дом — и то, что герой еще подросток, а значит, это не любовная история, а лишь первая фантазия о ней.

Следующий портрет — казачка Марьяна в повести «Казаки».

Как Николенька Иртеньев неожиданно для себя почувствовал интерес к Маше, так и Дмитрий Оленин не сразу осознал, что именно Марьяна завладеет его сердцем: «...Марьянка в одной розовой рубахе, как обыкновенно дома ходят казачки, испуганно отскочила от двери и, прижавшись к стене, закрыла нижнюю часть лица широким рукавом татарской рубахи. Отворив дальше дверь, Оленин увидел в полусвете всю высокую и стройную фигуру молодой казачки. С быстрым и жадным любопытством молодости он невольно заметил сильные и девственные формы, обозначавшиеся под тонкою ситцевою рубахой, и прекрасные черные глаза, с детским ужасом и диким любопытством устремленные на него. “Вот она!” — подумал Оленин. “Да еще много таких будет”, — вслед за тем пришло ему в голову, и он отворил другую дверь в хату».

Это заблуждение «еще много таких будет» не только станет движущей силой всех похожих сюжетов, но, на мой взгляд, является открытием Толстого-психолога. (Это можно оспорить, конечно.) Как часто мы слышим подобные истории. Из ничего не предвещавших знакомств рождаются страстные отношения. А там, где с первого взгляда мерещится любовь, со временем остается горечь разочарования («не она»).

Станица, в которой жил Толстой, называлась Старогладковской (ныне Старогладовская), в повести название «обновлено» — Новомлинская. Прототипом Марьяны, по всей вероятности, была казачка, которую под прозвищем Соболька упоминает в письме от 16 сентября 1854 года к Толстому А.С. Оголин, бывший сослуживец. Толстому едва исполнилось 26 лет. Неприступная Соболька дополнила галерею влюбленностей и увлечений Толстого, в которой непосредственно перед ней мелькнули Зинаида Молоствова (ей Толстой так и не решился сказать о своих чувствах) и цыганка Катя, водившая будущего гения за нос своими фальшивыми обещаниями.

«Твердая, молодая походка, дикий взгляд блестящих глаз из-под белого платка и стройность сильного сложения красавицы еще сильнее поразили теперь Оленина. “Должно быть, она”, — подумал он».

Сначала Оленин полюбил Марьяну, как любят нечто красивое (горы и небеса). Одновременно к природному фону (который теперь тоже будет неотъемлемой частью шаблона любовной истории) добавляется действие — работа. Именно физическая работа, совершаемая женщиной, дает Толстому и всем героям, в которых проявляются его черты, возможность разглядеть женскую красоту: «...его радовало видеть, как свободно и грациозно сгибался ее стан, как розовая рубаха, составлявшая всю ее одежду, драпировалась на груди и вдоль стройных ног; как выпрямлялся ее стан и под нестянутой рубахой твердо обозначались черты дышащей груди; как узкая ступня, обутая в красные старые черевики, не переменяя формы, становилась на землю; как сильные руки, с засученными рукавами, напрягая мускулы, будто сердито бросали лопатой и как глубокие черные глаза взглядывали иногда на него. Хотя и хмурились тонкие брови, но в глазах выражалось удовольствие и чувство своей красоты».

В пору сбора винограда Марьяна работает с утра до ночи и спит поистине богатырским сном по ночам. Логично, что Оленин в это время года влюблен в нее по уши.

В следующем отрывке хорошо видно столкновение реалистического описания Марьяны с желанием добавить романтизма, а конкретно сделать из Марьяны особенную девушку: «...Марьяна, напротив, была отнюдь не хорошенькая, но красавица. Черты ее лица могли показаться слишком мужественными и почти грубыми, ежели бы не этот большой стройный рост и могучая грудь и плечи и, главное — ежели бы не это строгое и вместе нежное выражение длинных черных глаз, окруженных темною тенью под черными бровями, и ласковое выражение рта и улыбки. Она улыбалась редко, но зато ее улыбка всегда поражала. От нее веяло девственною силой и здоровьем. Все девки были красивы, но и сами они, и Белецкий, и денщик, вошедший с пряниками, — все невольно смотрели на Марьяну и, обращаясь к девкам, обращались к ней. Она гордою и веселою царицей казалась между другими».

Марьяну отличает от других казачек неприступность. И жених Лукашка, и раскованные подруги пеняют Марьяне, мол, не хочешь полюбить. Под этой любовью следует понимать не что иное, как секс. Нравы в станице просты, о целомудрии никто не заикается. Лукашка недоумевает, почему надо ждать свадьбы. Марьяна, кстати, не реагирует на интимные встречи Лукашки с другими женщинами. Все объясняют неприступность Марьяны только тем, что ее родители хотят выдать дочь с максимальной выгодой, то есть, по сути, торгуют ее девственностью. Один Оленин, похоже, считает ее неприступность «царской», показателем того, что Марьяна выберет мужчину сама.

Неприступность — именно то качество, которое выделяет Марьяну в галерее подобных ей персонажей. Кавказ, идеализированный и романтизированный, — также оригинальный фон.

Первое, неловкое, объяснение Оленина с Марьяной целиком идет в шаблон любовной истории:

«Руки их столкнулись. Оленин взял ее руку, а она, улыбаясь, глядела на него.

— Что, ты скоро замуж выйдешь? — сказал он.

Она, не отвечая, отвернулась и повела на него своими строгими глазами.

— Что, ты любишь Лукашку?

— А тебе что?

— Мне завидно.

— Легко ли!

— Право, ты такая красавица!

И ему вдруг стало страшно совестно за то, что он сказал. Так пошло, казалось ему, звучали его слова. Он вспыхнул, растерялся и взял ее за обе руки.

— Какая ни есть, да не про тебя! Что смеяться-то! — отвечала Марьяна, но взгляд ее говорил, как твердо она знала, что он не смеялся.

— Как смеяться! Ежели бы ты знала, как я...

Слова звучали еще пошлее, еще несогласнее с тем, что он чувствовал; но он продолжал:

— Я не знаю, что готов для тебя сделать...

— Отстань, смола!

Но ее лицо, ее блестящие глаза, ее высокая грудь, стройные ноги говорили совсем другое. Ему казалось, что она понимала, как было пошло все, что он говорил ей, но стояла выше таких соображений; ему казалось, что она давно знала все то, что он хотел и не умел сказать ей, но хотела послушать, как он это скажет ей. “И как ей не знать, — думал он, — когда он хотел сказать ей лишь только все то, что она сама была? Но она не хотела понимать, не хотела отвечать”, — думал он».

Марьяна хочет услышать ответ, что Оленин думает по поводу их неравных отношений. Оленин же думает сразу обо всем: о своей ревности, о том, как он неуклюже выражается, но при этом он уверен, что Марьяна все понимает и без слов, даже вопреки его словам. Вроде умный человек, должен же знать, что люди иногда по сто писем пишут, и то не могут донести свои мысли до адресата. А он просто оглядел лицо, глаза, грудь и ноги — и решил, что Марьяна все понимает правильно. Это вторая удача Толстого-психолога. В подобную ловушку попадают все влюбленные, независимо от пола.

В повести выделяется огромный монолог Оленина, оформленный как письмо без адресата. Если влюбленный Оленин уверен, что Марьяна все понимает верно, вопреки оленинским словам, то Толстой считает необходимым нарушить ход повествования и от первого лица объяснить читателю, что происходит в душе героя. Читатель в моем лице благодарен, поскольку этот монолог прямо отвечает на вопрос, почему Аксинья Базыкина, почему не Софья Андреевна.

«...Как только представятся мне вместо моей хаты, моего леса и моей любви эти гостиные, эти женщины с припомаженными волосами над подсунутыми чужими буклями, эти неестественно шевелящиеся губки, эти спрятанные и изуродованные слабые члены и этот лепет гостиных, обязанный быть разговором и не имеющий никаких прав на это, — мне становится невыносимо гадко. Представляются мне эти тупые лица, эти богатые невесты с выражением лица, говорящим: “Ничего, можно, подходи, хоть я и богатая невеста”; эти усаживанья и пересаживанья, это наглое сводничанье пар и эта вечная сплетня, притворство; эти правила — кому руку, кому кивок, кому разговор, и наконец эта вечная скука в крови, переходящая от поколения к поколению (и все сознательно, с убеждением в необходимости). Поймите одно или поверьте одному. Надо видеть и понять, что такое правда и красота, и в прах разлетится все, что вы говорите и думаете, все ваши желанья счастья и за меня и за себя. Счастье — это быть с природой, видеть ее, говорить с ней. “Еще он, избави Боже, женится на простой казачке и совсем пропадет для света”, — воображаю, говорят они обо мне с искренним состраданием. А я только одного и желаю: совсем пропасть в вашем смысле, желаю жениться на простой казачке и не смею этого потому, что это было бы верх счастия, которого я недостоин».

Оленин понимает, какие проблемы привнесет в его жизнь мезальянс, поэтому борется со своими чувствами сколько возможно: «...но я еще боролся; я говорил себе: неужели можно любить женщину, которая никогда не поймет задушевных интересов моей жизни? Неужели можно любить женщину за одну красоту, любить женщину-статую? — спрашивал я себя, а уже любил ее, хотя еще не верил своему чувству. <...> Я с отчаянием спрашивал себя: что же мне делать? В нелепых мечтах я воображал ее то своею любовницей, то своею женой и с отвращением отталкивал и ту и другую мысль. Сделать ее девкой было бы ужасно. Это было бы убийство. Сделать ее барыней, женою Дмитрия Андреевича Оленина, как одну из здешних казачек, на которой женился наш офицер, было бы еще хуже. Вот ежели бы я мог сделаться казаком, Лукашкой, красть табуны, напиваться чихирю, заливаться песнями, убивать людей и пьяным влезать к ней в окно на ночку, без мысли о том, кто я? и зачем я? Тогда бы другое дело, тогда бы мы могли понять друг друга, тогда бы я мог быть счастлив. Я пробовал отдаваться этой жизни и еще сильнее чувствовал свою слабость, свою изломанность. Я не мог забыть себя и своего сложного, негармонического, уродливого прошедшего».

Никому из иллюстраторов не удалось воплотить образ Марьяны. Исключение составляет лишь Марьяна в розовой рубахе Аркадия Пластова. Девушка пытается закрыть лицо рукавом, глаза ее сверкают гневом, в движениях диковатость. Этакое дитя гор. Все остальные рисуют какую-то свою Марьяну. Такое ощущение, что Пичугин писал Богородицу, потом придал щекам и подбородку максимальную пухлость. Е.Е. Лансере и вовсе нарисовал оглоблю с утиным лицом. У него можно принять лишь Марьяну, у которой из-под платка видны одни глаза. Платок, которым закрыто все ее лицо, напоминает ковидную маску, из-за чего эта иллюстрация кажется современной. На самых старых иллюстрациях Марьяна вообще выглядит веселой потаскушкой. Толстой же сравнивает Марьяну с ланью.

Кстати, о ланях и оленях. Почему так много их именно в «Казаках»? И герой носит фамилию Оленин, и охотится он на оленя. Так что иногда в тексте видна избыточность этой «оленины». Но вот читаем запись Толстого от 26 мая 1860 года: «Ее нигде нет — искал. Уж не чувство оленя, а мужа к жене. Странно, стараюсь возобновить бывшее чувство пресыщения и не могу». Толстой пишет о чувствах к Аксинье Базыкиной. Олень противопоставлен мужу, стало быть, речь идет о брачных играх (которые, по сути, добрачные), о том, как выбрать и завоевать лучшую самку.

Следующая героиня — Маланья — из недописанного рассказа «Тихон и Маланья», а также вариантов рассказа «Идиллия», которые имеют разные названия: «Не играй с огнем — обожжешься» и «Оно заработки хорошо, да и грех бывает от того». По двум последним названиям видно, что Толстой от обучения крестьянских детей перешел к поучениям и наставлениям читателя. Можно предположить, что портрет Маланьи полностью списан с Аксиньи Базыкиной, а все попытки дописать эту историю не удались, потому что сама история для Толстого не имела конца. В названиях, собственно, уже высказана мораль, так что и рассказывать автору стало нечего. Кроме того, все эти замыслы относятся к 1860–1862 годам, и после женитьбы Толстого на Софье Андреевне осенью 1862 года он, вероятно, охладел к этой теме.

Маланья, так же как и Аксинья, родила ребенка не от мужа, который уехал на заработки, а от мужчины, занимавшего более высокое положение. Она очень привлекательная женщина, но ей удается ловко уходить от приставаний мужчин. Однако находится человек, от которого она не может увернуться. Сын Аксиньи — Тимофей Ермилович — служил кучером в Ясной Поляне, был очень похож на Льва Николаевича, и дети Толстого считали его своим братом.

В рассказе «Тихон и Маланья» мы опять видим женщину, которая на свете всех милее. Хотя текст, прямо указывающий на это, Толстой вычеркнул: «Красавицу, кто бы она ни была, баба ли, барыня ли, издалека видно. И идет она иначе, плывет точно, и голову несет и руками размахивает не так, как другие бабы, и цвета-то на ней ярче, рубаха белее и платок краснее».

Крестьянская одежда так подробно и с таким удовольствием описана, что подумаешь, уж не фетиш ли?

«На ней была панёва клетчатая, обшитая золотым галуном, белая, шитая красным рубаха, гарусная занавеска, красный платок шелковый на голове и новые коты на шерстяных чулках».

В рассказе до измены дело не доходит.

В «Идиллии» Маланька — бабка. А история свершилась сорок лет назад.

«По старинному порядку, выдали ее замуж 15 лет. Она была девочка. В первое время, когда она, бывало, несет с солдаткой ушат воды, то как лозинка качается. И мужа своего совсем не любила, только боялась. Когда он подходил к ней, она начинала плакать, щипать и даже кусать его. Так что первое время все плечи, все руки у него в синяках были. Так она не любила его два года. Но так как баба она была красивая и смирная и из дому хорошего, то ее не принуждали к тяжелой работе, и она понемножку, года через три или четыре, стала выравниваться, повыросла; раздобрела, разрумянилась, перестала бояться — стала привыкать, привыкать, и так наконец привыкла к мужу, что плакала, когда отец его в город усылал».

Маланья, как и Марьяна, первая работница, первая плясунья и вообще бой-баба.

Главным рассказом, где Толстой вспоминает не только Аксинью, но и свои чувства к ней, является «Дьявол». Здесь героиню зовут Степанидой.

У рассказа, который в первом варианте назывался «История Фредерикса», есть ширма. История, подобная описанной, случилась с тульским судебным следователем Николаем Фредериксом, имевшим связь с замужней Степанидой Муницыной. Фредерикс убил Степаниду выстрелом в живот, а позже его нашли мертвым на рельсах.

«Дьявол» имеет два варианта концовки. В одном из них Иртенев убивает Степаниду, как это сделал Фредерикс, а сам спивается. В другом варианте Иртенев убивает себя, не в силах выносить собственные метания между долгом по отношению к жене и страстью по отношению к Степаниде.

Толстой не только держал рукопись «Дьявола» у Черткова (а Чертков ее держал у матери в Петербурге), но и копию рукописи прятал под обшивкой кресла. Когда Софья Андреевна нашла и прочитала эту «Историю Фредерикса», ревность захлестнула ее всю целиком. В этом рассказе упоминается событие, случившееся сразу после свадьбы. Софья Андреевна вызвала баб помыть полы, ей хотелось вить семейное гнездышко. Кто-то из доброхотов, указав на Аксинью, сказал: «Сударушка хозяина». Правда, Лиза — жена Иртенева — ничего подобного про Степаниду не услышала. Зато сам Иртенев, неожиданно встретив Степаниду в собственном доме, очень удивился, что один вид этой женщины способен перечеркнуть всю его работу по усмирению страсти.

Софья Андреевна от природы была ревнива. И надо же было такому случиться, что сразу после свадьбы она получила повод для ревности, которая будет мучить ее всю жизнь.

У Шкловского приводится страшный сон Софьи Андреевны: «Я сегодня видела такой неприятный сон. Пришли к нам в какой-то огромный сад наши ясенские деревенские девушки и бабы, а одеты они все как барыни. Выходили откуда-то одна за другой, последняя вышла Аксинья в черном шелковом платье. Я с ней заговорила, и такая меня злость взяла, что я откуда-то достала ее ребенка и стала рвать его на клочки. И ноги, голову — все оторвала, а сама в страшном бешенстве. Пришел Лёвочка, я говорю ему, что меня в Сибирь сошлют, а он собрал ноги, руки, все части и говорит, что ничего, это кукла. Я посмотрела, и в самом деле: вместо тела все хлопки и лайка. И так мне досадно стало». Этот ужас ей приснился, когда и полгода после свадьбы не прошло. Каково ей было спустя полвека найти историю, где главный герой носит фамилию Иртенев. Это же явный указатель на то, что из Николеньки Иртеньева вырос Иртенев, которого губит страстная любовь к крестьянке.

Стоит еще обратить внимание на то, какое символическое значение приобретает во сне неподобающая одежда. Аксинья разодета в шелка, а Толстой снился себе в крестьянской рубахе.

Чем важен портрет Степаниды? Поскольку «Дьявол» является одним из последних рассказов, в нем суммируется и анализируется весь любовный опыт Толстого.

Поначалу Иртенев, как и предшествующие герои, не придает никакого значения встречам со Степанидой. Первая встреча длится пятнадцать минут. Эта конкретика не только добавляет достоверности, но и демонстрирует иронию писателя, прожившего жизнь, по отношению к себе же в юности и ко всем юнцам, которые попадают в ловушку плотской любви. Иртенев, устремившись к женскому телу, теряет пенсне и подбирает его после свидания. В этом тоже есть некоторая ирония. Близорукость Иртенева (Толстой, как известно, был близорук, потому ножки его стула были подпилены, чтобы меньше наклоняться над столом) более широко проявляется в любви, ведь он забывает про Степаниду, когда находится вдалеке от нее (например, в Ялте). Но стоит только столкнуться с ней лицом к лицу, как страсть разгорается с еще большей силой. Когда провалилась попытка услать куда-нибудь подальше всю ее семью, Иртенев понимает, что, кроме убийства, ему ничего не остается.

Как же выглядит роковая женщина Степанида?

«В белой вышитой занавеске, красно-бурой панёве, красном ярком платке, с босыми ногами, свежая, твердая, красивая, она стояла и робко улыбалась».

А вот как описывает Аксинью Софья Андреевна. Запись от 16 декабря 1862 года: «Мне кажется, я когда-нибудь себя хвачу от ревности. “Влюблен как никогда!” И просто баба толстая, белая, ужасно. Я с таким удовольствием смотрела на кинжал, ружья. Один удар — легко, пока нет ребенка».

Эпитет «белая» очень часто встречается у Толстого при описании крестьянок. Только в значении плюса, а не минуса. Хотя я не совсем понимаю, что они с Софьей Андреевной вкладывали в это слово. Крестьянка, работавшая на улице, уже в мае должна бы загореть под солнцем.

Вернемся к Иртеневу, пребывающему в самом прекрасном расположении духа. Он нашел себе бабу для здоровья, что-то типа тренажера. У него и в городе была для этой цели швея. А теперь есть Степанида.

«Ее он хорошенько даже не рассмотрел. Помнил, что чистая, свежая, недурная и простая, без гримас». Интересно, что Иртенев называет ее Печниковой, а далее по тексту она Пчельникова. То ли Иртенев неправильно вспомнил фамилию, то ли Толстой ошибся и решил, что ошибка будет к месту.

В следующий раз Иртеневу хочется видеть именно Степаниду: «...ему представлялись именно те самые черные, блестящие глаза, тот же грудной голос, говорящий “голомя”, тот же запах чего-то свежего и сильного и та же высокая грудь, поднимающая занавеску, и все это в той же ореховой и кленовой чаще, облитой ярким светом».

Степанида — белая женщина в красном. Каким цветом обозначена Лиза?

«Лиза, как всегда, с сияющим лицом встретила его. Но нынче она что-то особенно показалась ему бледной, желтой и длинной, слабой».

Если с сияющим лицом Лиза так нехороша, то что же будет, когда она из-за ревности перестанет сиять? Толстой упоминал, что Софья Андреевна становится привлекательной, когда у нее сияют глаза. Стало быть, без этого сияния жена его не сильно привлекала.

Иртенев постоянно сравнивает.

У всех ранее описанных героинь муж (у Марьяны — жених) был первым парнем на деревне. Муж Степаниды не исключение:

«Главное, что смущало Евгения, то это был муж. Сначала ему почему-то представлялось, что муж ее должен быть плох, и это как бы оправдывало его отчасти. Но он увидал мужа и был поражен. Это был молодчина и щеголь, уж никак не хуже, а наверно лучше его. При первом свидании он сказал ей, что видел мужа и что он полюбовался им, какой он молодчина.

— Другого такого нет в деревне, — с гордостью сказала она».

Мне кажется важным об этом упомянуть, потому что герой Толстого не только не снисходит до крестьянки, а хочет добиться любви от женщины, у которой муж исполнен всяческих достоинств. И не будь он барин, а она — крестьянка, то и не факт, что получилось бы. Барство и деньги дают ему преимущество. Это тоже можно включить в шаблон, поскольку это повторяется во всех перечисленных произведениях. Даже в «Казаках» это уже присутствовало.

Толстой гениально передает развитие чувства: «Он не смотрел на нее, потому что боялся ее привлекательности, и именно от этого то, что он мельком видел в ней, казалось ему особенно привлекательным. Кроме того, он видел по блеснувшему ее взгляду, что она видит его и видит то, что он любуется ею».

Софья Андреевна знала об Аксинье, Лиза о существовании Степаниды даже не догадывалась.

Лиза, как и Иртенев, любительница сравнивать.

«Лиза звала его посмотреть на пляску, на одну из плясавших баб, которая ей особенно нравилась. Это была Степаша. Она была в желтом расстегае, и в плисовой безрукавке, и в шелковом платке, широкая, энергичная, румяная, веселая. Должно быть, она хорошо плясала. Он ничего не видал».

Танцы — возможность продемонстрировать красоту женского тела (в этом они дублируют работу в поле). Но в случае с Иртеневым это уже как будто лишнее. Он даже не смотрит. Степанида и так полностью владеет всеми его мыслями.

«Да, вот и перервал, когда захотел, — говорил он себе. — Да, вот и для здоровья сошелся с чистой, здоровой женщиной! Нет, видно, нельзя так играть с ней. Я думал, что я ее взял, а она взяла меня, взяла и не пустила. Ведь я думал, что я свободен, а я не был свободен. Я обманывал себя, когда женился. Все было вздор, обман. С тех пор как я сошелся с ней, я испытал новое чувство, настоящее чувство мужа. Да, мне надо было жить с ней».

Как Софья Андреевна могла не ревновать? В марте 1865 года она записывает: «Нынче опять спохватилась, читая критику на “Казаков” и вспоминая роман, что я — граница всему, а жизнь, любовь, молодость, все это было для казачек и других женщин».

Итак, что же включает в себя шаблон идеальной любовной истории согласно Льву Николаевичу Толстому?

1. Природный фон для свиданий. Будь то экзотический Кавказ или родная Ясная Поляна. Важно, что не в доме, не в обыденной обстановке.

2. Женская красота проявляется в движении. Это может быть движение как в работе, так и во время отдыха (танцы).

3. Красота идет от здоровья, поэтому красивое тело приравнивается к крепкому. Женщины дворянского происхождения не только некрасивы из-за своего образа жизни, но и испорчены искусственной средой. Они жеманны и противоестественны.

4. Крестьянская одежда, особенно праздничная, необыкновенно привлекательна. Пример метонимии: «...из-за угла вышла красная панёва и красный платок и, махая руками и перекачиваясь, прошла мимо его».

5. Осознание героем любви происходит постепенно.

6. У женщины есть мужчина, которому герой уступает (либо думает, что уступает) по всем параметрам, кроме происхождения и материальной обеспеченности. Но для женщины именно два этих параметра оказываются приоритетными.

7. Герой любит женщину и сомневается, что его любят в ответ. Герой не старается узнать, что именно чувствует женщина. Ему важны его собственные чувства и иллюзии.

8. Для того чтобы герой был счастлив со своей избранницей-крестьянкой, нужны особые обстоятельства, которые Толстой пытался придумать, но так и не смог, они выглядели чересчур утопическими. Так Оленин отвергал женитьбу на Марьяне, потому что это испортило бы саму Марьяну. А сделаться казаком он не мог.

Лев Николаевич оставил нам и собственное описание шаблона. В июне 1856 года он пишет в записной книжке: «Часто я мечтал о жизни земледельческой, вечный труд, вечная природа, и почему-то грубое сладострастие примешивалось всегда к этим мечтам: толстая баба с заскорузлыми руками и крепкими грудями, тоже с голыми ногами, всегда передо мной работает». Можно посчитать это навязчивой идеей, а можно и недостижимой мечтой. Мне же важно было проанализировать этот шаблон как сюжетообразующую ось нескольких классических произведений.