Любовь
Владимир Злобин родился в Новосибирске в 1990 году. Писатель.
Работает разнорабочим.
Публиковался в журнале «Сибирские огни». Своими учителями в литературе считает Н.В. Гоголя, П.И. Карпова, А.П. Платонова, Л.-Ф. Селина.
Лауреат премии журнала «Сибирские огни» за роман «Гул» (2017).
Живет в Новосибирске.
Лена умерла перед праздниками.
Был чистый, снежный декабрь. В троллейбусах развесили гирлянды, и бумажные человечки весело держались за руки. На поворотах они чуть растягивались, тяжело скрипело сочленение, и скрип этот, и неторопливый ход троллейбуса, и толстая, в меховом переднике кондукторша — все отзывалось близким новогодним счастьем.
Коля ездил на троллейбусе туда, где все случилось, на опознание в судмедэкспертизу и в похоронное бюро. Троллейбус только до кладбища не ходил, и Коля долго брел к нему по хрустким искристым обочинам. Растягивались перед глазами веселые белые человечки, вели хоровод к могилам.
Прощаться решили из дома. Сердечный приступ случился вдруг, прямо на улице, поэтому казалось, что Лена обязательно должна вернуться домой с работы и устало где-нибудь полежать.
Пришли родственники, друзья, соседи. Говорили про «неожиданно», «так вдруг» и «недавно же видели». Было много непонимания, искреннего во все неверия. Коля молча выслушал соболезнования, проводил до двери. Сказал, что на третий день все. Послезавтра. Кто хочет... вот здесь, в общем... дома, не в столовой.
А когда все ушли, Коля подумал, что там, в холодильнике, уже стоит то, что Лена начала готовить на Новый год.
Лена лежала в гробу. Молодая еще, смерть ничего не заострила в лице. Коля осторожно прикоснулся к сложенным на животе рукам. Холодно, твердо. Часы на серванте отмеряли что-то. Из приоткрытого окна дуло. Как дух, клубился в зазоре воздух.
Коле не жаль было себя, и молодости своей тоже было не жаль. Они с Леной только думали о детях, и теперь не в ком было найти продолжение. Родители Лены уже умерли, а Колины так разохались, что казалось, больше переживали о сыне. Коля же о себе не думал. Он даже не плакал. Вместо жалости — к себе ли, к покойнице — Коля ощущал ту полноту жизни, что зовется любовью. Она не в своем сердце хранится, и Коля знал, что, проживи Лена хоть полвека, она не получила бы ничего сверх того, что он мог дать и уже дал ей. Даже отсутствие детей не разочаровывало, а делало отношения яснее, не позволяло ни на кого сослаться. Вот живой, вот умерший. Сможешь не пожалеть? Коля смог. Он чувствовал себя как все успевший. Ему просто хотелось немного побыть с Леной. Снова сказать ей ласковое. Погладить.
Улыбнувшись, Коля сказал. И погладил.
В приоткрытом окне гуще заклубился воздух. Смежили что-то стрелки. Лена открыла глаза и приподнялась в гробу. Коля, ничему почему-то не удивившись, помог ей выбраться. Отошел на несколько шагов, сказал спокойно:
— Ты только никуда не уходи.
Не обуваясь, Коля вышел в подъезд. Продавил кнопку звонка.
— Ой, Коля-Коля, заходи! — запричитала соседка.
— Можно тебя на минутку? — Коля кивнул в темень своей квартиры.
В прихожей он замешкался, пропустив женщину в комнату. Закрыв глаза, прислонился к стене. Ждал. Долго, навсегда ждал. Секунду целую. Раздался крик. Грохот упавшего тела. Жутко скрутило живот. Бредовая, мерзкая отчего-то, мелькнула надежда.
Соседка в обмороке лежала на полу. В гробу скомкалось потревоженное убранство. Лена сидела на диване в дешевой похоронной одежде. Платье, косынка, чулки. Коля еще подумал, что кто-то ведь надел его жене чулки. И, видя ее живой, испытал ревность.
— Живая, стало быть? — нерешительно спросил Коля.
— Живая, — согласилась Лена.
— Как?
Лена взглянула на мужа потерянно, с тоской, словно знала что-то, чего никто не знал.
— Я же сам на опознании был. Не по камере, вниз спускался... У тебя же прямо в скорой сердце остановилось! Мне все подтвердили! Да тебя же... — Тут Коля вспомнил о жутком шве от любимой шеи. — Тебе же вскрытие делали! Ты же на улице упала!
— Я знаю, Коленька, знаю. Упала я, Коля. А когда в скорой ехала, то как на облаке плыла — ватно-ватно все, и будто укол сейчас сделают. А затем вскрыли меня. И ты смотрел на меня, дважды голую. А мне так стыдно было. Я прикрыться хотела. Мертвая я была, Коля. Умерла. А теперь живая.
Лена оглядела свое тело неохотно, как чужое:
— Коль, ты обзвони всех. Скажи, что ошибка. Нам бы до праздников со всем разобраться. Салаты эти еще.
Весть о воскрешении Лены разнеслась стремительно, и уже к утру нагрянули все те социальные службы, которых мертвые интересуют больше живых. Подняли заключение о смерти, нашли напортачивших медиков. По итогу пришли к выводу, что никто, конечно, не воскресал. Произошла ошибка. Трагическая, разумеется. У Лены просто какая-то редкая сердечная патология. Со вскрытием же в прозекторской напутали. С ними мы тоже разберемся. А вы себя берегите. Ложитесь в следующем году на обследование. Вот вам направление.
После приехали с телевидения. Эти никак не хотели верить в «ошибку», настаивая на воскресении. Коля кое-как отбился и после никого уже в дом не пускал — ни дальних родственников, ни соседей. Несколько дней пара почти не разговаривала. Лена строгала на кухне салаты, а Коля сидел в кресле и глядел в окно. Гроб агентство забирать отказалось. На помойке он смотрелся бы жутко, поэтому Коля разобрал его на досочки — пригодятся на даче.
— Ну и делов ты наделал, Коля... — когда улеглось, сказала Лена.
— А я тут при чем?
— Это ведь ты меня оживил.
— Я? — оробел Коля.
Завтра был Новый год, и Коля считал, что нужно лишь дотерпеть до него, а дальше все пойдет своим чередом. Он боялся, что Лена вот-вот заговорит и расскажет такое, что навсегда все изменит.
— Там, — Лена неопределенно махнула рукой, — я мало что запомнила. Только знала откуда-то: если тебя кто-то любит, по-настоящему любит, ты не можешь умереть. Не можешь, и всё. Нужно только, чтобы кто-то тебя любил. Тогда воскреснешь.
Лена с благодарностью посмотрела на мужа:
— Спасибо тебе, Коль.
Мужчина оторопел.
— Погоди... это что, значит... если любишь — то человек воскресает?
— Да, — повторила Лена, — это единственное, что я точно запомнила. Ты так сильно меня любил, что я воскресла. Коль... я всегда знала, что ты меня любишь. Никогда в тебе не сомневалась.
В ту ночь они занимались любовью. Лена раскрылась сильнее обычного, с книжным изломом. Коля боялся, что вдруг очнется и увидит, что взял в постель разложившийся труп, или Лена закричит, но не забывшись от страсти, а, наоборот, остервенело, как совсем чужая. В страхе Коля закрывал глаза и видел пустой гроб. Вокруг него кружились бумажные человечки.
Следующим вечером Лена с Колей поехали смотреть салют. Они помогли друг другу одеться, словно уже были стариками. На улице перебросились парой снежков и половили распахнутым ртом снежинки. Лена потом долго поправляла ворот Колиного пальто.
В троллейбусе было многолюдно и радостно, будто тот вез в новое место. Провисли под потолком разлохматившиеся гирлянды. Пассажиры громко обсуждали, как проведут праздники. Гомон никому не мешал, ведь все можно в последний день декабря. Коля обнял жену, защищая от напора толпы. Та навалилась усталым, вымокшим зверем. Лену с Колей качало уже не в троллейбусе, а в мокрой меховой утробе, душной и влажной. Лица их склонились друг к другу.
— Лен, а ты уверена, что если по-настоящему любишь, то человек оживает?
— Уверена. Там все это знали.
— Все? — похолодел Коля и крепче прижал Лену к себе.
На набережной собралось еще больше народа. Падал легкий праздничный снег, и за ним помигивали фонари. Реку прихватило морозом. На другом, пустом берегу ветер мел гуще, и казалось, что кто-то машет из тьмы, зовет по льду к себе.
— Но ведь тогда получается, — заговорил Коля, — что все могут воскреснуть? Так ведь? Тогда почему... ну, не воскресают?
Лена посмотрела на мужа грустно и пронзительно, с чуть обледеневшими ресницами. Тот все понял и залепетал:
— Наверняка есть дополнительные условия. Один раз только, при определенных обстоятельствах...
— Думаешь, у любви есть условия? — И Лена, помолчав, добавила: — У меня же самой мать, отец... Я месяцами ревела! И что же это... значит, я недостаточно любила?
— Что ты такое говоришь! Конечно, любила! Мне тогда так страшно за тебя было, думал, следом в могилу сойдешь.
— Не любила, — покачала головой Лена. — Плакала, волосы на себе рвала, жить не хотела, но вот, оказывается, не любила. Правда ведь страшно? Хотя... если подумать, кто сказал, что когда тебе плохо — это и есть любовь?
Коля не на шутку разволновался:
— Что же это получается? Вот ребенок гибнет, или единственный сын у матери, или невеста, и что же, они все... что же, их никто по-настоящему не любил, что ли? Да не может такого быть! Все же тогда! Никто же... А я, выходит, лучше любил? На отлично все сдал? Но может, я не хотел... то есть то же самое хотел, но не так! Я же не специально это!
— Да-а, — горько улыбнулась Лена, — наделал ты, Коля, дел.
В ларьках на набережной продавали чай с выпечкой. Со сцены разогревали народ, и тот отзывался притопом с прихлопом. Вдоль парапета медленно шли старики. Мимо них, оглядываясь, пробегали подростки. Двое ребятишек, размахивая бенгальскими огнями, унеслись за фонари, к деревьям и снегу. Мелькали среди хвои искристые белые звезды. А с другого берега мел снег, и в темноте удалялся огонек — ехала куда-то по шоссе одинокая машина.
Коля с Леной купили по горячему пирожку. С капустой и вишней. Пальцы приятно закололо, и пара, искрошив выпечку птицам, взялась за руки.
Коля с облегчением улыбнулся. Теплая, живая рука грелась за варежкой.
Повсюду сновали счастливые дети. Степенно прохаживались взрослые. Народ стремился на смотровую площадку, откуда хорошо был виден салют. Все больше прибывало людей. Плотнее становились ряды. Темный воск тек по набережной. Сквозь свет фонарей засеивал его мягкий снег.
Лену с Колей окружали радостные, румяные от мороза лица. С каждым шагом становилось теснее. Лена с любовью смотрела на мужа. Коля с любовью смотрел на жену. И они крепче держались за руки и сильнее прижимались друг к другу.
В небе оглушительно лопнул салют. С земли ответил восторженный рев. Его подхватил ветер и понес на другой, темный берег, где исчезла уже одинокая машина.