День города

Припомнив все, что смолоду
сберег к такому случаю,
в день города по городу
иду и верю в лучшее.

Сквозь толпы пешим слаломом
бреду по шумной площади,
недостает мне малого —
чего-нибудь попроще бы...

В тисках нагромождения
стеклобетона грузного,
в зеленых насаждениях
ищу себе союзников.

И на границе города
найду тропу укромную,
сойду с асфальта гордого
в лесок, на землю скромную.

Пух пожеланья скорбного
ступнями ощущаю я,
и расставанья скорого
смягчается отчаянье.

А облака безумствуют
круговоротом живности,
дразня в душе презумпцию
младенческой наивности.

Там бренное смывается
потоками вселенскими,
дни города сливаются
с ночами деревенскими.


Камертон

Время толкает нас в гору —
и над враждой, и над злом.
Кладбище в давнюю пору
кто-то вознес над селом.

Видно с любого крылечка,
как над скопленьем домов
крыльями тянется в вечность
тихая стая крестов.

Так повелось на планете
нашей земной испокон:
птицы не певчие эти —
каждому дню камертон.


Предрассветное

В бессонной постели от ночи
отщипывая по клочочку,
как нить в лабиринте отточий,
нащупать пытаемся строчку...
Так крошки насущного хлеба
мы птицам бросаем порою,
а солнце в рассветное небо
карабкается за горою,
и самые дальние выси
на крошечные наши мысли
слетаются к нам, словно птицы,
чтоб с нами и петь, и молиться...


На бездорожье

Застрянет в горле слёзный ком
в пургу на бездорожье...
Давай не будем — о плохом,
а о хорошем... тоже.

Давай не будем — ни о чем,
но верными шагами
к чему-то важному придем
плечом к плечу друзьями.

Делясь последним сухарем,
проложим путь до крова.
В неизреченном сбережем
спасительное Слово.


Старые друзья

Мои друзья болеют тяжело,
ничто в судьбе для них уже не внове,
все то, что было суждено, прошло,
и держатся они на честном слове.

На вымаранных много раз стихах,
на всем, что пережито-перепито,
на всех дистиллированных грехах,
процеженных сквозь вековое сито.

Их бесполезно чем-то утешать
с бодрячеством дежурно-бестолковым,
и я не знаю, что им пожелать,
им, реалистам, ко всему готовым.


Холод

Холодно в доме. Сквозь щели вор ветер
шарит по комнатам наглой рукой.
Но опоздал он: нет больше на свете
той теплоты, унесенной тобой.

Глупо подкладывать в печку поленья,
кутаться в сто шерстяных одеял...
Жизнь эфемернее, чем отраженье
воздуха на амальгаме зеркал.


Где-то

А где-то в ином измеренье,
за тысячи лет световых,
ты варишь на кухне варенье
из вишни для нас для двоих.

Стучит деревянная ложка
с зазубринками по краям,
и ждать остается немножко,
лишь вечность, чтоб встретиться нам...


Далекие заводи

Тишина далеких заводей
мне приснилась ночью пасмурной.
Если б знал об этом загодя,
заболел бы просто насморком.

Пил бы чай с малиной лакомой
и дышал лучком нарезанным,
влез под одеяло ватное,
пропотев, поднялся резвым бы.

Но не насморк хворей-занудей,
а в душе — кануны проводов...
Тишина далеких заводей,
глубина нездешних омутов.

Не от лука слезы капнули.
Примеряю потихонечку
Землю с зорями-закатами
как заплечную котомочку.

А у ней на самом краешке
с безмятежностью забытою —
песня матушкина «Баюшки»
над моею детской зыбкою.

То ль грядущее, то ль давнее
с тем напевом льется в комнату
тишиной далеких заводей,
глубиной нездешних омутов.

Все, что чаялось и думалось
и искало зрелищ, хлеба ли —
фьють... как будто ветром сдунуло,
испарится, будто не было.

А останется как заповедь,
бренной тленностью нетронуто, —
тишина далеких заводей,
глубина нездешних омутов...