День прибытия

1. Агония

Третья остановка — это все, что она помнила. Вчера ей неожиданно стало плохо, пришлось вызвать доктора. Доктор заполнил карту и велел приехать с картой в поликлинику. Если ты за границей, одна в незнакомом городе, все непросто. Диагноз, написанный от руки по-латыни, остался неразгаданной загадкой.

«Кобус^[1] № 5», — прочитала она на табло первого подошедшего к остановке транспортного средства. Туда идет или нет? На остановке, кроме нее, никого. Водителя в кабине тоже не видно. Решила сесть.

Вот и третья остановка. Где же здесь поликлиника? Возле остановки женщина в белой косынке и белых перчатках пропалывала клумбу, больше похожую на огородные морковные грядки. «Не подскажете, где здесь поликлиника?» — «Да вот же, только за угол завернуть».

Значит, не ошиблась номером кобуса.

Она пошла к указанному зданию увереннее. По пути ее обогнал пожилой господин, насвистывающий на ходу нечто веселое. Ей не понравилось, что ее обогнали. Еще неизвестно, какие там очереди к врачам, можно и полдня потерять.

Она поднялась по ступенькам и потянула за деревянную ручку, идущую через всю ширину стеклянной двери. Дверь оказалась слишком тяжелой. Ей пришлось напрячься из последних сил, чтобы та начала поддаваться.

Неожиданно появился еще один мужчина, шарообразный и запыхавшийся. Он потянул за ту же ручку — дверь легко открылась.

Опять ее обогнали! Ей подумалось, что от такого напряжения мужчина мог лопнуть, как воздушный шарик. Собирай потом его лоскутки!

Переступив порог поликлиники, она перестала спешить. Раз уж все ее обогнали, можно не торопиться. У стойки регистратуры стояли оба мужчины, больше в фойе никого не было. Оглядела свое платье — до колен, белое в мелкий цветочек — и первый раз подумала о том, как она выглядит. Платье было в порядке. Она оглянулась в поисках зеркала, но зеркала не нашла. Символически поправила волосы сначала левой, потом, переложив карту, правой рукой. Волосы пышные, приятные на ощупь. Ей нравилось всем нравиться.

Подойдя к стойке регистратуры и обратив внимание на неуместную пластиковую елку, она услышала обрывок игривой беседы. «А какие врачи у вас тут самые красивые?» — спросил резвый свистун. «Есть две новенькие. Если хотите, я вас направлю к ним», — медсестра не прочь была пофлиртовать. Подумалось, что этот мужчина ведет себя как завсегдатай в баре. Видимо, часто сюда приходит. А мужчина с ожирением стоит у стойки молча. Наверное, первый раз, поэтому такой молчун.

— Если мужчины не против, я сначала направлю девушку, — сказала медсестра.

Мужчины не возражали.

— Давайте вашу карту!

«Ну вот, еще немного — и можно будет вернуться домой», — подумала она, протягивая медсестре карту.

Поиски нужного кабинета не заняли много времени, он располагался на первом этаже. Она удивилась, увидев уже запомнившихся ей мужчин на диванчике напротив кабинета, к которому должна была прийти первой. «Живая очередь», — сказал Завсегдатай. Значит, опять придется пропустить их вперед.

Над дверью загорелась табличка с непонятной надписью, Завсегдатай ушел первым. Казалось, она будет ждать своего вызова целую вечность. Но в конце концов и до нее дошла очередь.

Войдя в кабинет, она зажмурилась от яркого света. Когда глаза привыкли, увидела узкую пустую комнату и стол у самого окна, за столом сидел доктор. Штор не было, свет бил в глаза во всю силу. В контражуре лицо доктора виделось темным пятном. Не отрываясь от бумаг, которыми был завален стол, доктор спросил:

— Причина смерти?

«Что он говорит? — подумала она. — Вот только не хватало мне нарваться на сумасшедшего».

— Причину смерти помните? — переспросил доктор.

И она вспомнила слово «онкология». Слово, с которым засыпала и просыпалась. Как она могла его забыть? Она вдруг осознала, что не помнит своего имени. Не помнит вообще ничего. Слово «онкология» — это единственное, что она еще не забыла.

— Онкология? — сказала она неуверенно.

— Давайте вашу карту, — устало сказал доктор.

Она подала ему карту. Доктор не поднял головы от бумаг.

Она невольно отошла от стола подальше.

— Страховка есть? — спросил доктор.

— Страховка? Нет, страховки нет.

— На будущее знайте, что страховка не роскошь, а необходимость. — Доктор говорил как туроператор.

— На будущее? — Она и сама не поняла, почему это слово показалось странным.

— Да, страховка решает многие проблемы, — продолжал доктор в том же духе.

«Какие проблемы?» — хотела спросить она, но решила, что не стоит отнимать у доктора время.

— Ваша карта останется в кабинете, пока вы находитесь на сохранении, это семь рабочих дней. Присмотритесь к своему состоянию. Если будут какие-то проблемы («Опять проблемы, откуда они могут взяться?»), приезжайте. Потом карта будет месяц храниться в регистратуре. Затем ее сдадут в архив. Все понятно?

— Да, — ответила она, совсем не уверенная, что ей понятно хоть что-то.

— Сейчас как вы себя чувствуете? — Доктор будто вспомнил, что он доктор.

— Вроде нормально.

— Вдохните полной грудью, затем медленно выдохните.

Она вдохнула, выдохнула. Ей подумалось, что давно она так свободно не дышала. Известное дело: стоит только прийти к врачу — сразу все перестает болеть. А стоит только выйти — и снова здорово.

Она вспомнила, что двое мужчин так и не вышли из кабинета, пока она ждала своей очереди.

— Доктор, а что, из кабинета есть другой выход?

— Конечно. Вторая дверь. — Доктор махнул рукой в сторону.

Она обернулась и в самом деле увидела вторую дверь рядом с первой.

— Одна для входа, другая для выхода, — добавил доктор.

— Спасибо, доктор. До свидания.

— С Богом, — сказал доктор, опять занявшись бумагами.

Она вышла в дверь для выхода и оказалась в том же коридоре с диванчиком, что и до визита к врачу. Двое мужчин, которые мешали ей быстрее попасть к доктору, стояли и что-то живо обсуждали. Они больше не вызывали в ней раздражения. Она подумала, что в незнакомом городе неплохо бы познакомиться хоть с кем-нибудь. Для начала хоть с этими больными.

2. Акклиматизация. Адаптация

Одиночество ослабило свою хватку, и ей захотелось быть со всеми милой и заботливой.

— Как вы себя чувствуете? — спросила она мужчин.

Завсегдатай внимательно посмотрел на нее и отчитал:

— Здесь не следует говорить о чувствах.

— Почему? — удивилась она, а про себя подумала, что этот мужчина совсем не похож на того, который спрашивал о красивых докторах. Тот был веселый, даже вульгарный. Этот хмурый, испуганный. Ей представилось, он скажет что-нибудь страшное. Но мужчина больше ничего не сказал.

— Вы прекрасно выглядите! — сказал Молчун.

Она оглядела свое платье. Любимое васильковое. В этом платье ее голубые глаза становились синими.

— Спасибо! — сказала она смущенно. Какой приятный мужчина: высокий, стройный! Почему раньше он показался ей толстяком?

— Сегодня городской праздник — День прибытия. Мне кажется, стоит туда пойти, — предложил Завсегдатай.

— Откуда вы знаете о празднике? — удивилась она.

— Доктор дал мне карту города, там есть объявление.

Она увидела в руках Завсегдатая карту. Странно, ей почему-то доктор ничего не дал.

На главной площади собрался весь город. В центре стояли накрытые столы. Уличные украшения были самые разнообразные: от маленьких фонариков и венков до огромных цветочных скульптур. На горожанах красовались гирлянды из красных цветов. А вот им достались из белых. Наверное, красные уже закончились, подумала она, пытаясь понять, на что похож запах этих крупных цветов. Но не смогла определить.

— Как раз три свободных места рядом, — увидел Завсегдатай незанятые стулья.

Мужчины усадили ее за стол, а сами сели по обе стороны от нее.

Тосты говорились один за другим. Однако она не понимала ни слова. Ей казалось, звучат разные языки. Хорошо еще, что у нее есть двое спутников, с которыми можно поговорить.

— Какое вино будете? — спросил Молчун.

— Мне, пожалуй, красное, — сказала она, предвкушая, что это будет замечательный вечер.

— Да здесь только красное и есть, — заметил Завсегдатай.

Ни белого вина, ни других напитков не было. Зато виночерпии черпали вино прямо из фонтана. «Как здорово придумано!» — восхитилась она. Шоколадный фонтанчик она видела, а вот винный еще никогда.

Ей захотелось изучить карту города внимательнее, чтобы не пропустить что-нибудь празднично-интересное.

— Можно я посмотрю карту? — обратилась она к Завсегдатаю.

— Конечно, берите.

— Да вы белый как смерть! — От испуга она забыла о тактичности.

Завсегдатай выглядел плохо. Он, шатаясь, поднялся из-за стола, сделал несколько шагов и упал. К нему подбежали невесть откуда взявшиеся медработники, а затем подъехала карета скорой помощи.

— Будете сопровождать больного? — спросил доктор скорой.

— Да, конечно.

Оставив свои гирлянды на стульях, они с Молчуном сели в карету.

Реанимация находилась на минус втором этаже поликлиники и представляла собой стеклянную коробку посреди коридора.

Завсегдатай лежал неподвижно и смотрел в потолок не моргая. Можно было подумать, что он умер.

Подошел доктор в марлевой повязке, закрывавшей почти все лицо. Судя по голосу, тот же доктор, который забрал ее карту.

— С вашим товарищем ничего страшного, нервный срыв. Полежит несколько дней здесь, потом переведем его в общую палату.

— Его можно навещать?

— Да сколько угодно. Но он вас оттуда не видит и не слышит.

— А в общей палате как?

— В общей камере все общее, — сказал доктор, — но туда редко приходят посетители.

— Почему вы сказали «в камере»?

— Палата или камера — это одно и то же.

Ей казалось, она не понимает смысла, который доктор вкладывает в слова. Хотя слова были самыми обычными.

— Почему посетители редко приходят?

— У всех свои заботы. Извините, и у меня свои.

Доктор ушел. Они с Молчуном решили навестить Завсегдатая утром.

С картой город не казался таким чужим. Они шли по бульвару, изредка обмениваясь замечаниями о том, что встречали на пути. Жаль было неслучившегося праздника, но еще больше было жаль Завсегдатая. Смутные воспоминания не давали ей покоя. Праздник... белое лицо... И она вспомнила:

— Знаете, у меня так же умер муж. Много лет назад. Мы пошли в гости. Приятная компания, веселье. И вдруг он умер.

— Как странно, — сказал Молчун, — у меня что-то с памятью. Я не помню своей семьи.

Они прошли от поликлиники два квартала и увидели среди магазинов вывеску «Адресное бюро».

— Здесь можно узнать адрес, если знаешь имя, — сказал Молчун.

— Я только имя мужа и помню, — сказала она.

— Не хотите узнать адрес?

— Чей?

— Мужа, конечно.

В офисе из-за стеклянной непрозрачной стойки приятный, как музыка, женский голос попросил назвать имя адресата.

Она назвала имя и поинтересовалась:

— Это бесплатно?

— Это бесплатная услуга, — подтвердил приятный голос.

— А сколько ждать ответа?

— До семи рабочих дней.

— Ого! — удивился Молчун. — С бесплатными услугами всегда так.

Они вышли из офиса и направились в сторону показавшегося вдалеке парка. Схватив Молчуна за локоть, она спросила:

— Видите то серое здание?

— Которое стоит тыльной стороной?

— Да, кирпичное, с серой штукатуркой. Я его уже где-то видела раньше.

— Здесь, наверное, и видели.

— Нет. Возможно, во сне... Не помню. Я помню, там что-то страшное.

— Да не придумывайте.

— Я не придумываю. Так и есть.

— Мы можем подойти и убедиться, что это просто здание. Хотите?

— Нет... я не хочу... — сказала она, но направилась именно туда.

Обойдя здание, они увидели над входом вывеску «Школа № 34».

3. Адсорбция

Из дверей школы выпорхнули две девочки в одинаковых платьях с белыми манжетами. Они вежливо поздоровались, проходя мимо нее.

— Ольга Николаевна. Так меня зовут, — сказала она Молчуну, когда девочки скрылись из виду.

— Вы вспомнили имя! Это же счастье!

— Вы не понимаете. Деньги кончатся — мне придется вернуться в школу. Каждый день: уроки, тетради — никакой личной жизни. Это будет возвращением в ад.

— Глупости! Никто вас не гонит в эту школу. Вы можете забыть о ней, как только мы отойдем подальше. Скорее всего, и забудете.

— Нет, вы не понимаете.

— Так объясните. Вы же учитель.

— Мне никуда не деться от этой школы. Вот и объявление висит! Им нужен учитель русского языка и литературы. Им нужна я.

— Ольга Николаевна! Разрешите мне так вас называть. Еще раз говорю вам, что это глупости. Ваше решение зависит только от вас.

Чтобы отвлечь Ольгу Николаевну от мрачных мыслей, Молчун перевел разговор на другую тему. Они делились впечатлениями о городе. Ольге Николаевне не хватало здесь памятников. Ей нравилось в путешествиях фотографировать памятники и прочую городскую скульптуру, а в этом городе она ни одного не могла найти. Молчун сказал, что он хотел бы сходить в храм. Но тоже ни разу не видел здесь храма.

— А какой храм вам нужен?

— Да... любой... — задумался Молчун.

— Так давайте посмотрим карту.

Они нашли на карте ближайший храм (именно так он был подписан — «храм»), а по дороге к нему был обозначен и памятник.

Дойдя до обозначенного места, они обнаружили только постамент и объявление о том, что памятник находится на реставрации.

К храму они не смогли подойти. Храмовая площадь была окружена высоким забором, на котором висело еще одно объявление. Из него следовало, что восстановительные работы, проводимые СУ-15, закончатся в третьем квартале.

— Можно дойти до следующего храма, — предложила Ольга Николаевна.

— Вы знаете, Ольга Николаевна, — Молчун, казалось, с трудом подбирал слова, — возможно, вы были правы, когда говорили об отсутствии выбора. Я должен зайти сюда. Подождите меня здесь пять минут. Я не хочу, чтобы вы испачкали глиной ваше вечернее красное платье.

— А как вы зайдете? Здесь забор.

— Ну заходят же сюда рабочие. Вон, смотрите, калитка как раз открыта.

Действительно, метрах в пяти от них обнаружилась калитка. Ольга Николаевна проследила взглядом, как Молчун, помахав ей рукой, скрылся за забором, и решила посмотреть по карте, куда бы им пойти дальше.

Ресторан «Инсомния» привлек ее внимание загадочным названием, напоминавшим то ли о цветке, то ли о блаженстве. Она в нетерпении поджидала Молчуна, чтобы предложить вместе поужинать, но тот как сквозь землю провалился. Дошла до калитки, чтобы заглянуть внутрь, а заодно посмотреть на храм, и обнаружила калитку закрытой на навесной замок.

Ольга Николаевна подергала замок, постучала по дереву, приложила к калитке ухо — по ту сторону забора стояла гробовая тишина.

— Эй... где вы?

Она не знала, как обратиться к человеку, чье имя неизвестно.

— Не молчите же...

Ольга Николаевна услышала шаги за забором и обрадовалась, словно маленькая девочка.

— Это вы! Здесь кто-то повесил замок. Но вы же придумаете, как выйти оттуда, правда?

— Это не я, — пошутил резкий незнакомый голос.

— Кто вы?

— Сторож. Кому тут быть в праздник?

— Помогите мне, пожалуйста, мой знакомый вошел в эту калитку, пока она была открыта. Он где-то там должен быть, недалеко от вас.

— Калитку откроет сменщик после праздника. Я ничего не могу для вас сделать.

— А когда закончится праздник?

— Дамочка, вы откуда? Праздник длится девять дней, это знают даже дети.

— Как девять дней? Что же будет с моим другом?

Ответа не последовало. На отчаянный стук Ольги Николаевны больше никто не реагировал. Сторож, судя по всему, ушел. Быстро темнело, стоять возле стройки стало неуютно. Она подумала, что у нее именно то, что доктор назвал проблемой.

Поликлиника находилась недалеко и, на ее счастье, работала круглосуточно. Ольга Николаевна на этот раз легко открыла наружную дверь и спустилась на лифте на минус второй этаж.

Завсегдатай лежал все так же неподвижно. Белые цветы, которые с него никто не снял, слегка подвяли. Их аромат проникал сквозь стеклянные стены. Но теперь он был удушающим.

Ольга Николаевна увидела, как доктор, по виду тот же самый, вызвал лифт в конце коридора, и побежала к лифту.

Когда двери захлопнулись за ней, лифт дернулся и замер, свет в кабине погас.

4. Лифт не для всех

В темноте по периметру пола включилось аварийное освещение в виде бегущего латинского изречения без начала и конца, прочитать которое ей не удалось. Слева тускло мерцали кнопки этажей. Лицо доктора, подсвеченное снизу, напоминало античную маску трагедии.

— Доктор, у меня проблема. Мне нужно с вами поговорить, — с ходу выпалила Ольга Николаевна.

— Что случилось? — Голос доктора был усталым и спокойным, но это придавало его словам дополнительную значимость.

— Мой друг... он остался на стройке, его никто не выпустит оттуда до конца праздника. Ему нужна помощь.

— Из первого не следует второе, Ольга Николаевна.

— Откуда вы знаете мое имя?

— У меня в кабинете ваша карта.

— Ах да...

Она хотела спросить свою фамилию, но важнее было узнать, как помочь Молчуну. Она отложила вопрос про фамилию на потом.

— Не станете же вы отрицать, что это его сознательный выбор? — спросил доктор.

— Он хотел зайти на минутку. Он не знал, что калитка за ним закроется.

— А вы не знаете, чего он хотел больше: вернуться к вам или остаться в храме. И потом, вы запутали себя. Калитка открылась, чтобы он вошел. А вы думаете, что он не вышел, потому что калитка закрылась. Не всегда калитка открывается, когда она нужна, но всегда закрывается, когда не нужна.

— Я его больше не увижу? — Ольга Николаевна опять не понимала доктора с его калитками; она лишь уловила общий смысл выбора «вернуться или остаться».

— Этого никто не может знать.

— А Завсегдатай? Можно забрать его домой, чтобы он не лежал тут совсем один?

— Из реанимации? Конечно, можно. Если вы не приведете его после праздника, за ним приедет скорая. Общую палату отменить нельзя.

— Но почему? Если его здоровью ничто не может повредить, то...

— Вы совсем не о том переживаете, — перебил доктор, — это он может повредить кому-нибудь. Например, вам. От вас потребуется расписка, если вы все-таки возьмете его на поруки.

— Я возьму, — упрямо сказала Ольга Николаевна.

— Санитар поможет вам с телом. Что-то еще?

— Доктор, я не хочу чувствовать себя одиноко. — Ольга Николаевна сама от себя не ожидала такого признания.

— Так не чувствуйте! Вы же не в пустыне. Научитесь отпускать людей от себя. Они для вас попутчики. Вы понимаете смысл этого слова? Они с вами до тех пор, пока не разойдутся ваши пути.

— Но это совершенно чужой город. Я здесь никого не понимаю.

— Вот именно. Вы не понимаете, но вас-то понимают. Хоть раз вам не помогли?

— Конечно. Сторож на стройке.

— Он сделал для вас все, что было в его силах. Это не просто и не сложно, это единственный закон.

— А школа?

— Что школа? Никто вас не гонит в школу.

— Но она... зовет меня. — Ольга Николаевна поняла, что это называется зовом, только начав говорить о нем. — А я туда не хочу.

— Ольга Николаевна, помочь вам сделать выбор не в моих силах.

— Да, я понимаю. Извините. Как открыть эти чертовы двери?

— Нижняя кнопка справа.

Двери открылись. Ольга Николаевна вышла. Лифт тут же закрылся и поехал вверх.

У реанимации ее ждал санитар. Он вывел Завсегдатая наружу. Тот безучастно и медленно, как под наркозом, выполнял все команды.

— Забирайте вашего суицидника, — сказал санитар, подавая ей бланк расписки.

— Почему он суицидник? — спросила она, ставя подпись.

— Он тут не первый раз. Можно сказать, завсегдатай.

Ольгу Николаевну больше поразило не то, что она узнала о Завсегдатае, а то, что санитар назвал его так же, как и она.

— Не могли бы вы выбросить венок? Он завял.

— Конечно.

Санитар снял с Завсегдатая венок и добавил:

— Я вызвал вам такси за счет заведения.

— Спасибо вам. — Ольга Николаевна была тронута этой неожиданной заботой. — Но я не помню адреса.

— Не волнуйтесь, адрес указан в карте.

В тонированные окна такси почти ничего не было видно. Только время от времени попадались разноцветные надписи: «Кредиты», «Памятники», «Цветы». Ольга Николаевна вспомнила про школу. Может, зря она так категорична? Две девочки, выпорхнувшие из школы, были довольно милые. Они ведь еще не знают ее, а как вежливо поздоровались! С детьми вообще меньше проблем, чем со взрослыми. Она взглянула на Завсегдатая, который смотрел сквозь нее. От его каменного взгляда становилось не по себе. Однако не бросать же человека в стеклянном гробу реанимации. «Завтра пойду узнаю, есть ли еще вакансия учителя», — подумала Ольга Николаевна. Принятие решения временно принесло душе чувство покоя.

Когда они вышли из машины, над городом начался праздничный салют. Прямо над их головами, в безлунном небе, раскрывались гигантские цветы неземной красоты. Завсегдатай поднял голову вверх и еле заметно улыбнулся.

— С Днем прибытия! — крикнул водитель, прежде чем тронуться с места.

— С Днем прибытия!

Город, в котором у нее не получалось ничего контролировать, делал вид, что ложится спать.

— Город засыпает. Просыпается мафия, — весело сказала она, вспомнив детскую игру.

Завсегдатай, к ее огорчению, выглядел не живее мумии и в собеседники не годился. Ей подумалось, что город — это и есть собеседник. Город похож на школьный класс — непредсказуемый, иногда доводящий до бешенства. Но ей-то не привыкать! Она найдет к нему подход.

Небольшой сбой в электроснабжении заставил моргнуть все фонари разом. Ольга Николаевна про себя рассмеялась этому подмигиванию: «С электричеством такой же бардак, как у нас. Там».

P.S. На прощании с Ольгой Николаевной учительница химии шепотом заметила учительнице английского:

— Народу совсем мало.

— Да, последние дни зимних каникул, никого не соберешь.

— Там не Наташа Коростелёва стоит? Вот умница, пришла проводить учителя.

Учительница английского подумала, что не такой уж подвиг появиться на прощании, если у тебя есть личный водитель. Но произнесла только:

— Да, молодец.

Никто из педагогического коллектива не догадывался о том, что случилось в школе в середине второй четверти.

Хотя история началась еще раньше, летом. Отец Наташи Коростелёвой, он же мэр города, решил сменить старую жену на новую. Все его друзья уже прошли этот путь обновления без особых проблем.

Первая неприятная неожиданность случилась очень быстро. Старая жена наняла лучшего в городе адвоката, потратив на него ту сумму, которую Коростелёв считал жестом доброй воли. Старая жена хотела половину всего. Задействовав административный ресурс, Коростелёв выиграл суд, но пришлось наобещать много лишнего. В отместку он добился для старой жены запрета видеть дочь.

В сентябре случилась вторая неприятная неожиданность — дочь перестала ходить в школу. Оказалось, что влияние Коростелёва на дочь не распространяется. Он лишил ее карманных денег, но это не сработало. Вдобавок новая жена стала намекать, что дети должны жить с матерью, а они могут родить себе новую дочь и воспитать ее правильно.

Коростелёв взял отпуск и увез новую жену на острова, чтобы все немного успокоились.

Вернувшись домой, он случайно обнаружил, что пять тысяч долларов, которые хранились в аптечке на случай непредвиденных расходов, бесследно исчезли. Наташа не отпиралась. Да, она взяла деньги без спроса, потому что Ольга Николаевна грозила не допустить ее до экзаменов из-за проваленного пробного ЕГЭ. Нужно же было спасать ситуацию!

Ольга Николаевна едва успела объявить тему урока, как в класс вошел мэр города. Если бы отец Наташи был обычным человеком, она сама давно бы вызвала его в школу. Коростелёва в школу не вызывали никогда. И вот теперь он пришел на урок без предупреждения, сухо поздоровался и сел на свободное место.

Ольга Николаевна весь урок старалась гнать прочь от себя мрачные предчувствия. Однако все оказалось намного хуже, чем она предполагала. Как только дети покинули класс, Коростелёв сказал, что навел справки и знает про рак Ольги Николаевны. Он хорошо понимает, что ей нужны деньги для лечения за границей, но не понимает, как можно вымогать деньги у детей. Потом добавил, что это не пройдет безнаказанно, и вышел.

С этого момента Ольга Николаевна двигалась как в тумане. Один раз она вынырнула из тумана, осознала, что сидит на своей кухне и вертит в руке баночку со снотворным. О чем бы она ни думала, все мысли сводились к одному: еще летом ей очень хотелось жить, хотелось, чтобы страшный диагноз оказался врачебной ошибкой, а сейчас она жалеет только о том, что не умерла вчера или даже еще раньше, в любой день, лишь бы не доживать до сегодняшнего несправедливого позора. Ольга Николаевна поняла: ей не справиться без посторонней помощи. Она вызвала скорую.

Молодой врач померил давление, сделал укол и предложил госпитализацию. Ольге Николаевне было все равно, она согласилась.

Ночью ей стало хуже, она впала в кому, в которой ей предстояло пролежать почти два месяца. Врачи старались как могли, потому что на следующий после госпитализации день в больницу позвонил мэр и подробно расспросил о состоянии больной. Но усилия врачей оказались тщетны, Ольга Николаевна умерла на Рождество, так и не приходя в сознание.

Флакон

«Скорее бы она ушла», — подумал он о жене и сам удивился, что впервые в болезненное ожидание ее ухода к другому мужчине добавилось предчувствие освобождения. Нет, он не хотел избавиться от жены, ему просто до смерти надоело само ожидание. А еще больше надоело все время думать, уйдет или не уйдет. Одни и те же фантазии день за днем.

Ему казалось, она уйдет, когда он на минуту расслабится. Он войдет в квартиру и, перепутав пустоту с чистотой, все же заметит исчезновение какого-нибудь пустякового предмета, всегда стоявшего на одном и том же месте. Чем пустяковее предмет, тем неизменнее его место. Однажды он подумал, что это будет пузатый розовый флакон духов.

Ему никогда не нравился запах этих духов, не нравилось, когда жена пахла искусственной розой. Почему она сама не чувствовала их фальши? Исчезновение флакона должно было стать началом катастрофы. Началом, которое своей внезапностью намного страшнее самой катастрофы. С той первой фантазии про пузатый флакон он взял в привычку, приходя домой, бросать взгляд, стоит ли тот на месте. Флакон по-прежнему стоял под зеркалом, между палехской шкатулкой и обезьянкой из Гжели. Фантазия продолжала работать.

Если бы флакона не было, он бы первым делом открыл шкаф и обнаружил в нем пустые вешалки. Он провел бы по ним рукой, будто не веря в исчезновение одежды, будто думая, что одежда осталась на месте, просто он ее не видит. Вешалки закачались бы, стали стучать одна о другую, словно пустились в перепляс. В пляску смерти. Смерти их отношениям. Он бы удивился, что вешалки могут быть похожими на висельников, которых раскачал ветер. Но сколько же в шкафу свободного пространства! Пример не радующей, а убивающей свободы: женщина освобождается от мужчины, которого разлюбила. Почему разлюбила? В отличие от благоразумных мужчин, раз и навсегда отказавшихся понимать женщин, он запоминал каждую свою вину, даже мизерную. Тем более что мизерная вина не так болезненна, как значительная. Вспоминать мизерную вину отчасти приятно: каким, мол, неидеальным мужем я был, а она меня все равно любила.

Вот она пришла из парикмахерской с новой стрижкой. «Не вижу разницы», — честно и глупо сказал он. Вот купила новое платье и вместо восхищения увидела на его лице сомнение. Если хочешь оскорбить женщину, намекни, что у нее нет вкуса. Она умница, она поймет, что обижаться глупо. Немного подуется — и отойдет. Главное в ссоре — примирение.

Платья и стрижки вспоминались еще и потому, что с них все и началось... Если раньше она стриглась перед их походом в театр или поездкой в отпуск, то с некоторых пор поводом нарядиться стали праздники на работе. «Новое платье? Красивое», — удивленно замечал он утром. «На работе отмечаем день рождения», — объясняла она. По тому, сколько в гардеробе появилось новых платьев, он мог сделать вывод, что в ее отделе теперь пара сотен сотрудников, чтобы дни рождения никогда не заканчивались. Скорее всего, один-единственный новый сотрудник знает силу комплимента. О ком-то она однажды обмолвилась. Как же его звали? Вася? Показалось тогда, что имя пошлое и никак не вяжется с тихой улыбкой произносящей его жены.

Он и сам знал когда-то эту силу комплимента, да и сейчас знает, теоретически. Но без практики это знание пустое, как знание значения синуса тридцати градусов. Кстати, сколько это? Надо же, забыл. А ведь думал, что не забудет никогда.

Говорят, мужчина не может остаться без женского внимания. Все это так. Только, когда тебя бросают, особенно остро ощущаешь, что внимание всех женщин мира не стоит одного взгляда в глаза той, самой глупой и недостойной, которая уходит от тебя с абсолютной уверенностью в своей правоте.

Он давно уже начал приглядываться к незамужним знакомым дамам, как бы пробуя на глаз, с кем из них получилось бы начать роман. Ни в ком он не мог увидеть женщину целиком. Видел всегда что-то одно или другое. То рот, причем слишком красный, хищный. То грудь — слишком напоказ. То взгляд — извиняющийся без вины. Все, что он видел в женщинах, казалось ему признаком их болезненной неуверенности в своей красоте и значимости. Женщина должна думать о себе, что она с легкостью займет весь жизненный объем мужчины, как осьминог, который забирается в античную вазу. Осьминог не оставляет места для другого осьминога, но целостности вазы ничто не угрожает. Чем больше в женщине неуверенности, тем больше желания вцепиться в потенциальную жертву. Нет, живой он им не дастся! Все их неуклюжие попытки контактов делали жену еще более красивой и желанной.

А может, все дело в феромонах? Никогда он не верил ни в какие загадочные феромоны, а с некоторых пор, глядя на жену, ему стало казаться, что они исходят от нее сплошным потоком. И поток этот направлен в сторону неизвестного ему мужчины. Если же на пути потока случайно оказывается он, муж, то поток раздваивается и огибает его с обеих сторон, как волны реки — остров, чтобы два рукава снова сошлись за его спиной. Рукава за спиной. Узлом смирительной рубашки. Мысль о сумасшествии всегда витала рядом с мыслью об уходе жены. Может, напрасно? Ну уйдет и уйдет... кого только не бросали! Чем он лучше?

Жена медлила и не уходила. «Скорее бы уже», — в очередной раз подумал он, входя на кухню, где она жарила картошку. Неожиданно она резко повернулась и спросила:

— Ты так и будешь не разговаривать со мной?

— Я разговариваю, — сказал он.

— Сева, что с тобой? Ты вообще не хочешь меня замечать?

— Я замечаю, — сказал он и подумал: «Как интересно, оказывается, я и правда близок к умопомешательству, если мне кажется, что я говорю, но она меня не слышит».

— Всеволод!

— Извини, задумался.

— Всеволод...

Он хотел увидеть в ее глазах какие-то признаки предательства. Но посмотреть сразу в оба глаза не получалось. Он несколько раз перевел взгляд с одного ее глаза на другой, потом выбрал правый глаз и стал смотреть в него. Никаких признаков предательства или какого-либо бревна в глазу не наблюдалось. Глаз как глаз. Карий. Ресницы не накрашены, потому из-за тонких кончиков выглядят короче, чем есть. Он знает ее внешность намного лучше своей.

От жены исходил теплый поток невидимых искусственных роз, феромонов, электронов и еще не открытых физиками элементарных частиц. Поток шел прямолинейно, непосредственно на него, и это его движение показалось ему выражением слова «счастье» — самого пошлого пожелания на все дни рождения и новые года.

— Я тебе ко дню рождения духи купил, французские. Хочешь, сегодня подарю? Давай выбросим этот розовый флакон.

— Давай, мне тоже он надоел. Сейчас картошка дожарится — устроим праздник.

«Праздник сгоревшей картошки», — хотел сострить он. Остановила его не столько привычка последних дней говорить про себя, сколько боязнь потерять контроль над ситуацией.

— Ты же никуда не исчезнешь? Не уйдешь? — утверждающе спросил он.

— Да куда ж я денусь? — усмехнулась она.

Он приобнял жену, пока она осторожно и сосредоточенно пробовала картошку на соль, наклонился к ее уху и шепнул:

— Я люблю тебя.

Ее ухо слегка дернулось от щекотки, покраснело. Ухо было идеальным, самым прекрасным в мире, в серьге блестел фианит — бриллиант для бедных. Промелькнула мысль: их брак спасут именно ее уши! Что, если этот сотрудник с комплиментами недооценивает их милую оттопыренность?

— И я тебя люблю, Петя, — не оглядываясь, сказала жена и выключила плиту.

«Ага, значит, не Вася, а Петя. Вот и погасила очаг. Если бы сейчас пролетела муха, — подумал он, — то и тогда...» Он не додумал, что случилось бы с мухой и с тишиной, которая заполнила собой все кухонное пространство и продолжала расширяться до пределов мира. Если не разбить эту тишину, она раздавит ему мозг. Он представил, как жена ищет выход из своей оговорки, и ему стало жаль ее. Это сочувствие родилось помимо его воли. «Ты пересолила», — хотел пошутить он, бросив взгляд на сковородку. Но мир в этот момент исчез. Сознание вернулось к нему, когда он понял, что срывает с вешалок в шкафу цветастые платья и бросает их на пол, превращая его в веселую лужайку. «Сева, не надо!» — донесся до него испуганный крик. Кто это кричит? Ах да, жена... Вспомнила имя!

Вешалки раскачивались и звонко стучали друг о друга, укрощая тишину.

— Уматывай! — шепотом прохрипел он. — И флакон свой розовый не забудь!