Дом творчества
Михаил Михайлович Попов родился в 1957 году в Харькове. Прозаик, поэт, публицист и критик. Окончил Жировицкий сельхозтехникум в Гродненской области и Литературный институт имени А.М. Горького. Работал в журнале «Литературная учеба», заместителем главного редактора журнала «Московский вестник». Автор более 20 прозаических книг, вышедших в издательствах «Советский писатель», «Молодая гвардия», «Современник», «Вече» и др. Кроме психологических и приключенческих романов, примечательны романы-биографии: «Сулла», «Тамерлан», «Барбаросса», «Олоннэ». Произведения публиковались в журналах «Москва», «Юность», «Октябрь», «Наш современник», «Московский вестник» и др. Автор сценариев к двум художественным фильмам: «Арифметика убийства» (приз фестиваля «Киношок») и «Гаджо». Лауреат премий СП СССР «За лучшую первую книгу» (1989), имени Василия Шукшина (1992), имени И.А. Бунина (1997), имени Андрея Платонова «Умное сердце» (2000), Правительства Москвы за роман «План спасения СССР» (2002), Гончаровской премии (2009), Горьковской литературной премии (2012). Член редколлегии альманаха «Реалист» (с 1995), редакционного совета «Роман-газеты XXI век» (с 1999). Член Союза писателей России. С 2004 года возглавляет Совет по прозе при Союзе писателей России. Живет в Москве.
Утопия
Ужасное несчастье — справедливость,
Аж нагоняет на меня сонливость,
И все живут по Библии вокруг,
Нет богатеев, даже нищих нету,
И, сколько ни ходи по белу свету,
Ничто тебя не возмутит, мой друг.
У всех в обед вареная картошка,
И если выпивают, то немножко,
Одни портки и платье на весь год.
Великой мысли не родит философ,
Он ничего не ест, кроме отбросов,
И что тогда трындеть нам про народ.
По справедливости все получают плату,
И ничего достать нельзя по блату,
И в каждом доме нет как нет замка,
Все со своими женами в кроватях,
Не изменяют даже в мыслях, мать их!
И это продолжается века.
И стало быть, нет войн — за что сражаться?
Повсюду геликоптеры кружатся,
Но это полицейские дела:
Вдруг кто-то нагло своровал морковку,
Мы отдадим субъекта в перековку,
Она уже решительно пошла.
Все поровну, болезни и награды,
Изъяты напрочь сволочи и гады,
И в каждом храме превосходный поп.
А смерть придет, мы ляжем в гроб спокойно,
Ведь это не какая-то там бойня.
Утри пристойно свой холодный лоб.
А если я задумаю иное
Устройство мира, совершат со мною
В момент усекновение главы.
Так что же делать? Жить под гильотиной?
Безмозглой и бессмысленной скотиной,
Да, видно, нету выхода, увы.
* * *
«Ложится тьма на старые ступени»,
Взошла луна, умолкли голоса,
Застывшей пеной стало наше пенье,
Трагедия, ну где твоя коза!
Захлопнута зачитанная книга,
Погиб герой, остепенился шут,
В три счета распатронена интрига,
И к завтрашнему новую сошьют.
Войдет король, на трон свой мрачный сядет,
Что хочешь делай, хоть звони в ООН,
А Гамлет снова не поладит с дядей,
Да, да, все снова, шоу маст гоу он.
* * *
Ты объясни, зачем?
Или не объясняй,
Был ты никем, ничем
Станешь, как ни виляй.
Как ни крутись, конец,
В общем, неотвратим.
Кто ты, царь или жнец,
Умник или кретин,
Нету других путей,
Кроме путей во тьму,
Это и для детей
Верно, и по уму
Надо бы лечь и ждать
День, когда подойдет
Время твое. Мечтать
Может лишь идиот.
Канешь в небытие,
Как, браток, ни крутись.
Верить ли нам в нее,
Эту мерзавку — жизнь?
* * *
Помнишь, дружище, уроки антички,
Когда в институт мы брели по привычке,
При всякой войне и при всякой погоде,
И каменный смех золотой Тахо-Годи!
При всей своей лени, при всей своей стуже
Россия имела античностью ту же
Эпоху, что древние римляне, греки.
Отсюда пошли все на свете огрехи.
Нам, северным варварам, мерзостным скифам,
Болеющим оспой, болеющим тифом,
Народы Европы отдать не хотели
Истории стройной. Сидите в приделе!
Не суйтесь, славяне, на стогны и в храмы,
На вас нету файла, на вас нет программы,
Сидите себе в темноте на Урале,
В монгольском участвуйте диком хурале.
Но как же! А древние камни, а Фауст,
И Рим, и Спартак, также Цезарь и Август,
Тяжелые войны с большим Карфагеном!
Мы вскормлены тем же аттическим геном.
Но вы не признаете наши дипломы,
На ваших воротах огромные пломбы,
Лишь изредка вышлете Наполеона,
Чтоб нас воевать во главе миллиона.
Такая любовь и такая привычка,
Вот так нас учила вовеки античка.
Дом творчества
Абхазия лежит на берегу
И славится прекрасною Пицундой.
Абхазы дали тут отпор врагу,
Грузины убежали, сев на судно.
Отрогами Кавказского хребта
Бог оградил ее от всех нападок,
Здесь непонятно слово «пустота» —
Так густо всё. У рыночных палаток
Толпится отдыхающий народ,
Меняя деньги на дары природы.
Бог бодро море переходит вброд
И отдыхать ложится тихо в гроты
Новоафонских пасмурных пещер.
Гость со стаканом сядет на балконе.
Бредет корова, словно дромадер,
И шарабан везут, кивая, кони.
На высоте, в горах, текут ручьи,
Наполненные нежною форелью,
Бредут бараны, важные, ничьи,
И тучки еле видной канителью
Сползают неожиданно на пляж,
Дождем стреляя быстрым и холодным.
Дом творчества за этажом этаж
Стеклом от ливня отделился плотным.
Смотри, писатель, чтобы написал
Ты этот миг: дрозды и кипарисы.
Своим пером пейзажи ты спасал,
Им обеспечивая в вечность визы.
* * *
Античность словно пена по брегам
Истории, колонны и театры:
Помпеи, Фивы, Аргос и Пергам,
Как и везде, тут все решали кадры.
Великий Фидий статуи тачал,
Бродил Платон среди прекрасных статуй,
И голос его вдумчивый звучал,
И слушал его воин и оратай.
На ипподроме гонки колесниц,
В портах толпа судов, звенят монеты.
Все это труд бесчисленных десниц,
Античность: каменщики и поэты.
Решительное чудо — акведук,
Не говоря уже о Колизее.
И что же, оглянись, мой друг,
Слой на планете тоньше бумазеи
Оставили великие творцы.
Но, может, современная эпоха
Воздвигнет небывалые дворцы,
Мы наконец-то доползем до Бога.
Боюсь, что нет, останется от нас:
Асфальт, смартфоны, трупы небоскребов.
Еще один большой культурный пласт,
Чтобы пройти и не испачкать обувь.
Будапешт
Да нет, я не какой-нибудь невежда,
Я узнаю парламент и Дунай,
И вот уж в излученье Будапешта
Ты потихоньку душу окунай.
Срединная Европа, все солидно,
Империя, но все же не вполне.
Здесь короли, быть королем не стыдно,
Поскольку восседаешь на коне.
Монархия была здесь двуедина,
Но здесь особый, не австрийский дух,
Власть опиралась на отца и сына,
Хотя в семье имелось больше двух
Членов. Венгры вышли из Сибири,
Как все кочевники, при помощи коней.
Стоят вожди, словно мишени в тире,
На площади, давая имя ей.
Мадьяры были ярые рубаки,
И всю Европу била дробь копыт,
Но все-таки не растворились в драке
И обрели здесь европейский быт.
Когда турецкая надвинулась армада,
Австрийской Вене очень помогли,
Потомки легендарного Арпада
Не столько славу — кофе обрели.
* * *
Когда возникнет потребность в утреннем бризе,
Хочешь проснуться на речке, впадающей в море,
Вот предложенье Речфлота о малом круизе,
Все, о чем думал, получишь, конечно, и вскоре.
Выбери точку на карте с крестом православным,
сколько в душе накопилось досадного хлама,
время заняться душою, то бишь самым главным,
цель путешествия — архипелаг Валаама.
Мы поплывем, окунаясь в ужасные шлюзы,
Тихо минуем жилье распиаренной мыши.
Есть в этом плаванье и несомненные плюсы,
Но атрофируются икроножные мышцы.
Сколько воды! Подошло бы немалому морю.
Славная Ладога, бодро дыша океаном,
Ты помогаешь немного старинному горю
Стихнуть в пространстве твоем осиянном.
Мы приближаемся, пахнет тоской и туризмом,
Давка, приплывшие мощно несутся за гидом.
Все же не место здесь пасмурным укоризнам,
Вправе любой насладиться божественным видом.
* * *
Лежал один после кончины.
Когда запах, взломали дверь,
И незнакомые мужчины
Похоронили. И теперь
Мы можем рассмотреть бесстрастно,
Каков же был его конец.
Судить об этом можно разно.
Наверно, множество сердец
Потрясены его уходом,
А может быть, лишь пять иль шесть,
Любимцем не был он, да что там,
Но плачущие все же есть.
В огромном мире, на Тянь-Шане
Или в Германии-стране,
Кто скажет слово на прощанье,
Кто будет с веком наравне
Судить его? Поэт Киктенко
Ушел от нас. Где его путь
После земного лег застенка?
Боюсь, что вечности на грудь
Не пал он полноправным братом,
Но слово странное сказал.
Один не самый яркий атом,
На очень маленький вокзал
Явился он перед отъездом
И взял плацкартный свой билет.
Отправился к открытым безднам —
И все, и с нами его нет.
* * *
В кафе уютном на Арбате
За чашкой кофе и печеньем
Три дамы в очень стильных платьях,
Отчасти, может быть, вечерних,
В час августовского броженья —
Одна, наверно, в положенье —
Сидели и вели беседу,
По сторонам, смеясь, смотрели,
И ни Озирису, ни Сету
Очаровательные трели
Не попадали, видно, в уши,
И невесомые их души
В приятной толчее арбатской,
А может быть, на Пикадилли
Не знали о геенне адской,
Над ними трубы не трубили,
И конных всадников шеренги
Не строились. А только гренки
На сахарных зубах хрустели.
В ночь вечер переходит бодро,
И вольно думать о постели
Любовной, сладострастья морда,
Смеясь, рисуется во мраке.
Одна же думала о браке.
Цивилизации картина,
Столичной улицы рисунок,
Не помня ни отца, ни сына,
Банкноты достают из сумок.
И невиновны они в массе,
Что гром грохочет на Донбассе.
* * *
Я столько раз задумывался о
Том, как я вернусь к родным пенатам,
Со временем желанье не прошло,
Но слишком много мест, куда я на дом
Могу вернуться, нет одной такой
Деревни, и поселка тоже нету,
Куда бы я вернулся на покой,
Устав тревожно колесить по свету.
Что хочешь выбирай, ну хоть Тянь-Шань,
Предгорья поросли тотальным маком,
Покоя снеговых не нарушай
Вершин. Не балуйся с рогатым яком.
А хочешь, Неман выбери. Туман
Висит над осушаемым болотом.
Ты здесь какой-то поневоле пан,
А бегал босоногим обормотом.
Всего трудней поехать в Харьков мне,
Я там родился, но боюсь, пристрелят.
Так получилось, родина в огне,
А я вдали, один. Тоскливо мелят
Специалисты воду на крови,
А я молчу, не в силах разродиться
Возвышенным сонетом о любви
К отчизне. Ну а это не годится.