Не прощаемся!
Андрей Владимирович Лисьев родился в Минске в 1971 году. Окончил Ленинградское высшее военно-политическое училище ПВО. Второе высшее образование — финансовое.
Дебютировал под псевдонимом Андрей Афантов с книгой «Сатир и муза» в издательстве «Книговек» в 2012 году. Пять рассказов опубликованы в сборнике «Точки созидания» в разные годы. С 2018 года публикуется под своим именем. Повесть «Копье прозрения» издана в сборнике «Русская фантастика — 2018», в томе 1. Роман «Зима милосердия» издан в 2019 году и стал сотым романом серии «Вселенная метро — 2033». Живет в Москве.
Глава 12
«Белый тигр» вернулся
Два часа штаб сидит без связи, ждут резервную машину из 743-го полка. «Дрозд» изучает возможности для перемещения, но все тщетно. Ни один заброшенный коровник не заменит винные погреба с десятью метрами грунта над головой. HIMARS такое не возьмет. Есть угроза попадания ракеты перед входом, но вероятный разлет осколков блокируют лабиринтом ящиков, через которые отныне приходится пробираться. Весь личный состав штаба переселяют в погреба.
К полудню поступают первые новости: Каховский мост разбит, американцы РЭБом[1] увели все «орланы»[2] дивизии, чем ослепили передовые пункты управления, украинцы перешли в наступление. В деревне нет света, ближайший ретранслятор сотовой связи обесточен, Интернета нет. На севере грохочет канонада.
Не довелось Раизову штурмовать Александровку.
Едва восстанавливается связь, в штабе начинается совещание. Реконструируют ход боя. Уведя РЭБом наши «орланы», украинцы ночью скрытно перебросили на плацдарм на левом берегу Ингульца бронетехнику. Утром прорвали фронт напротив Бирюзовой, где стояли ополченцы, ближайшие соседи справа. Комполка дал приказ оставить наши лесопосадки и отходить к Сухой Балке, но расстояние до Балки польские Т-72 преодолели за десять минут. Степь сухая, ровная и твердая, как стол.
Соседи слева — непонятно кто. 747-й полк, втрое меньше нашего, 17-й мотострелковый, должны встать 44-я бригада морпехов — где кто, все перемешано, но они должны занять лесопосадки фронтом на северо-восток. Справа прикрывает Бородатое 743-й полк, в нем личного состава больше, чем в 704-м полку. Они стояли фронтом на север, теперь должны развернуться фронтом на запад, в сторону Сухой Балки, и юго-запад, в сторону Знаменок. Хватит ли 743-му полку людей?
Наш 704-й полк стоит лицом на север, окапывается в лесопосадках перед Кронштадтской.
«Дрозд» обращается к первому заму командира полка «Аргону»:
— Берите троих и в Громовском разворачивайте запасной КП, связь через «Аляску». В Громовском у нас кто сейчас стоит?
— Только артиллеристы.
В артдивизионе из двенадцати осталось две САУ «Нона». Третья неисправна. «Кречет» обещает ее починить к вечеру, но в экипаже нет наводчика.
— Снимайте с «Нон» расчеты и разворачивайте заново минометную батарею, там больше стволов.
120-миллиметровые минометы десантникам не положены, батарею где-то «отжали», возят их на КамАЗах. Сначала рассчитывали на УАЗы-профи с открытым кузовом, но тем не хватило грузоподъемности таскать тяжелые минометы.
— Илья, — говорит «Дрозд» «Неону», — берете бойца в помощь и двухосник с водителем. Если «немцы» прорвутся и кэп даст им бой прямо на ППУ, ваша задача прикрыть отход уцелевших. Место найдете за Громовским, вперед не лезть. Связь и с нами, и с «Аргоном».
«Дрозд» замечает «Прозу», который тискает эмалированную кружку с водой:
— У ВДВ нет цели воевать до последнего десантника. Мы можем, конечно, но это не цель. Цель — победить.
Совещание продолжается. Снабжение, снабжение, снабжение. ПТУРы, гранатометы, снаряды для САУ, снаряды для БМД, мины, вода, солярка.
— Зачем им столько бумаги А4? — «Синица» в явном недоумении. — Я им вчера отвез четыре пачки!
— Добавь еще две — будут самолетики делать и запускать, — отвечает «Дрозд».
«Проза» забился в угол, старается не мешать. Рядом без звука светится экран телевизора. Совещание окончено, но никто не расходится, лица офицеров напряжены.
— Товарищи офицеры. — Тон «Дрозда» подчеркнуто официален. — Кто хочет досмотреть «Девятаева» — пожалуйста!
Все ржут и наконец расходятся.
«Проза» обедает вдвоем с «Дроздом», остальные — в разъездах. «Проза» пытается отпроситься на ППУ. Начштаба делает вид, что не слышит вопроса.
— У тебя порошок есть? — обращается он к поваренку Якиму, тот удивленно замирает на ходу, словно по нему выстрелили. — Чего ты напрягся? Мне постираться! Или ты подумал, что я прямо тут, в столовой, дорожку захерачу? Я не настолько офигел!
Интересно, как экстремальная обстановка влияет на начальника штаба. Он почему-то шутит.
Следующие два часа «Проза» изнывает от безделья. Слушает, как над машиной стонет орех и шуршит ива. То и дело ходит в штаб к телевизору, за которым притаилась кофеварка. Но там то рекламируют бюстгальтеры, то хвастаются длиной волос девушки.
«Проза» знакомится с артиллеристами: рыженьким молодым лейтенантом Ромой и сержантом Кириллычем. Никакой субординации между ними нет — они ровесники. Разговор не клеится — артиллеристы приехали за минометами, им не до болтовни.
— А что рассказывать? — отмахивается Рома. — Мы бьем, нас бьют.
— А контрбатарейная борьба ведется?
Рома пожимает плечами и улыбается.
— С нашей стороны — понятия не имеем, похоже, что нет. Хохлы по нам со стационарных позиций бьют. Хотя... — сомневается Кириллыч.
— По нам они бьют в среднем через девятнадцать минут. Так что мы минут семь-восемь стреляем и начинаем собираться, — отвечает Рома.
Где-то в сорока километрах к северу окапывается наш 704-й полк. «Немцы» вывели из-под удара бронетехнику в лес у Ингульца, привели части в порядок, снова на высокой скорости прошли Сухую Балку и Знаменки, повернули на северо-восток и атаковали Бородатое. 743-й полк бьется сейчас в окружении, давая 704-му полку время закрепиться на новых позициях.
* * *
Наконец-то «Проза» надевает форму. Сейчас его визит на передок — не самоволка с замполитом, а официальная миссия. Поэтому «Дрозд» экипирует «Прозу» лично: выдает каску, бронежилет, автомат. Когда подполковник поправляет на сержанте-писателе воротник броника, в его глазах сквозит отцовская забота.
— Андрей Владимирович, я, наверное, отключу телефон на пару дней, а то... что я вашей жене потом скажу? — И внезапно грозным тоном: — На рожон не лезть!
Примерно час «Синица» и «Проза» трясутся в уазике по дороге на передок. Темнеет. Асфальт сменяется грунтовкой. Когда сворачивают с дороги, водитель выключает фары, и сидящий рядом с «Прозой» на заднем сиденье старшина включает прибор ночного видения — следить за дорогой. Тепловизоры больше ценятся на передке, но на ночных дорогах ПНВ нужнее. Тепловизор не покажет выбоины и ухабы.
— Владимирыч, смотрите на ежедневных козлов! — говорит «Синица».
УАЗ проезжает через поселок Громовское. Когда-то тут на дорогу упала «Точка-У», воронка огромная. Регулярно в темноте в нее кто-то влетает. Сегодняшняя ночь не исключение, из воронки торчит задница БТР, вокруг суетятся мотострелки.
«Синица» злорадно смеется.
На небе — полная луна, все хорошо видно без приборов.
Пейзаж напоминает картины Куинджи.
Над головой с ревом проносится бомбардировщик, сбрасывает неподалеку авиабомбу. Мощный взрыв бьет по ушам. Начавшийся пожар обозначает передок. «Сушка» поразила что-то важное, дым настолько черен, что его хорошо видно на фоне ночного неба.
В темноте белеют стены хат.
Наконец всякая дорога кончается, и УАЗ трясется по колее, пробитой бронетехникой вдоль лесопосадок. Навстречу выбирается санитарная БТР-МДМка, голова мехвода торчит из открытого люка. Обе машины останавливаются напротив друг друга, глушат двигатели. «Синица» через опущенное окно спрашивает у мехвода:
— Что случилось?
Мехвод, довольно плотный, с тонкими интеллигентскими очками на кончике носа, ругает авиацию:
— Вертушка уронила тепловую ловушку. Высота низкая, ловушка загорелась уже в траве. А там рядом ящик, где двадцать четыре мины. Сапер ловушку отбросил, обгорел весь! Но легко отделался. Площадь ожогов большая, но все не сильные.
«Синица» с водителем обсуждают, с какой степенью ожогов может выжить человек.
Водитель говорит:
— Я раз видел танкиста как в «Белом тигре»: черный весь, одни глаза моргают, а живой.
Они обсуждают фильм «Белый тигр», и беседа уходит в геополитику.
— «Белый тигр» вернулся, не добил его Найдёнов. Теперь — наша очередь, — говорит «Синица».
Комполка отказался переводить ППУ, но «Проза» не узнает место, где был с «Пустельгой» на прошлой неделе. От сараев не осталось и следа. Остатки стен не превышают высотой метра. Вокруг развалины и мусор. Но некоторые деревья еще торчат и местами сохраняют листву.
* * *
«Синица» и «Проза» спускаются в блиндаж передового пункта управления — ППУ.
— Чего ты мне хер в ухо вкручиваешь? Ваши там не стоят! — рычит в трубку «Аляска».
Кэп удивлен появлению «Прозы».
«Синица» немедленно уезжает развозить питание по позициям рот.
«Проза» упирается макушкой в бревна, на которых уложены бетонные плиты блиндажа, вертит головой, осматривается.
Его усаживают за стол, где, помимо комполка, сидят еще двое военных: один с лысиной в половину головы, от темени на затылок спускаются рыжие клочки волос, придерживает за ворот накинутый на плечи бушлат. Второй — холеный, выбритый, в чистом обмундировании.
— ППУ 704-го полка, «Шале», дежурный у телефона, — отвечает на звонок холеный.
У стола в углу на стульях спят еще двое, одинаково уткнувшись лбами в сложенные на ноутбуки руки. Это операторы БПЛА «Орлан».
— Гнилой левый фланг, — жалуется «Аляска». — Гнилой! Занял позиции — скажи! Не занял — тоже скажи! Врать зачем? С кем уже познакомились?
«Проза» делится впечатлениями о Раизове и «Гризли»:
— Командиры военного времени! Ни разу не встречал. Очень интересный феномен. Люди в них верят!
— Они мои правые руки, — с гордостью заявляет «Аляска», закуривает. — Берегу их. Когда ставлю задачу, не вмешиваюсь в исполнение, доверяю. С ними спокойненько...
Первая рота Раизова — резерв полка, да и разведрота не торчит на передке все время.
Лысый артиллерист уходит спать, «Проза» занимает его место.
— Говорят, Великую Отечественную войну выиграли комбаты, — замечает «Проза».
«Аляска» пристально смотрит на него, молчит, выпускает дым:
— Значит, мы пока не доросли.
— В смысле?
— Вы видите, сколько у нас народу?
«Проза» не отвечает. «Аляска» тушит окурок:
— У батальона свое хозяйство, а у роты — его нет. Они пользуются полковым тылом. Меньше возможностей.
«Проза» вспоминает, что в роте Раизова всего четырнадцать человек, а рота «Гризли» уместилась в минивэн. Какое им хозяйство?
— Слышали, у нас вчера связисты танковую атаку отбили? — спрашивает «Аляска».
— Да ладно! — не верит «Проза».
— Они отходили по лесопосадке, а рядом танки разворачиваются нас атаковать. А мы без «орланов» слепые. За десять минут бы сюда дошли. Радиостанции дальности хватило, координаты на карте есть, артиллерию навели. Бах! Бэхи сожгли, танки сбежали. Все согласно канонам: связь–разведка–артиллерия — вот секрет победы!
«Аляска» слегка картавит, поэтому произносит «р» звонко, раскатисто.
В блиндаж входит военный, по уверенному взгляду, старший офицер, жмет руку кэпу. Снимает каску, вешает ее на ствол автомата, который аккуратно приставляет к стене в метре от автомата «Прозы». На голове вошедшего нет ни одного седого волоса. Это начальник инженерной службы дивизии «Маки».
Они обсуждают план минных постановок. «Аляску» беспокоит левый фланг. Саперы должны были заминировать лесопосадку, что соединяет наши и украинские позиции. Но попали под тепловую ловушку. Следом нужно минировать Т-образный перекресток, где дорога от Кронштадтского упирается в шоссе Бесполезное — Громовское.
— Ну что, полковник, — «Аляска» снова закуривает и буравит «Маки» взглядом, — кончились твои саперы. Сам иди!
«Маки» медлит, словно готовится что-то сказать, смотрит перед собой в стол. На лице полковника отражается борьба. Наконец встречается глазами с «Аляской». У обоих взгляд твердый. «Маки» встает и, не говоря ни слова, выходит из блиндажа.
Часовой приносит пять кружек кипятку из тамбура блиндажа. Каждый из сидящих заваривает себе растворимый кофе из трубочки «Нескафе». Чашек больше, чем нужно. «Проза» берет себе две.
Из щели, где бетонное перекрытие касается бруствера, слышится шорох.
— О! Пришел! У нас тут мышонок живет, — поясняет кэп и бросает туда крошки овсяного печенья.
«Проза» вскакивает, но успевает заметить лишь хвост мышки-полевки.
— Да не обижайся ты, — обращается «Аляска» к мышонку. — Вот тебе побольше!
Кэп кладет туда, где исчез мышонок, четверть печенья.
— ВОГи с квадриков достали! — жалуется «Аляска». — Вчера одиннадцать трехсотых!
Все пьют кофе. «Проза» рассказывает, как вчера два зама командира полка уговаривали экипажи подготовить к бою БМД.
— Вот этого я очень боюсь. — Кэп расправляет ладонью морщину на лбу. — Знаете, что Россию в 1917 году погубило? Солдатские комитеты. У нас то же самое. Комполка и комдив уговаривают бойцов идти в атаку. Жуть!
В блиндаж входит очень смуглый, заросший щетиной по самые скулы мотострелковый старший лейтенант. Две роты приданы десантникам в усиление, «Алабама» — командир одной из них. Он докладывает кэпу о состоянии обеих рот. Его рота — на трех БМП-3, четвертая только что подорвалась на мине. Соседняя — на БТР-82, комроты не смог прийти — вытаскивает бронетранспортер из воронки.
«Проза» вспоминает реплику «Синицы» про «ежедневных козлов» и улыбается.
«Аляска» слушает состав вооружения мотострелков и явно получает удовольствие от перечисления моделей и количества ПТУРов, РПГ и минометов.
— Чего грустный такой, «Абама»?
Старлей усмехается и уточняет:
— «Алабама».
— Боевой дух каков?
— Нет веры в победу, — невесело отвечает «Алабама», — из сорока человек у двадцати четырех 14 сентября оканчивается контракт. Продлевать никто не собирается. И нет моей роты.
— За уши их держи! — говорит кэп. — Хотя бы пару дней.
У «Алабамы» странная манера улыбаться: сначала на каменном лице дрогнет рот, потом заискрятся смешинкой глаза, и только потом губы изобразят улыбку.
«Аляска» хмурится:
— У нас то же самое. Пришло пополнение тридцать человек, через Днепр переправились двадцать один. На передок пришли восемь.
— Вы вэдэвэшники, вам — похер.
— Вэдэвэшники в фонтанах 2 августа купаются, а мы — десантники. — «Аляска» делает паузу, смотрит на «Прозу», оценил ли тот афоризм, и снова обращается к старлею: — Ладно! Карту смотри!
Они склоняются над картой. Кэп кончиком карандаша указывает места для позиций мотострелкам.
В блиндаж спускается военный, снимает автомат, каску, броник, прислоняет автомат к обтянутому целлофаном откосу, водружает сверху каску, ставит вертикально бронежилет.
— Здравствуйте, товарищ писатель, — шепчет он «Прозе».
Тот силится вспомнить, знакомились ли они. Но тщетно.
— Костя, — жмет он руку «Прозе».
Косте лет сорок, он лысый, крошечная родинка на щеке делает выражение лица лукавым. Он молча слушает разговор «Аляски» со старлеем-мотострелком.
— Противника надо уважать! — говорит кэп. — Как же отважно они воюют!
— Наши люди, — перебивает «Проза».
— Мы им переправы бьем! Каждый день! А они каждый день их заново наводят. Две трубы в Ингулец опустили по ходу течения, чтобы вода свободно уходила, и щебнем засыпают. Дамбу строят. Мы с «орлана» их видим, артиллерию наводим, а там гражданские самосвалы щебенку возят. И прямо под нашим огнем выгружают.
— Не всё у «немцев» с боевым духом в порядке, — возражает «Алабама». — На крайнем участке мы танк сожгли, а у него люки заварены. Раз своих же в танках заваривают, не хватает им отваги.
— Не верю, — из-за плеча «Прозы» заявляет Костя.
— Знакомься! — обращается к «Алабаме» «Аляска». — Это наш противотанкист. Главный! Позывной — «Бальзак».
— Не верю! — повторяет командир противотанковой батареи Костя — «Бальзак».
Пожав руку «Алабаме», «Бальзак» гладит лысину.
— Он у нас главный «пиджак», но воюет лучше всех, — хвастается подчиненным «Аляска».
«Бальзак» говорит:
— Во-первых, хохлы воюют на Т-64, я их недели две не видел. Сейчас напротив нас — польские Т-72, и воюют на них поляки. Хрена лысого они дадут себя в танк вварить. А во-вторых, есть у меня гипотеза, откуда эта легенда пошла.
— Валяй, — разрешает «Аляска».
— Давеча слышу в радийку: «Куст едет!» Смотрю в бинокль, не вижу ни черта. Ваня, мой второй номер, разглядел и мне тычет. И правда, лесопосадка, а за ней едет огромный ком зелени. Больше танка раза в два. В четыре глаза в бинокли сечем, как просвет в лесопосадке он заслонил, вижу, ствол из куста торчит. Танк! Ванёк уже ПТУР на станок поставил. Выстрелили. Не видно попадания. Но танк дыманул и сквозь лесопосадку на нашу сторону ломанулся. Мы второй ракетой шмяк его! Тут я сам целился для верности. Танк заискрил, но не остановился, свернул вправо и пошел вдоль позиции. Не стреляет, не маневрирует, едет не спеша.
Дежурный по «Шале» капитан протягивает «Бальзаку» кружку кофе. «Бальзак» делает глоток кипятка и продолжает рассказ:
— Поперечную лесополосу проскочил и вроде как напротив роты «Дрездена» оказался. Там мой второй расчет по нему ПТУРом третий раз шарах! И ребята из РПГ два раза, и никакого толку. Прёт куст дальше! Танкистов по радийке кликнули, и «Кластер» его первым же снарядом зажег. Потом лазили смотреть на него. Не, не мы — пацаны. Нам-то чё, старым, по степи лазать? Они мальчишки, любопытные. Говорят, танк мы сделали то ли первым, то ли вторым ПТУРом, экипаж в башне погиб, только мехвод остался, пытался танк увести. Так вот, каких только железяк хохлы на него не наварили! И от ракет, и чтоб маскировку держать. Куст в два раза больше танка был! Может, потому легенды про заваренные люки и пошли. Вот это и был последний Т-64, который я видел.
— К делу! — командует «Аляска», едва затушив очередную сигарету.
Офицеры обсуждают размещение ПТУРов на позициях десантников и мотострелков.
— Завтра главный день, «Алабама», — заканчивает совещание кэп. — Если у нас что не так пойдет, придем в твои окопы умирать.
Старлей собирается уходить, но «Аляска» останавливает его:
— Мехвода из 17-го заберите. Шесть часов полз по степи. Из Сухой Балки. Устал человек, спит у «дырчика». Вам часовой покажет.
«Дырчиками» на войне называют генераторы. «Алабама» кивает кэпу и уходит. Следом уходит «Бальзак».
— Стержень обороны — это отсутствие всякой конкуренции между пехотой и ВДВ, — обращается «Аляска» к «Прозе». — СВО показывает доминирование войск над всеми.
Слово «войск» кэп произносит с большой буквы, подчеркивает голосом.
— Мы показываем результат! Выполняем задачи, нам несвойственные! А доверие пехотных командиров дорогого стоит. — «Аляска» думает минуту, потом обращается к дежурному: — Я спать, разбудите меня в четыре тридцать.
«Проза» остается наедине с дежурным по «Шале», операторы БПЛА спят в прежних позах, уткнувшись лицом в руки на ноутбуках.
«Проза» листает блокнот.
Спускается полковник «Маки». Его качает от усталости. «Проза» уступает ему место, а сам пересаживается на складную табуретку рядом с дежурным.
— Думал, сдохну. Двадцать четыре мины. В одиночку! — сопит «Маки». — Хотел на хер вашего кэпа послать. Но утерся. — Он замолкает, клюет носом, вздрагивает. — Зато бойцам не стыдно в глаза посмотреть...
— Был бы толк! — уточняет «Проза», но сапер-полковник его уже не слышит, он спит.
Через тридцать минут два сапера из 743-го полка привозят противотанковые мины, будят «Маки», и они снова уезжают на установку мин.
Оживает рация:
— «Аляска», «Аляска», я «Берген», прием.
— «Аляска» отдыхает, я «Шале», что там у вас? Прием.
— Движение. «Немцы» лезут по лесопосадке. Я «Берген», прием.
— И что?
— Рвутся.
— «Берген», я «Шале». Действуйте по обстановке. — Дежурный решает не будить командира полка.
Переглядываются с «Прозой».
— ДРГ, видимо, — поясняет дежурный.
— Саперный полковник не зря старался.
«Проза» выходит на улицу, в абсолютной темноте спотыкается о земляные ступени. Где-то вдалеке слышен глухой взрыв. «Проза» прислушивается, собирается уходить. Еще один взрыв — и крик боли. Проходит в блиндаж мимо часового. Второй часовой спит на топчане у стены напротив.
«Проза» пересказывает дежурному услышанное.
— Это их спецура[3] мобиков[4] вперед себя послала, наши мины собой разминировать.
— А зачем?
— Чтоб как можно ближе к нашим позициям приблизиться. Сейчас ДРГ пойдет. Точно ДРГ. — Дежурный вертит в руках рацию, но «Бергену» решает не звонить.
— Не будете вмешиваться? — спрашивает «Проза». — Руководить?
— Доверие. Доверие командирам. «Берген» сам знает, что делать.
Наверху вдалеке начинается стрелковый бой. «Проза» снова идет к выходу наружу. Наверное, ему не стоит шастать туда-сюда. Тем более «Проза» все равно не видит ступенек. Поэтому он стоит у входа, жадно вдыхает стылый сентябрьский воздух. Стрельба прекращается. В небе с треском распускается белая гроздь. Фосфорные хлопья медленно планируют на поле боя.
— ...Спецуру мы положили, прием, — слышен конец доклада «Бергена», когда «Проза» спускается в блиндаж.
— «Берген», я «Шале», да! — Дежурный кладет рацию перед собой.
— А фосфор зачем? — спрашивает «Проза».
— Сожгли лесопосадку, чтобы нам тела «двухсотых» не достались. Регулярно так делают. Если шишку какого мы шлепнем, к примеру.
«Прозе» не спится. Он слушает канонаду.
В полчетвертого звонит телефон с КП. Из штаба диктуют график авианалетов. Сейчас будут работать наши вертолеты. Дежурный, скривившись, слушает сообщение и вертит в руке шариковую ручку. Перед ним раскрыт журнал записей, но он ничего туда не записывает.
— Хрень эти авианалеты. Толку от них ноль. Вчера чуть саперов не грохнули.
— Так вроде грохнули, — ухмыляется «Проза», вспоминая историю про тепловую ловушку.
— Не! Это не в этот раз. В прошлый. Лейтенант, командир саперной роты, получил задачу выдвигаться, вышел, а луна полная, светло как днем. Ну и решил обождать полчаса. Так «сушка» спустя двадцать минут ФАБку в то место аккурат и приложила, куда им мины идти ставить... Так бывает...
Тяжело «Прозе» с десантниками. Все их рассказы о войне из жанра «так бывает». Ни развития характера, ни неожиданных сюжетных поворотов.
— Да ладно вам жаловаться, — говорит дежурный по «Шале», — вон старший лейтенант из первого батальона вчера «пятисотился», а сегодня в одиночку вышел против трех танков, сжег один и погиб героем. Железные яйца! Как вы сказали? Дуга характера? Изменение характера меньше суток заняло. Что в душе у человека произошло?
— С женой поговорил, — вспоминает «Проза» «Филина».
Просыпаются операторы БПЛА — у обоих одинаково мятые лица. Молоденький командир расчета лейтенант Дима улыбается «Прозе» так, словно стесняется показать зубы, отворачивается, включает оборудование. Второй номер, Сергей, значительно старше командира, смотрит холодно, уходит наверх возиться с проводкой.
Через некоторое время «Проза» слышит, как операторы обмениваются непонятными словами сквозь щель в перекрытии блиндажа. Потом Дима уходит.
Удивительно, что на фоне невысоких в среднем десантников оба оператора БПЛА высокого роста.
«Синица» появляется на ППУ доложить, что развоз припасов окончен.
— Остаетесь, Владимирыч? — обращается он к «Прозе».
— Да. Задержусь на денек.
* * *
— Ты куда едешь, Шах? — ругается зампотылу «Синица» на водителя КамАЗа, в котором выезжает из Кронштадтского.
— Разворачиваться!
— Сука, ты нас к хохлам везешь.
КамАЗ рывком останавливается. Машина в страшном состоянии. Все ручки обломаны, зеркальца оторваны, стекла — в трещинах, повсюду в кабине стойкий запах масла.
— Что ты им скажешь? «Разрешите развернуться»? — злится «Синица».
КамАЗ стоит в поле в двадцати метрах от развалин Кронштадтского.
— Какого хера ты встал? ПТУР ждешь?
— Думаю, как развернуться.
— Чего тут думать? У тебя КамАЗ! Прямо здесь разворачивайся!
«Шах» ведет грузовик так, чтобы влететь в каждую яму и выбоину. За Кронштадтским от тряски у КамАЗа рвется тент, и «Шах» останавливается его подобрать.
— «Шах»! Как можно так убивать машину? — возмущается «Синица». — Видел бы тебя наш писатель! Ты б у него в Советской армии под суд пошел прямо из этой кабины. А мы добренькие... нянькаемся с вами, разгильдяями. Но ты довыделываешься! Вставит «Проза» тебя, козла, и твой засранный КамАЗ в свою книжку о десантниках, даст тебе шанс поцарапать историю!
Глава 13
Наш любимый геройский казах
«Гризли» выводит разведроту на левый фланг. Скептически осматривает окопы, вырытые четвертой ротой. Воевать можно, но кое-что следует поправить. Бойцы орудуют лопатами, «Гризли» заказывает по рации гранатометы. КамАЗу следует ехать из Громовского не через Кронштадтское, а через Бесполезное.
Разведчики не успевают поправить окопы, начинается артобстрел. Украинские снаряды перемешивают лесопосадку. Контрбатарейной борьбы с нашей стороны нет. Озабоченный слабостью левого фланга, кэп присылает в помощь три танка, которые маскируются в следующей лесополосе позади.
В девять утра передок приходит в движение. В двух километрах впереди маневрирует легкая бронетехника «немцев». Знакомые БМП и незнакомые черные внедорожники устраивают «карусель»: выскакивают из украинской лесопосадки, делают несколько выстрелов и снова скрываются.
Чуйка подсказывает «Гризли»: что-то здесь не так.
Так и есть, пока легкая бронетехника на пределе дальности поливает огнем наш передок, два польских танка крадутся, прикрываясь деревьями, в сторону Бесполезного. Подставляют борта, но пытаться птурить их сквозь кусты — впустую тратить ракеты.
— «Аляска», «Аляска», я «Гризли», прием!
— «Гризли», я «Аляска», прием! — немедленно отзывается рация.
— Кто у нас слева? Я «Гризли», прием!
— Морпехи. Позывной «Сцена». Я «Аляска», прием!
Открывают огонь наши танки. Поляки немедленно отвечают. Над окопами разведчиков в обе стороны летят снаряды. Иногда они чертят пыльные белесые полосы, касаясь степи.
«Гризли» уходит на левый фланг и из окопа в бинокль изучает Бесполезное.
По деревне движутся три БМП, и от дома к дому мечутся зеленые фигурки.
— «Аляска»! Я «Гризли». В Бесполезном зачистка. Прием!
— «Гризли», я «Аляска», там морпехи. Отправь кого-нибудь.
Бэхи прекращают движение по деревне, и фигурок пехоты тоже не видно.
Танковый бой прекращается — никто ни в кого не попал. Поляки отходят.
— «Медведь», возьми двоих и аккуратно в Бесполезное. Аккуратно. Нужно понять, кто там. — «Гризли» протягивает бойцу свою рацию. — Доложишь «Аляске» напрямую.
Три разведчика, пригибаясь, скрываются в траве. В бинокль «Гризли» видит фигуру «Медведя» на дороге у въезда в деревню. Остальных двоих не видно, прикрывают. «Медведь» стоит неподвижно, потом разворачивается и медленно идет обратно. Ему в спину бьет пулеметная очередь. Открывают ответный огонь разведчики, по ним стреляют из домов Бесполезного.
— Не вынесли... — «Гризли» скрипит зубами и долго изучает неподвижное тело своего лучшего разведчика.
«Медведь» был эрудитом, знал всю технику, и нашу, и вражескую, на все вопросы мог найти ответ.
«Медведь» не шевелится. «Двухсотый». Пулемет в спину с близкого расстояния — броник не выдержал. Рации при нем нет.
За всю войну это первый случай, когда «Гризли» не вынес своего бойца. Но сейчас не до сантиментов. Из лесопосадки появляются польские танки, из деревни выезжают три БМП и в шесть стволов начинают месить окопы разведроты. По позициям четвертой роты справа плотно работают минометы.
Из трех наших танков вперед выдвигается почему-то только один. Он стремительно летит к лесопосадке «Гризли». Не хочет торчать в степи, хочет укрыться за деревьями и кустами. Возобновляется танковый бой.
Украинские БМП остаются на окраине Бесполезного, к танкам не лезут. Но роте «Гризли» от этого не легче. Он по колебаниям травы пробует угадать передвижение двоих разведчиков. Они возвращаются в момент, когда поляки попадают в наш танк. Т-72 горит. Из него вываливается экипаж, катается по земле.
«Гризли» впервые за утро улыбается.
Северный ветер прижимает дым к земле.
— Уходим!
Десантники и танкисты, прикрываясь дымом от горящего танка, скрываются в траве, откуда выбрались разведчики, потерявшие «Медведя», и уходят в сторону Громовского, к следующей лесопосадке.
* * *
В девять сорок пять Никита ведет КамАЗ на полной скорости. Наконец-то настоящее задание, это не водовозку водить. Впереди гремит передок, его там ждут «Гризли» и разведчики. Им нужны граники — и Никита привезет им граники.
На полной скорости КамАЗ влетает на центральную улицу Бесполезного и тормозит у перекрестка. КамАЗ впереди стоит на ободах, и это кажется Никите подозрительным. За околицей трещит стрелковка. Двое бойцов в свежем камуфляже курят у забора и внимательно смотрят на Никиту. Хохлы! Один тянет за ремень автомат с плеча. Точно, хохлы. Не уйти!
Никита как ни в чем не бывало разворачивается на площади, сдает задом в сторону хохлов. Взгляд на себя в зеркальце: черная майка, кепки нет — сойдет.
Он прыгает из КамАЗа и, пыля шлепками на босых ногах, решительно шагает к заднему борту. Открывает. Спина холодеет. Он хватает обеими руками два гранатомета за ремни и вываливает их к ногам удивленных врагов:
— Хлопцы! Разгружайте!
Отворачивается и вытаскивает еще два граника.
Хохлы переглядываются, бросают окурки, подхватывают по трубе в каждую руку и уходят за хату. Никита оглядывается — вокруг никого, — хватает оставленный хохлом вещмешок, лезет в кабину и бьет по газам. Ему в спину стреляют, но он уже покинул деревню. В километре он едва не давит знакомого офицера, выпрыгнувшего из кювета прямо под колеса. Капитан, командир зенитно-ракетной батареи «Листок» залезает в кабину:
— Гони! Они меня, как зайца, по степи гоняли! Давно я так не бегал!
Это его грузовик стоял на ободах.
Никита ведет КамАЗ по дороге от Бесполезного на Громовское. На перекрестке, где поворот на Кронштадтское, он видит знакомую фигуру. Свои, разведчики.
* * *
В десять утра «Гризли» приказывает окопаться на юго-восточном скате дороги на Кронштадтское, чуть в стороне от перекрестка. Здесь практически нет растительности, но фланг полка следует прикрыть.
Он уже доложил о захвате Бесполезного «Аляске». Оставшиеся в кузове Никиты гранатометы очень кстати. Против танков эффективен РПГ-30, но их всего четыре штуки. Перекресток пролетает колонна из четырех КамАЗов без тентов, они легко съезжают в кювет, и, когда пыль улеглась, «Гризли» видит, что КамАЗы выстроились в ряд. Это минометная батарея полка. Артиллеристы немедленно открывают огонь. Мины ложатся среди строений Бесполезного. Батарея выигрывает время. Но для кого? Для разведроты? Для подхода резервов?
Из облака дыма и пыли, окутавшего Бесполезное, появляется бронетехника. Пять танков, десять БМП, позади что-то незнакомое, четыре штуки. Был бы жив «Медведь», сказал бы. БМП и танки открывают огонь по дороге, за которой окопались разведчики. Прежде чем нырнуть в укрытие, «Гризли» видит, что цель атаки не их перекресток, а Кронштадтское. Сзади приближаются четыре БМД, три БМД-4 немедленно открывают огонь по бронетехнике, одна БМД-2 стрекочет из автоматической пушки. Значит, украинская пехота покинула БМП и разворачивается в цепи.
Разведчики открывают огонь из двух пулеметов. Так как «немцы» атакуют правее, пулеметчикам особенно удобно вести огонь по стрелковым цепям противника. Для автоматов дистанция великовата.
Но военная удача не на нашей стороне. Одна БМД-4 получает снаряд в двигатель, теряет ход, но не загорается. Оставшиеся пятятся.
«Гризли» набирает частоту бронегруппы, но неприятного вопроса «что за...» задать не успевает. Он слышит голос Володи, командира бронегруппы:
— Все бопасы в мою машину! Остальным на зарядку!
Через шоссе Бесполезное — Громовское поперек поля боя переваливаются два «козака»[5] и два М113[6]. «Гризли» не успевает подумать, что его левый фланг обходят. В их кювете появляются артиллеристы. Причина их появления понятна без слов. Из лесопосадки слева поднимаются клубы дыма: горят КамАЗы минометной батареи.
— Минометы хоть уничтожили? — спрашивает «Гризли» у рыжего лейтенанта-артиллериста.
— Так точно, прицелы вынули.
Артиллеристы занимают места среди разведчиков. Подползают четверо десантников из экипажа подбитой БМД. Скоро дистанция позволит открыть огонь по «немцам» из стрелкового оружия.
— Хе-хе! — В рации першит голос командира бронегруппы. — Будем исполнять карусель в одиночку.
«Гризли» возвращается на прежнюю частоту и вызывает «Аляску»:
— «Аляска», «Аляска», я «Гризли», есть ли связь с артиллерией дивизии?
Из лесопосадки выскакивает одинокая БМД-4 и начинает вести огонь из пушки по приближающимся украинцам.
* * *
— «Гризли», не ссы, я «Аляска», прием. — Кэп оборачивается к «Прозе». — Собрался вызывать огонь на себя.
— А артиллерия?
— Соседи справа — в окружении. Артиллерия нужна там. Плюс подвоз.
— Есть изображение! — Операторы запустили «Орлан».
Кэп обходит «Прозу», подходит к столу, где на экране ноутбука развернута картинка. «Проза» заглядывает в экран из-за плеча «Аляски».
На экране видно, как вблизи затянутой пылью лесопосадки маневрируют пять танков. Среди канав, кюветов и кустов укрываются за подбитыми БМД, стреляют, прячутся, снова стреляют.
— Картинку сожми, — приказывает «Аляска».
Оператор Дима трогает клавиатуру, поле боя отодвигается. Несколько темных коробочек стреляют друг в друга. Где наши, где не наши? «Проза» не понимает. «Орлан» делает круг над полем боя, операторы управляют камерой так, чтобы изображение не уплывало.
— Танкисты красавцы. Выручили. — «Аляска» возвращается на свое место. — Комбат — герой России.
— Как в компьютерной игре, — комментирует дежурный. Он тоже все видел.
Через полчаса все кончено. Операторы считают потери противника. Потеряв один танк подбитым без потерь в экипаже, танковый батальон 95-й гвардейской танковой бригады уничтожил 14 единиц вражеской бронетехники: три польских Т-72, шесть БМП, два «козака» и две «брэдли»[7].
— Откуда тут «брэдли»? — не верит кэп.
— Может, и не «брэдли», — не спешит настаивать на своем оператор. — Но нам показалось, что они. На гусеницах, с башенками.
— М113? — предполагает дежурный. — Я читал, что голландцы передали хохлам свои модернизированные М113, они на самом деле похожи на «брэдли». С башенками.
— «Гризли», «Гризли», я «Аляска»! Прием!
— «Аляска», я «Гризли», да!
— «Гризли», я «Аляска», что там у вас?
* * *
Украинская пехота, которая пыталась обойти фланг полка, осталась в поле без бронетехники.
«Гризли» приказывает перенести один пулемет налево и развернуть на запад, в сторону шоссе Бесполезное — Громовское. Туда же направляет четырех разведчиков с РПГ-26. Едва они успевают занять позицию, на дорогу вылетает украинский БТР-80. Он ведет огонь из автоматической пушки по позициям разведроты, прикрывая отход своей пехоты в Бесполезное.
По БТР отрабатывают из РПГ. БТР загорается, из него вываливаются украинцы.
— «Гризли», «Гризли», я «Пар», прием, — слышит «Гризли» голос Раизова.
— «Пар», я «Гризли», да.
— «Гризли», я у тебя на левом фланге, атакуем.
Сначала «Гризли» в бинокль видит только раненого морпеха, перебирающегося через дорогу в стороне. Но первая рота оказывается значительно ближе.
* * *
Раизов приказывает роте залечь в редкой лесопосадке, с запада упиравшейся в дорогу Бесполезное — Громовское. Впереди артиллерия бьет по левому флангу полка, куда им следует выдвигаться.
Пользуясь минутой затишья, Тёма вскрывает тушенку. Жир на жаре растаял, потому греть ее ни к чему.
По дороге на огромной скорости пролетает украинский БТР. Из-за канонады бойцы не услышали его приближения, но и сами остались незамеченными.
Но едва БТР съезжает в поле и открывает огонь из автоматической пушки по окопам полка, по нему прилетает граната из РПГ.
Услышав взрыв, Раизов, а за ним и вся рота вскакивает осмотреться, бойцы убегают вперед. Тёма в этот момент облизывает ложку и потому вынужден догонять. В руках Тёмы РПК. Среди товарищей Тёма видит незнакомого морпеха, непонятно откуда взявшегося.
Впереди бежит второй пулеметчик роты Иван с ПКП наперевес и кричит:
— Один хохол в поле, слева от полосы! Прикрой!
Иван бьет короткими очередями, пока Тёма перебегает просвет в лесополосе, где нет ни деревьев, ни кустов.
Тёма залегает рядом с «Терьером» и «Гвоздем». Втроем они бьют по высокой траве, где прячется украинец.
— Мне нужен живой хохол! — кричит Раизов.
Просвет в полосе перебегает Иван.
Они разворачивают пулеметы в сторону дороги. На асфальте лежат два человека, один шевелится. На склоне кювета неподвижно лежит Раизов. Не добежал.
Тёма оставляет пулемет и бежит к нему. Пуля попала Джуме в глаз, но командир еще дышит.
Тёма тащит его в глубь посадки, вместе с «Терьером» они снимают с командира бронежилет, каску, бинтуют глаз. «Гвоздь» убегает за медиком. Медик Коля уносит Раизова к пункту эвакуации.
Тёма, «Крюк», «Заноза», «Терьер», «Гвоздь» и Иван распределяют поле перед собой на сектора. Командует «Терьер», он старший сержант и принял командование ротой.
Единственный ориентир — горящий БТР.
Тёма присматривается.
Раненый на дороге — украинец, убитый — наш морпех.
— Это его «безумный казах» в плен решил взять, — говорит «Гвоздь». — Морпех передумал эвакуироваться и побежал помогать. Хохол сдаваться не захотел. Морпеха наповал и... Джуму...
Раненый украинец пытается уползти, расстояние между ним и погибшим морпехом уже приличное.
Тёма аккуратно поправляет на сошках РПК и точной очередью добивает хохла.
— Где остальные? — кричит «Терьер».
— Справа за бэтээром, судя по траве. Овраг, — докладывает «Заноза».
«Терьер» делит овраг на сектора для зачистки. «Гвоздю» и Тёме достается левая часть.
Бойцы, все, кроме пулеметчиков, стреляют из подствольных гранатометов.
По команде «Терьера» поднимаются в атаку.
Какой там овраг? Канава!
— Пипец вам, сука! — вопит Тёма.
Он уже видит слева впереди украинца, лежащего в траве, и двумя одиночными выстрелами убивает его. Поворачивает голову вправо и тоже двумя выстрелами поражает второго. Движется влево, видит еще двоих, они разворачивают в его сторону пулемет. Тёма дает очередь. Фонтанчики пуль крошат склон и тела украинцев, припавших к нему. «Гвоздь» бросает гранату туда, где канава изгибается, взрыв подбрасывает тело украинца. Этот — последний.
Вдвоем Тёма и «Гвоздь» забегают за угол канавы. Здесь она совсем мелкая, никого нет. Возвращаются к основной группе. Еще пятеро украинцев сбились в кучу в правой части канавы. Все мертвы.
— Всем залечь! — кричит «Терьер».
На дороге появляется украинская бронетехника. Две БМП следуют за «Козаком» по дороге из Бесполезного. Дальше, за лесопосадкой, откуда атаковали «раизовцы», двигаются два танка. Это польские Т-72, а не украинские Т-64. Не замечая десантников, они на высокой скорости выскакивают на перекресток Громовское — Кронштадтское — Бесполезное. И... следует череда взрывов. Поляки напоролись на минное поле. Назад возвращается одна БМП, по ней стреляют из РПГ, но везучая бэха уезжает.
Теперь можно продолжить движение, и «Терьер» выводит роту к позициям разведчиков, докладывает «Аляске» о ранении Раизова. Новый приказ: первой роте прибыть на ППУ. Гуськом бойцы двигаются вдоль лесопосадки, а затем уходят в тыл.
Возле передового пункта управления полка окопы для боевого охранения выкопаны специальной техникой, может, даже танком. В двух окопах для техники замаскированы командно-штабная машина и разбитый уазик.
Тёма приваливается спиной к откосу и смотрит, как из тыла в сторону деревни движется БТР-МДМ. Не имеющая башни, приземистая гусеничная машина удачно едет вдоль дороги, прикрываясь лесопосадкой. Это медики эвакуируют Раизова. Навстречу выдвигается ремонтно-эвакуационная машина, которая, пользуясь затишьем, направляется к подбитой БМД-4.
Над головой со стороны украинцев, виляя хвостом, проносится ПТУР и поражает в корму санитарную МДМку. Внутри Тёмы что-то обрывается.
Эх, Раизов, Раизов! Наш любимый безумный казах...
БРЭМ останавливается рядом с горящей БМДМ, и мехвод БРЭМки лезет на броню горящей машины и через люк вытаскивает оттуда бойца. Сбивает с него пламя. Вдвоем они скрываются в БРЭМ. Остальной экипаж и Раизов остались внутри горящей БМДМ.
Тёма поднимается, но «Гвоздь» рывком за руку возвращает его на землю:
— Поздно! Всё!
Едва ремонтники успевают прицепить тросом подбитую БМД-4 и начинают движение в тыл, начинается обстрел.
Украинцы успели подтянуть минометы в Сухую Балку.
По полю в сторону окопов, петляя, бежит зам командира полка по вооружению «Кречет». Его преследуют разрывы мин. Двести метров, сто пятьдесят, сто... Но вот «Кречет» без сил падает рядом с Тёмой, а отдышавшись, уходит на ППУ.
Теперь мины ложатся вслед уходящей сцепке БРЭМ-БМД. Им не удается набрать скорость, и, когда кажется, что удача на стороне десантников, одна мина со звоном втыкается в крышу БРЭМ.
После минутного замешательства пораженная машина продолжает движение. Колонна сворачивает в Кронштадтскую. Хотя обстрел продолжается, украинцы уже потеряли технику из виду.
Из блиндажа ППУ выходит растерянный медик Лёха:
— Помогите!
«Гвоздь» и Тёма бегут за ним на улицу Кронштадтского. Здесь еще встречаются относительно целые дома, только стекла хрустят в траве, когда десантники, укрываясь за стенами, бегут навстречу БРЭМке.
Гусеничная машина движется неуверенно, рывками мимо полотна дороги. На тросе она тянет за корму подбитую БМД. Хотя двигатель буксируемой машины не работает, гусеницы довольно легко прокручиваются, чему Тёма успевает удивиться. БРЭМ рывком останавливается, бойцы во главе с начмедом подбегают к ней.
Люк водителя открыт. Белая от пыли голова механика-водителя торчит из открытого люка. Двигатель он почему-то не глушит.
— Не вижу ничего! — кричит мехвод.
Но визуально глазные яблоки не повреждены, крови нет. Значит, контузия.
Из второго люка появляется медик Коля, баюкающий раненую руку. Его форма еще дымится. Начмед осматривает его, разворачивает сумку и прямо тут, на броне БРЭМки, шьет товарищу пальцы. Коля оглох.
— Ваш командир умер, — говорит Коля Тёме, — еще до ПТУРа, я ничего не смог сделать.
— Найдите мехвода, быстро! — командует Лёха через плечо.
«Гвоздь» убегает.
Тёма подходит к ослепшему мехводу и внимательно осматривает его голову.
— Нормально все будет, Никит! Глаза целы, это мина бахнула. Контузия. Вернется зрение, — обещает он.
— Как он мною руководил, а?! — плачет от радости слепой Никита. — Я думал, хана. Но движок завелся, а он мною командовал.
— Мы видели!
Лёха и Тёма помогают Никите вылезти из люка, медик осматривает его:
— Спасибо тебе, дружище, если бы не ты!.. Второй раз нас спас. Спасибо!
Лёха трясет руку мехводу так, что у того трясется голова.
«Гвоздь» приводит нового механика, который садится за рычаги БРЭМ и увозит оглохшего медика и ослепшего мехвода.
Над головой проносится пара «сушек».
Глава 14
Никто, кроме нас
По Бесполезному и Сухой Балке работает авиация. Три пары вертолетов с интервалом в десять минут, затем десятка «грачей».
— Веришь, Владимирыч... — «Кречет» ставит кружку с чаем на край стола. — У моего сына вчера день рождения был. Фотки прислали, видео. Торт, свечки. Я убегаю сейчас от мин и думаю: а фотки я ведь толком и не рассмотрел! Одну запомнил. Дочка залезла в коробку из-под посылки: отправьте меня к папе!
«Аляска» отправляет «Кречета» в тыл дивизии добывать исправные «Ноны» и БМД.
Авиация улетает. Гвардейцы-танкисты уходят левее выручать соседей.
«Аляска» грызет кулак. Наша артиллерия молчит. Если сейчас будет атака, она станет решающей. Бронетехники в полку не осталось. В окопах только гранатометы и ПТУРы.
— Артиллеристов на связь! Всем раздать ПТУРы! Я знаю, что ни разу не стреляли. Научатся! — кричит «Аляска» в рацию. — Командиры рот, проверка связи, доложить о личном составе, количестве противотанковых средств и состоянии окопов!
Командиры по очереди выходят на связь.
— «Балхаш», я «Шале», сто пятьдесят!
— «Шале», я «Балхаш», сто шестьдесят!
— «Дрезден», я «Шале», сто пятьдесят!
— «Шале», я «Дрезден», сто шестьдесят!
— «Терьер», я «Шале», сто пятьдесят!
— «Шале», я «Терьер», сто шестьдесят!
— «Бальзак», я «Шале», сто пятьдесят!
Проверка связи еще не окончена, «Бальзак» сообщает:
— «Шале», я «Бальзак»! Танки! Прием!
«Орлан» показывает, как три польских Т-72 устраивают карусель на невозможной для ответного огня десантников дистанции. Несколько снарядов ложится рядом с окопами. Танки отходят, через полчаса появляются снова. Приближаются.
Артиллеристы демонстрируют, что не зря едят хлеб. Рыжий лейтенант Рома и сержант Кириллыч мгновенно разворачивают ПТУР и выпускают ракету по переднему Т-72. Пшек[8] скрывается в облаке взрыва.
Украинцы начинают артобстрел. Снаряды рвутся рядом с ППУ.
* * *
«Бальзак» и Ваня прячутся среди высокой травы в центре позиции полка. Они оба стоят на одном колене, готовые в любой момент сорваться.
— Как думаешь, «Филин» сумел выстрелить? — спрашивает второй номер.
В противотанковой батарее не знают результата поединка «Филина» с польскими танками.
— Какая разница? — «Бальзак» теребит травинку зубами.
— ПТУРы жалко.
От их позиции до Сухой Балки четыре километра. Дивизионная артиллерия разметала легкую бронетехнику и пехоту, но танки уцелели, ушли в Балку невредимыми. И «немцы» не будут «немцами», если не попробуют снова. На позиции «Бальзака» всего три ракеты, потому эмоции Вани понятны. «Бальзак» перекусывает травинку и осматривает из бинокля лесопосадку слева, где прячется еще один расчет из его противотанковой батареи, последний. Подчиненных «Бальзак» не видит, значит, укрылись хорошо. Три расчета ПТУров сегодня погибли, четвертый лишился пусковой установки.
«Бальзак» открывает офлайн-карту на смартфоне и наклоняет голову то вправо, то влево. Бугор впереди носит название «сиська». Так и есть — сиська. Туча скворцов роем проносится над степью, но птичьего гомона не слышно. Из Сухой Балки ясно различим гул танковых двигателей.
— На нас идут. — Ваня утирает пот и смотрит на автомат, лежащий перед ним на земле.
Танки выскакивают из деревни и разворачиваются по фронту. Два, третий медлит, кашляет двигателем.
Позицию «Бальзака» они не видят, поэтому он тщательно целится. Четыре километра почти предельная дальность для «Корнета».
— Огонь! — командует «Бальзак» Ване.
Сам он удерживает танк в прицеле.
В панораме он видит, как мелькает сопло противотанковой ракеты. Огонек исчезает на мгновение перед тем, как попасть. Танк искрит и тут же загорается.
— Позицию меняем? — спрашивает Ваня.
— Нет. Вторую!
Танковый снаряд хлестко проносится над их головами.
— Выстрел хлесткий, прилет — охреневший, — иронизирует «Бальзак».
Он не верит, что на таком расстоянии кто-то из танка мог разглядеть их позицию.
Второй Т-72 двигается медленно, а третий догоняет его, стремясь занять место в строю. Из-за строений Сухой Балки появляется пехота.
— Успеем!
«Бальзак» тщательно целится. Рикошет допустить нельзя.
Снова мельтешит сопло противотанковой ракеты в панораме прицела, и...
— Есть второй! — спокойно комментирует Ваня.
Второй Т-72 по инерции еще продолжает движение, но над его башней раздувается огненный куст.
«Бальзак» выпрямляется. Еще не хватало потерять в дыму третий танк.
Так и есть. Третий Т-72 ускоряется и скрывается за «сиськой».
Остался один ПТУР, но пускать не по кому. Для расчета сейчас наступает момент истины, рискнут ли «немцы» продолжить атаку без поддержки бронетехники? Нет! Не рискнули. Ваня собирает треногу, «Бальзак» подбирает тубус третьего «Корнета», подхватывает автомат напарника, и они уходят на запасную позицию. Ее следует занять напротив «сиськи». Танк начинает стрелять. Его не видно, и стреляет он не по «Бальзаку», а по окопам полка.
— «Бальзак», я «Аляска», что там с танками? Прием!
— «Аляска», я «Бальзак», два танка сожгли, третий ушел, прием.
— «Бальзак», я «Аляска». Куда он ушел? Лупит по нам!
— «Аляска», я «Бальзак», танка не наблюдаю! Прием.
— «Бальзак», я «Аляска», да!
— Терпение, да? — спрашивает Ваня. Он загибает пальцы, считает пролетающие над головой снаряды.
— Ждем, — соглашается «Бальзак».
— Семь! — объявляет Ваня.
По опыту они оба знают, что после семи-восьми выстрелов танк обязательно меняет позицию. Каждый из них высматривает малейшее движение на «сиське», но тщетно. После небольшой паузы Т-72 выпускает еще восемь снарядов. Из Знаменок слышится рев двигателей. Бронетехника готовится к новой атаке.
— Но свое место в строю он должен занять! — убеждает командира Ваня, имея в виду танк.
— Или бопасы пополнить! — «Бальзак» роняет на грудь бинокль и припадает к панораме прицела.
Так и есть. Т-72 выскакивает из-за холма на максимальной скорости, двигается в сторону Знаменок, подставляет борт.
— Огонь!
Точечкой лазера «Бальзак» ведет борт польского танка чуть выше облака пыли, что поднимают гусеницы.
— Готов! — чуть раньше объявляет Ваня.
«Бальзак» устало прикрывает глаза, ему почему-то не хочется рассматривать огненный шар вместо Т-72.
— «Аляска», я «Бальзак», уничтожил три танка, разрешите отход, пополнить бопасы.
— «Бальзак», я «Аляска»! Вы красавцы! «Мужика» обоим! — так командир полка пообещал представить их расчет к ордену Мужества. — Отход разрешаю. Новая позиция — у «Гризли» на левом фланге. Я «Аляска», прием!
— Это чё? — недоумевает Ваня.
— Награда на поле боя! — поясняет «Бальзак». — Если выживем, конечно.
В этот момент обоих противотанкистов начинает слегка трясти. В бою ими владел азарт, стремление любой ценой выполнить задачу. А сейчас, когда всё позади, опоздавший к сражению страх заставляет оглянуться на три пустых тубуса от ПТУРов и три горящих танка. И осознать сделанное.
* * *
Третья атака начинается через час.
«Аляска» наблюдает на экране оператора «Орлана» за полем боя.
Оставшиеся два польских танка отошли в Знаменки и, маневрируя среди строений, прикрывают огнем атаку легкой бронетехники. «Немцы» атакуют шестеркой БМП в сопровождении турецкого бронетранспортера «Кирпи».
— Мальчишки! Я «Аляска»! Держитесь! Дружненько! — Кэп обращается по рации сразу ко всем.
Наступает зловещее молчание. «Аляска» закуривает и говорит «Прозе»:
— Вас не было, командир 747-го полка выходил на связь. Сказал: «У меня больше нет полка». Я не хочу так сказать.
— А их было меньше или больше нас?
— Меньше. Человек тридцать. Под артудар попали, всех, конечно, не убило, но ни одного командира целого не осталось. «Терьера» приведите сюда. Он вместо Раизова теперь.
Видимо, «Аляска» обращается к «Прозе». Тот выходит в тамбур блиндажа и видит рядом с часовым знакомого по полигону бойца с красным лицом. Видимо, это и есть «Терьер».
— Вас «Аляска» зовет.
— Берите все, что найдете и сможете унести. Из Знаменок нужно выгнать танки. — Кэп вопросительно и печально смотрит на «Терьера». — Справитесь без Раизова?
«Терьер» высовывает кончик языка, молчит, кивает:
— Должны.
— Отомстите за Джуму.
«Терьер» поворачивается через левое плечо чуть резче, чем нужно.
«Аляска» смотрит ему вслед:
— Мне не перед вами отвечать, а перед Богом.
Звонит телефон спутниковой связи. На проводе КП полка «Шато». Дежурный передает трубку кэпу.
— Я «Аляска», да... — Он слушает собеседника, поднимает брови. — Не мешайте воевать!
Снова молчит, слушает и резко произносит:
— Я с рубежа не уйду!
Его продолжают убеждать, кэп слушает — и более мягко:
— Запасной ППУ развернули? Охранение выделили? Ну и все будет норм. Будет кому руководить. Всё! Обнимаю!
С видом шахматиста «Аляска» рассматривает на экране ноутбука поля боя. Украинские БМП остановились и выпустили пехоту.
— Знаменки покажи, — приказывает кэп оператору.
В «Аляске» сейчас есть что-то спортивное и артистическое одновременно. Кураж! Кураж военачальника. Состояние психики, которое очень сложно вызвать самому. «Аляска» сейчас весь — на поле боя, со своей сотней десантников. Хотя наверняка их осталось уже меньше. «Аляска» напоминает парусник, поймавший парусами ветер.
Вокруг него сражение, а он уверенно несется вперед.
Сейчас у него все получится.
Кураж!
Интересно, он сам это понимает? Или ему некогда?
Наблюдая за полем боя на экране ноутбука, «Аляска» щурится и делает непроизвольный жест — пикирует ладонью на польские танки.
«Проза» думает о Раизове и «Гризли», командирах военного времени, за которыми идут их бойцы. Точно так же десантный полк идет сейчас за «Аляской». Он единственный, кто видит поле боя целиком. И его уверенность в победе, его спокойствие заражает подчиненных. Полк не разваливается как боевая единица, потому что уверен в командире полка.
* * *
Иван несет оба пулемета, а Тёма, как самый здоровый, тащит охапку граников. РПГ-26 — говно. Танков с обвесами ими не взять. Что делать-то будем? Нужны были РПГ-30, если ПТУРов нет. И что задумал «Терьер»?
— Пехоты у них нет. Не бздеть! — командует «Терьер».
Нагрузка так велика, что у Тёмы открывается второе дыхание. Только пот застит глаза. Два танка крушат гуськами сараи и дома на окраине Знаменок. Сделают пару-тройку выстрелов и меняют позицию. Пехотной поддержки у них, правда, нет. К раизовцам танки повернуты бортом и вряд ли видят десантников.
«Ну чем черт не шутит, расстояние небольшое, может, и выгорит?» — думает Тёма. Десантники забрасывают за спину автоматы и разбирают РПГ. Иван остается с пулеметами. Тёма берет РПГ.
— Триста тридцать три! — кричит «Терьер».
Четыре гранаты срываются с труб и уходят в сторону танков. Все четыре попали, но пшекам хоть бы хны. Дымя двигателями, они меняют позицию, вертят башнями в поисках опасности. Отходят в глубь деревни.
Десантники залегли в траве. Тёма чуть ли не на четвереньках бежит к охапке граников за второй порцией, возвращается, падает ничком у ног командира.
«Терьер» сидит на земле, поправляет автомат, опущенный стволом вниз, проверяет, не забился ли ствол землей. Оглядывает раизовцев, ладошками трогает мятую траву рядом с собой, скалится:
— Мы же не собираемся ходить по этой земле вечно?
Минуту ждет ответа, но подчиненные молча слушают танковые выстрелы, командует:
— Вперед!
Разбившись на пары, они добегают до первых развалин Знаменок, когда Т-72 разъезжаются, увеличивают дистанцию между собой. Дальний ведет стволом в сторону напарника, прикрывает.
Десантники перебегают по параллельной улице, и снова «Терьер» распределяет цели. Он уже понял, что толку от граников не будет, лишь бы танки прекратили огонь по позициям полка. Авось мужикам станет полегче.
Тёме приказа стрелять не дали, он баюкает граник.
— Триста тридцать три!
Шесть гранат устремляются в танки на пределе видимости, в броню попадают только две. Результата никакого, но поляки отступают. Лязгая гусеницами, танки уходят из Знаменок. Пятятся, делают короткие остановки и стреляют по домам вдоль улицы. 125-миллиметровый снаряд легко сносит хрупкие глиняные домики. Некоторые разваливаются пыльной кучей, некоторые горят. Пластиковые окна смотрятся среди разрушений войны неестественно.
Десантники залегли и не высовываются. Уходят пшеки. Пусть уходят. Дело сделано.
На центральную улицу вылетает турецкий «Кирпи», пулеметчик поливает развалины из крупнокалиберного пулемета. Это подоспела пехотная поддержка для танков. Но танки уже отошли. Пулеметчик не видит десантников, стреляет наугад. А может, мстит деревне за негостеприимство?
В момент, когда ствол пулемета смотрит на противоположную сторону улицы, «Гвоздь» высовывается из-за кучи щебня и лупит из граника в лоб «Кирпи».
Двадцатитонная бронемашина виляет на дороге, съезжает в кювет. Пулеметчик упал внутрь, но водитель пришел в себя, через мгновение «Кирпи» снова на дороге. Набирает скорость и с заносом разворачивается.
Тёмина очередь стрелять. Он лежа взводит скобку граника и, встав на колени, ищет взглядом «Кирпи». Бронемашина движется по улице в сторону двухэтажного каменного здания, похожего на школу. Тёма не успевает толком прицелиться, по какому-то наитию опытного пулеметчика он чуть сдвигает прицел вниз влево. Граната попадает в левый край заднего бампера «Кирпи». Броневик идет юзом и опрокидывается на бок.
Десантники тратят двадцать секунд, чтобы отбросить гранатометы и вооружиться стрелковым оружием, но этих секунд экипажу «Кирпи» достаточно, чтобы укрыться в здании школы. Только колеса опрокинутого броневика крутятся.
Уж что-что, а зачищать деревни раизовцы умеют. «Терьер» распределяет своих четырнадцать бойцов, считая вместе с ним, на пары, шестеро уходят в охранение, остальные окружают здание школы. Деревня пуста. Но со штурмом лучше не медлить. Пока основные силы «немцев» атакуют позиции полка, до блокированных в здании школы нескольких нациков никому нет дела.
Горячка боя постепенно проходит, пульс успокаивается. Тёма начинает различать звуки боя за околицей. Лицо «Гвоздя» серое и встревоженное. Деревня пуста? Тёма различает голоса. Женские? Детские?
Звон выбитого стекла заставляет высунуться из укрытия, а на пули, просвистевшие над головой, Тёма уже не обращает внимания. Его взгляд прикован к окнам первого этажа. А в окнах... Детские лица. Слезы бликуют сквозь уцелевшие стекла, а за спинами детей темные силуэты со стволами.
Тёма падает на землю, переворачивается на спину, ищет взглядом облако, на котором должен сидеть Тот, Кто все это допустил, но голубое сентябрьское небо безоблачно. Лишь «Гвоздь» кусает губы и смотрит на него сверху вниз.
— Мне на этой войне не хватало смысла, — говорит Тёма. — Теперь смысл есть.
— Дошло, против кого мы воюем?
— Дошло. Теперь мы должны победить.
«Гвоздь» трет лицо рукавом:
— Что делать будем?
Десантники начинают перестрелку с нациками. Стреляют над оконными проемами, между ними — просто с целью мешать вести точный огонь из-за спин заложников.
Дети кричат, плачут женщины.
Сколько же их там? Очевидно, что единственный полноценный подвал в деревне был именно в здании школы, потому местные жители решили там укрыться.
«Гвоздь» уползает.
— Ты куда? — шипит Тёма, но товарищ его не слушает.
— У кого что есть? — кричит «Терьер».
Какие-то кусты, скамейки, деревья, пока Тёма ползет за «Гвоздем», рядом то и дело падают пули.
Наконец улегшись за бетонным забором, «Гвоздь» бровями указывает Тёме высунуться в сторону школы. Тёма привстает. Ага! Пожарная лестница. Можно добежать, забраться на второй этаж и взять «немцев» сверху.
Если получится под огнем перебежать от забора до стены.
Если получится запрыгнуть и дотянуться до лестницы.
Если получится перебраться с лестницы на второй этаж.
Тёма снова высовывается — нет, не получится, придется лезть через крышу.
Мимо снова свистят пули.
Но со второго этажа не стреляют. Нациков мало, все заложники на первом. Школу они вряд ли успели изучить.
Как их выкурить?
Тёма понимает, что не знает ответа, притягивает к себе пулемет, поправляет ленту, сбрасывает с плеча сумку с запасными коробками. «Ладно. Буду делать то, что умею лучше всего».
Он пристраивается у ограды и открывает огонь короткими очередями, стараясь не попадать по окнам, из которых на него смотрят испуганные дети. Наверное, среди них есть взрослые, но взгляд Тёмы фокусируется только на детках. Плач сменяется воем, в котором есть что-то нечеловеческое.
«Гвоздь» возвращается через пять минут с камуфляжным баулом, который волочит за ручки.
— Что здесь?
— МОНки[9], гранаты, «слезняки». Сколько чего, не знаю. Наверху разберемся.
Тёма дает очередь, ждет внятной постановки задачи.
Мимо свистят несколько пуль.
— Ребята сейчас сосредоточат огонь по нашему углу, прижмут их. Мы — к лестнице! Дальше по обстановке.
Тёма отодвигает пулемет и тянет к себе баул. «Гвоздь» отстегивает рожок автомата — некогда проверять, сколько там осталось патронов, — и из разгрузки извлекает пару полных магазинов, связанных изолентой. Вставляет один в автомат. Делает глубокий выдох.
Стрельба усиливается. Тёма слышит хлопок подствольного гранатомета и два взрыва ВОГов.
— Вперед! — кричит «Гвоздь».
Они выпрыгивают из-за ограды.
Кто-то из десантников выпустил две гранаты по окнам второго этажа. Нацики если не оглушены, то отвлечены.
Тёма бежит к лестнице, баул такой тяжелый, что кажется, что земля пригибается под берцами. У стены Тёма бросает баул, подпрыгивает, хватается за нижнюю ступеньку лестницы. Прут больно режет пальцы даже сквозь тактические перчатки. Тёма подтягивается, перебирает руками вторую-третью ступеньку и, зацепившись левой рукой, свешивается вниз, как можно ниже. «Гвоздь» набрасывает ему на правую руку баул, подпихивает за донышко.
Тёма забрасывает баул за спину, как рюкзак, бопасы давят на броник. Тёма лезет наверх. На крыше роняет баул на липкий рубероид. Падает на колени. «Как же я устал!»
Рядом уже «Гвоздь», он остается на ногах.
— Пошли!
«Гвоздь» идет к будке, где выход на чердак.
Связи нет. Все предстоит делать самим.
К счастью, крышу уже использовали как наблюдательный пункт — все-таки школа самое высокое здание в деревне. Поэтому все замки сорваны, двери выбиты и спуститься на чердак можно без труда.
Стрельба внизу становится реже. Обе стороны экономят патроны. И десантники, и нацики надеются на подход подкрепления.
Вот только с нашей стороны подкрепления не будет. Некому, кроме нас, эту работу сделать.
— Никто, кроме нас, — улыбается «Гвоздь».
Выходит, Тёма говорит вслух.
Они перебирают содержимое баула. МОНки отодвигают. Гранаты, каждый берет по четыре. Переглядываются, пока ввинчивают запалы.
Где же они могут пригодиться?
На дне баула шесть дымовых, шесть слезоточивых, шесть светошумовых гранат. Один противогаз без фильтра. Тёма смотрит на маркировку размера противогаза и принимает решение: противогаз надевать ему.
«Гвоздь» освобождает карманы штанов и запихивает по три дымовые гранаты в каждый карман, две слезоточивые в карманы разгрузки и две берет в руки.
Тёма забирает его автомат и два «слезняка». Думает, брать ли запасные магазины. Взвешивает их в руках, словно взвешивает остаток жизни в бою.
«Гвоздь» и Тёма смотрят в глаза друг другу. «Гвоздь» догадался, о чем думает напарник. Тёма улыбается и не берет лишние магазины. Наклоняется, снимает берцы. «Гвоздь» делает то же самое.
Оба морщатся от запаха несвежих носков и снова улыбаются молча.
«Гвоздь» спускается на чердак, осматривается. Никого. Спускается Тёма. Они подходят к люку, который ведет с чердака на верхний пролет лестницы. «Гвоздь» свешивает голову в люк, осматривается.
Стрелковый бой по-прежнему идет на первом этаже. Женщина стонет в полный голос, как будто рожает. Слышен мат на русском.
«Гвоздь» бесшумно прыгает на верхнюю площадку лестничного пролета. Тёма прыгает вторым, водит стволом автомата по сторонам, готовый прикрыть товарища.
«Гвоздь» перебегает по коридору второго этажа, осматривает пустые классы. Вероятно, схема первого этажа такая же. Коридор с окнами в школьный двор. Из коридора двери в классы. В торце — туалет. Школа в форме буквы «Г», второе крыло — спортзал на оба этажа.
Тёма заглядывает в спортзал из окна коридора — вроде пусто. Нацикам не хватает людей занять полноценную круговую оборону. Сколько их было в «Кирпи»? Отделение? Десять плюс экипаж два или три. Наверняка кто-то ранен.
«Гвоздь» крестится. Набрав полную грудь воздуха, сбегает по лестнице на первый этаж. Тёма также делает глубокий вдох, натягивает противогаз и с автоматом бежит следом.
«Гвоздь» бросает первую дымовую гранату в коридор, следом «слезняк» и исчезает в дыму. Тёма бежит за ним. Дыма и газа много, но окна выбиты, эффект не будет длительным.
Тёма перепрыгивает через кашляющие фигурки детей, скрючившиеся на полу, и одиночными стреляет хохлам под каску. Автомат легче привычного пулемета.
Тёма убивает двоих выстрелом в затылок. Третьего — в лицо. Заглядывает в класс, куда «Гвоздь» уже успел бросить «слезняк». Бросает дымовую гранату. Убивает двоих. Перебегает в соседний класс. Там полно дыма, поэтому Тёма кидает «слезняк», убивает еще троих.
Из третьего класса по нему стреляют. Пуля касается каски и едва не сворачивает ему голову.
Тёма падает в дым и делает вдох сквозь отсутствующие фильтры.
Черт!
Но уцелевшим хохлам не до заложников, они дезориентированы и делают неосознанную попытку вырваться через коридор. Здесь их расстреливают товарищи Тёмы, забравшиеся в окна классов.
Он лежит на полу, стараясь не дышать и не шевелиться, чтобы не попасть под огонь своих. Слезы заливают окуляры. Тёма ждет, пока его окликнут.
Все закончилось.
«Гвоздь» выходит из туалета, где успел скрыться после отважного броска через коридор. Его трясет. Они возвращаются на крышу за баулом и берцами. «Терьер» отправляет их наружу, в охранение.
Солнце уже присело к горизонту, и Тёме после жуткой школы двор кажется прохладным.
Глава 15
Грани стираются
Изображение на экране вздрагивает, земля начинает приближаться. Операторы переглядываются.
— В чем дело? — тревожно спрашивает «Аляска».
— Двигатель, — отвечает Сергей. — Заглох двигатель.
Земля все ближе. Пока оператор заставляет БПЛА планировать, второй судорожно тычет пальцем в экран смартфона. Там открыто приложение с картой.
Перед касанием земли видеокамера делает оборот, фиксирует лесопосадки слева, справа, кусты, траву... и всё.
— На нейтралку сел, — ерзает на стуле Дима. — Мы пошли, товарищ полковник?
— Пока атака не началась, — уточняет Сергей.
— Запасной где? — спрашивает Аляска.
— Громовское, — отвечает Дима. — Мы быстро. Машинка хорошая, жалко.
— Пулей! — уточняет Аляска.
Операторы хватают каски, набрасывают на плечи автоматы так, как это делают десантники, стволом вниз. Выходят.
* * *
Десантники углубляют окопы прямо среди окопов охранения ППУ. Назвать эти несколько ободранных кустиков лесопосадкой не поворачивается язык. Свежие отвалы земли демаскируют окопы. Дима и Сергей спешат.
— Куда? — кричат им вслед.
Но Дима лишь отмахивается.
— Прикройте, если чё.
Дима огибает окоп, замечает, что пулеметчик бросает лопату и укладывается к пулемету. Его второй номер раскладывает на бруствере ВОГи. Одну гранату вставляет в подствольный гранатомет. АК-12 он держит под углом 45 градусов с расчетом выстрелить на максимальную дистанцию.
— Вы куда?
— «Птичку» вытащить.
Дима и Сергей ныряют в низкую траву, но бежать пригнувшись не получается, приходится то и дело ползти.
— Кто по нам вдарит первым? Снайпер или миномет? — спрашивает Сергей.
Дима пытается пожать плечами, но с четверенек это сделать не удается. Над их головами свистит пуля, вторая, третья. Они пригибаются и петляют по траве.
— Правее! — кричит Сергей.
Свист обозначает приближение 120-миллиметровой мины. Операторы разбегаются. Ждут. Пока мина летит, можно сдохнуть от страха.
Мина падает в сотне метров — перелет. Тут же ложатся еще три, тоже с перелетом, но заметно ближе.
— Ждем? — кричит Сергей.
— Нет! — отвечает Дима.
Они встают на ноги и бегут, не дожидаясь, пока уляжется пыль от разрывов. Рядом падают осколки. Мелкие на излете. Следующие четыре мины ложатся по тому месту, где операторы упали в начале обстрела.
Но они уже возле «Орлана». Беспилотник сел в траву аккуратно, не разбился, не опрокинулся. Лишь пропеллер намотал немного травы.
Сергей осматривает «Орлан», пока Дима, встав на колено, водит автоматом поверх травы. Осматривает позиции «немцев». То и дело бросает взгляд в небо, надеясь услышать звук коптера — кто-то же навел на них минометы.
Со стороны наших позиций бьет пулемет. Прикрывающие операторов десантники что-то заметили. В полусотне метров впереди слева хлопком взрывается ВОГ, через тридцать секунд еще одна граната падает справа.
— Бежим! — кричит Сергей.
Дима видит, как между ними и позициями украинцев колышется трава: кто-то идет за ними.
Пулеметная очередь вспарывает сухую землю впереди, режет траву. Дима забрасывает автомат Сергея на левое плечо. Напарник поднимает «Орлан», прижимает фюзеляж к груди. Складывать трехметровые крылья некогда. Сергей бежит к позициям десантников прямо через поле, не петляя и не пригибаясь. Дима бежит следом.
По ним стреляют, но не снайпер.
— Живьем хотели взять! Хрен вам!
Далеко за украинскими позициями Дима слышит рев танкового двигателя. «Немцы» начинают новую атаку. Теперь им не до сбежавших десантников.
«“Аляска” же сейчас слепой!» — тревожит Диму укол совести. Пот застит глаза, но утереться некогда. Лишь берцы громыхают по выжженной солнцем земле. В десяти метрах от желтеющих брустверов свежих окопов вражеская минометная батарея берет их в вилку. Два взрыва слева и справа... И...
Сергей и Дима ныряют в пустой капонир для БМД, слегка прикрытый масксетью.
Сергей прямо тут начинает ковырять отверткой крышку заглохшего двигателя.
— Починишь?
— Да, — отвечает Сергей. — Топливо!
Канистра стоит в блиндаже у самого полога в ППУ, Дима хватает канистру и кричит «Аляске»:
— Сейчас запустим птичку, товарищ полковник!
— Миллениал шустрый! — хвалит «Проза» лейтенанта Диму.
— Как вы сказали? — не понимает «Аляска».
— Миллениалы — поколение родившихся на рубеже веков. Иксы, игреки, зеты. Теория поколений. Я, к примеру, поколение Икс. Считается, что у поколения Зет иные ценности, модели поведения, они предпочитают тексту картинки и так далее.
«Аляска» смотрит на «Прозу» со скепсисом.
— Так вот, — не унимается «Проза», — в наше время доблесть перестала быть мужской добродетелью. Интересно, как поколения мальчишек, воспитанных по-разному, в разное время, на разных фильмах, оказываются на войне и демонстрируют чудеса мужества. Ведь доблесть больше не является нравственной ценностью в американских соцсетях и сериалах.
— Все это — наносное, — говорит «Аляска», — навязанная Интернетом мишура. В экстремальной ситуации все поколения ведут себя одинаково. И иксы, и игреки. Все грани стираются. И доблесть снова востребована!
* * *
В четырнадцать пятнадцать на экране ноутбука видно, как оставшиеся два наших танка занимают позиции по обе стороны лесопосадки. Левый пятится.
— Что за... — вспыхивает «Аляска».
— Командир, пушку заклинило! — сообщает командир танка в эфир, пренебрегая позывными.
У 704-го полка остается один танк из приданных накануне украинского наступления. «Орлан» теряет танк из виду. Зато хорошо видна вторая лесопосадка, которая тянется почти перпендикулярно нашим позициям. Почти, но не перпендикулярно. Прикрываясь деревьями по ту сторону лесопосадки, идет колонна. С земли ее не видно.
— «Кластер», я «Аляска»! Впереди тебя колонна бронетехники! Сейчас появятся. Как понял? Прием!
— «Аляска», я «Кластер». Да! — Голос танкиста приглушенный.
Польский головной Т-72 уходит в сторону и останавливается. М113 друг за другом ныряют в просвет среди деревьев и оказываются по нашу сторону лесопосадки. Одна, две, три, четыре. Первая рывком идет вперед, выстраиваясь крайней в строй фронта. Танковый снаряд чертит белесую полосу по траве в ее сторону. Мимо!
Еще рывок, и М113, пройдя едва сто метров, вспыхивает. Экипаж второго бронетранспортера не понял, откуда по ним стреляют, разгоняется и замирает у борта горящего собрата. Но тщетно. Третий танковый выстрел, и вот оба М113 горят рядышком.
Третий маневрирует туда-сюда, четвертый обращается в бегство. Новый снаряд втыкается в третий М113. Ни операторы «Орлана», ни танкисты ничего не видят из-за дыма горящей бронетехники. Оператор уводит беспилотник вдоль фронта направо.
У соседней лесопосадки в сторону русских позиций движется еще одна колонна бронетехники. Танков здесь побольше, чем в первой. Танки идут вперед.
— «Кластер», я «Аляска», у тебя справа еще одна колонна, прием.
«Аляска», не дожидаясь ответа, набирает на клавиатуре рации код частоты.
— «Серна», я «Аляска», поддержи огоньком! Точка 104, левее двести метров, пакет! — Он трогает за плечо Диму. — Повыше поднимись.
Не дожидаясь выполнения команды, кэп смотрит, как бежит секундная стрелка по циферблату часов.
— Авиация, товарищ полковник.
— Кхе, — давится «Аляска» и ищет пачку сигарет на столе.
На экране вспыхивают два высоких белых разрыва.
— ФАБ-100? — предполагает Сергей.
— Скорее ФАБ-250! — не соглашается Дима.
Летчики промазали, но оба разрыва легли аккурат по курсу движения новой колонны.
— Пусть лучше нам на голову наша авиация бомбы роняет, чем чужая, — успокаивает «Прозу» «Аляска» и командует Диме: — Еще выше!
«Орлан» делает круг в воздухе, показывает разрушенную деревню, потом снова колонну «немцев». Танк «Кластера» не виден. Колонна очень медленно разворачивается по фронту, когда среди бронетехники вспыхивает огнем серия разрывов. Значит, догадывается «Проза», «Серна» — это дивизион «градов» артполка дивизии. Прекрасно! «Немцы» прекращают атаку.
«Орлан» делает круг и движется к правой лесополосе. Горят две коробочки БМП, одна сильно, вторая чадит. В лесопосадке суетятся украинские пехотинцы. Закрепляются?
Левая колонна ушла назад. В левой полосе нет никакого движения. Лишь догорают три М113.
Польский Т-72 провалился гусеницей в канаву, застрял, явно брошен экипажем. Русская артиллерия методично расстреливает его одиночными выстрелами. Наконец танк загорается.
* * *
В три часа дня, привалившись спиной к забору, Тёма осматривает пулемет, слушает стрелковый бой на околице.
Мимо него выводят местных жителей. Некоторые в крови, но это порезы, потому все двигаются. Их пятнадцать человек, из которых шестеро детей. Четверых несут на руках.
В угол школы ударяет танковый снаряд. Дети снова начинают кричать.
Самих танков не видно.
«Терьер» что-то кричит в рацию.
Танки начинают складывать школу. Осмотреть тела убитых украинцев и разжиться трофеями раизовцы не успевают. Пока поляки заняты, десантники уводят гражданских на околицу. Но покинуть деревню не удается. Начинается минометный обстрел.
Похоже, где-то в небе кружит коптер, с которого корректируют обстрел. Мины ложатся все ближе, гражданских укрывают по погребам крайних домов.
«Терьер» приказывает закрепиться. Среди раизовцев трое раненых, все легко. Патроны на исходе. Все 7,62-миллиметровые патроны отдают Ивану, его назначают прикрывать. Иван с пулеметом выбирает позицию у рухнувшего дома. Железобетонная плита упала и образовала щель. Из-под нее можно выбраться в обе стороны, значит, есть две запасные позиции. Тёма ловит себя на мысли, что завидует Ивану.
«Терьер» распределяет гражданских среди десантников. Тёме достается молоденькая женщина с двумя детьми. Младшую девочку, трех лет, он берет на руки, вторую руку подает шестилетнему мальчику. Мать берет малыша за другую руку. Знакомиться некогда. По команде «Терьера» старший сержант каким-то образом определяет паузы в минометном обстреле, Тёма выбегает с детьми из подвала. Перебегает от одной обвалившейся стене к другой. Снова падают мины. Он ускоряется, тащит малыша за руку, а тот тащит мать. У девушки заплетаются ноги. Мины падают туда, где они только что были, но оборачиваться некогда. Тёма влетает в чей-то сад, прыгает через поваленную ограду, потом через упавшую яблоню продирается через какие-то кусты. Падает под куст на спину. Девочка лежит на нем. Ее сердце колотится, как у котенка. Удивительно, что дети молчат. Тёма слышит свист мины, мать утыкается лбом в его плечо.
Звук 120-миллиметровой мины самый мерзкий, с ума можно сойти, пока она летит. Придавленный детьми, Тёма понимает, что убежать в укрытие не успеет. Он мысленно ищет крестик на груди.
Мина падает посреди сада. Ветки куста сечет осколками.
— Бежим! — кричит Тёма.
Они перепрыгивают через ограду и оказываются в степи.
Мать с сыном почему-то оказываются впереди Тёмы. Он бежит следом, догоняет девушку и дергает ее за плечо:
— Зигзагами! Беги зигзагами!
Они бегут зигзагом, сзади падает еще пара мин, но через сто метров Тёма понимает, что можно выдохнуть. Оператор коптера утратил к ним интерес и предпочитает корректировать огонь по раизовцам, оставшимся в деревне.
Тёма слышит пулеметную очередь: Иван принял бой.
Постепенно первая рота собирается в канаве, где Тёма лежит со спасенными матерью и детьми. Среди местных жителей много раненых, все ранения осколочные. Девушка, с которой бежал Тёма, тоже получила осколок. Пулемет Тёмы вынесли товарищи, раненые, кому «Терьер» не доверил спасение гражданских.
— Бех! Главное — бех! — сипит «Гвоздь».
Они с любопытством рассматривают ногу «Гвоздя». Осколок пробил бедро насквозь, но артерию не задел, крови почти нет.
— Так, бежать мешает.
«Терьер» отправляет Тёму и «Занозу» за боеприпасами и водой.
* * *
«Бальзак» слышит рев двигателей среди домов и садов Бесполезного, внимательно изучает в бинокль постройки. Ваня, его второй номер, устанавливает ракету «Корнета» на станок.
— Вторую готовь сразу! — командует «Бальзак», не отрываясь от наблюдения.
Команда лишняя, опытный второй номер заранее приготовил тубус со второй ракетой.
— Есть! Бэха с десантом!
БМП заслоняет собой просвет между сараем и домом. Украинцы вертят головами в касках с синими вставками, их хорошо видно. «Бальзак» торопится.
— Пятьсот сорок метров! — объявляет он Ване и дергает скобу. — Эх!
Первая ракета пролетает чуть выше башни БМП и вонзается в стену дома. Взрыв эффектный, много дыма, пыли, но толку нет. Едва оседает пыль, вместо ускользнувшей БМП «Бальзак» видит в бинокле Т-72. Танк хищно ведет стволом в их сторону. Вторая ракета на станке, когда «Бальзак» видит черную точечку дула. Ну!
Танк слишком близко, его видит и второй расчет противотанковой батареи. Потому к польскому Т-72 устремляются сразу две ракеты. ПТУР «Бальзака» втыкается под башню, второй ПТУР — в корму танка. Т-72 взрывается, башня после детонации боекомплекта взлетает на несколько метров и, кувыркаясь, вонзается пушечным стволом в землю.
— Ух! — «Бальзак» и Ваня выдыхают хором.
* * *
«Орлан» скользит над полем боя и ведет трансляцию украинской атаки. БМП подняли тучи пыли, в которых мечутся фигурки пехотинцев. Разглядеть что-то толком не получается, по крайней мере, «Прозе» не хватает опыта. Что же видят десантники на земле из окопов?
«Аляска» неожиданно обретает спокойствие, тушит окурок и складывает руки на груди. Похоже, он слушает бой, стрельбу наверху.
Беспилотник делает еще один круг, видны горящие украинские БМП.
Оператор наезжает камерой на БМП, которая только что получила гранату из РПГ. БМП загорается, из нее вываливается экипаж. Украинцы катаются по земле, сбивают пламя с одежды, затем вскакивают и бегут... вперед. Сверху не видно, есть ли у них оружие. Скорее всего, нет. Но экипаж участвует в атаке вместе с пехотой.
— Однако... — роняет оператор «Орлана» Дима. — Обколотые?
— Может быть, — соглашается дежурный.
Все шесть БМП загораются одна за другой, их жгут из ПТУРов и РПГ-30.
Пехоту прижимают к земле пулеметами и автоматами, уничтожают из подствольных гранатометов.
Атака отбита. «Орлан» показывает, как немногочисленные оставшиеся в живых украинцы отходят, выносят раненых.
Через поле несется то ли «Кирпи», то ли «Козак», сверху не видно, ведет огонь из крупнокалиберного пулемета, прикрывает отход пехоты.
По нему стреляют, окутанный дымом броневик замирает неподалеку от наших окопов.
Бой прекращается.
«Проза» выходит из ППУ подышать — от табачного перегара в блиндаже уже не продохнуть.
В двухстах метрах впереди горит польский Т-72, устало опустивший ствол. Можно разглядеть букву V на борту. Кто, в какой момент сжег поляка? «Проза» не заметил.
До поля боя, где погибла украинская пехота, почти километр. Оттуда слышны невнятные крики:
— Pomóc! Zapisać![10]
«Проза» возвращается в блиндаж:
— Не по-русски кричат!
— Поляки. Хохлы раненых наемников не выносят, только своих, — поясняет дежурный по «Шале».
Через плечо кэпа «Проза» заглядывает в экран оператора БПЛА. «Орлан» идет над Ингульцом.
— Раз, два, три. — «Аляска» прикладывает карандаш к экрану. — Три переправы.
Через реку непрерывным потоком движется техника, которая укрывается в лесу на левом берегу.
«Орлан» проходит над Сухой Балкой. Крошечная деревня горит.
«Аляске» докладывают о возвращении обоих приданных полку Т-72, их заправили топливом и пополнили боеприпасами. Танки — последний резерв. Кэп приказывает им оставаться в Громовском.
Командиры рот докладывают о потерях и расходе противотанковых средств, когда начинается новая атака. Три украинских БМП и три американских бронетранспортера М113 двигаются вдоль лесопосадки и ведут огонь из пушек и пулеметов. Начинается артобстрел. Под его прикрытием бронетехника разворачивается строем фронта и атакует через поле на предельной скорости.
— Как работают! Как работают! — восхищается противником «Аляска».
Артобстрел прекращается, когда БМП уже у самых окопов десантников.
— «Аляска», «Аляска», я «Дрезден», прием. РПГ нет! — кричит в эфир командир роты, и с «Орлана» видно, как М113 замирает прямо у лесопосадки. — Диктую координаты для артиллерии.
— «Дрезден», я «Аляска», прием! Нет артиллерии. Держитесь, мальчишки!
Дежурный вопросительно смотрит на «Аляску»:
— Пехоту вызываем?
— Нет. Еще светло. Вдруг это не последняя атака?
* * *
«Кандагар» не успел выкопать окоп полностью, он, сжавшись, стоит спиной к дереву и молится по-армянски. С ветки на него падает воробей, соскальзывает с плеча на запястье, тычется клювом. Живой! «Кандагар» вспоминает бабочек, отмахивается рукой, но воробей снова клюет его в руку, «Кандагар» делает еще шаг вперед. И... Выстрела он не слышит. Приходит в себя в недорытом окопе. Танковый снаряд прилетел в дерево.
«Кандагар» встает на колени, присыпанный тубус гранатомета больно впивается в голень. «Кандагар» ищет взглядом воробья. Но ни воробья, ни дерева. Наверное, воробей ангел был?
— «Граники» есть у кого? — Голос «Дрездена» звучит неестественно спокойно.
Кто-то вблизи лупит по их окопам из крупнокалиберного пулемета, и на каску «Кандагара» то и дело прилетают комья земли.
— Нет! Нет! — Крики с обеих флангов.
«Кандагар» выдергивает из-под себя небольшую трубу, вытаскивает ее на свет. «Шмель»? Нет!
— Есть «двадцать шестой»!
— Ну, пробуй, дед!
«Кандагар» высовывается из окопа, но ему на голову сыплются ветки, срезанные пулями.
— Не дергайся! По моей команде!
Получается, «Дрезден» имеет возможность наблюдать поле боя?
М113 над головой взревел двигателем и заскрежетал гусеницами.
«Кандагар» выпрямляется, но ничего толком не видит, потому ползет выше по брустверу. Тубус гранатомета он волочит, поддев большим пальцем за лямку. «Кандагар» готовит гранатомет к выстрелу, взводит скобу. Он помнит РПГ-26 еще по Афганистану.
— Давай! — кричит «Дрезден».
Американский бронетранспортер разворачивается буквально в пяти метрах у их лесопосадки, причем украинский мехвод явно опередил своего стрелка, тот не успел развернуть пулемет.
Задняя дверь М113-го распахивается и...
«Кандагар» стреляет прямо туда. М113 не взрывается, а пышет пламенем из развороченной кормы. Лицо «Кандагара» обдает жаром. Сухие кусты впереди в лесопосадке загораются, занявшись от бронетранспортера. Оттуда никто не выходит. Десант погиб.
— Ну вот, патроны нам сэкономил! Молодец, дед! — кричит «Дрезден».
Комроты снимает горящий М113 на камеру смартфона. На соседних позициях гремит стрелковый бой.
* * *
Камера «Орлана» показывает, как, прикрываясь лесопосадкой, левый фланг полка пробуют обойти два польских Т-72. Те самые. Но в этот момент беспилотник начинают гасить РЭБом, экран забивают помехи. Операторы разворачивают «Орлан» назад и ищут место для приземления.
* * *
— Вон он. Осина, левее три метра. ПТУР! Быстрее! — кричит «Балхаш».
Рома расправляет ножки станка, Кириллыч забрасывает на станок ракету. «Корнет» — последний. Рома ищет взглядом ориентир, видит какое-то копошение в траве в двух километрах впереди. Кириллыч протягивает бинокль. Да! Хохлы тоже развернули ПТУР и медлят — видимо, ищут достойную цель.
Рома ловит цель лазерным прицелом:
— Огонь!
Кириллыч дергает скобу, ракета послушно срывается со станка. Ее сопло хаотично виляет по направлению к цели. Рома старается не моргать, удерживать лазерную точку чуть ниже вражеского расчета.
Пятно сопла исчезает на мгновение, достаточное, чтобы точка прицеливания вспухла земляным шаром разрыва. Вверх, кувыркаясь, летит нечто бесформенное. Рома кривится.
Кириллыч опрокидывает треногу ПТУРа в траву, ракет больше нет. Они убегают в сторону и занимают позиции каждый в своем конце окопа.
Разговаривать некогда, каждый из них выцеливает в пыли на горизонте фигурки украинских пехотинцев, которые мечутся среди горящих БМП.
По позициям роты то и дело прилетают танковые снаряды. Но невидимые танки стреляют настильно, 125-миллиметровые снаряды разносят лесопосадку и затрудняют обзор. Кроме того, танкам приходится распределять огонь по всей позиции полка.
К окопу Ромы прибегает «Балхаш»:
— Бинокль есть?
Рома приподнимается, вытаскивает из-под себя бинокль.
— Смотри туда!
Рома смотрит, куда указывает командир. Видит всполох выстрела сквозь густые кусты.
— Танки?
— Да. — «Балхаш» протягивает рацию Роме. — Наводи наших танкистов. Позывной — «Кластер».
Рома берет рацию и вопросительно смотрит на «Балхаша». Тот хмыкает и извлекает из кармана штанов мятый лист в линейку, вырванный из блокнота форматом А4. Рома расправляет лист, видит на нем нанесенные карандашом позиции и ориентиры.
— «Кластер», «Кластер», я «Балхаш». Пристрелочный...
* * *
В четыре часа дня «Орлан» снова поднимается в небо, когда атака отбита. Оба уцелевших Т-72 отходят. «Балхаш» старался навести на них наши танки, видимо, даже попали раз, но увы. Переделанный натовцами в «Twardy» Т-72 — сложная цель. Вся легкая бронетехника, принимавшая участие в атаке, уничтожена. «Аляска» опрашивает командиров рот о потерях, докладывает комдиву о состоянии полка. Раненых и погибших эвакуируют. Впереди ночь, будет доставка боеприпасов. В полку в окопах осталось шестьдесят восемь человек. Комдив передает в подчинение «Аляске» артполк. Интересно, кураж «Аляски» передается вышестоящим командирам?
Спустя полчаса украинцы разворачиваются тремя цепями. Бронетехники у них не осталось. Только пехота. В каждой линии около полусотни человек. Украинцы бегут вперед. Человек тридцать пытаются войти в Знаменки, но что-то их останавливает. Пехотинцы возвращаются в поле и присоединяются к атакующим цепям.
— Кто-то из наших по-прежнему держит Знаменки? Раизовцы? — спрашивает «Аляска».
— Раизовцы вышли. Здесь, в охранении, — отвечает дежурный.
Но кэп уже утратил интерес к Знаменкам и набирает код на радиостанции.
— Точка 456, двенадцать снарядов беглым! — просит «Аляска» артполк.
Артполк стреляет из 152-миллиметровых гаубиц и кладет вместо запрошенных двенадцати тридцать шесть снарядов прямо среди украинских цепей. Степь перепахана воронками, и атака отчаяния захлебнулась.
Артиллерия переносит огонь на Сухую Балку.
Темнеет. «Проза» и оператор Дима выходят подышать. Среди домов Кронштадтского урчат моторами две БМД.
По ушам бьет резкий звук.
— Что это? — спрашивает «Проза».
— Самолет перешел на сверхзвук! — отвечает часовой.
— А туда или обратно?
Часовой пожимает плечами.
В розовом закатном небе спускается парашют, который скрывается в дыму где-то далеко за полем боя. Через несколько секунд взрывная волна сотрясает позиции полка, остатки строений, трепещут уцелевшие деревья. Огромный гриб вырастает над Сухой Балкой.
«Проза» спускается вниз в недоумении:
— Ядерный взрыв?
— Нет, — успокаивает его оператор БПЛА лейтенант Дима, — Ту-22 положил ФАБ-3000.
Кэп совещается с начартом[11]. Лысый начарт в благородных очках придерживает руками бушлат, накинутый на плечи. Две «ноны» полка снова готовы к использованию.
Дежурный по «Шале» принимает сообщение о новом предстоящем налете. Су-34 пятью парами разносят Сухую Балку «пятисотками». Что там может уцелеть? Тем не менее на развороте одну «сушку» сбивают из «Стингера», бомбардировщик падает в нашем тылу.
* * *
«Терьер», пригибаясь, пробегает мимо окопа Тёмы и «Гвоздя»:
— Сходите за Иваном, мы прикроем.
Тёма прислушивается. Да, во время боя они слышали выстрелы ПКП из развалин Знаменок, снаряды то и дело пролетали над головой Ивана. «Немцы» в деревню не входили, предпочли оставить ее в серой зоне. Но сейчас тихо.
Тёма с РКП и «Гвоздь» с АК-12 бегут туда, где оставили товарища. Быстро огибают развалины, поваленные заборы и яблони. Россыпи пулеметных гильз обозначают позиции, с которых Иван вел огонь.
Сейчас он курит, лежа на спине, под кустом акации. Иван услышал топот друзей и совершенно спокоен.
— Ну ты даешь! — удивляется «Гвоздь». — Над тобой такое творилось!
— Чего не отошел, как мы вышли? — спрашивает Тёма.
— Приказа не было.
Глава 16
Книга должна выйти
Темнеет. В блиндаж ППУ входит «Кречет», ругается, что не может затрофеить подбитую «Кирпи»:
— Хрень! Она весит двадцать тонн, пробовали дернуть БМДэхой — не вышло, не справляется. Танк нужен. Там внутри космический корабль, все лампочки мигают, кондей[12] и радиостанция работают. Надо утащить! Но три колеса сгорели, нужны колеса к этой дуре.
Оживает радиостанция.
— «Аляска», я «Ямал», прием.
Отвечает командир:
— «Ямал», я «Аляска», прием.
— «Аляска», в лесопосадке оживление, двести метров от «Балхаша» к «Рабице».
Командир смотрит на вытертую карту и командует начарту:
— Точка 892 четыре снаряда беглым огонь!
Начарт репетует команду в свою рацию:
— «Лен», точка 892, два снаряда огонь!
— Я сказал, четыре снаряда, — поправляет его кэп.
— Еще четыре снаряда, «Лен»! Точка 892!
Все прислушиваются, но здесь, в блиндаже, «Проза» не способен различить звука выстрелов и падения наших снарядов.
— Точка 892, шесть снарядов готово, — докладывает начарт.
— И пусть у нас 68 человек тут осталось — я с рубежа не ушел. Не хочу я так сказать: «У меня нет больше полка».
Звонит телефон.
Стены блиндажа обтянуты целлофаном, чтобы земля не осыпалась. Но до самого верха целлофана не хватило. Там видны комья рыжей земли, за целлофаном слышен шорох.
— Андрей, — обращается к «Прозе» «Аляска», — вам обязательно следует познакомиться с нашими танкистами.
— Гвардейская танковая бригада?
— Нет. С приданными. С «Кластером». Он один сжег колонну сегодня. Вы же видели.
— Это те, кому начГС[13] ездит баки переключать, — ехидничает «Кречет».
Офицеры спорят. По мнению кэпа, танкисты воюют отлично. «Кречет» считает, что те норовят сбежать с передка, когда жалуются на проблемы переключения топливных баков. Имеется в виду ситуация, что, когда солярка кончается в одном баке, нужно подключить второй.
«Проза» уходит подремать.
* * *
Блиндаж забит офицерами. Помимо кэпа и дежурного «Шале», присутствуют сразу два полковника-танкиста.
Комбриг-танкист непрерывно разговаривает по обоим телефонам «Аляски». Иногда они звонят одновременно, и комбриг держит вторую трубку снятой, пока отвечает первой. Его заместитель сидит рядом с «Прозой» спиной к столу операторов БПЛА. Самих операторов нет, их ноутбуки закрыты.
Командир хватает рацию:
— «Балхаш», я «Аляска», прием.
— «Аляска», я «Балхаш», прием.
— Ну, «Балхаш», этот твой танк не считается. Уничтоженный танк — это когда «бах» и «бух». А «бах» без «бух» не считается. Я его тебе засчитаю как полтанка. Хорошо? «Балхаш», я «Аляска», прием.
— «Аляска», я «Балхаш», да!
Радиостанция не позволяет понять, улыбается ли собеседник комполка.
Кэп оборачивается к «Прозе»:
— Докладывают сейчас: танк прорвался по левому флангу.
— У «Гризли»? — перебивает «Проза».
— Нет, разведроту и раизовцев мы отвели в резерв. На левом фланге теперь «Балхаш». Так вот, до самого Громовского танк дошел. Сквозь роту «Балхаша». Я ему ввалил, «Балхаш» говорит, танк заптурен. А тем временем танк идет и не стреляет. Пока в стену не уперся. Смотрят — и правда заптурен. Маленький прожиг спереди. Экипаж струсил, из танка выскочил. А танк не загорелся, остался на ходу, так к нашим и приехал.
Офицеры спорят: насколько это возможно?
— У меня был такой случай, — вспоминает полковник-танкист. — Я гранату из танка вытаскивал, выстрел РПГ пробил экран, ЗИП и застрял в резинке.
— Или пушка заклинила. И на кой танк тогда нужен? — спрашивает комбриг. — Раненых только эвакуировать!
Спор прерывают близкие выстрелы. Полковники переглядываются, звук хлесткий, не воющий, как у пушки, и не свистящий, как у мины. Танк!
Все вслушиваются в интервал между выстрелом и прилетом. Если звуки разнесены, значит, танк далеко. Если звуки следуют подряд, значит, танк близко. Сейчас танк явно приближается к ППУ.
Кэп вызывает по рации «Балхаша» и ругается.
Танков оказалось два. Офицеры изучают карту. Выходит, что танки прорвались по минному полю. То ли мины кто-то снял, то ли мины кто-то не поставил. А кэп в ту сторону только что послал саперов.
«Аляска» связывается с мотострелками на левом фланге. Командир роты спит и на связь не выходит. Морпехи подтверждают, что сидят в лесопосадке, где прошли украинские танки.
— Честность нужна. В первую очередь честность. Сидишь — скажи, не сидишь — скажи. Врать зачем?
Кэп связывается с «Гризли» и требует отправить группу разведчиков на левый фланг отыскать соседей:
— Надо пошуршать!
Потом «Аляска» еще раз связывается и с пехотой, и с морской пехотой и предупреждает о нашей разведгруппе.
Звуки выстрелов танка и прилетов почти сливаются. Танк уже практически пришел на ППУ.
Полковники спорят, что у танка быстрее закончится: топливо или боекомплект? «Проза» понимает, что «Синица» за ним не приедет.
Звуки выстрелов и прилетов снова раздвигаются во времени, наконец прекращаются. Значит, танк благополучно уехал восвояси. Так его в темноте никто и не поразил.
«Прозе» импонирует, с какой четкостью полковник-танкист отвечает на звонки. Строго по уставу: «Так точно», «Товарищ генерал-лейтенант», «Разрешите доложить», «Есть». На его фоне десантники кажутся интеллигентами.
Здесь нет зоны покрытия, полковники не в курсе, что происходит ни на фронте в целом, ни на херсонском направлении в частности.
Они недоумевают, почему их левый фланг — «гнилой»?
«Проза» по-школьному поднимает руку:
— Разрешите небольшую политинформацию?
— Да, конечно, — соглашается «Аляска».
— Если верить Рыбарю, новое усилие прорваться к Бериславу украинцы предпримут у нас на левом фланге, через Снегирёвку, — говорит «Проза».
Полковники молча разворачивают карту до Снегирёвки.
Похоже, комбрига-танкиста «Проза» раздражает.
Кэп уходит спать под звонки танкистам. Комбриг перебирается в кресло «Аляски», вытягивает ноги. Разговор смещается на тему нехватки людей.
— А поможет ли мобилизация? — спрашивает «Проза».
Танковый полковник мгновенно добреет к нему:
— Конечно, проблема «пятисотых» решится мгновенно. С передка теперь так просто не уйдешь. Трибунал и все, что положено...
В два ночи замкомбрига в тетрадку кэпа записывает приказ, который диктует комбриг, принимая ЦУ командующего по телефону. Приказано встретить представителя штаба армии на окраине деревни Громовское и вывести пять танков, которые прикрывают этот населенный пункт, туда, куда укажет представитель.
Левый фланг 704-го полка десантников продолжает оголяться.
— Помни, у меня больше нет помощников. — Комбриг встает, задерживает руку заместителя в своей ладони, смотрит на него пристально.
«Проза» восхищается, насколько танкисты легки на подъем, с какой скоростью приступили к выполнению приказа.
В четыре утра раздается звонок.
— Товарищ полковник, я уже полтора часа ищу в Громовском представителя армии, его нигде нет. Из пяти танков исправны два, — жалуется замкомбрига.
— Нам приказано отправить пять танков. Они все на ходу?
— Так точно!
— Значит, готовь к отправке.
Комбриг начинает искать представителя штаба армии по телефону. Когда нужная встреча состоялась, на ППУ обрушивается шквал звонков — все танкистам.
— У них голоса одинаковые, не понимаю, с кем говорю, — объясняет комбриг, когда обращается ко всем собеседникам «товарищ командующий».
Похоже, командующих у него два. Танкист отводит трубку в сторону, и все слышат, как командующие ругаются между собой.
* * *
«Неон» обходит позицию, где он с одним бойцом и водителем прикрывает запасной ППУ полка. Замкомандира полка «Аргон» с радиостанцией и двумя помощниками заняли погреб на окраине Громовского.
КамАЗ-двухосник надежно укрыт в огромном окопе, выкопанном танком. Сверху он накрыт масксетью и ветками. В любой момент грузовик готов выскочить на дорогу.
«Неон» ёжится, ночью в сентябре становится прохладно. Прислушивается. Что-то беспокоит его, но что, он понять не может. Из деревни то и дело слышится лязг гусениц. Несмотря на ночь, танки куда-то выдвигаются.
«Неон» на слух определяет, что пять танков ушли. Но деревня не опустела. На восточной окраине Громовского укрыта бронетехника мотострелков: БМП-3 и БТР-82. Между домами спрятаны грузовики, БТР-МДМ и БРЭМ, у которых нет вооружения. Левее в лесопосадке ночуют два танка, приданные полку.
Выстрела из польского миномета LMP-2017 не слышно, поэтому, когда по танкам прилетают мины, «Неон» слышит только разрывы.
— За мной! — кричит он высунувшемуся на звук Сереге.
Вдвоем они бегут к лесопосадке, «Неон» на бегу достает рацию:
— «Аргон», я «Неон», прием!
Замкомполка на запасном ППУ отвечает немедленно:
— «Аргон», наших танкистов обстреляли, шлите медичку.
«Неон» подсвечивает себе смартфоном, он видит темные силуэты Т-72, но ориентируется на стоны раненых. Тщательная маскировка не помогла. Экипажи спали снаружи, их разметало взрывами. Два «двухсотых», четыре «трехсотых». Уцелели только механики-водители, ночевавшие внутри. Танки посекло осколками, но 60-миллиметровой мины из ручного миномета недостаточно поразить Т-72.
Мехводы перевязывают своих товарищей, но зам начальника штаба полка «Неон» догадывается:
— Это ДРГ!
— «Аргон», я «Неон». Это ДРГ. Движутся в вашу сторону, прием.
— «Неон», я «Аргон», да!
С бойцом «Неон» бежит по обочинам грунтовой дороги, ведущей к Громовскому. «Неон» вертит головой, украинские диверсанты в степи. Их может быть много. Танки гвардейцев ушли, танки десантников лишились экипажей, мотострелки — на другом конце села. Сейчас диверсанты начнут резать водителей у машин и смогут добраться до ППУ, где связь...
— Стой! Кто идет? — наугад кричит «Неон».
В ответ из травы раздается очередь. «Неон» падает на колено и открывает ответный огонь. Но... Страшный удар в спину бросает «Неона» на землю. Он кашляет, озирается. Пуля попала под лопатку, и бронежилет выдержал.
«Неон» садится. Грудь ломит от боли. Рацию он потерял в темноте. Сергей оказывается рядом. «Неон» жестом указывает, куда бойцу вести огонь. Говорить он не может. И дышит с трудом. Неужели легкое пробито? «Неон» ощупывает зубы языком, крови во рту нет.
Диверсанты в поле по обе стороны дороги, поэтому «Неон» стреляет влево, а Сергей вправо. Ночной бой без ПНВ бессмыслен, но диверсанты раскрыты, их миссия потеряла смысл.
Ногу пронзает острая боль. Вторая пуля прошла по касательной по пальцам ноги.
«Неон» теряет сознание, когда слышит над головой очередь из автоматической пушки. БТР-82 мотострелков выскакивает из деревни им навстречу и выкашивает траву в степи. Там, где прячется украинская ДРГ.
* * *
В полпятого утра на ППУ приезжает «Синица» с полковником, замом по тылу дивизии, в пять просыпается комполка. Ему докладывают о бое с ДРГ.
— Гнилой левый фланг! Гнилой! — сокрушается «Аляска» и смотрит на «Прозу». — Андрей Владимирович, я не могу обеспечить вам безопасность. А книга должна выйти. Ступайте.
На войне не принято прощаться. С передка пришла традиция при рукопожатии сказать: «Не прощаемся!»
«Аляска» жмет руку «Прозе»:
— Не прощаемся!
— Не прощаемся!
Луна спряталась. Все бегут к укрытой машине в полной темноте. «Проза» старый, ничего не видит даже в очках. Он самый медленный, бегущий сзади полковник из штаба дивизии то и дело ловит «Прозу» за шиворот, чтобы тот никуда не ввалился, и шепотом рычит «Синице» не спешить.
В уазике на обратном пути «Синица» пытается что-то говорить «Прозе», но тот устал, спит. Во сне у «Прозы» работает единственный солдатский рефлекс из советского прошлого — «не поймать мушку», он держит автомат между ног рукой за пламегаситель, чтобы ненароком не надеться на ствол глазом во время тряски.
«Проза» во сне чувствует, как на него падает каска, ловит ее и спит дальше с двумя касками: со своей на голове и полковника, кто так трогательно ловил его за шиворот, в руках.
Глава 17
Не прощаемся!
Днем «Проза» едет в магазин, куда Джумабай Раизов ходил посмотреть на симпатичную девушку-продавщицу.
Она на месте. «Проза» ждет, пока выйдут солдаты, но в магазин тут же заходят местные жители.
— Можно вас на пару слов? — обращается «Проза» к девушке.
— Да. Давайте здесь. — Брюнетка с тонкими чертами лица и узлом на затылке выходит из-за прилавка.
— Возможно, вы помните, к вам неделю назад заходил молодой мальчик — казах? Иногда...
— Может быть... — Она недоумевает.
— Возможно, вы даже не разговаривали ни разу. Он, когда ехал на задание, всегда приходил посмотреть на вас. Просто посмотреть. Он погиб позавчера.
— Я сочувствую...
В глазах девушки блестят слезы.
— Нет, я не о том. — «Прозе» нет дела до ее сочувствия. — Я пришел сюда ради вас. Вы были его музой. Это — редкий дар. Вы способны быть чьей-то музой. Берегите это в себе. Вы способны кого-то вдохновить на подвиги. Это важно.
Они оба плачут. «Проза» легонько встряхивает девушку за плечо, пытаясь ободрить. То ли ее, то ли себя.
* * *
Ноябрь.
«Дрозд» спускается в блиндаж, где в клубах табачного дыма его встречают два мотострелка из мобилизованных. Блиндаж такой крошечный, что оба топчана расположены, как в вагоне, один над другим. Раскаленная железная печка не позволяет развернуть карту. Остальные спутники «Дрозда» остались снаружи.
— Вы из какого полка? — «Дрозд» прислоняется спиной к стене.
— Из 36-го, — отвечает боец лет сорока, с длинными вертикальными морщинами на щеках. Хотя оба мобилизованных сидят, видно, что он значительно выше товарища.
— Из 376-го, — не соглашается второй — низенький, круглый, крепкий, в свитере, сером от бетонной пыли.
Они переглядываются и смеются.
— Короче, мы сами не знаем, — говорит высокий.
«Дрозд», как цапля, прижимает ногу к колену и все-таки разворачивает карту:
— Нам тут кусок фронта нарезали.
— У вас и карта есть? — удивляется высокий.
— А вы что, офицер? — уточняет боец в свитере.
— Да. Подполковник, начальник штаба полка. Рекогносцировка. А ваши офицеры где?
— Есть старший лейтенант, командир роты, он за речкой. Других не видели. — Боец в свитере щерится, демонстрируя выбитый верхний зуб.
— Здесь где-то чэвэкашники должны быть, покажете?
— Покажем. — Первый встает, подхватывает каску с топчана.
Второй натягивает черную вязаную шапочку.
«Дрозд» первым выбирается наружу. Оба мотострелка, оказавшись на поверхности, немедленно закуривают.
Вокруг непролазная грязь, по разбитой техникой дороге идти невозможно. Мотострелки идут первыми, ступают на подмерзшие отвалы грязи вдоль колеи. Легкий туман стелется в двухстах метрах по обе стороны дороги. Снега в степи нет — только грязь.
Со свистом в двухстах метрах прилетает мина. Она входит в мокрую землю с чавкающим звуком.
«Дрозд» падает на землю, идущий за ним «Синица» повторяет движение командира и шепотом матерится, зампотылу вымазался сильнее.
— Мужики, вы чё? — с улыбкой оборачивается боец в шапочке.
— То ж не по нам. — Второй затягивается, стараясь докурить сигарету до самого фильтра.
Туман густеет.
«Дрозд» смотрит на них снизу вверх. Мотострелки из мобилизованных молча докуривают, дожидаясь, пока десантники встанут и отряхнутся.
«Дрозда» охватывает ощущение нереалистичности происходящего. Оба мотострелка без бронежилетов, высокий — в советской каске, у второго на плече не солдатский вещмешок, а «сидор», с которым уходили на войну в 1941-м. Из современного на мобилизованных только берцы.
— Вам тудой, — говорит высокий и бросает окурок далеко вперед.
Боец в свитере и шапочке свой окурок небрежно роняет и притаптывает ботинком.
Не говоря ни слова больше, бойцы растворяются в тумане.
— Не прощаемся! — кричит «Дрозд» им вслед, уверенный, что только что увидел призраков той, прошлой войны.
«Синица», видимо, считает так же.
— Тут у них что, портал в сорок второй год?
Подполковников обгоняют разведчики, которые так и не поняли, почему старшие офицеры замешкались.
— Вы их видели?
— Кого? Мобиков? Конечно! — Как ни в чем не бывало заявляет командир разведроты.
Атмосфера абсурда исчезает, туман — снова обычный туман, и грязь так же хлюпает под ногами.
— Не прощаемся, — доносится из тумана голос щербатого.
* * *
Командир 704-го полка «Аляска» стоит на правом берегу Днепра, у блокпоста Каховского моста. Заложив руки за спину, он зло смотрит в черное ноябрьское небо.
— Езжай за ними! — говорит «Аляска» «Кречету».
— Наверняка, я сейчас приеду, стоят «руки в карманы», смотрят на сломанную БМД и говорят друг другу: «Трос е-е-есть?» — «Не-е-е-ту».
«Кречет» сплевывает. Из-под его летней камуфляжной куртки торчит воротник бежевой гражданской «флиски». Изо рта обоих офицеров вырывается пар.
— Подрыв моста назначен на час ночи, — говорит «Аляска».
«Кречет» забирается в КамАЗ-тягач и уезжает.
Пятнадцать человек из противотанковой батареи молча рассматривают БМД-2 с ослабшей гусеницей. Правый передний каток отлетел и валяется рядом. БМД завалена рюкзаками и амуницией. Рядом нервно урчит двигателем БТР-82 разведбата дивизии.
— Ну наконец-то! — сквозь зубы восклицает разведчик при виде «Кречета» и скрывается в люке башенки.
Рыкнув, БТР стремительно уезжает.
— Чё случилось-то? — В вопросе «Кречета» сквозит злорадство.
— Гусеницу заклинило! — Маленький, с пышной черной шевелюрой мехвод БМД дышит на озябшие руки. Рукавиц у него нет.
— А что стоите?
— Расклинить нечем!
— Выколотки нету?
— Нету!
«Кречет» берет у водителя КамАЗа кувалду и выбивает «палец» из гусеницы. Водитель, небольшого роста, похожий на подростка старшина, помогает.
— У тебя-то хоть трос есть? — шепотом спрашивает «Кречет» водителя.
— Есть, товарищ полковник! — так же шепотом отвечает водитель.
Вдвоем они натягивают укороченную гусеницу, каток решают не ставить.
В это время противотанкисты перегружают свои вещи и занимают место в кузове КамАЗа. БМД цепляют тросом к тягачу.
— Мы одни на правом берегу, — вдруг озвучивает мысль «Кречета» водитель, когда они идут к кабине. Не спрашивает, а констатирует.
«Кречет» не отвечает.
Они садятся в кабину, водитель включает двигатель, ждет, пока погаснет желтая лампочка на панели.
— «Кречет», «Кречет», я «Аляска», прием! — вопрошает рация.
От этого вопроса кэпа в кабине как будто теплеет.
— И что ему сказать? — обращается «Кречет» к водителю. — Полчаса провозились.
Зам по вооружению тычет большим пальцем на тангенту рации:
— «Аляска», я «Кречет», да!
— Где вы?
«Кречет» косится на водителя:
— Сказать, что мы в пятнадцати километрах?
Однако «Кречет» говорит в рацию другое:
— «Аляска»! Я «Кречет». Начали движение!
КамАЗ рывком трогается.
— Да не гони ты так! — стучит кулаком по передней панели «Кречет». — Трос оборвешь! Что делать будем? Не гони! Тридцать километров в час максимум.
«Кречет» хватает с сиденья ПНВ. С дороги сворачивать нельзя. Всё заминировано нашими саперами при отходе. Все обочины, поля, мосты. Оставлен лишь один маршрут для арьергарда десантников. Сворачивать нельзя! Деревни пустые, ни людей, ни живности, ни огонька. Правобережная Херсонщина кажется вымершей. Машина выбирается с проселка на шоссе и, дернувшись на ухабе, сползает на обочину!
— Стой! — кричит зам по вооружению.
Он распахивает дверцу и выглядывает в темноту. Ни зги не видно. «Кречет» подсвечивает фонарем. Буксируемая БМД потеряла гусеницу.
— Черт с ней, с гусеницей, трогай дальше! — командует «Кречет» и, подняв глаза к черному небу, размашисто крестится.
— Аккуратно! Мины!
Скорость сцепки КамАЗ–БМД падает до семи километров в час.
— Если хохлы захотят, то возьмут нас тепленькими. — Водитель нервничает.
— Не бзди! Допустим, они знают, что мы уходим или что мы еще тут. Вот сунутся они за нами — где-то обязательно подорвутся. Веришь?
— Верю!
— А раз подорвутся, останутся там до утра, разминировать будут засветло. Не бзди и рули!
В ответ на реплику «Кречета» у них за спиной слышится взрыв, который красным заревом освещает все вокруг. КамАЗ и БМД оказываются одинокими мишенями на разбитом шоссе. Зарево гаснет, тьма вокруг сгущается.
— Не дергаемся, едем! Все по плану! — «Кречет» снова прикладывает прибор ночного видения к глазу. — Левее на метр!
Они медленно едут в темноте несколько минут, прежде чем водитель решается нарушить молчание:
— Товарищ полковник, можно спросить?
— Левее! Еще! Спрашивай!
— Они ж нас не победили! Почему уходим?
«Кречет» молчит.
— Столько укреплений построили! Столько народу нагнали! Держаться и держаться бы! Почему?
— Время. Мы должны выиграть время. Вот смотри. Мобилизованные прибывают, полк довели до полного штата. Возьмем, к примеру, «Ноны». В каждом батальоне положена батарея, а в полку — артдивизион. «Ноны» не выпускают с 1989 года. Интересно, конечно, как государство выкрутится. Но для этого нужно время. Перевести экономику на военные рельсы! Чего зря людей ложить?
Водитель молчит.
— Я ответил на твой вопрос?
— Ответили, товарищ полковник.
Оживает рация, «Кречет» едва не роняет прибор ночного видения.
— «Кречет», я «Аляска», я вас встречаю на заправке. Где вы?
— «Аляска», я «Кречет», в семи километрах от вас.
«Кречет» бросает рацию на сиденье рядом с собой, скалится в темноту. Он затылком чувствует, как сейчас где-то в семи километрах матерится командир полка. Но эфир пуст. Впереди высятся черные высотки Берислава. Город эвакуирован. В окнах ни одного огонька.
— Стой! — «Кречет» касается руля кончиками пальцев.
Водитель тормозит и нервно сглатывает.
По шоссе со стороны Дудчан мимо Берислава медленно крадутся темные силуэты машин.
— Колонна? Чья?
«Кречет» разглядывает колонну в прибор ночного видения. Машины легковые.
— Гражданские. Пусть проедут.
Спустя пять минут КамАЗ сворачивает на шоссе, оставляет Берислав по левую руку, движется в сторону дамбы. Проезжают заправку. Никого.
— «Аляска»! Я «Кречет», прошли заправку, где вы? Прием!
— «Кречет», я «Аляска», все в порядке, еду за вами.
В зеркальце заднего вида вспыхивают и гаснут фары. «Рысь» командира полка замыкает колонну.
Короткая остановка перед дамбой. Можно ли ехать? Не у кого спросить. КамАЗ и БМД взбираются на настил и медленно движутся на левый берег. У самого здания ГЭС, где полотно автомобильного моста делает изгиб, — сейчас оно разворочено HIMARSами — стоит группа саперов. Сапер, с серым лицом и трясущимися руками, выглядывает из-под каски:
— Мы два часа назад должны были рвануть! Где ваш командир?
— БМД — на рембазу! — командует «Кречет» водителю, а сам остается ждать «Аляску».
По мосту на бешеной скорости подлетает «Рысь», останавливается рядом.
«Аляска» выпрыгивает, жмет руку «Кречету», обращается к саперу:
— Мы последние!
— Вы и правда своих не бросаете, — спокойно замечает сапер — его руки уже не дрожат — и жестом указывает вдоль здания ГЭС. — Уезжайте!
Зам по вооружению усаживается в бронеавтомобиль командира полка. На втором ряду сидят два автоматчика, они убирают с третьего сиденья амуницию, освобождают место «Кречету».
«Рысь» удаляется от берега, сворачивает в сторону Каховки.
— Товарищ полковник, — неуверенно начинает «Кречет», — можно вопрос?
— Валяй! — «Аляску» наконец отпустило напряжение.
— В чем смысл? Почему уходим? Столько народу положили. И своих, и чужих! Неужели зря?
— Не зря! — «Аляска» трет лицо ладонями, стирая сон. — Подготовка к генеральному сражению. Все, что мы здесь делали все эти месяцы, — это подготовка к генеральному сражению. Наша задача обескровить «немцев»... перемолоть самых подготовленных, самых фанатичных. Сжечь технику! Чтобы, когда мы попрем, нас некому было остановить! И мы эту работу делаем хорошо! И дальше будем делать хорошо! А сюда, даст Бог, вернемся.
Командир полка незаметно от «Кречета» сглатывает ком в горле и говорит, обращаясь к столбу черной пыли в зеркале заднего вида «Рыси»:
— Мы не прощаемся! Не прощаемся, Херсон! Не прощаемся, правый берег!
[1] РЭБ — радиоэлектронная борьба.
[2] «Орланы» — российские беспилотные летательные аппараты, использующиеся в военных целях для разведки и корректировки огня.
[3] Спецура — спецназ (жарг.).
[4] Мобики — только что мобилизованный (жарг.).
[5] «Козак» (рус. «Казак») — украинский бронетранспортер для сил специальных операций.
[6] М113 — американский самый массовый, полностью гусеничный бронетранспортер.
[7] «Брэдли» — боевая машина пехоты США, названная в честь генерала Омара Брэдли.
[8] Пшек — пренебрежительное название поляка.
[9] МОНка, МОН — мина осколочная направленного взрыва.
[10] Помогите! Запишите! (польск.).
[11] Начарт — начальник артиллерии в полку, дивизии (разг.).
[12] Кондей — кондиционер (разг.).
[13] НачГС — начальник службы горюче-смазочных материалов (разг.).