Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

«Портрет на фоне времени». Игорь Малышев и его герои

Мария Александровна Скрягина родилась в Омске. Окончила факультет «Теологии и мировых культур» ОмГУ. Публиковалась в журналах «Органон», «Дети Ра», в газетах «НГ-exlibris», «Литературная Россия»; рецензия на роман Дениса Гуцко «Без пути-следа» опубликована в итальянском ежегодном академическом журнале «Intralinea» (2010). Лауреат омской областной премии имени Ф.М. Достоевского, конкурса Союза писателей России «Русская тема», дипломант Шестого литературного Волошинского конкурса. Живет в Москве.

Писатель Игорь Малышев родился в 1972 году в Приморском крае. Живет в городе Ногинске Московской области, работает инженером на атомном предприятии. Автор книг «Дом», «Лис», «Подменыши», а также замечательных детских сказок и рассказов, выходящих в серии «Настя и Никита» издательства «Фома». Удостаивался премий журнала «Москва», «Роман-журнала», был дипломантом премии «Хрустальная роза Виктора Розова», дважды входил в короткий список премии «Ясная поляна», номинировался на премию «Национальный бестселлер».

В своих произведениях писатель создает удивительно красивый, светлый мир. Малышеву удается описать чудо наивысшей гармонии мироздания, и не просто описать, а передать это чувство читателю. И тот оставляет книгу с мыслью: «Как прекрасна жизнь!»

Такова повесть-сказка «Дом». Лето, старый дом, в стенах которого звенят колокольчики, домовой Фома, леший Урт, садовый Голявка, мальчик Ваня, его родители, бабушка. И вокруг — Жизнь. Ощущение тепла, счастья, солнца, полноты воздуха, в котором запах трав, земляники и прогретой земли. Здесь в реке живет величественный, сияющий сом-солнце, а звезды падают с неба и поют песни, угасая в болоте. Капля солнца, янтарная, искристая, в виде таинственного медовика разгуливает по полям и лесам, собирая вокруг себя птиц и зверей. Здесь родители души не чают в своем сыне и любят друг друга. Добрый, надежный мир — то, что останется в сердце мальчика Вани навсегда и поддержит его в трудные дни.

«Дом» вполне мог быть написан в конце девятнадцатого века, когда и происходят события книги. Язык повествования нетороплив, красочен, со множеством описаний, но читается он легко. Ощущение времени внутри текста соответствует заявленному — цивилизация еще не бежит вперед, события следуют друг за другом неспешной чередой. Читая «Дом», вспоминаешь русских дореволюционных писателей, наши любимые сказки, слышишь детство самого автора.

«В мире царили жара и покой. Лето разгоралось. Белесое полуденное небо заливало все вокруг ленью и истомой, как обещанием вечного счастья. Не хотелось ни думать, ни шевелиться. В вышине редкие прозрачные облака бесконечным кочевьем шли через великие синие степи неба. Ваня посмотрел вверх, и вдруг все в нем заиграло от какой-то непонятной радости, восторга и надежды»[1].

«Казалось, распахнулись какие-то невидимые ворота и прямо на мальчика хлынуло невесомое теплое небо с огромным гривастым солнцем посередине. Все вокруг вспыхнуло искрами, каждая травинка, каждый лепесток стал прекрасным и величественным, как горы, какие Ваня видел в книгах».

Возвращая человека к природе, Малышев словно возвращает его в Эдем. «Дом» наполнен радостью бытия, здесь «всякая тварь славит Господа», а все сущее находится в согласии. Перед нами — природа как естественное откровение, благовествующее о творческой силе и премудрости Творца. «От величия красоты созданий познается Виновник бытия их»[2]. Испытывая любовь к творению Божьему, восхищение им, радость, мы словно приближаемся к Шестодневу: «И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма»[3].

В центре повествования — Ваня, его родители, Глафира Сергеевна и Арсений Александрович. Семья маленькая, но оставляет впечатление большой, дружной. Потому что своей любовью сплачивает вокруг себя других людей (и не только людей), которые становятся по-настоящему родными.

Удачны образы сказочных существ, созданные автором: продуманы и внешность, и забавные привычки, все персонажи отличаются добрым юмором. И в первую очередь — живой дом, у которого есть мечта («каждый дом хочет быть кораблем»), который любит пошалить и частенько отправляется на ночные прогулки. Тут тебе и избушка на курьих ножках, и «Ходячий замок» Миядзаки.

Но, несмотря на общий светлый настрой, в сказке поднимаются недетские вопросы. «Арсений, ну почему ты никак не хочешь бросить это свое ребячество? Тебе уже тридцать пять лет. А у нас ни своего угла нет, ни денег, чтобы его купить. Да еще долгов на три тысячи с лишним». Трудиться ли отцу в журнале, где работа по сердцу, или уходить на железную дорогу, чтобы расплатиться с долгами и прокормить семью? Вечная дилемма между призванием и обязанностью.

Кроме того, автор ведет своего героя через испытания, словно подготавливая к самому серьезному. «Ване открылось, что мир полон опасностей». Вот среди деревьев лежит, сверкая глазницами, страшный череп, а вот конь Кусай несет в темный, ночной лес, где можно уснуть и не проснуться. Мальчику придется проявить характер — совершить взрослые поступки, например, предотвратить пожар. Сначала незаметная, трагическая линия в повести начинает звучать то там, то здесь. Огонь, сны, оговорка служанки Натальи, наконец, отъезд в Москву.

Город — оковы, символ ненормальной жизни, в самой сути его заложено нечто искривленное, как в испорченном механизме. Здесь долг, обязанность противопоставлены свободе деревенского существования. «Вы, люди, часто заняты тем, чего нет», — говорит Фома. Олицетворение города — дети Иоганна Карлыча, бледные, хрупкие, робкие. «Бедные городские дети, они видели цветущий шиповник только на кладбище, на могиле своей матери, которая померла три года назад, родив младшенького Сашу». Они с удивлением слушают рассказы Вани о летних приключениях и не могут поверить, что все это происходило на самом деле. Ведь они никогда не ходили босиком по росе и не купались в реке. Город, оторванный от природы, кажется, противоречит самой жизнеутверждающей силе бытия и связан со смертью.

Однако, несмотря на трагические моменты, повесть заканчивается оптимистически. А радость и свет, пронесенные через суровые испытания, надежнее хранит сердце.

Главный герой следующего романа — бесенок Лис. Он «в жизни знал только одну великую радость — жить в этом мире, двигаться вместе с планетой, утопать в снегах зимой, бегать по лужам летом, рыть ходы в сугробах и спать в траве под свист перепелок и мигание звезд. Не было для него ни большей радости, ни меньшей. Просто Лис не был человеком»[4].

Роман полон лесными жителями. Это и русалки-водявы, и леший-оборотень Мухомор, и водяной, и камень Останец, принесенный вековым ледником, и птица с человеческим лицом Коростель. Но совсем рядом и люди, обычные, простые, деревенские: вот поп, от которого отказалась паства, вот Семен-пьяница — у него погибли жена и дочь, и не залить это горе ничем, это девочка, заблудившаяся в метель, — как не спасти? и Лис спасает. А вот лесная нечисть шутит над скоморохом; кажется, до смерти доведет.

В книге снова силен мотив возвращения к природе. Но упор делается уже не на гармонию человека и природы, а на утрату этого единения, на противопоставление животного и человеческого. Причем первое кажется более совершенным, что немудрено — ведь главный герой Лис — бес, создание природное, и все происходящее мы видим его глазами.

«В лесу никто не тоскует. Ну, если только из ваших, из людей, кто забредет. У нас все — у себя дома. А вы, в ваших каменных чуланах, как чужие живете. Отгородились от всего. Только друг на друга и смотрите, а сами...»

«Понемногу люди перестали слушать голоса ветров, вод, земли. Они предоставили делать это шаманам и так отгородились от этого. Лис еще раз пожалел о том разрыве, после которого он стал бесом, а они просто людьми, у которых вместо чувств только путаница мыслей».

Человеку была дарована во владение Вселенная, но он пренебрег этим даром. Свершились грехопадение и изгнание из рая. Все живое отныне стало подвержено тлену смерти. Пролегла пропасть между человеком и Богом, между человеком и природой.

«Неожиданно Лис захохотал, громко и без сожаления. Он, маленький, лежал под таким огромным небом и смеялся. Высоко над его головой шли миры и вселенные, просторы без конца и края, в непроглядной черноте космоса светили неведомые солнца, из ниоткуда в никуда летели кометы, шумели океаны, в которых не было ни капли воды, шли метеоритные дожди. Во все стороны от него лежала бесконечность, где вращались новые земли, цвела новая жизнь, путешествовали диковинные бродяги. Ни одна из звезд, ни ближе, ни дальше, не знала про них, живущих здесь людей, глядящих друг на друга, огорчающих и утешающих друг друга. Они боялись этой вселенной, оттуда несло холодом, там было темно и страшно».

Казалось бы, человек действительно должен быть подавлен этой картиной — ощущением громады макрокосма, в котором он лишь песчинка, смываемая временем и стихией. Но христианство уже по-другому понимает человека: отныне он сам «большой мир в малом, является средоточием воедино всего существующего, возглавлением творений Божиих» (свт. Григорий Палама)[5]. Человек надкосмичен, он выше этого мира, так как не все в нем подчиняется законам природы. «Природа смертна — мы ее переживем. Когда погаснут все солнца, каждый из нас будет жить», — говорит Льюис[6]. Человек — «макрокосм», потому что, вбирая в себя все, что есть в мире, он заключает в себе нечто большее: образ Божий и Его благодать, Богосыновство, любовь, разум, совесть… «Смотри, каковы небо, Земля, Солнце и Луна: и не в них благоволил успокоиться Господь, а только в человеке. Поэтому человек драгоценнее всех тварей…» (прп. Макарий Египетский)[7].

Человек является личностным возглавителем твари, проводником божественных действий на всю тварь, именно его духовным состоянием определяется состояние всего мира. Только через человека материальный космос способен воспринимать и усваивать божественную благодать, а не человек через единение с тварным. Однако не Лису размышлять о призвании человека, его пониманию открывается лишь то, что должно открыться, что может быть доступно. «Любить. Людей», — говорит Лис, и старается это делать, и старается понять причину их тоски.

«Немного зная людей, Лис видел, что их задавленность куда страшнее, от нее, бывает, и вешаются, и друг дружку режут. И все это оттого, что они не понимают, что такое красота, что такое жизнь, что такое мир и как хорошо в нем жить».

«Хайрете! Радуйтесь!» — сказал Господь. Но человек не радуется, развлекаясь, покупая, потребляя, все равно чувствует, что чего-то не хватает. И продолжает заполнять имеющуюся пустоту пустотой. Погрязает в суете, отгораживается от природы, и природа, кажется, сама — в лице Лиса — не верит, что вот он ее спаситель, что через него она вернется к единству мира, преодолеет смерть. Человек все с меньшим уважением относится к дару своего Творца, не заботится о братьях меньших. «Владейте», — но вместо мудрого владения жестокое потребительское отношение к ресурсам, растениям, животным. И разрыв только нарастает.

Вполне можно прочесть этот роман как языческий и даже антихристианский, ведь главный герой — бес! И все-таки язычество — это поклонение творению, а не Творцу. Однако Лису тоже ведома тоска по своему Создателю, Страннику, по Тайне. «Это была тоска по чему-то далекому, неведомому, невообразимо прекрасному». Он тоже ищет другое небо. И Тайна эта все-таки побеждает — другое небо существует, Жизнь вечна.

От романа к роману взрослеют герои Малышева: мальчик Ваня, Лис, похожий на подростка, подменыши — двадцатилетние молодые люди, романтики, максималисты. Подменыш — по народным поверьям, ребенок, подброшенный русалкой, лешим или иным лесным духом взамен похищенного человеческого дитяти.

Здесь автор направляет энергию детей леса уже не просто на игры в серебряных сугробах и пробежки по золотым осенним рощам, а на совершение теракта и организацию революции (правда, в Африке). Если в «Лисе» говорилось о том, что люди отдалились от природы и оттого все их печали, то в «Подменышах» дети природы хотят помочь человеку изменить его «неправильный» мир. Складывается впечатление, что автор в людях разочаровался и по-прежнему предпринимает попытку найти какую-то онтологическую опору, нечто надежное. Может быть, это природа? Вызывает улыбку? Вспомните, как еще недавно молодые люди скандировали: «Русский лес!»

Любовь к родной земле по-прежнему живительна и дает силы выстоять.

Подменыши у Малышева обладают лучшими человеческими качествами — они бескорыстны, добры, смелы, склонны к самопожертвованию, заботятся о других, они искренни и честны. Неужели только не-человеки могут быть такими? Все-таки кажется, что автор в своих произведениях излишне идеализирует природу. Она может быть и жестокой стихией, не щадящей ничего живого, и братья наши меньшие остаются только меньшими...

Литература помогает нам осмыслять действительность. И часто эпоху мы понимаем не по историческим документам, а по книгам. Но актуальность легко может превратиться в сиюминутность. Задача автора — в сопряжении временного, сегодняшнего, с вневременным, вечным. «Подменыши» — попытка ответа на вопрос о том, что нам делать дальше. «Стремиться к победе капиталистического труда? Да куда ж там стремиться? К чему? К деньгам? А дальше? Любому нормальному капиталисту понятно, что дальше этому строю двигаться некуда. Куда? Обогащаться? Хорошо! Но зачем? Чтобы больше потреблять? Хорошо. Давай обогащаться дальше. Зачем? Чтобы потреблять еще больше? А предел будет? Что, кроме денег, сможет завещать умирающий при этом строе человек? Ничего! Апофеоз капитализма — ничто!Абсолютное ничто!»[8]Приспособиться, принять правила игры или восстать против нее? Этот вопрос не праздный — он неразрывно связан с вопросами жизни–смерти. Пока человек не поймет, что есть жизнь, пока не узнает, что смерти нет, он не может отважиться на поступок. Например, вступить в жесткое противостояние с системой.

Революции происходят на наших глазах, достижениями Октябрьской (нравится это кому-то или нет) мы пользуемся до сих пор. Может ли произойти еще что-то подобное в России? Недаром константа русского бытия — ожидание конца времен, что отбрасывает тени в виде глобальных катастроф, жесткой смены строя, цивилизационного слома.

Свой революционный сценарий Малышев проигрывает в Африке. Вспоминается «Не ходите, дети…», но дети все равно пойдут. В ореоле советского мифа, напоминая неснятую серию «Неуловимых». Все благие, романтические, бескорыстные планы осуществятся. Только окажется, не так сложно совершить революцию, как удержать ее завоевания. И предадут не чужие, предадут свои же соратники.

Перед отъездом на черный континент Сатир ведет друзей на берег озера: купаться, ловить рыбу, готовить ее на огне, загорать, по вечерам долго сидеть у воды, наблюдать, как заходит солнце и в мир приходит ночная тайна. Этот идеал кажется слишком простым, наивным, но он противопоставлен невозможности человеку осознать свое настоящее место в этом мире, неумению жить «здесь и сейчас». «Все есть: жизнь, красота, солнце, море, небо… Одной смерти нет» — самая важная истина, которую узнают подменыши. Но прийти к ней возможно, только покинув этот рай и пожертвовав собой…

«Летний полдень, душистый, настоянный на солнце и травах, застыл над сияющим озером. Зной тек с неба потоками меда. На дальнем берегу темнела сквозь марево полоска леса. Тянула к себе, манила неизвестностью. Сухо трещали кузнечики. Хотелось броситься в прохладную озерную синеву, остудить разгоряченное тело. Казалось, воздух загустел в июльской истоме и тормозит каждое движение, словно говоря: “Ну куда вы? Что вам все неймется? Смотрите, какая красота и покой вокруг! Задержитесь, сядьте у воды и любуйтесь летом и солнцем. Замрите и будьте счастливы”».

Рецепт счастья существует, остаться можно, но друзья улетают в Африку.

Сложно дать определение творчеству автора, о котором не так много написано. От неудачного ярлыка потом очень сложно избавиться. Можно ли назвать Игоря Малышева магическим реалистом?

Юрий Борев пишет о магическом реализме: «...человек живет в реальности, совмещающей в себе современность и историю, сверхъестественное и естественное, паранормальное и обыденное»[9]. Это художественный метод, в котором магические элементы включены в реалистическую картину мира. Метод, который в том числе обращается к фольклору и легендам, раскрывает бытие мира через вымысел и несерьезность, через народную смеховую культуру, использует необычное движение времени.

Если проводить параллели, то автор, близкий по мироощущению Малышеву, по строительству солнечного космоса — классик магического реализма Горан Петрович. В его книге рассказов «Остров и его окрестности» имеется та же тема города и деревни, истинного и ложного, опора на традицию, равноправное существование обычной и волшебной реальности. И самое главное — художественная ткань магического реализма пронизана верой в добро.

Неслучайно обращение современных авторов к сказочному вымыслу, магии, мистике, ожидание чуда, чудесного. С одной стороны, эти темы ранее не приветствовались в литературе, с другой — сама действительность, опустошаемая злом, требует присутствия доброго начала. Пусть фантастического. Автор, человек чуткий, всегда находит тонкую грань с невидимым. И ему остается только прислушиваться: от Бога ли оно.

Религиозное состояние многих современных писателей очень точно выразил Сергей Чередниченко в повести «Потусторонники»: «Богоприсутствие и Заброшенность одновременно»[10]. Или, иначе говоря, «Богооставленность в Богоприсутствии».

Почему именно так? Ответ может подсказать само время, в которое этим авторам пришлось становиться взрослыми. Развал страны, трагедия русских, оставшихся на национальных окраинах, сложное положение в бывших республиках, Чеченская война, коррупция, криминал, разрушение системы образования, здравоохранения и производства, постоянные теракты. Власть денег. Ненужность человека, его социальная незащищенность. И все это — длящийся, не завершающийся процесс. Все — на наших глазах. Почему Он это не остановит? Может быть, потому, что Бог есть, но где-то далеко? Наш современник наблюдает удивительно жестокую искаженность мира, может прикладывать силы, чтобы ее исправить, но результата — по большому счету — нет. Однако человеку свойственны и тоска по Богу, и ответственность за этот мир. И понимание, что есть Высший Судья, перед Которым надо держать ответ.

Социальный роман в современной литературе — чаще всего черная дыра, которая бесцеремонно затягивает читателя. Через детальное сканирование действительности создается иллюзия — «чтобы все как в жизни». И — безысходность, беспросветность, безнадежность, безблагодатность. Христианство понимает зло как меру небытия и отсутствие добра. В жизни добро, кажется, стало локальным. Добро уже не может победить, оно не определяет бытие. А зло признается нормальным, равноправным. Такое впечатление, что в прозе территория отсутствия добра и стала называться новым реализмом.

Да, в настоящем утрачены точки опоры. Все относительно. Идеальный человек — гибкий, мобильный, лояльный. И когда говорят о «плохой» литературе, говорят всего лишь о части целого. Общество больно, оно почти утратило механизм созидающей культуры. Но разве писатель — это только зеркало?

Малышеву есть что противопоставить злу. Даже в социальном романе «Подменыши». В его книгах есть четкая нравственная система координат, это ценностно ориентированная проза. Сегодняшняя литература любит «простого человека», который похож на меня, ясен и прозрачен. Ему сочувствуешь, как себе, но не как другому. У Малышева герой либо странен и не похож на меня, либо «лучше меня». Смущает одно: почему пример для подражания не человек? Почему Ваню в итоге спасает домовой? Почему именно бес относится к родному лесу с удивительной по силе любовью и заботой, тогда как для окружающих людей это всего лишь часть пейзажа? Почему революционерами-пассионариями оказываются подменыши? Где человек, способный на поступок, на сильные чувства? Неужели все настоящее променял на суету сует? Мне кажется очень важным вернуть веру не только в красоту мира, но и в человека, в его возможности и призвание. Это важно не просто для художественного текста, это крайне необходимо для нашего будущего. Растительная жизнь на природе хороша для беса или русалки, но человек создан для большего. Автор и сам понимает это, когда в «Подменышах» выводит детей леса в город.

Город — вновь враждебная территория, полная опасности. Можно вспомнить ту линию святоотеческого богословия, которая утверждает, что цивилизация, культура и искусство произошли вследствие грехопадения: «города, искусства, одежды и множество остальных нужд... принесла смерть вместе с собою» (святитель Иоанн Златоуст)[11]. Город еще раз выступает символом разрыва. Согласно другому мнению, цивилизация — плод творчества человека под водительством Божественного Логоса. Мир, социум являются объектом любви Божией, предназначены к преображению и очищению на началах богозаповеданной любви. Поэтому не презрение, не равнодушие, не побег, но активное доброделание и изменение существующего порядка вещей к лучшему.

«...отношение к жизни лучше всего сопоставлять не с осуждением или одобрением, а с воинской верностью. Я принимаю мир не как оптимист, а как патриот. Мир — не пансион в Брайтоне, откуда мы можем уехать, если он нам не нравится. Он — наша фамильная крепость с флагом на башне, и чем хуже в нем дела, тем меньше у нас прав уйти. Суть не в том, что мир слишком плох для любви или слишком хорош для ненависти. Суть в ином: когда вы кого-то любите, счастье его, тем паче несчастье, умножает вашу любовь», — пишет Честертон в «Ортодоксии»[12].

Полнота бытия здесь, в этой точке времени и пространства, жизнь по совести, любовь и преданность Отечеству земному и небесному — простые истины, которые сегодня проверяются на прочность, в книгах Игоря Малышева звучат убедительно и современно.

Примечания


[1] Малышев И. Дом // http://zhurnal.lib.ru/m/malyshew_i/dom.shtm

[2] Прем. 13, 5.

[3] Быт. 1, 31.

[4] Малышев И. Указ. соч.

[5] Архиепископ Василий (Кривошеин). Аскетическое и богословское учение св. Григория Паламы // Богословские труды 1952–1983 гг.: статьи, доклады, переводы. — Нижний Новгород, 1996. С. 120.

[6] Льюис К.С. Бремя славы // Сочинения. — Минск–Москва, 1998. Т. 2. С. 275.

[7] Преподобный Макарий Египетский. Духовные беседы, послания и слова. — М., 1880. С. 156–157.

[8]Малышев И. Подменыши // http://zhurnal.lib.ru/m/malyshew_i/podmenyshi1.shtm

[9] Борев. Ю.Б. Эстетика: учеб. — М., 2002. С. 418.

[10] Чередниченко С. Потусторонники // Континент. 2005. № 125.

[11] Книга о девстве 15 (PG 48, 545).

[12] Честертон Г.К. Вечный Человек / Пер. с англ. Н.Л. Трауберг; коммент. Л.Б. Сумм. — М., 1991. С. 404.

 





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0