Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Облако над солнечной вершиной

Михаил Анатольевич Николаев родился в 1943 году в Тбилиси, в эвакуации. Детство прошло в Москве, юность — на верхневолжских просторах. Полвека отдал инженерной деятельности после окончания Московского института химического машиностроения (МИХМ). Там же, в МИХМе, посещал литературное объединение «Спектр».
Автор шести поэтических книг и многочисленных публикаций. Член СП России. Живет в Москве.

* * *
Мне хорошо и люто
В древней, седой стране,
В поисках абсолюта,
Без суеты извне.
Темных корней удельность —
Каждому — свой аршин.
Заповедь — в запредельность,
В зов снеговых вершин!
Берестяной равнины
Аховый необхват —
Азия вполовину
Западу невпопад.
Беспроводное право —
Тесаный кол в умах —
Сбитень взошел на славу!
Как вам такой замах?
Ветрены, недоступны
Дальние полюса,
Пляшут у черта в ступе
Грубые голоса.
Брошенный, неуютный
Береговой косяк,
Бешеный, шалопутный,
Меченых дел висяк.
Рубленая махина,
С красным углом изба.
Горьким огнем рябина
Выцвела на губах...
Дыбится путь расхожий
Золота и свинца:
Сказка — мороз по коже!
Нет у нее конца...


* * *
Вот граница того, что знаешь ты.
А вот — граница того, чего не знаю я.
Сократ ученику

Давно уже спокойный и неробкий,
Любуюсь на закатное жнивье.
Как в блиндаже, под черепной коробкой
Мой артефакт — убежище мое.
Не верится в счастливую случайность —
Задумана от сотворенья дней
Заложенная свыше тайна
В колодезно-бездонной глубине.
Играю втемную, на вылет, как придется,
Такая роскошь временно дана!
И чудится — из этого колодца
Вся странность звездная отчетливо видна.
Пространству-времени такое неподвластно:
Лицом к лицу — не распознать лица!
Здесь пахнет гибелью, здесь все небезопасно!
Здесь чудо без счастливого конца.
А будущее я припоминаю,
Оно вернется прошлым, во сто крат.
«Чем больше узнаю, тем меньше знаю», —
Давным-давно мне говорил Сократ...


* * *
А.Н. Ефремову

Лифт неисправен. Дробный топот.
Знакомой лестницей иду.
Рисую восходящий штопор,
Штампуя марши на ходу.
Чем бы ни кончилось круженье,
Но встрече просветленной рад!
И бьет по центрам торможенья
В стекло налитый препарат.
Полуслова и полужесты
В туманной ясности парят.
Что за нелепое блаженство —
Читать и слушать все подряд!
Тревожить дремлющую память,
Как кошку черную впотьмах,
И, падая в провалы пауз,
Не понимая — понимать!
Ведь я живу в стране находок,
С бездонной крышей в небесах,
И стерегут мою свободу
Непроходимые леса.
Мне славно жить в упорной роли,
В которой не на что пенять,
Свистеть, как вольный ветер в поле,
И ничего не объяснять!


* * *
Ущербный кафель сталинской Москвы
В каморке нежилого назначенья.
Ночник любимый — мраморной совы
Во тьме источник тайного свеченья...
Я мирно спал под сенью пианино.
Война ушла. Торжествовал салют.
Затишье. От Сибири до Берлина
Все нужное по карточкам дают.
Такая малость! Но какая милость —
Плыть в колыбели предрассветных грез!
Не все сбылось, что мне тогда приснилось.
Не все сбылось. Но верилось всерьез.
Совсем нетрудно было измечтаться
В заговоренной, сказочной стране,
Где даже облака хотят остаться
С загадочной землей наедине.
Не выветрился хмель из головы,
И музыки заветной не нарушу!
...Бессонный отсвет мраморной совы
Издалека подсвечивает душу...


* * *
Темнел лицом над Красной Пресней,
Глазами падая в закат.
День умирающий воскреснет,
А я не вечен. Виноват!
Однажды звездная прореха
Уйдет в свечное забытье,
Ведь вся Вселенная — лишь эхо
И отражение мое...

* * *
Во мне то гасят свет, то зажигают,
Предметы без конца передвигают,
Цвета меняют потолка и стен,
И каждый раз — как будто насовсем.
То открывают ящики, то задвигают.
«Что ищете?»
Ответа избегают.
Свет золотой струится в два окна,
И новизна неясностью пугает,
И горькой правдой дышит старина...

* * *
С полудня снег пошел торжественно и пышно.
Одежды белые окутали дома.
Спокойный, тихий день послал Всевышний.
Какая чистая и кроткая зима!
Светло, как в храме перед главной службой.
Легка немая исповедь моя.
В лицо струится хрупкий свет жемчужный,
Не ранят голубые острия.
Никто пока небесный пух не тронул,
Над ним колдует только тишина.
Огнистую, искристую корону
Перебирает заново она.
И, получив прощенье за былое,
Все темное ушло под белизну.
Тепло душе под снежно-белой мглою!
Не буду больше торопить весну...

* * *
Зябко. Мурашки ползут по спине.
Ворот тулупа пригрелся на шее.
Сонная кровь тяжелеет во мне —
С возрастом только коньяк хорошеет!

Волк ли, собака трусит вдалеке?
Не разглядеть за клубящимся снегом.
Дует забористо на большаке,
Худо душе меж землею и небом!

Набело, добела выбелен лес,
Белое небо сливается с полем.
Бог ли наставил, попутал ли бес —
Надо идти. Сколько силы позволят!
Надо идти...

Сколько силы позволят...

* * *
Чем объяснить спокойствие твое?
За ним стоит такая доброта,
Которую рождает только нежность...
Кострами звездными пылала высота,
Февраль в ночи игрался пылью снежной,
Собачий холод пальцы нам лизал,
Горячий шепот шел к щеке горячей,
И мы входили в этот белый зал,
В пустынный лес, к случайностям незрячий.
Отбросив в сторону тугую упряжь дней,
Мы как хотели, так тогда и жили.
Вставало солнце, тихо падал снег,
И снова звезды в полночь ворожили.
Они пророчили удар судьбы,
Расплату и крутые перемены,
Но смех дрожал на краешке губы
И легким хмелем раздувало вены.
Я знал один-единственный прием —
Искать спокойствие в спокойствии твоем...

Прощание

Не любишь ты красивые слова!
А у тебя такая голова —
Как облако над солнечной вершиной,
Сияющее словно изнутри...
А у меня — красивые слова,
Я их не собираюсь говорить
И только лишь в себе перебираю,
Как гальку разноцветную в волне.
Бессмысленно гадать, по чьей вине
Доходит дело до таких утрат!
Как ты предупредительно добра,
Спокойна и улыбчива с утра,
Но мимолетна двойственность решений,
И каждый сомневающийся прав,
И каждый уходящий совершенен...

* * *
Собака на хозяина
так преданно похожа.
Не так уж и разительно
различие в породе:
Слегка другая шерсть
и цвет потертой кожи,
Да кличут их по-разному
при всем честном народе.
Златые дни листаются,
И мысли их сплетаются,
И каша тихо варится
В совместной конуре.
А если и состарятся —
Кого это касается?..
Горит окошко верности,
Как роза в январе...

* * *
Киммерийская конница —
Это лютое крошево боя,
Цепкий цокот копыт
До нефритовой грани прибоя!
Расколдуешь едва ль
Горловой исчезающий шепот:
Черноморская даль,
Этот грозный, воркующий ропот.
До Ассирии выжженный след,
До Урарту и стен Вавилона —
Тусклой бронзы три тысячи лет
От седой бороды Аквилона!
Взгляд червленый в ночи,
Свист стрелы, огнегривое ржание.
От дольменов, пещерной золы —
Все по ветру, в распыл! Внедержавие!
На слоистый закат стынет степь,
Низко стелется, скалится, клонится.
Киммерийский каскад —
Раскачалась камчатная конница!..

* * *
И вкривь и вкось пошли мои стихи.
Куда они? Расспрашивать не буду.
Покуда дождь стучит в мою посуду,
Благословляю происки стихий!
И, озираясь вскользь на непогоду,
Со скрипом покидаю ремесло:
Как в поле пугало, как битый камень в воду,
Как в старом парке девушка с веслом.
Воистину — кому, зачем такое
Сквозное сито из дырявого мешка?!
Но кот в мешке скребет и беспокоит.
Не думаю, что из-за пустяка...





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0