«...Это моя базовая философская вещь» — так определил сам автор место «Ловушки для Адама» в ряду других своих повестей (Бородин Л.И. Печаль никуда не уходит // Завтра. 2012. 16 апреля. № 4 (186); http://zavtra.ru/denlit/188/12.html). В 2002 году у писателя сложилось впечатление, что «Ловушка для Адама», опубликованная в 1994 году, «не была принята и понята»: «Я не в обиде. Может, не сумел убедить читателя... Если во мне есть боль Православия, то она вся — в этой книге. А проскочила совершенно незаметно для всех» (Бородин Л.И. Считаю себя русистом // Завтра. 2002. 12 апреля).

Так или иначе, «Ловушка для Адама» — наиболее таинственное произведение русской литературы второй половины ХХ века, поскольку эта повесть принадлежит к уникальному опыту «художественной проповеди» Священного Писания и христианства как единственной философии, противостоящей философии социализма и либерализма.

Сами жизнь и судьба Леонида Бородина обусловили особую новизну и принципиально не фарисейскую природу этой «проповеди». Очевидно, именно в силу того, что Личность Христа для писателя — не абстракция, а достоверный духовный опыт, о котором Леонид Иванович избегал говорить («Это слишком интимная тема <...> Я надеюсь, что у меня православное мировоззрение». — «Из писателей — я самый счастливый человек» // Русская литература. 1998. № 3), в творчестве он как бы прячет от «девальвации» подлинность этого опыта, всем своим талантом бережет его от «упоминаний всуе». Понимание христианства как «философии спасения человечества от исчезновения» тоже можно рассматривать в этом контексте как способ наиболее адекватной апологетики идей христианства для «безбожного», «неофитского», привыкшего к диалектическому материализму сознания русского советского человека.

До повестей «Год чуда и печали» и «Ловушка для Адама» русское искусство слова не знало такого осмысления мира видимого и невидимого, «ненашего измерения», в восточно-христианской традиции понимания сущности этих миров, именно в такой мере осознанной и воспринятой автором этих повестей. «Если писатель пишет книгу для торжества Православия, у него наверняка не получится. У меня самая православная книга — “Год чуда и печали”. Там слово Бог не произносится ни разу. Сами проблемы вины, ответственности, страдания, смысла жизни, как мне кажется, подняты в ключе православном. Это мое мнение, но мне так говорили и люди, мнением которых я дорожу. Я об этом совершенно не думал, когда писал, но очень рад, что так получилось» («Считаю себя русистом» // Завтра. 2002. 12 апреля; http://zavtra.ru/denlit/068/41.html).

Основа творческого подхода писателя состоит в понимании того, что «...попытка осмыслить мир через художественное творчество — очень рискованна, невозможно требовать от литературы и искусства, чтобы они были православными. Тогда они и не нужны. Есть главная Книга, в которой все сказано. Остальное — попытки воспроизвести Тайну творения через себя. По большому счету они тщетны, но в первоначальной основе могут нести здоровое начало. Не просто как произведение искусства, а как способ расширения души, стремящейся к Богу. В этом смысле можно рассматривать творчество положительно» (http://www.pravoslavie.ru/guest/bo­rodin.htm).

Феномен, который также влияет на читательское, исследовательское восприятие при встрече с творчеством Л.И. Бородина, — это его невероятная «начитанность»: «Я ведь действительно прочитал всю классику русскую и зарубежную» (Завтра. 2012. 16 апреля). «Когда мы с женой уходили в тайгу, я с собой взял томик Гегеля, три тома Джека Лондона и свои конспекты по философии русского Серебряного века» (Завтра. 2002. 12 апреля).

Впервые полностью повесть «Ловушка для Адама» была опубликована в 1994 году в сентябрьском номере журнала «Юность». В августе того же года рукописи этой и других повестей были сданы в печать в петербургское издательство «Акме». В 1994 году книга вышла под общим названием «Ловушка для Адама». Большая часть тиража, по-видимому, безвозвратно утрачена. Летом 1994 года в газете «День литературы» был опубликован фрагмент повести с символичной опечаткой в заглавии: «Ловушка для Дамы».

Нами пока не обнаружены письменные свидетельства времени возникновения замысла повести и периода ее написания: «Периодически я удаляю все архивы... Моя жизнь — это мои книги и редакция» (Завтра. 2012. 16 апреля). Неизвестно пока, был ли и сохранился ли рукописный фонд к повести. В своих интервью писатель неоднократно говорил о том, что замысел его повестей возникал во время первого и второго следствия и обоих сроков. Так, повесть «Год чуда и печали» была написана во время первого срока, замысел и некоторые фрагменты «Царицы смуты» — во время второго. В тюремные же годы проясняются контуры поздней повести «Ушел отряд». Можно предположить, что идея повести, посвященной матери, тоже появилась в эти годы, когда родители ждали возвращения сына из лагеря.

Во всяком случае, одна из основных идей «Ловушки» — о том, что во власти человека воздержаться от греха и тем самым выполнить свою часть миссии по спасению себя, ближнего и человечества, в 1965 году была выражена писателем в его «первой практической» статье «Христианство как философия сохранения человеческого рода» (http://zavtra.ru/denlit/188/12.html). А находясь в следственном изоляторе Ленинграда, Леонид Бородин увидел в романе Г.-Р. Хаггарда «Братья» художественное подтверждение этой идеи: «...один из братьев сбрасывает с коня последнего сарацина, заносит меч и... не убивает его. Этим уже может быть спасено человечество. У Брэдбери есть рассказ про бабочку — бабочку раздавили, а мир изменился» (http://zavtra.ru/denlit/188/12.html).

Писатель подчеркивал: «Год чуда и печали» и «Ловушка для Адама» имеют «практически одну тему», только в разных вариантах (http://zavtra.ru/denlit/188/12.html). Можно предположить, что в главном «Ловушка» могла сформироваться в годы работы над «Годом чуда и печали» (1968–1975) или после ее окончания.

Вероятнее всего, основная работа над текстом приходится на смутные времена — 1992–1994 годы: «Я же пишу очень медленно. По две-три страницы в день. Повесть — за два года» («Считаю себя русистом» // Завтра. 2002. 12 апреля). Подтверждением именно этих сроков можно считать публицистику Леонида Ивановича, вышедшую в те годы в журнале «Москва». Именно в этих статьях отражены идеи, которые воплотились и в художественном мире повести. Таким образом, писатель стал и наиболее аутентичным комментатором «Ловушки».

Это обстоятельство, к сожалению, не учитывается в научно-критическом осмыслении повести, которое тем не менее интересно и во многом плодо­творно. «Ловушку» изучают как в плане концептуальном, так и на уровне поэтики (см.: Рябова Т. Проза Леонида Бородина 70-х — начала 90-х годов: Дис. ... канд. филол. наук. СПб., 1996; Федченко Н. Тенденции жанрово-стилевого развития повести 90-х годов (В.Крупин, Л.Бородин, В.Нарбикова): Дис. канд. филол. наук. Армавир, 2000; Серафимова В. Поэтика повести Л.Бородина «Ловушка для Адама» // Русская речь. 2005. № 5. С. 33–44; Васильева Т. Творчество Л.И. Бородина: особенности проблематики и поэтики: Дис. ... канд. филол. наук. Магнитогорск, 2007; Нестерова Л. Нравственно-философские искания автора и героев в прозе Леонида Бородина: Дис. ... канд. филол. наук. Саратов, 2007; Cухих О.С. Великий инквизитор конца ХХ века (традиции Ф.М. Достоевского в повести Л.И. Бородина «Ловушка для Адама») // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2010. № 2 (1). С. 263–268).
 

«Сон, с которого все началось...» — О творческом значении снов писатель неоднократно упоминал в своих интервью, публицистике и личных беседах. См. статью «Над Волгой», опубликованную в период работы над повестью (Москва. 1993. № 5): «В детстве часто снился сон с одним и тем же настроением, но в разном сюжетном исполнении. Туманным утром сажусь в лодку и ухожу на веслах к другому, невидимому берегу Байкала, о котором я только и знаю, что он должен быть и есть. Плыву долго, но не утомляюсь и с каждым гребком вместе с физической силой обретаю восторженное состояние духа, которое оправдывается сразу же, как только лодка втыкается носом в отмель. Я попадаю в прекрасную, чудесную страну...» Или (о повести «Год чуда и печали»): «В тюрьме мне часто снилась моя скала, мне снилось, что я вхожу туда, там что-то происходит — даже после того, как книга была написана... А когда у меня был уже второй срок, мне эти сны снились так, как будто бы они были в реальности» (Завтра. 2012. 16 апреля). Рассказ «Посещение», по признанию писателя, был практически полностью «списан» со сна.

Сны, настоящие и «додуманные», «сно-видения», «видения», «призраки» в повести соотносятся в первую очередь с малоисследованной в светской науке конкретикой христианской антропологии, описывающей человека, проявления его жизни, здоровья, нездоровья и смерти в реалиях «духа», «души» и «тела» (см., например: Архиепископ Лука Войно-Ясенецкий. Дух, душа и тело //http://lib.pravmir.ru/library/book/911). В 2011 году писатель опубликовал в журнале «Москва» статью Георгия Максимова «Православное отношение к сну и сновидениям», в которой подчеркивается, что «...в Писании нередко встречаются указания на то, что Бог иногда так или иначе объявляет человеку через сон Свою волю или предупреждение о грядущих событиях.

Во сне, например, Господь говорил Аврааму (Быт. 15, 12) и языческому царю Авимелеху (Быт. 20, 3–6). Среди этих случаев есть примеры того, как Господь говорит во сне прямо или получает откровение посредством видения, которое, как правило, нуждается в истолковании. Такие сны случались как с праведниками, так и с грешниками и даже с язычниками, как с царями и пророками, так и с простыми людьми. Можно даже говорить о таких снах не столько как об исключениях, сколько как о некотором правиле: Господь говорит «с людьми во сне, в ночном видении, когда сон находит на людей... тогда Он открывает у человека ухо и запечатлевает Свое наставление, чтобы отвести человека от задуманного дела и удалить от него гордость, чтобы отвести душу его от пропасти и жизнь его от поражения мечом» (Иов. 33, 15–18)» (Георгий Максимов. Православное отношение к сну и сновидениям // Москва. 2011. № 8).

В этой же связи актуализируется проблема реальности как таковой и особенностей отражения духовной реальности в художественном произведении. Как представляется, традиционность и новаторство Леонида Бородина в этом вопросе еще ждет своего исследования. Так или иначе, можно с уверенностью утверждать, что в «Ловушке для Адама» произошел новый прорыв русской литературы к евангельской реальности. (См. у преподобного Иустина Поповича: «Мы, люди, живем в мире двойной реальности — физической и духовной. Что такое физическая реальность? Это материя. А что такое материя? Сейчас есть физики, которые утверждают, что материи, собственно, не существует; существуют только нематериальные праэлектроны и фотоны. Что же такое духовная реальность? Это душа. А что такое душа? Что-то непосредственно данное нашему существу, что-то такое, ни сущности, ни формы чего мы не знаем.)

Рассматривая материю и душу как реальность, не объявляем ли мы призраки реальностью? Как бы мы ни старались удостовериться в реальности материи и духа, наша человеческая мысль и наши человеческие ощущения свидетельствуют об одном, только об одном: и материя, и дух сотканы из чего-то, что похоже на тень и на сон: “соние есмы непостоянное” (мы есть непостоянное снение). А все то, что мы называем вещами и существами, состоит из той же материи, из которой и сон: “вся сень, вся сон” (все есть тень, все есть сон). И этот наш мир реальностью своей напоминает сон, который кому-то снится. И мы, люди, — часть этого космического сна, движемся в мире, как тени среди теней, как призраки среди призраков, как привидения среди привидений.

Но мысль человеческая, природа которой фантастичнее даже самой природы сна, неустанно вопрошает: что же материю делает реальностью, а что душу делает реальностью? И материю, и душу делает реальностью только всемогущий Творец всех реальностей — Бог Логос. Таков Евангельский ответ человеческой мысли, единственный ответ, который для нее означает истинное благовещение. Все существующее настолько реально, насколько имеет в себе логосные силы. Реальность, по сути, не что иное, как логосность. То, что природу делает природой, и человека человеком, и душу душой, и материю материей, и небо небом, и землю землей, и жизнь жизнью, и существо существом, — это логосность.

“Слово стало плотию” (Ин. 1, 14). В этих трех словах содержание всего Евангелия божественного и человеческого реализма. Только с воплощением Бога Логоса люди узнали настоящую, непреходящую, вечную реальность. До воплощения люди на самом деле были призраками. С воплощения, через все, что есть человеческое, начинает струиться божественная реальность. И каждый человек настолько действительно реален, насколько соединит себя с воплощенным Богом Логосом. А это значит: насколько он станет членом тела Богочеловека Христа, которым является Церковь. Как тело Бога Логоса, Церковь, по сути, — единственная непреходящая реальность в этом преходящем мире» (Преподобный Иустин Попович. О рае русской души: Достоевский как апостол русского реализма. Минск, 2001. С. 15).

«Был сон и Ее до разрыва души печальное лицо, говорящее со мной языком печали». — «Ее» — с прописной буквы. См. статью Л.И. Бородина, опубликованную в мартовском номере «Москвы» в год выхода в свет «Ловушки»: «Да не осудят меня ортодоксы, рискну сказать, что всякая женщина, впервые взявшая в руки только что родившегося ребенка, одним мгновением, возможно секундой времени, то есть еще до всякой мысли о нем, — бывает равноприродна Божией Матери. Мужчине такого мгновения не дано» (Бородин Л.И. Женщина и «Скорбный ангел» // Москва. 1994. № 3. С. 4). Так образ Божией Матери входит в контекст повести. И все чудесные появления мамы героя будут коррелировать к этому образу. Особенно в финале, в сцене решающей битвы героя с «отцом Викторием».

Можно также сравнить с образами матери и заблудшего сына в житии Августина Блаженного и других святых: «Она лучше Августина видела, как Господь ведет его к истине, и говорила ему с необыкновенной уверенностью, что дотоле не умрет, пока не увидит его сыном православной Церкви» (Блаженный Августин. Христианская наука или основания Священной Герменевтики и Церковного Красноречия. СПб., 2006. С. 18).

«Когда я по-настоящему понял смысл приговора, вот тогда-то и охватил мою душу ужас...» — См. суждения автора о преступлении, наказании и печали в повести «Год чуда и печали», которая, как сказал сам писатель, «как раз больше всего перекликается с «Ловушкой для Адама»: «Проблема любой религии, а особенно православного мироощущения, — это вина, преступление, раскаяние или чувство вины, чувство покаяния, мести, долга — это все там есть. И это — главное <...> И печаль никуда не уходит, действительно. Если она есть, то она остается. Там, если помните, печаль передается. Девочку освободили от печали, а печаль перешла на него, потому что совершено преступление — грех» (Завтра. 2012. 16 апреля). См.: «Носите бремена друг друга, и таким образом исполните закон Христов» (Гал. 6, 2).

«...или стыд, к примеру, раскаяние...» — Одна из главных тем всего творчества Л.И. Бородина. Ср. с логикой покаяния, изложенной на основе святоотеческой мысли митрополитом Антонием Сурожским: «Покаяние заключается в том, что человек, который до того отвернулся от Бога или жил собой, вдруг или постепенно понимает, что его жизнь не может быть полной в том виде, в каком он ее переживает. Покаяние заключается в том, чтобы обернуться к Богу лицом. Это момент — только изначальный, но решительный, когда мы вдруг переменяем курс и вместо того, чтобы стоять спиной или боком по отношению к Богу, к правде, по отношению к своему призванию, делаем первое движение, — мы обратились к Богу. Мы еще не покаялись, в том смысле, что не изменились, но для того чтобы это случилось, мы должны что-то пережить: невозможно отвратиться от себя и обратиться к Богу просто потому, что нам вздумалось. Бывает, что человек живет спокойно, ничего особенного с ним не происходит, он как бы “пасется” на поле жизни, щиплет траву, не думая ни о бездонном небе над собой, ни о какой-либо опасности; ему жить хорошо. И вдруг случится нечто, что обращает его внимание на то, что не все так просто; вдруг он обнаруживает: что-то “не то”. Каким образом? Это бывает очень разно» (см.: Митрополит Антоний Сурожский. О покаянии. http://azbyka.ru/dictionary/21/surozhskiy_byt_hristianinom_04-all.shtml.)

«Некий педант с прохладным взором». — Ср. с «педантом» у Пушкина: «человек, выставляющий напоказ свои знания, свою ученость, с апломбом судящий обо всем» (Словарь языка Пушкина. М., 1956–1961. Т. 3. С. 289).

«Однако все поддающееся описанию в какой-то мере достижимо». — Сербский богослов Иустин Попопич писал: «Став человеком, Бог Логос сделал достижимыми для людей божественные ценности, божественные идеалы. Он показал, что люди могут жить Богом и осуществлять в этом мире Божьи мысли и желания. Невозможно, утверждает Достоевский, верить, что “Слово стало плотию”, то есть что идеал присутствовал телесно, и не верить, что он достижим для всего человечества» (Преподобный Иустин Попович. О рае русской души: Достоевский как пророк и апостол православного реализма. Минск, 2001. С. 16).

«В детстве мама часто говорила хмурясь: “Не кривляйся, пожалуйста!” Я не кривляюсь. Я действительно готовлю себя к серьезным и ответственным размышлениям...» — Ср.: «...я еще не готов, я полон гордости и фальши; я только что начинаю весь процесс переделки» (Достоевский Ф.М. Третья рукописная редакция «Преступления и наказания» // Полн. собр. соч. Т. 7. С. 165).

«Итак, сначала было правило, правильность, правда, потом появился закон...» — См.: «Не думайте, что я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел я, но исполнить. Ибо истинно говорю Вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна иота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все. Итак, кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном; а кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном» (Мф. 5, 17–19); «...ибо закон дан через Моисея; благодать же и истина произошли через Иисуса Христа» (Ин. 1, 17).

См. также: «Итак закон противен обетованиям Божиим? Никак! Ибо, если бы дан был закон, могущий животворить, то подлинно праведность была бы от закона; но Писание всех заключило под грехом, дабы обетование верующим дано было по вере в Иисуса Христа. А до пришествия веры мы заключены были под стражею закона, до того времени, как надлежало открыться вере. Итак закон был для нас детоводителем ко Христу, дабы нам оправдаться верою; по пришествии же веры, мы уже не под руководством детоводителя. Ибо все вы сыны Божии по вере во Христа Иисуса; все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись. Нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе. Если же вы Христовы, то вы семя Авраамово и по обетованию наследники» (Гал. 3, 21–29).

Писатель продолжает религиозно-философскую традицию осмысления сущности «Закона» и «Благодати», закона и свободы, «политического правосознания» и «частной корысти», соотнося эти вопросы с сознанием героя смутных времен конца ХХ века. В статье «Государственная власть или власть в государстве? (перечитывая И.А. Ильина)», цитируя философа, писатель подчеркивает: «...не имеет право на реализацию никакая доброзвучащая идея, если она вступает в противоречие с идеей государственности как таковой. И, соответственно, государственно компетентным может быть лицо или орган, исповедующие идею “государственной правоты”. Самая распрекрасная социальная идея оборачивается своей противоположностью, если она в противоречии с идеей государственности. И речь, безусловно, не идет о “культе Государства”, но лишь об объективном законе соответствия государства и социальных инициатив, законе, действующем столь же неумолимо, как законы Ньютона и Паскаля. В этой связи партия, к примеру, стремящаяся к власти, не может быть классовой, поскольку “...государственная власть есть нечто единое для всех и общее всем. Партия, лишенная государственной программы, поддерживающая один классовый интерес, есть противогосударственная партия... если она захватит власть, то она поведет нелепую и гибельную политику и погубит государство раньше, чем сила вещей заставит ее наскоро придумать политические добавления к ее противополитической программе”» (Москва. 1994. №. 5. С. 5).

«...если и существует какая-то  ценность личности...» — Доказательство от противного истинности христианского персонализма: «Он же сказал им: кто из вас, имея одну овцу, если она в субботу упадет в яму, не возьмет ее и не вытащит? Сколько же лучше человек овцы!» (Мф. 12, 11–12). «Не пять ли малых птиц продаются за два ассария? И ни одна из них не забыта у Бога. А у вас и волосы на голове все сочтены. Итак не бойтесь: вы дороже многих малых птиц» (Лк. 12, 6–7).

«...почти что булгаковский персонаж...» — Упоминание творчества М.А. Булгакова в контексте «бесовского настроения» главного «персонажа» повести представляется неслучайным, поскольку здесь и в дальнейшем повествовании происходит диалог писателя с традицией художественной демонологии отечественной литературы и европейской фаустианы. См. также: «Булгакова я принимаю не целиком. “Мастера и Маргариту” я читал с интересом, ибо ересь всегда интереснее догмата. Она увлекательнее. Но в сознании моем даже во время чтения возникал протест. Недопустимо покушение на святыни. Читал и боялся за Булгакова, что он вообще свалится в пропасть. К счастью, он какую-то важнейшую грань не переступил» («Считаю себя русистом» // Завтра. 2002. 12 апреля).

«Когда я оцениваю себя, я скромен, но когда я сравниваю себя — я горд!» — «Паршивец де Кюстин так резюмировал свое открытие России: “Когда я оцениваю себя, я скромен. Но когда я сравниваю себя — я горд”.

Нам, в отличие от него, вроде бы и нечем гордиться, сравниваясь. И все же это не так» (Бородин Л.И. Без выбора).

«Если Бога нет, то тем более нужно жить хорошо». — В этих и последующих словах героини можно усмотреть сомнения «культурного человека», «фактически обожествившего процесс и продукт человеческого творчества» и пребывающего в ощущении сиротства как «прямого следствия атеизма». Писатель относил такое мирочувствие к «третьей форме безбожия», после социализма и «бытового «матерьялизма», «пафоса выживаемости» (см.: Бородин Л.И. Еще о социализме // Москва. 1994. № 9).

«Смешливость из меня, как метлой». — См. у Антония Сурожского о покаянии как жажде Царства Небесного: «И тогда, перед лицом страха, перед лицом смерти, перед опасностью мы вдруг делаемся по отношению к себе, к жизни, к людям, к Богу — серьезными. Мы перестаем играть в жизнь. Мы перестаем жить так, будто пишем только черновик, который когда-то позже — о, много позже! потому что кажется, что времени-то столько впереди — будет превращен во что-то окончательное» (Митрополит Сурожский Антоний. Радость покаяния: Из бесед во время Рождественского поста 31 декабря 1983 года // http://www.metropolit-anthony.orc.ru/pokayanie/pokayanie.htm).

«...подчиняюсь жизни и надеюсь в свое время подчиниться смерти...» — «Но мы все идем ровной стопой к той смерти, которая рано ли, поздно ли нас пожнет; и нам надо жить с таким величием, чтобы смерть была для нас не страхом, а отверзающейся дверью, которая нам дает возможность войти в торжествующую вечную Божию жизнь. Поэтому говорить о смерти или говорить о жизни — одно и то же. Говорить о смерти — значит говорить о том, что жизнь должна быть предельно интенсивна во всех видах, в каких она может себя проявить: в творчестве или в молчании, в углубленности и в открытости. И вот встает перед каждым из нас вопрос: за жизнь, которую я прожил, будь она коротка или очень длительна, оказался ли я человеком, просто человеком? Оказался ли я христианином? Я называю себя человеком, я называю себя христианином — но правда ли это? (Митрополит Антоний Сурожский. Радость покаяния: Из бесед во время Рождественского поста 31 декабря 1983 года // http://www.metropolit-anthony.orc.ru/pokayanie/pokayanie.htm).

«И преображаешься, и очищаешься... Я еще не испытал этого, но предчувствовал, догадывался». — Ср.: «По-моему, одно: осмыслить и прочувствовать можно даже и верно и разом, но сделаться человеком нельзя разом, а надо выделаться в человека. Тут дисциплина. Вот эту-то неустанную дисциплину над собой и отвергают ныне наши современные мыслители... Мало того. Мыслители провозглашают общие законы, то есть общие правила, что все вдруг соделаются счастливыми, безо всякой выделки, только бы эти правила наступили. Да если бы этот идеал и возможен был, то с недоделанными людьми не осуществились бы никакие правила, даже самые очевидные» (Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1877. Май–июнь. Гл. 1 // http://www.croquis.ru/2202.html).

«Я был один. Я был почти Адам...» — В Священном Писании Адам — это «ветхий», тленный человек, который призван, как зерно, умереть и вырасти в «последнего Адама» — богочеловека Христа, преобразиться из «душевного» в «духовного»: «Но скажет кто-нибудь: как воскреснут мертвые? И в каком теле придут? Безрассудный! То, что ты сеешь, не оживет, если не умрет. И когда ты сеешь, то сеешь не тело будущее, а голое зерно, какое случится пшеничное или другое какое; но Бог даст ему тело, как хочет и каждому семени свое тело. Не всякая плоть такая же плоть; но иная плоть у человеков, иная плоть у скотов, иная у рыб, иная у птиц. Есть тела небесные и тела земные; но иная слава небесных, иная земных. Иная слава солнца, иная слава луны; иная звезд; и звезда от звезды разнится в славе. Так при воскресении мертвых: сеется в тлении, восстает в нетлении; сеется в уничижении, восстает в славе; сеется в немощи, восстает в силе; сеется тело душевное, восстает тело духовное. Есть тело душевное, есть тело духовное. Так и написано: “первый человек Адам стал душою живущею”; а последний Адам есть дух животворящий. Но не духовное прежде, а душевное, потом духовное. Первый человек — из земли, перстный; второй человек — Господь с неба. Каков перстный, таковы и перстные; и каков небесный, таковы и небесные. И как мы носили образ перстного, будем носить и образ небесного» (1 Кор. 15, 35–49).

«Проснулся я словно без глаз, такая беспросветная темень была в мире...» — «Вдов ты оставлял ни с чем и сирот ты оставлял с пустыми руками. За то вокруг тебя петли, и возмутил тебя неожиданный ужас, или тьма, в которой ты ничего не видишь, и множество вод покрыло тебя. Не превыше ли небес Бог? Посмотри вверх на звезды, как они высоко! И ты говоришь: что знает Бог? Может ли Он судить сквозь мрак?» (Иов. 22, 10–13). «Когда я чаял добра, пришло зло; когда ожидал света, пришла тьма» (Иов. 30, 26). «Путь же беззаконных — как тьма; они не знают, обо что споткнутся» (Пр. 4, 19). «В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин. 1, 5). «Тогда Иисус сказал им: еще на малое время свет есть с вами: ходите, пока есть свет, чтобы не объяла вас тьма: а ходящий во тьме не знает, куда идет» (Ин. 12, 35). «Но при том и новую заповедь пишу вам, что есть истинно и в Нем, и в вас: потому что тьма проходит и истинный свет уже светит. Кто говорит, что он во свете, а ненавидит брата своего, тот еще во тьме. Кто любит брата своего, тот пребывает во свете, и нет в нем соб­лазна» (1 Ин. 2, 8).

«С целью отделить зерна от плевел...» — Св. Ириней Лионский приводит свидетельство первых христиан в трактовке евангельской притчи о зернах и плевелах (Мф. 13, 25–40): «И посему во всякое время человек, вначале созданный руками Божиими, то есть чрез Сына и Духа, делается по образу и подобию Божию, так как отбрасываются плевелы, которые суть отступничество, а пшеница, то есть верою плодоносящие в Бога, убирается в житницу. Поэтому для спасаемых необходима скорбь, чтобы некоторым образом протертые, утонченные и чрез терпение проникнутые Словом Божиим и очищенные огнем годны были к Царскому пиру. Так некто из наших, за свидетельство о Боге осужденный на съедение зверей, сказал: “я пшеница Христова и буду измолот зубами зверей, чтобы мне оказаться чистым хлебом Божиим”» (Св. Ириней Лионский. Против ересей: Обличение и опровержение лжеименного знания. V, 25–36: О различии праведных и нечестивых; о будущем отступничестве при антихристе и конце мира // http://apokalypsis.ru/sv-irinej-lionskij.html).

«Передо мной стояла обыкновенная домашняя коза...» — Ср.: в «Фаусте» Мефистофель сначала предстает в образе животного, бродячего пса: «Заметил, черный пес бежит по пашне? (Гёте И.В. Фауст // Собр. соч. М.: Худож. лит., 1986. Т. 2. С. 44–49).

Как уже отмечали исследователи, в традиции фаустианы и булгаковский Бегемот. Эти животные необычайно умны. В то время, как корова в домашнем хозяйстве Антона и Ксении глупа, бесхитростна и беззащитна. См. далее в повести о корове: «бродячий комбинат по переработке дикорастущих».

«Он был не в одежде, но в облачении...» — Ср.: в «Фаусте» Гёте первый раз в человеческом виде Мефистофель появляется перед Фаустом в виде бродячего «схоласта»:

«МЕФИСТОФЕЛЬ выступает в опускающемся тумане одетый как бро­дячий схоласт из-за печи:

— К чему шум? Что стоит к услугам вашим?

ФАУСТ:

— Так вот что была пудля суть! Бродячий схоласт? Случай смешной, да уж ладно» (http://www.literatur-viktor-prieb.de/Faust-Uebersetzung.html).

Немецкие комментаторы трагедии отмечают, что схоластами в Средние века часто называли людей, «студентов», которые шли учиться, искали место учебы (Goethe. Faust. Der Tragцdie erster und zweiter Teil Urfaust. Herausgegeben und kommentiert von Erich Trunz. Mьnchen, 2010. S. 533). — См. также: слово «schоlasticus», «употребляемое в качестве существительного, прилагалось сначала к учителям одной или нескольких наук, преподававшихся в основанных Карлом Великим монастырских школах, а также к учителям богословия; впоследствии оно было перенесено на всех, кто занимался науками, особенно философией» (Христианство. Энциклопедический словарь. М.: РИПОЛ, 1995. Т. 2. С. 657).

Словарь предлагает трактовку схоластики и так называемого схоластицизма, то есть схоластики, как «отрицательного эпитета». Сущность схоластицизма состоит, по Вундту, «во-первых, в том, что главная задача научного исследования полагается в изы­скании твердо установленного и к различным проблемам одинаково применимого схематизма понятий; во-вторых, в том, что придается чрезмерное значение некоторым общим понятиям, а за ними и обозначающим эти понятия словам, вследствие чего пустая игра понятиями и словами заступает место действительных фактов, от которых эти понятия отвлечены» (Там же. С. 658). По этому принципу будут построены все монологи «отца Виктория», представляющие и ту часть сознания «Адама», которая впитала все лукавство и серьезность хилиастической ереси, марксистского или просто «разочарованного», «безбожного» миропонимания, освободившегося от религиозных «иллюзий», «схолацистически» подменившего Бога человеком без Бога.

В словаре также обосновывается положительное значение схоластики, которое, возможно, типологически соотносится с некоторыми утверждениями писателя, считавшего, что «сначала надо увидеть религию как философию. “Не торопись верить!” — как говорят» (Бородин Л.И. Печаль никуда не уходит // Завтра. 2012. 16 апреля). Автор статьи в словаре подчеркивает, что «по общему своему характеру схоластика представляет религиозную философию, не в смысле свободной спекуляции в области вопросов религиозно-нравственного характера, как мы видим в системах последнего периода греческой философии, а в смысле применения философских понятий и приемов мышления к христианско-церковному вероучению, первый опыт которого представляет предшествовавшая схоластике патристическая философия. <...> Философствование схоластиков строилось на почве установленного учения церкви и тех учений античной философии, которые сохранились до средних веков. В этом двойном богословско-философском предании высшее место, конечно, принадлежало церковному учению. Немалым уважением пользовалось, однако, и философское предание... Являлась задача согласовать оба предания и объединить их в нечто целое. При выполнении этой задачи исходили из того принципа, что разум и Откровение происходят от одного источника света — от Бога, и что поэтому между теологией и истинной философией противоречия не может быть, а в согласии их учений — доказательство истинности обеих. В период расцвета схоластических систем философия и теология действительно переходили одна в другую. Однако различие их природы должно было все-таки проявить себя, и к концу средних веков богословие и философия уже резко обособляются друг от друга» (Христианство. Энциклопедический словарь. М., 1995. Т. 2. С. 658).

«Ликом человек был, как и положено, светел...» — инфернальная сущность «отца Виктория», то есть и своего собственного «бесива», уже предчувствуется героем. Как известно, «Люцифер (лат. Luzifer) или Фосфор, “светоносец”, название утренней звезды. У отцов церкви Л., “сын зари” (ср.: Ис. 14, 12), является обозначением дьявола (Христианство. Энциклопедический словарь. М.: РИПОЛ, 1995. Т. 2. С. 65).

Писатель изучал христианскую демонологию и философские представления о зле в мире и в человеке. Так, в статье, опубликованной в год выхода в свет «Ловушки для Адама», Леонид Иванович приводит суждения Вяч. Ива­нова о Люцифере и его порождении Аримане: «Вячеслав Иванов когда-то предложил двуипостасное понимание образа Главного Богоборца в формуле Люцифер — Ариман, где первый — это смелый и гордый бунт против Божьего мира, второй — идеологическое равнодушие к миру и культ выживания. По концепции Иванова, Ариман постоянно как бы “истекает” из Люцифера, отрицая его, а Люцифер столь же обречен на постоянное сражение с собственным порождением» (Бородин Л.И. Еще о социализме // Москва. 1994. № 9. С. 4).

«— Хлеба, к сожалению, нет. Не сеем, не пашем». — Характеристика безбожного мира. (Ср. далее: «— Хлеб-то откуда берете? — Как откуда, из печки». «Иисус же сказал им: Я есмь хлеб жизни; приходящий ко мне не будет алкать, и верующий в меня не будет жаждать никогда») (Ин. 6, 35).

«Какого черта, мама! — закричал я, и это было ошибкой. Экран потух. Наступившая темнота была похожа на небытие...» — «И посему Господь говорил: “верующий в Меня не судится”, то есть не отлучается от Бога, ибо он чрез веру соединен с Богом. “А неверующий уже осужден, потому что он не уверовал во имя Единородного Сына Божия”, то есть добровольно сам отлучил себя от Бога. “Суд же состоит в том, что свет пришел в этот мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет... ибо всякий, делающий злое, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличились дела его... а поступающий по правде идет к свету, дабы явны были дела его, потому что они в Боге соделаны” (Ин. 3, 19–21)» (Свт. Ириней Лионский. Гл. XXVII. О будущем суде Христовом, об общении с Богом, о вечном мучении неверующих // http://apokalypsis.ru/sv-irinej-lionskij.html).

«Зови меня отец Викторий...» — См.: «И Господь то же говорил неверующим Ему: “Я пришел во имя Отца Моего, и вы не приняли Меня; когда придет другой в свое имя, то примете его” (Ин. 5, 43), под “другим” разумея антихриста, который чужд Господа: он есть неправедный судья, о котором сказано Господом, что он “Бога не боялся и людей не стыдился” (Лк. 18, 2 и сл.) (Свт. Ириней Лионский. Против ересей: Обличение и опровержение лжеименного знания. V 25–36, гл. XXV: Обман, гордость и тираническое царство антихриста, как они описаны у Даниила и Павла // http://apokalypsis.ru/sv-irinej-lionskij.html).

«А если принципиально, то мне больше нравится: “Возлюби... как... самого себя”». — «И один из них, законник, искушая Его, спросил, говоря: Учитель! какая наибольшая заповедь в законе? Иисус сказал ему: “возлюби господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим”: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: “возлюби ближнего твоего, как самого себя”; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» (Мф. 22, 35–40). (См. также: Мк. 12, 30, 31; Лк. 10, 27.)

«Так начинай твой путь к ближним — через любовь к себе и ненависть к ним...» — В последнем интервью Л.И. Бородин продолжил тему: «Вот я совершаю плохое действие — я не убиваю себя за это, я продолжаю жить! А почему тогда я должен быть к вам строже, чем к себе? «Возлюби ближнего своего, как самого себя». Так ты уже себя любишь, какой ты есть порочный, все равно не убиваешься, за исключением редких случаев. Но это не значит, что надо быть равнодушным к другому» (Бородин Л.И. Печаль никуда не уходит // Завтра. 2012. 16 апреля). Или: «...всечеловеческое братство должно пройти через этап ненависти ко всему, что препятствует его торжеству. А что препятствует его торжеству? Прежде всего религиозные предрассудки, зафиксированные в структуре старого общества, неуничтожимые без принципиальной ломки структуры и беспощадного истребления носителей старого сознания» (Бородин Л.И. Еще о социализме // Москва. 1994. № 9. С. 5). См. также стихотворение Л.И. Бородина «Падший ангел», написанное в конце 80-х годов (Бородин Л. Изломы. — Русло, 1992. С. 70).

«...я никого не убивал!» — Ср.: «Я не убивал и был против, но я знал, что они будут убиты, и не остановил убийц» (Достоевский Ф.М. Бесы). По поводу этих слов Ставрогина А.В. Михайлов отметил: «Признание это — тактическое в большой и нервной игре; не будь оно тактическим, оно могло бы способствовать всеобщему, повернуть действие романа в лучшую сторону и по-новому направить этого героя романа. Однако, помимо этих нервных движений, должен же был в душе героя оставаться какой-то слой благородства, не разъеденный душевным развратом, и только он, этот слой, допускал возможность хотя бы и тактических чистосердечных признаний и пусть минутных, скороприходящих опамятований. Если бы в нашем обществе за игрой эгоистических и групповых интересов, помимо справедливых и несправедливых взаимных обвинений, была бы способность пусть даже к такой самокритичной откровенности, если бы...» (Михайлов А.В. Итоги // Наш современник. 1990. № 12. С. 25).

«— Думал обо всем этом. Читал немного...» — Антон и Ксения — тоже «становящиеся» герои. См.: «...что же значит быть христианином? Ответ на это, с одной стороны, очень прост: все Евангелие говорит о том, как надо жить, как надо мыслить и чувствовать, чтобы быть Христовыми; но то же Евангелие нам раскрывает, и Отцы Церкви говорят о том, что недостаточно творить заповеди, не становясь иным человеком, таким человеком, для которого заповедь является уже не Божиим приказом, а собственным порывом жизни: нам надо научиться стать тем, что раскрывает перед нами Евангелие (Митрополит Антоний Сурожский. Жизнь для меня — Христос // http://www.metropolit-anthony.orc.ru/sretenie/sret_honoris.htm).

«Тогда спрашивается, зачем я Канта Иммануила с двумя “м” почитывал и о Пикассо с двумя “с” рассуждал с прищуром и придыханием?..» — На примере духовного пути Н.Бердяева Л.И. Бородин определил особенности сознания «обращенного» марксиста или просто безбожника, стихийного «матерьялиста» — словом, типичного героя конца 80-х годов ХХ века, к которым и сам автор себя относил. Только пережил он это обращение еще в 50-х: «Представим себе молодого образованного человека конца прошлого столетия, еще вчера социалиста и марксиста, вовремя разочаровавшегося в идеалах юности и возжелавшего обратиться к фундаментальным ценностям, олицетворяемым и олицетворенным христианством. <...> Далее узнает новообращающийся, к ужасу своему, что вся его образованность и информированность перед Богом никакой ценности не имеет, скорее наоборот... Что творческие потуги, которыми немало гордился, суть лишь пустое томление духа, тоска, если даже она “лермонтовская”, — наигреховнейшее души состояние. Обратившись затем снова к евангельскому тексту, обнаружит он с трепетом, что богатства, кои рекомендуется раздать, чтобы пойти за Богом, вовсе не деньги или вещи, этого-то добра, положим, немного и раздать не трудно, но нечто совершенно иное, отказ от чего невообразим... И по-иному прочитается с детства известная цитата: “Легче верблюду пролезть сквозь игольное ушко, чем образованному и творческому человеку”...» (Бородин Л.И. Сотворение смысла, или Страсти по Бердяеву // Москва. 1993. № 8. С. 9).

«Но отчего речь шла об уступке, а не о добровольном и радостном вовлечении?..» — Осмысляя философию марксизма, А.В. Михайлов подчеркивал: «Ведь если мы установили, что человек (по Марксу. — Л.Ш.) или человеческая сущность (разочарованные!) остаются теперь в мире наедине с собою, придя к себе и ставши самими собою, то любая попытка представить какое-то высшее, разумное смыслополагающее начало в мире — это не что иное, как попытка исказить уже найденную человеческую сущность, уже постигшую себя человеческую разумность, вновь окружить ее пеленой обмана (или чем-то вроде опиума для народа). А тогда для такого уже нашедшего себя и удостоверившегося в своей сущности человека утверждать подобное высшее разумное начало будет уже не чем-то возвышающим душу, а только чем-то унизительным — принижающим его, человека, достоинство» (Михайлов А.В. Итоги // Наш современник. 1990. № 12. С. 30).

«...ускорил шаг, но лишь подойдя вплотную, узнал человека, сидевшего ко мне спиной. Это был Петр». — Еще одна «встреча» с погибшим другом. В «Преступлении и наказании» Свидригайлов спрашивает Раскольникова: «А кстати, верите вы в привидения?» Рассказывает о том, что усопшая жена его «посещать изволит»: «— Да уже три раза приходила <...> Все три раза наяву. Придет, поговорит с минуту и уйдет в дверь. Даже как будто слышно <...> вошла в дверь: “А вы, говорит, Аркадий Иванович, сегодня за хлопотами забыли в столовой часы завести”» (Достоевский Ф.М. Преступление и наказание // Полн. собр. соч.: В 30 т. Л.: Наука, 1973. Т. 6. С. 218–219). Комментаторы романа связывают этот фрагмент с широким интересом читателей 60-х годов XIX века к вопросам криминалистики и психиат­рии. В 1861 году в журнале братьев Достоевских «Время» была опубликована рецензия на книгу М.С. Хотинского «Рассказы о темных предметах»: «Сколько <...> рассказывают о явлениях мертвецов, привидений. Всему этому не может не верить человек, незнакомый с наукой. Между тем для образованного человека подобного рода вещи не более как субъективные иллюзии, галлюцинации <...> Людское суеверие ни в каком случае не может доказывать действительности мира сверхчувственного. Нельзя отрицать и того, что могут быть и теперь неразгаданные явления, которые, по-видимому, указывают на существа другого, чем мы, рода. Но эти явления неразгаданные, непонятные, следовательно, не могут быть основанием для заключения pro или сontra мира сверхчувственного <...> настанет время, когда наука объяснит если не все, то весьма многое из фактов ныне непонятных» (Достоевский Ф.М. Преступление и наказание. Рукописные редакции // Полн. собр. соч.: В 30 т. Л.: Наука, 1973. Т. 7. С. 385).

«А все остальные только отходы производства!..» — В черновых набросках к главам VI–VII второй части «Преступления и наказания», например, обозначена тема, исходящая, видимо, от Разумихина: «...говорит о двух разрядах людей: о предназначенных и об материале и воспламеняет и ее этим учением» (Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л.: Наука, 1973. Т. 7. С. 187).

«Но это противоречит главному положению всех религий, что Он — совершенен!» — См.: «...мы не сотворены просто, объективно, как будто мы — предметы; мы сотворены сразу, еще до нашего существования, в каком-то взаимоотношении с Богом. Бог нас творит, потому что мы Ему желанны, в самом теплом и самом глубоком смысле этого слова желанны. Мы Богу не нужны для того, чтобы Он Богом был; для Него нет необходимости нас вызывать из небытия. Он был бы той же полнотой самодовлеющего бытия, той же полнотой торжествующей, ликующей жизни и без нас. Он нас творит нас ради, а не Себя ради. И в Предвечном Совете, который вызывает нас к бытию, уже покоится вся полнота Божественной любви к нам. Вспомните начало книги протопопа Аввакума, где во вступлении он говорит об этом Предвечном Совете, о том, как Бог, обращаясь к Сыну, говорит: “Сыне! Сотворим человека!”, и Господь отвечает: “Ей, Отче!” И тогда, раскрывая тайны будущего, Отец говорит: “Да, но человек согрешит и отпадет от своего призвания, своей славы, и придется Тебе крестом его искупить”. И Сын говорит: “Пусть будет так, Отче!”»

Здесь нечто очень важное. Важно то, что Бог, творя человека, знал, что случится, — и сотворил. Он знал, что будет с человеком: что придут на него смерть, страдания, безмерная скорбь становления или падения. И Он знал тоже, что Его любовь имеет в себе крестный оттенок, что в любви есть радость давать, и есть радость получать, и есть победоносная, трагическая радость Креста.

И вот Бог творит человека на фоне этого. Раньше чем человек сотворен, он уже возлюблен крестной Божественной любовью, а не только радостной и светлой. И когда человек появляется из небытия в бытие, он встречает Божественную любовь, он любим, он желанен.

Я уже сказал, что сотворение мира и, в частности, человека для Бога не является необходимостью. Это акт царственной, творческой свободы. И в том, что мы Богу не необходимы, лежит основа какой-то, хотя бы относительной, самобытности нашей. Если мы были бы необходимы Богу, если бы без нас, без твари, Бог не был полнотой того, что Он есть, — мы были бы только жалкой тенью в этом сиянии, мы были бы словно светлячки при ярком солнце. Правда, мы горели бы каким-то светом, но по сравнению с Светом Невечерним, сиянием Солнца правды, полуденным озарением Божества мы были бы предельно ничтожны. Потому именно, что мы не необходимы, мы имеем некоего рода самобытность. Мы поставлены перед Лицом Божиим в какой-то самостоятельности; между нами и Им может быть диалог. Бог говорил — и пророки отвечали; человек молится — и Господь отзывается. Это возможно только потому, что мы — разные, потому что мы нигде не сливаемся, потому что конечное призвание человека стать причастником Божественной природы (2 Пет. 1, 4) не есть первичная данность, а именно призвание, которое может быть достигнуто возрастанием в Него» (Митрополит Антоний Сурожский. О сотворении мира и человека; http://azbyka.ru/hristianstvo/chelovek/4g4_4-all.shtml).

«Например, любовь. Бог любит человека. Человек должен любить Бога. В этом же тоже что-то запрятано...» — «И всем, соблюдающим любовь к Нему, Он дает Свое общение. Общение же с Богом есть жизнь и свет и наслаждение всеми благами, какие есть у Него. А тех, которые по своему произволению отступают от Него, Он подвергает отлучению от Себя, которое сами они избрали. Разлучение с Богом есть смерть, и удаление от света есть тьма, и отчуждение от Бога есть лишение всех благ, какие есть у Него. Посему те, которые чрез отступничество свое утратили вышеупомянутое, как лишенные всех благ, находятся во всяческом мучении...» (Св. Ириней Лионский. Против ересей: Обличение и опровержение лжеименного знания. V, 25–36, гл. XXVII. О будущем суде Христовом, об общении с Богом, о вечном мучении неверующих // http://apokalypsis.ru/sv-irinej-lionskij.html).

«И пославший Меня Отец Сам засвидетельствовал о Мне. А вы и гласа Его никогда не слышали, ни лица Его не видели; и не имеете слова Его, пребывающего в вас, потому что вы не веруете Тому, Которого Он послал. Исследуйте Писания, ибо вы думаете чрез них иметь жизнь вечную; а они свидетельствуют о Мне. Но вы не хотите придти ко Мне, чтобы иметь жизнь. Не принимаю славы от человеков, но знаю вас: вы не имеете в себе любви к Богу» (Ин. 5, 37–42).

См. также о любви к Богу у митрополита Антония Сурожского: «В сегодняшнем Евангелии мы слышали слова такие простые и такие очевидные: Если кто Меня любит, тот сохранит Мои заповеди... В жизни, в нашей обычной человеческой жизни, это так очевидно и так просто: если мы кого-нибудь любим, то как мы заботимся о том, чтобы узнать его вкусы, что ему дорого и что ему ненавистно; и как старательно, когда у нас в сердце любовь жива, мы стремимся к тому, чтобы ничем любимого не огорчить.

В таком смысле можно и слова Христовы понять. Заповедь Господня — это не приказ, не принуждение со стороны Бога; Он открыто, чистосердечно нам говорит: Вот что Мне дорого, а вот что Мне ненавистно; вот то, ради чего Я пришел на землю, а вот то, что на земле привело к Моей горькой и жестокой смерти... И вопрос стоит совершенно ясно и просто: если нам не дорого то, что Ему дорого, если нам остается близким то, что было причиной Его распятия и смерти, то о какой же любви мы можем говорить? Разве так мы говорим о любви к родным, к друзьям, к тем, которые нам действительно близки? Конечно, нет!

И вот задумаемся над этими простыми словами Христа и над этой простой, человеческой, земной правдой. Если нам не дорога заповедь Гос­подня, то, значит, Он нам не дорог, и тогда не надо говорить, что мы Его любим, не надо говорить, что Он — наш Господь. Лучше, честнее было бы сказать: где-то краешком души я Тебя люблю, но себя люблю больше, мир люблю больше, многое люблю больше, чем Тебя... И тогда, может быть, нам стало бы стыдно, представив себе Его любовь к нам и то, как Он к нам относится. А если бы стало стыдно, то, может быть, что-нибудь живое и дрогнуло бы у нас в душе; может быть, тогда мы приобрели бы правдивые, честные отношения с Богом и когда-нибудь и к Нему отнеслись бы те живые чувства, которые мы имеем друг ко другу» (Митрополит Антоний Сурожский. О любви // http://www.metropolit-anthony.orc.ru/prop/prop_19.htm).

«Был только я и камень, который выщупывал руками, чтобы не потерять равновесия...» — «Неужели вы не читали сего в Писании: «камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла; это — от Господа, и есть дивно в очах наших» (Мк. 12, 10–11). См. также: Лк. 20, 17. «Он есть камень, пренебреженный вами зиждущими, но сделавшийся главою угла, и нет ни в ком ином спасения» (Деян. 4, 11).

«Итак, если великий Бог чрез Даниила показал будущее, а чрез Сына подтвердил, и Христос есть камень, без рук отсеченный, который разрушит временные царства и установит вечное (царство), то есть воскресение праведных, как сказано: “Бог Небесный восставит Царство, которое во веки не разрушится”, то пусть постыдятся и образумятся те, которые отвергают Творца мира и не признают, что пророки были посланы Тем же Отцем, от Которого и Господь пришел, но утверждают, что пророчества произошли от различных сил. Ибо, что было предсказано Творцом мира одинаково чрез всех пророков, то Христос в конце исполнил, повинуясь воле Отца Своего и совершая Его распоряжения относительно человеческого рода» (Св. Ириней Лионский. Против ересей: Обличение и опровержение лжеименного знания. Гл. XXVI: Иоанн и Даниил предсказали разрушение римской империи, предшествующее концу ми­ра и вечному Царству Христа // http:// www.metropolit-anthony.orc.ru/prop/prop_19.htm).

«Он говорит им: а вы за кого почитаете меня? Симон же Петр, отвечая, сказал: Ты — Христос, Сын Бога Живаго. Тогда Иисус сказал ему в ответ: блажен ты, симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, сущий на небесах; и Я говорю тебе: ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее» (Мф. 16, 15–18).

«...чтобы не обмереть от страха перед пустотой». — К мотиву «пустоты» см. также статью А.В. Михайлова, в которой есть суждения о дьяволе как о пустоте: «Те, кто не верит в существование дьявола, могут теперь обнаруживать на земле следы его деятельности. Даже и тот, кто верит в существование дьявола, все равно может теперь обнаруживать на земле следы его деятельности. Именно так существует дьявол. Ему не надо доказывать свое существование. Если Гегель читал лекции о существовании бытия Божия, то, напротив, дьявол всегда готов читать лекции о доказательствах своего небытия. Он был бы рад, если бы люди настолько разуверились в его бытии, что позабыли бы и самое имя его. Тогда-то встал бы какой-нибудь человек на собрании и сказал: Смотрите! Все, что вы видите, это все сотворили мы сами, мы творцы своей истории, мы настолько сотворили все сами, что сотворили даже и дьявола. Потому что как же дьявол мог придумать сам себя? Представим себе: как это ничто, то есть совсем пустое место, ничего, вдруг возьмет и придумает себя и скажет: я — ничто? Да не просто ничто, а Ничто. Так и дьявол...» (Михайлов А.В. Итоги // Наш современник. 1990. № 12. С. 16.) «Третья правда» Л.И. Бородина вышла в этом же журнале (№ 9).

Так или иначе, трактовка зла, дьявола как пустоты, псевдореальности — традиционна для христианского богословия. См.: «Явление Бога Логоса в личности Богочеловека Христа ясно показывает, что в этом мире Бог — единственная истинная реальность, а человек — лишь настолько реален, насколько воплотит в себе Бога Логоса, насколько ологосится. <...> Отторжение от этой реальности сталкивает мысль в псевдореальность, в противобытие, в небытие. Самая полная и самая страшная псевдореальность — сатана. Ибо он представляет самую резкую отторгнутость и самую большую удаленность от Бога» (Преподобный Иустин Попович. О рае русской души. Минск, 2001. С. 18).

«...с единственным лицом во вселенной». — Строчка из стихотворения Николая Гумилева «Мои читатели»:

...И когда женщина с прекрасным
                                                         лицом,
Единственно дорогим во вселенной,
Скажет: я не люблю вас,
Я учу их, как улыбнуться,
И уйти и не возвращаться больше.
А когда придет их последний час,
Ровный, красный туман застелит
                                                      взоры,
Я научу их сразу припомнить
Всю жестокую, милую жизнь,
Всю родную, странную землю
И, представ перед ликом Бога
С простыми и мудрыми словами,
Ждать спокойно Его суда.

«Конец света, Второе Пришест­вие — вот что ожидало человечество вчера!..» — Возможно, что здесь типологически воссоздается заблуждение, которое опроверг апостол Павел во втором послании к солунянам. В толковании святителя Феофана Затворника к этому фрагменту послания написано: «Распространилась между солунянами уверенность, будто настоит день Господень. Иные говорили об этом в духе пророческом, иные ссылались на слово, слышанное будто от апостола; нашлись и такие, которые указывали на послание, будто св. Павлом писанное, в котором подтверждалась та же мысль. Слыша это, солуняне не потрудились проверить слышанное тем, что лично от апостола слышали, а тотчас, как услышали, поверили и пришли в смятение: одни от страха, другие от радости, что вот скоро узрят Господа и соберутся к Нему. Апостол пишет им теперь, что не следовало им так теряться ни по каким причинам (ст. 1. 2), зная наперед, что пришествию Господню должно предшествовать явление антихриста, с соприкосновенными тому обстоятельствами, как об этом говорено было им лично апостолом, в бытность его у них (ст. 3–5). Знаете и держитесь этого знания, что есть нечто удерживающее явление антихриста. Когда это удерживающее отстранится, тогда явится антихрист, а после него Господь, чтоб убить его духом уст Своих и разорить все его дело (ст. 6–8).

Таков порядок мировых событий, по преднамерению Божию, по плану промышления Его о роде человеческом. Тут виден и внутренний, сокровенный, закон, управляющий ими, и последняя цель, к которой все идет.

Этим неправые мысли солунян исправлялись вполне, и смятение их должно было утишиться. Но св. Павел благорассудил решить и еще один соприкосновенный вопрос, который естественно мог родиться, по поводу проречения о явлении антихриста, и снова смутить успокоиваемое братство, — именно: если такой богоборник будет этот антихрист, то не будет ли от него какой опасности и нам, самой вере нашей и нашему упованию? Не погубил бы он и нас? Апостол отвечает на этот возможный вопрос: не беспокойтесь. Человек беззакония точно придет вооруженный, по действию сатаны, всем, что может прельщать; но действительно прельстит и увлечет только тех, которые любве истины не прияша. У этих попустит Бог действовать духу льсти, и они поверят лжи (ст. 8–12). Вам же, уверовавшим и возлюбившим истину, нечего опасаться. Вы избраны ко спасению и к получению славы Господа за то, что поверили и освящены благодатию Духа Святаго (ст. 13. 14). Только пребудьте верными преданному нами вам учению, что и дарует вам Господь (ст. 15–17)» (Святитель Феофан Затворник. Толкование второго послания апостола Павла к солунянам // http://www.verapravoslavnaya.ru/?Feo­fan_Pavla_k_solunyanam2#slnm13). Таким образом, «отец Викторий» как бы скрывает факт прихода антихриста, затемняя, по слову свт. Феофана, «порядок мировых событий, по преднамерению Божию, по плану промышления Его о роде человеческом».

Свт. Феофан Затворник продолжает толковать значение последних времен: «Апостол, очевидно, говорит о том отступлении, которое совершится в последние дни, пред вторым пришествием Господа. Об этом поминает он в других посланиях. В первом послании к св. Тимофею пишет он: Дух же явственне глаголет, яко в последняя времена отступят нецыи от веры, внемлюще духовом лестчим и учением бесовским (1 Тим. 4, 1). Похоже на это у него (2 Тим. 3, 1) и у св. Петра (2-е посл. 3, 1). Св. Иуда свидетельствует, что все апостолы говорили об этом одинаково: поминайте глаголы, прежде реченные от апостол Господа нашего Иисуса Христа: зане глаголаху вам, яко в последнее время будут ругатели, по своих похотех ходяще и нечестиих. Сии суть отделяюще себе от единости веры...» (Иуд. ст. 18–19). И Сам Господь предрекал, что в конце мира многие лжепророки восстанут и прельстят многих и что за умножение беззаконий иссякнет любы многих (Мф. 24, 11–12), так что, когда придет Он, обрящет ли веру на земли (Лк. 18, 8).

По этим удостоверениям рисуется в голове очень неутешительная картина нравственно-религиозного состояния людей в последнее время. Евангелие будет всем известно. Но одна часть пребудет в неверии ему, другая, наибольшая, будет еретичествовать, не Богопреданному учению следуя, а построевая себе свою веру, своим измышлением, хотя на основании слов Писания. Этим самоизмышленным верам числа не будет. <...> Вот какая широкая ожидается область отступления. Хотя имя христианское будет слышаться повсюду и повсюду будут видны храмы и чины церковные, но все это только видимость, внутри же отступление истинное. На этой почве народится антихрист и вырастет в том же духе видимости без существа дела. Потом, отдавшись сатане, явно отступит от веры и, вооруженный его обольстительными кознями, всех не содержащих христианства во истине увлечет к явному отступлению от Христа Господа, заставив себя самого почитать за бога. Не увлекутся избранные; но он будет иметь покушение прельстить и их, аще возможно. Чтоб этого не случилось, прекратятся дни те злые. Явится Господь и упразднит антихриста и все дело его явлением пришествия Своего» (Святитель Феофан Затворник. Толкование второго послания апостола Павла к солунянам // Там же).

См. также, например, интервью с Ф.Я. Шипуновым «Мир подошел к своему концу», опубликованное в журнале «Москва» в 1992 году в № 1.

«Ты же, как и все вы, в сущности, нехристи!» — См. статью Л.И. Бородина, опубликованную в год выхода «Ловушки» в свет: «Среди причин, способных объяснить небывалую скорость развала нашей вчерашней, казалось бы, несокрушимой державы, есть одна, далеко не вторичная, но аналитиками до сих пор не отмеченная. Тот факт, что в активе “разрушителей” преобладают вчерашние теоретики и практики марксизма, с одной стороны, а с другой — факт не менее загадочный — что знаменитые наши “органы”, наши доблестные “штирлицы” никоим образом не проявили себя в роли упредителей развала, — оба этих факта в значительной мере могут быть объяснены степенью “пораженности” людей этих структур принципиальными догматическими установками марксизма» (Бородин Л.И. Государственная власть или власть в государстве? // Москва. 1994. № 5. С. 3).

Или: «Социализм, как он проявил себя в истории, — это если и не наука, то по меньшей мере теория принципиального преобразования общества на основах, противоречащих религиозным, в данном случае христианским установлениям. Более того, социализм есть форма активного отрицания религиозного мировоззрения. Это своеобразное структуралистское видение социальной проблемы в целом, когда устроение среды есть первейшее условие совершенствования личности, понятой социалистическим сознанием как продукт среды. Социалист потому не может не быть атеистом в христианском понимании теизма. Притом он (социалист) может быть сколько угодно суеверным, он способен искренне предполагать наличие сверхъестественного в мире, чаще всего дурного, и к этому “дурному” атеист полон “богобоязни” с обратным знаком. Ему может быть свойственно допущение существования некоего мирового разума, с которым сливается после физической смерти неуничтожимая психическая сущность, то есть самый примитивный рудимент языческого миропонимания, поскольку данное допущение никого ни к чему не обязывает, не имеет, как говорится, обратной силы — влияния на поведение и формирующей роли, в то время как развитые языческие системы именно благодаря этому фактору существовали столетиями. Социалистическое мировоззрение в целом есть трагедия индивидуального сознания, утратившего язык общения с высшими истинами или “не дотянувшегося” до них. Уровень “образованности” в данном случае никакой роли не играет» (Бородин Л.И. Еще о социализме // Моск­ва. 1994. № 9. С. 3).

«ЕГО число, оно сошлось, вопреки нам... День в день сошлось. Ты ведь и числа его не знаешь? Не знаешь! Сто сорок четыре! Всего-то сто сорок четыре! Ради них ОН должен был прийти...» — Скрытая цитата из Откровения Иоанна Богослова: «И видел я иного Ангела, восходящего от востока солнца и имеющего печать Бога живого. И воскликнул он громким голосом к четырем ангелам, которым дано вредить земле и морю, говоря: не делайте вреда ни земле, ни морю, ни деревам, доколе не положим печати на челах рабов Бога нашего. И я слышал число запечатленных: запечатленных было сто сорок четыре тысячи из всех колен сынов Израилевых» (Откр. 7, 2–4).

Одна из основных идей религиоз­но-философской концепции Л.Бородина состоит в утверждении спасительной роли Православной Церкви. В обращении писателя к этому фрагменту книги Апокалипсиса зашифрована и эта идея. Епископ Александр Милеант так толкует фрагмент Откровения о 144 тысячах запечатленных: «Ангельские трубы предвозвещают человечеству бедствия, физические и духовные. Но до начала бедствий апостол Иоанн видит ангела, возлагающего печать на чело сынов Нового Израиля (Откр. 7, 1–8). “Израиль” здесь — это новозаветная Церковь. Запечатление символизирует избранничество и благодатное покровительство. Напоминает это видение таинство  Миропомазания, во время которого на чело новокрещеного возлагается “печать дара Духа Святаго”. Напоминает оно и крестное знамение, ограждаемые которым “врагу противляются”. Люди, не защищенные благодатной печатью, терпят вред от “саранчи”, вышедшей из бездны, то есть от дьявольской силы (Откр. 9, 4). Пророк Иезекииль описывает подобное запечатление праведных граждан древнего Иерусалима перед его взятием халдейскими полчищами. Тогда так же, как и теперь, таинственная печать возлагалась с целью сохранить праведных от участи нечестивых (Иез. 9, 4). При поименном перечислении двенадцати колен (племен) Израилевых нарочито пропущено колено Даново. Некоторые видят в этом указание на происхождение антихриста из этого племени. Основанием к этому мнению служат загадочные слова патриарха Иакова относительно будущего потомков Дана: “змей на дороге, аспид на пути” (Быт. 49, 17).

Таким образом, данное видение служит введением к последующему описанию гонений на Церковь. Измерение храма Божия в главе 11 имеет то же значение, что и запечатление сынов Израилевых: сохранение чад Церкви от зла. Храм Божий, как и Жена, облаченная в солнце, и город Иерусалим — это разные символы Церкви Христовой. Основная мысль этих видений та, что Церковь свята и дорога Богу. Бог попускает гонения ради нравственного совершенствования верующих, но оберегает их от порабощения злу и от одной участи с богоборцами» (Епископ Александр (Милеант). Апокалипсис, или Откровение Иоанна Богослова: значение книги // http://www.pravmir.ru/apokalipsis).

«— ОН, так называемый Отец ваш любящий — и только ради ста сорока четырех!» — См. у Иринея Лионского: «Хорошо сказал Иустин, что “до пришествия Господа сатана никогда не осмелился хулить Бога, потому что еще не знал своего осуждения, так как и пророки говорили о нем в притчах и аллегориях; после же пришествия Господня, ясно узнав из речей Христа и Его учеников, что вечный огонь уготован ему, по своей собственной мысли отступившему от Бога, и всем нераскаянно пребывшим в отступничестве, он (ныне) чрез таковых людей хулит Господа, подвергшего его суду, как уже осужденный, и грех своего собственного отступничества возводит на Создавшего его, а не на свое собственное произволение, как и преступники закона, подвергающиеся после наказанию, жалуются на законодателей, а не на самих себя”. Так и эти люди, исполненные диавольского духа, взносят бесчисленные обвинения против Творца нашего, Который и дух жизни даровал нам, и постановил годный для всех Закон, и они не хотят признать суд Божий справедливым. Поэтому и выдумывают другого какого-то Отца, Который не печется и не промышляет о наших делах, или даже одобряет все грехи» (Cв. Ириней Лионский. Против ересей: Обличение и опровержение лжеименного знания. V, 25–36, гл. XXVI: Иоанн и Даниил предсказали разрушение римской империи, предшест­вующее концу мира и вечному Царству Христа // http://apokalypsis.ru/sv-irinej-lionskij. html).

В год выхода повести в свет Л.Бородин писал об особом отцовстве: «Социалистическая идея как мечта о всечеловеческом братстве не имеет иного происхождения, кроме как из ощущения сиротства — прямого следствия атеизма <...> Иными словами: как оказывается у нас не было и нет одного общего Отца, но тем не менее останемся же братьями и возлюбим друг друга пуще прежнего, как брат брата! Не будучи сыновьями, будем братьями?» (Бородин Л.И. Еще о социализме // Москва. 1994. № 9. С. 5).

«...корыстью изъеденные, тащат и грабят». — См.: «Принято считать, что чернь — это некая масса, мечущаяся и орущая на площадях, в подворотнях. По Ильину — принципиально неверное понимание. Чернь не образуется толпой, и толпа не превращается в чернь, но только конкретный человек, в котором частный интерес сначала заслонил, а затем вытеснил из сознания “интерес государственный”, — именно он и становится чернью, образуя из себе подобных чернь-толпу, чернь-партию, чернь-фракцию.

“К черни может принадлежать всякий: и богатый и бедный, и темный человек и «интеллигент». Чернь отличается корыстною волею и убогим правосознанием, а в революционные эпохи сверх того и политической притязательностью. Государственная власть есть для нее лишь удобное средство для достижения личных или классовых целей”.

Удивительной особенностью на­шего времени следует считать тот факт, что, вопреки традиционным историческим ситуациям, когда “политическая чернь”, наподобие злокачественной опухоли, возникает и созревает где-то на задворках власти, у нас все наоборот! У нас власть обернулась чернью и выступила в роли инициатора преобразований. Иначе, по-видимому, и быть не могло — вчерашние практики и теоретики марксизма не могли в одно мгновение избавиться от марксистского понимания государства как территории борьбы за или против чего-то во имя некоего блага, высветившегося на историческом горизонте» (Бородин Л.И. Государственная власть или власть в государстве? // Москва. 1994. № 5. С. 4).

«— Да что я сделал, черт тебя побери, космач проклятый!» — О черте Лео­нид Иванович упоминает и в следующем контексте: «Отрекшись от Маркса, усомнившись в Ленине, стесняясь почтения перед Сталиным, кинулись они в поиски союзников по своей социалистической тоске и объявили таковым... Достоевского! И ведь если бы не читали. Читали! Но нужно же прислониться к чему-то несомненному в общем и собственном мнении. И вот уже в Иване Карамазове усмотрена авторская позиция, и не существенно, что не верящему в Бога Ивану является черт и что настигает его кара безумия. Можно делать вид, будто не знаешь мнения самого Достоевского об этом литературном образе. Можно не усмотреть в программе Великого инквизитора социалистической программы и забыть о подозрениях Достоевского относительно повязанности католицизма и социализма. Зато как искренно искушает Иван Карамазов своего брата крамольными идеями. Неспроста!

Конечно, неспроста! Автор прошел через это. Какой-нибудь Петрашевский проделал с ним то же самое. Ему ли, приговоренному к смерти за социализм, не знать путей поиска истин...

Или того нелепее: почему автор так симпатизирует Раскольникову, убийца же? Неужто трудно понять, что и эту идею о вседозволенности в отсутствие Бога Достоевский осмысливал в обстановке, самой что ни на есть сопутствующей тому?

“Под подушкой его лежало Евангелие. Он взял его машинально...

Но тут уже начинается новая история, история постепенного обновления человека, история постепенного перерождения его, постепенного перехода из одного мира в другой, знакомства с новою, доселе совершенно неведомою дейст­вительностью”.

А наше обновление? Зримо ли?» (Бородин Л.И. Еще о социализме // Москва. 1994. № 9. С. 7).

«ОН больше никогда не придет, и человечество ЕМУ более не подсудно! Свобода! Ты теперь самый великий революционер в истории!..» — Апофеоз философии марксизма. См. статью А.В. Михайлова, опубликованную в 1990 году: «В ранней работе “К критике гегелевской философии права” Карл Маркс пишет: “Критика религии освобождает человека от иллюзий, чтобы он мыслил, действовал, строил свою деятельность как освободившийся от иллюзий, как ставший разумным человек; чтобы он вращался вокруг себя самого и своего действительного солнца”. Конечно, поражает здесь не мысль, коль скоро она как бы уже известна, а то, как выражает ее философ и как строит она сама себя. В оригинале Маркса есть та тонкость, что он пользуется одним глаголом в необычном значении или, скорее, сразу в нескольких: “освобождает от иллюзий”, “освобожденный от иллюзий” — все это у Маркса человек “раз-очарованный”, то есть такой, с которого снимают пелену обмана, а сам он при этом разочарованный. Очень существенно то, что Маркс готов положиться на силу самого слова и смотреть, что скажет само слово. И слово это сказало много: разочарованный (значит, во всех смыслах, какие тут предполагаются) человек — это и человек, который лишился всей поэзии действительности и остался наедине с ее прозой, и этим он может чувствовать себя весьма разочарованным; это и человек, с которого спала пелена, а потому он теперь представляет себя таким, какой он на деле, — он “пришел к себе”; наконец, это совершенно “естественный человек”, коль скоро для него уже нет возможности и надобности представляться чем-то иным, не тем, что он есть на деле, как таковой, и это человек, который остался отныне наедине с самим собою — в том отношении, что уже нет никакой высшей силы, которая задавала бы ему смысл и ставила перед ним цели и задачи, — ему только и остается вращаться вокруг самого себя (никто уже не поправит его и не поведет его за руку)» (Михайлов А.В. Итоги // Наш современник. 1990. № 12. С. 30).

«Тебя не посылали. Сам пошел. С добрым намерением...» — См., например, толкование святителя Иринея Ли­онского Откровения Иоанна Богослова: «Итак, если пришествие Сына относится равно ко всем и Он есть Судия и Разделитель верующих и неверующих, потому что верующие по своему хотению творят волю Его, и неверующие по своей же воле не приступают к Его учению, — то очевидно, что Отец Его сотворил всех одинаково и каждый имеет свое собственное произволение и свободное рассуждение, и что Он взирает на все и о всем промышляет, повелевая солнцу Своему сиять на злых и на добрых и посылая дождь на праведных и на неправедных (Мф. 5, 45)» (Св. Ириней Лионский. Против ересей: Обличение и опровержение лжеименного знания. V, 25–36, гл. XXVII: О будущем суде Христовом, об общении с Богом, о вечном мучении неверующих// http://apokalyp­sis.ru/sv-irinej-lionskij.html).

«У нас тоже есть число...» — «И потому в грядущем звере будет восстановление всего нечестия и всякого коварства, чтобы вся богоотступническая сила, собравшись и заключившись в нем, ввержена была в печь огненную. И кстати, его имя будет иметь число 666, потому что он восстановляет в себе самом все смешение зла, бывшее пред потопом и происшедшее от ангельского отступничества. Ибо Ной был 600 лет, когда потоп нашел на землю, чтобы истребить восстание земли за нечестивое поколение, бывшее во время Ноя. И он (антихрист) восстановит все бывшее после потопа заблуждение выдуманных идолов и убиение пророков и сожжение праведных. Ибо, воздвигнутое Навуходоносором изображение имело в вышину 60 локтей, а в ширину шесть локтей, и из-за него Анания, Азария и Мисаил, не поклонявшиеся ему, были брошены в огненную печь, чрез свое приключение пророчески показывая имеющее быть в конце сожжение праведных. Ибо все то изображение было предзнаменованием пришествия его и указывало, что ему одному должны поклоняться все люди. Итак, 600 лет Ноя, при котором был потоп по причине богоотступничества, и число локтей изображения, из-за которого праведные были брошены в горящую печь, означают число имени того, в ком восстановляется все шеститысячелетнее отступничество, неправда, нечестие, лжепророчество и обман, почему и найдет [на землю] потоп огненный» (Св. Ириней Лионский. Против ересей: Обличение и опровержение лжеименного знания. V, 25–36, гл. XXIX: Все сотворено на пользу человека; о коварстве и злобе антихриста // http://apokalypsis.ru/sv-irinej-lionskij.html).

«— Ладно. Сменим тему... А ты сам... Ты кто? Дух или как там, не знаю, какие у вас ипостаси?» — Впервые герой пытается сознательно назвать настоящим именем «отца Виктория» и тем самым обессиливает и побеждает его. В статье, опубликованной в период основной работы над повестью, Леонид Иванович писал: «...пока порок именуется пороком, он еще не торжествует, как бы убедительно он ни выглядел в процентном отношении. Взяточничество или проституция, пока они так именуются, — это сфера социального подполья. Но назовите взятку подарком, а проститутку — жрицей свободной любви, и произойдет нравственное санкционирование явления, еще вчера имевшего сколь угодно малый, но все же шанс на искоренение» (Бородин Л.И. Что за окном? // Москва. 1993. № 2. С. 4).

«Я есть плоть и кровь...» — «Но то скажу вам, братия, что плоть и кровь не могут наследовать Царства Божия, и тление не наследует нетления» (1 Кор. 15, 50).

«Сколько так провалялся без сил и мыслей, не знаю». — «...И вот, в какой-то период страшной, разрушающей бурей нашли на него (Антония Великого. — Л.Ш.) искушения всякого рода; и он боролся отчаянно, он боролся изо всех своих сил, и наконец эти силы в нем истощились, не только душевные, но и телесные, и он лег на голую землю, чувствуя, что бороться больше не может. И в этот момент перед ним предстал Спаситель Христос, и вся тьма просветилась Его присутствием, весь ужас отошел. И тогда, бессильный даже встать перед Ним и поклониться Ему, Антоний воскликнул:

— Господи! Где же Ты был, когда я был в таком страшном борении? Неужели Ты не мог мне помочь?

И Спаситель ему ответил:

— Я невидимо стоял рядом с тобой, готовый тебе помочь, если только поколебалась бы вера твоя...

Эти слова Спасителя обращены к каждому из нас; все мы стоим перед лицом или находимся во власти внутренней борьбы: борьбы с тьмой, борьбы со злом, борьбы со страхом, с недоумениями, со всем, что составляет падшую человеческую природу...» (Митрополит Антоний Сурожский. Антоний Великий // http://www.cirota.ru/forum/view.php?subj=37679).

«...в дверях сарая появился Джек, умная лайка сибирская. Он подошел ко мне, обнюхал и начал лизать мой разбитый затылок». — «Был также некоторый нищий, именем Лазарь, который лежал у ворот его в струпьях и желал напитаться крошками, падающими со стола богача, и псы, приходя, лизали струпья его» (Лк. 16, 20–21).

«Ведь это же ЕГО число! И тогда... тогда ничего еще не поздно». — «...Ибо это хорошо и угодно Спасителю нашему Богу, Который хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины» (1 Тим. 2, 4). «...Пойдите, научитесь, что значит: “милости хочу, а не жертвы”. Ибо Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию» (Мф. 9, 13). «Книжники и фарисеи, увидев, что Он ест с мытарями и грешниками, говорили ученикам Его: как это Он ест и пьет с мытарями и грешниками? Услышав сие, Иисус говорит им: не здоровые имеют нужду во враче, но больные; Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию» (Мк. 2, 17).