Грядинский жуир

1

Наутро о конфузе, который случился на балу с молодой генеральшей Аделаидой Афанасьевной Тыквой, кажется, знали уже все, включая дворников и прачек. Что поделаешь, пикантные новости разносились по городу Грядинску со скоростью мысли (потому что мысль, когда случался какой-нибудь конфуз, у каждого начинала работать быстро, словно на шестеренки умственной деятельности попадала капля смазочного масла и они принимались крутиться как бешеные). Вот и в это утро не успела Аделаида Афанасьевна открыть опухшие от вчерашних слез глаза, как горничная внесла ей в комнату поднос с записками.

— Что там еще? — увядшим голосом спросила генеральша.

— Соболезнования-с, — ответила горничная Маришка, едва заметно хихикнув.

— О-о-о-о, — простонала Аделаида Афанасьевна. Спрятав голову под подушку, она крикнула из укрытия: — Пошла прочь! — А затем вдогонку: — Записки оставь!

Когда Маришка удалилась, генеральша вынырнула из-под пуховой подушки и взяла первое попавшееся письмо с прикроватной тумбочки.

«Дорогая Аделаида Афанасьевна, не беспокойтесь по поводу ваших красных панталон! Мы и не такое видали. С дружеской поддержкой жена прокурора Крапивина».

Прочитав послание, генеральша снова застонала, но нашла в себе мужество взять еще одну записку.

«Милая Аделаида Афанасьевна! От имени нашей семьи заявляю, что мы даже не успели разглядеть ваши красные панталоны, так как все в этот момент закрыли глаза. Ваши друзья — семья ресторатора Огурцова».

— Это черт знает что такое! — мрачно выдавила генеральша.

«Милая прелестница Аделаида Афанасьевна! Спешу уведомить вас, что таких прекрасных ножек еще не встречал на этом свете! Ваш поклонник В.К. Березка».

— Это еще кто? — удивленно вскинула брови генеральша и дернула за веревку звонка.

Прибежала Маришка и подверглась допросу.

— Кто это принес? — грозно спросила генеральша, тыча в нос горничной запиской Березки.

— Высокий господин-с. Хорошо одет, по моде, завитый и надушенный. Глаза веселые, а губы... — Горничная мечтательно зажмурилась. — Губы так и ищут поцелуя...

— Это еще что? — Генеральша даже слегка ударила Маришку письмом по щекам. — Кто он таков, спрашиваю!

— Не могу знать! — выпалила опомнившаяся горничная. — Думаю, какой-то господин!

— Пошла прочь!

Когда горничная закрыла за собой дверь, Аделаида Афанасьевна встала с постели, прошла в гардеробную и, увидев кринолин со стальными обручами, снова тихо застонала.

Все дело в том, что именно из-за этого кринолина, который был выписан из Парижа специально для бала у губернатора, Аделаида Афанасьевна стала городским посмешищем. А как все начиналось!

Увидев во французском журнале мод, что великосветские дамы больше не носят по шесть крахмальных да стеганых юбок, а заменяют их стальной конструкцией, выполненной на специальной фабрике, Аделаида Афанасьевна задумала следовать их примеру. Упросила мужа — генерала Иллариона Федоровича Тыкву — заказать в столице моды кринолин. Штука диковинная, ни у кого из дам Грядинска такого чуда не было.

Когда кринолин, упакованный в большую коробку, был доставлен, генеральша велела надеть его на себя с целью опробовать. В это время к ней в гости зашла ее приятельница прокурорша Крапивина. Ну, Аделаида Афанасьевна прошлась перед ней в кринолине, покружилась, словно в вальсе, покачала бедрами. Крапивина застыла в благоговейном восторге перед французской инженерной мыслью и побежала домой — требовать такого же чуда от своего прокурора. Как потом выяснила Аделаида Афанасьевна через свою горничную, а та через горничную Крапивиной, прокурор строго отказал в покупке. Аргументировал, что к балу все равно кринолин не успеют доставить. Так и осталась генеральша единственной обладательницей изумительного предмета туалета.

Когда она собиралась на бал и раскрасневшаяся от восторга предстала перед своим мужем-генералом, тот, подкрутив усы, велел жене пройтись, покружиться и присесть на диван. Последнего Аделаида Афанасьевна сделать с изяществом не смогла, но списала все на то, что диван слишком узок. Муж покачал головой, с тем на бал и укатили.

И вот там, в доме губернатора Азотова, Аделаида Афанасьевна из звезды вечера стала позорищем. После вальса, в котором так грациозно она кружилась, а кринолин, чуть приподнимаясь, кокетливо обнажал ее лодыжки, генеральша, взяв бокал лимонада, решила присесть на диванчик. Не имея сноровки обращения со стальными кольцами юбки, она, вероятно, что-то сделала не так, и кринолин, словно зонт, подчиняемый порывам ветра, выгнулся в другую сторону, поднявшись до уровня головы несчастной генеральши и явив миру ее красные панталоны. При этом лимонад в руке Аделаиды Афанасьевны опрокинулся и полностью залил ее платье, но этого никто не увидел, потому что красные панталоны притянули все взгляды, а зонт кринолина скрыл лицо их обладательницы, которое алело ярче исподнего.

2

Между тем в Грядинске произошло еще одно событие, которое из-за кринолина генеральши Тыквы осталось почти никем не замеченным. В город прибыл молодцеватый субъект, которому на вид можно было дать лет около двадцати семи. Он был строен, гибок и высок. Глаза его умели маслено улыбаться, движения отличались плавностью, от него пахло невероятно нежным парфюмом, ослепляющим разум. Каждая дама, встретившаяся с ним взглядом, с одной стороны, вмиг понимала, что она неотразима и создана для того, чтобы быть счастливой, а с другой — ощущала себя несчастной жертвой какого-то обмана. Какого точно, понять было сложно, но сердце словно запутывалось в гибких и прочных стеблях опасной лианы. Звали молодого человека Викентий Корнеевич Березка.

Прибыв в город накануне губернаторского бала, он сумел раздобыть на него приглашение и успел потанцевать со всеми представительницами высшего общества Грядинска. Кроме генеральши Тыквы, которая после своего яркого конфуза спешно ретировалась. Викентий Корнеевич же провел время с пользой и был ангажирован на обед к прокурору Крапивину, чем и собирался воспользоваться во время своего пребывания в Грядинске. По правде сказать, он не знал, как долго задержится в городе. Решил, как дела пойдут, а там видно будет.

Именно сейчас в быстром экипаже он мчался к дому Крапивиных. Нанятая на полдня карета весело неслась по лужам Грядинска, оставленным недавним ливнем. Пара телят, лежавших у одной из них, ленивым, но на удивление синхронным движением голов проводила экипаж. Стайка гусей, вытянув толстые шеи, прошипела ему вслед несколько бодрых ругательств. Викентий Корнеевич не обращал на них никакого внимания, любуясь видом лакированных ботинок, так изящно подмигивавших ему из-под светлых клетчатых узких брюк.

В доме прокурора его встретил пожилой лакей, который при взгляде на Викентия Корнеевича слегка скривился, словно малину с клопом разжевал. Опыт подсказывал ему, что перед ним пройдоха (слишком узки и клетчаты были брючки гостя, и чересчур напомаженными показались его светлые кудри), но, молниеносно стерев с лица эмоции, старый слуга пригласил молодого человека войти.

Отдав в руки лакея цилиндр, Викентий Корнеевич задержался у зеркала, провел рукой по бакенбардам, одернул великолепно подогнанный сюртук и жилет, подчеркивающий узкую талию, поправил бабочку и, весьма довольный своим внешним видом, отправился за лакеем в гостиную.

Здесь уже собрались сливки Грядинска: большой чиновник Кабачков с женой и дочерью, ресторатор Огурцов с семейством и генерал Тыква со своей молодой женой. Хозяева дома — прокурор Карп Матвеевич Крапивин и его супруга Катерина Демидовна, которая была ровесницей генеральши, — еще раз представили гостям вошедшего. При этом Катерина Демидовна игриво улыбалась, а Карп Матвеевич сдвинул густые брови к переносице.

Поцеловав ручки дамам, Викентий Корнеевич остался доволен обществом. Весьма недурна показалась ему дочка чиновника Кабачкова — юная Анечка, с веселым и красивым личиком, но чуть сверх меры пышными формами. Отметил он и строгую красоту двадцативосьмилетней Катерины Демидовны — высокой, очень стройной, с темными локонами вдоль узкого лица, на котором пламенели огромные зеленые очи. И конечно, Аделаиду Афанасьевну. Рыжие кудри, голубые глаза, округлые плечи и чувственные губки делали ее фавориткой в предпочтениях Викентия Корнеевича. Когда гостей пригласили к столу, он предложил ей свою руку. Она кокетливо оперлась на нее и, раскачивая знаменитым кринолином, отправилась в столовую.

Обед обещал быть приятным: белоснежная скатерть, натертая воском как подобает (чтобы пятна «не приживались»), сверкала, серебряная посуда отражала свет десятков свечей, заправленных в канделябры, белые и розовые цветы источали нежный аромат, который, впрочем, скоро заглушил запах кушаний.

Березка был усажен рядом с Катериной Демидовной по правую руку и Анечкой Кабачковой по левую. Напротив него сидела Аделаида Афанасьевна.

— Что ж, уважаемый Викентий Корнеевич, — обратился к гостю прокурор Карп Матвеевич, когда блюда были поданы и первый тост уже прозвучал, — расскажите нам, с каким делом в Грядинске, чем занимаетесь, надолго ли к нам.

— Собственно, дело мое самое неважное, — улыбнулся Березка.

— Но тем не менее оно заставило вас приехать сюда. Кстати, откуда вы будете родом? — не унимался прокурор.

— Я заинтересован в приобретении полей в вашей губернии. Хочу заниматься злаками. Также интерес имею к лошадям, — объявил Березка. — А сам я из древнего рода Вьюнковых. — Он тряхнул золотистыми напомаженными кудрями.

— Наше имение просто окружено такими полями! — защебетала генеральша Тыква. — Выходишь летом на прогулку, идешь вдоль таких полей, колосится овес, словно море волнуется. Вам непременно надо поехать в наше имение!

Глаза Березки улыбнулись генеральше. Аделаиде Афанасьевне раньше никто так не улыбался. Ей показалось, что разряд молний из зрачков его серо-голубых глаз устремился в самое ее сердце и там разлетелся цветным фейерверком. Она удивленно захлопала ресницами и обернулась к мужу.

— Помилуйте, Аделаида Афанасьевна, — отвечал ей супруг, прикладывая к усам вышитую салфетку, — да зачем ему наши поля? Господин Березка ясно дал понять, что он желает приобрести земли, а мы ничего не продаем!

— Да? — Словно впервые узнав об этом, Аделаида Афанасьевна опять захлопала ресницами и опустила глаза в тарелку.

— А какого рода лошадей вы предпочитаете? — желая сгладить конфуз, быстро нашлась прокурорша, повернув голову к своему соседу.

— Статных-с. — Викентий Корнеевич посмотрел в глаза Катерины Демидовны и продолжил: — Высоких, с тонкими, грациозными ногами и выразительными, большими глазами!

Лицо Катерины Дмитриевны застыло восковой маской, но в душе ее случился какой-то переворот. Словно занавес, тяжелый и уже пыльный, раздвинулся и взору открылись неведомые дали.

— У нас именно такие, — как-то робко проговорила прокурорша. Но, тут же опомнившись, продолжила: — Но мы их не продаем.

— О, если любезный Карп Матвеевич изволит пригласить меня посмотреть на его прекрасных скакунов, я буду весьма признателен. — Березка с почтительным вниманием посмотрел на прокурора.

— Н-да! Непременно, — отвечал тот, запивая утку красным вином.

Когда обед закончился, господа вернулись в гостиную, где к их услугам были развернуты ломберные столы и раскрыт рояль.

Был теплый июньский вечер. Вечерняя заря уже догорела, и в небе сохранялась светлой полосой лишь память о ней. Легкий ветерок колыхал кисейные занавески на раскрытых окнах, где темными силуэтами виднелись кудрявые головы модных гераней. В воздухе пахло цветами. Летняя нега, еще не переросшая в жаркую страсть, томила душу. Ее пронизывали тонкие струнки комариного звона. Горели свечи. Большая, темнокрылая, уродливая бабочка, то подлетая к пламени одной из них, то шумно прибиваясь к потолку, металась по комнате.

— Анечка, дружок, сыграй нам что-нибудь приятное, — обратилась к Кабачковой хозяйка дома.

— Но я... — Щечки Анечки порозовели, а глазки заблестели. — Ну, если вы очень просите...

— Просим! Просим! — раздалось со всех сторон.

Анечка уселась за рояль.

— А кто будет перелистывать ноты? — снова вспыхнула она.

— Если позволите! — В мгновение ока около инструмента оказался Викентий Корнеевич, чем еще больше смутил юную исполнительницу.

Анечка играла правильно, но слишком заученно, старательно нажимая клавиши. Мелодия звучала как речь иностранца, выговаривающего каждую букву слова из неродного языка. Березка, казалось, следил только за нотами, не обращая внимания на то, как пухлые пальчики с розовыми ноготками шагают по клавишам. Когда произведение закончилось, Анечка с удовлетворением посмотрела на слушателей. Те одарили ее скромными аплодисментами.

— Мне бы очень хотелось привезти вам ноты совершенно новой песенки. Сейчас без нее не обходится ни один модный салон Петербурга. Все высшее общество столицы восхищается этой мелодией, — обратился Березка к Анечке, взглядом, однако, следя за мадам Кабачковой.

— Неужели вы бывали в лучших домах столицы? — удивилась Кабачкова, которой взгляд Березки показался неприятен. Слишком уж он был приторен, а мадам Кабачкова не любила сладкого.

— Бывал-с, — мягко, но с гордостью отвечал Березка. — Графине Белорецкой ручку целовал. — И он снова посмотрел на мадам Кабачкову.

Но и в этот раз его чары не произвели никакого впечатления на жену большого чиновника. Она лишь повела плечами и накинула легкую шаль.

— Ну, если маман и папа не будут против... — вдруг робко вставила Анечка, которая так и сидела за роялем, уставясь на клавиши.

— Отчего же не привезти? — басом прогремел Кабачков, не отрываясь от ломберного стола.

— Тогда я непременно-с, — тряхнул кудрями на военный манер Березка.

3

Конфуз с кринолином Аделаиды Афанасьевны в Грядинске забылся феноменально быстро. А причиной тому был Викентий Березка. Весь город облетела мистическая весть о том, что молодой человек вовсе не человек, а чудище какое-то. Рассказывали историю со слов генеральши Крапивиной, ее мужа Карпа Матвеевича и горничной Пелагеи.

Рассказ Крапивиной

«Явился к нам Березка в обозначенный день конюшни посмотреть. Мужа дома еще не было, отправилась я сама в конюшни лошадей показывать. Есть, как вы знаете, у нас очень хороший скакун — черный, тонконогий, Леска звать. Вот пришли на конюшню, я про Леску рассказываю гостю, глажу коню морду. А тут Березка и говорит, что конь ему очень нравится, а сам смотрит на меня так, что прямо совестно. Потом говорит, что хочет на нем хоть по двору пройтись. Я отвечаю, что, мол, лишнее это: конь-то не продается. А он настаивает: хочу, говорит, и все тут. Пришлось уступить. Позвала я конюха, Леску запрягли. Березка скинул сюртук, закатал рукава рубашки и прыгнул на коня. И тут я вижу, что на руках у него не вены просвечивают, а прямо ростки вьюнка вырисовываются. Бегут под кожей лианы зеленые, темные такие. А он заметил, что я руки его разглядела, спрыгнул с коня и говорит: “Продай Леску, а не то я его изведу”».

Рассказ Крапивина

«Вернулся я в тот день раньше обычного. Спрашиваю супругу, а мне слуга с порога докладывает, что в конюшне она с гостем — Викентием Корнеевичем Березкой. Пошел я туда, вижу, Березка сюртук снимает, а Катерина Демидовна вроде как недовольная стоит, руку к губам прижала. А молодец этот, будь он неладен, смотрит на нее так приторно, так сладко, прям вот до тошноты. Рукава закатал, прыг на коня. Прошелся по двору, спрыгнул, взял Катерину за руку и медленно так руку-то от губ отводит. А она, супруга моя, закраснелась и говорит: “Не продам коня!” Так он склонился над ней и отвечает: “Изведу ведь!” Катерина оттолкнула его и побежала в дом, даже меня не заметила. А я смотрю на руки Викентия-то, а они словно вьюнком подзаборным разрисованы. И вроде как вены вьюнок-то на руках».

Рассказ Пелагеи

«Пришел к нам барин незнакомый, длинный и худой. Барыню спросил. Я пошла барыню-то звать, а он хвать меня за руку, притянул к себе, а потом пониже спины-то и ударил легонько, а глаза-то у него так и светятся. Я засмеялась, вырвалась и пошла за барыней. Отправились они, значит, на конюшню. Я думаю, вот какой господин-то интересный, посмотрю-ка я за ним, что он делать на конюшне будет. Ну, сначала он барыню про коня спрашивал, она рассказывала, коня гладила. А господин-то зря времени не терял: все норовил руку свою поверх ее руки на коня положить. А в глаза-то уж ей как заглядывал. Я бы, ей-богу, разомлела. Смотрю, и она разомлела. Он тогда склонился над ней и поцеловал в губы. Барыня не противилась. Долго они так стояли, потом он давай сюртук скидывать да рукава рубашки закатывать. А барыня стоит, руку свою к губам прижимает. Господин-то на лошадь скок и давай по двору круги описывать. А она стоит, щеки румянцем горят, глаза огнем пылают. Но не злостью, а любовью прям. Тут он мимо меня на коне-то проехал. Я смотрю, а на руках у него вены налились. И не синие они, а темно-зеленые и похожи на вьюнок, что под забором растет. А потом господин этот с коня слез, к барыне подошел и что-то говорил. Она ему ответила, но господину это не понравилось. Тогда он сказал: “Изведу!” Я испугалась и в дом побежала».

Рассказы эти давали пищу сразу для нескольких сплетен и загадок. Во-первых, что за руки такие у молодого человека? Во-вторых, неужели Катерина Демидовна, строгая молодая женщина, которую никто ни разу не уличил даже в самом безобидном флирте, могла быть объектом соблазнения? В-третьих, кого хочет извести Березка — коня или прокуроршу?

По мере того как сплетни облетали город, обрастали они все новыми подробностями. Аделаида Афанасьевна услышала их уже в том виде, где руки у Викентия Березки были как ветки деревьев с накрученными лианами вьюна, которыми молодой человек обвил стан Катерины Демидовны и на глазах у мужа начал вытворять с ней непристойности, а конь тем временем тихо издох. Отчего издох конь, Аделаиде Афанасьевне не было интересно. Ее мысли занимали только обвитый стан и последующие действия молодого человека и, как оказалось, распущенной Катерины Демидовны.

— Вот уж не могла подумать, что эта женщина — образец добропорядочности — может так низко опуститься! — вздыхала молодая генеральша, распивая чай на террасе своего дома в имении Тычково, куда заехала к ней поделиться новостями жена ресторатора Огурцова. Лицо Аделаиды Афанасьевны розовело, а воображение рисовало такие сцены, о которых вслух благородные барыни не говорят. При этом генеральша отчего-то героиней рассказа видела себя. Это ее стан обвивали тугие ветви рук Викентия Корнеевича, это ее губ искали его ненасытные уста. — Как это все ужасно и низко! — вслух добавила она, приняв серьезный, полный осуждения вид.

4

Между тем Катерина Демидовна стала сама не своя. Чувство, ранее ей неведомое, охватило ее всю. Никогда раньше она не испытывала ничего подобного по отношению к мужчине. Брак ее был крепкий, но стоял на фундаменте взаимовыгоды и уважения. Любовь с ее трепетом и жаром, болью и томлением еще никогда не пленяла ее душу.

Сейчас Катерина Демидовна ходила по дому как тень: тело ее было здесь, в комнатах, а душа томилась, улетая при каждом удобном случае туда, где были глаза, руки и губы Викентия Корнеевича. Ничто другое не могло вызвать ее интереса или улыбки. Ни конь, ни наряды, ни домашние заботы не занимали ее. Сядет, бывало, Катерина Демидовна за пяльцы — так и сидит, уставясь на рисунок, или нитки в руках перебирает, а в иголку не вдевает. Лишь только колокольчик на дверях возвестит о визитере, она вся обратится в слух, но, узнав, что это не он, вновь теряет всякий интерес к окружающему. Порой, особенно по вечерам, ходит Катерина Демидовна от окна к окну, словно призрак, и всматривается в даль. И так до самой ночи. А ночью глядит на луну, плачет и, была бы волком, завыла бы.

Викентий Корнеевич к ней визитов не делал. Слухи о происшествии в конюшне дошли и до него, но молодой человек только пожал плечами и гордо усмехнулся про себя. Сейчас он собирался в гости к Кабачковым, чтобы отвезти ноты Анечке.

Анечка ждала визита с трепетом, потому что знала уже и про поцелуй, и про руки-ветви, и про стан в объятиях. Когда на пороге ее комнаты возник улыбающийся Викентий Корнеевич, Анечка от неожиданности побледнела и рухнула в кресло.

Он подошел к ней медленно, заглядывая в глаза, потом нежно взял ее ручку и поднес к губам, все так же устремляя дула своих зрачков в ее невинные глазки. Анечка затрепетала, как горная лань, а сердце ее, казалось, уже покинуло клетку корсета и парило по комнате, как залетевшая невзначай синичка.

— Извольте взглянуть на ноты. — Березка внезапным движением извлек из-за пазухи тонкую тетрадь.

— Благодарю вас, — едва слышно вымолвила Анечка.

Викентий Корнеевич помог ей раскрыть ноты и принялся напевать записанный в них мотив. Потом он, склонившись над Анечкой, взял ее пальчик и принялся водить им по строчкам. Анечка тоже вступила с новой музыкальной фразы. Сначала голос ее дрожал, но потом понемногу окреп, и они уже вдвоем с Викентием Корнеевичем выводили мелодию.

Когда в комнату вошла госпожа Кабачкова, Березка стоял за креслом, на котором сидела Анечка, его губы были у нее над ухом, а руки, едва касаясь покрытых кисеей плеч девушки, листали ноты, которые Анечка держала перед собой.

— Прелестно! — грозно рявкнула Кабачкова.

Анечка выронила ноты и закрыла лицо руками. Викентий Корнеевич медленно выпрямился.

— Добрый день, Инесса Михайловна, — спокойно произнес визитер. — А мы вот музицируем.

— Ступай в сад! — скомандовала Кабачкова дочери.

Та, не отрывая рук от раскрасневшегося лица, вскочила с кресла и метнулась к двери. Березка ухватил ее за локоть и остановил.

— Собственно, мы как раз вас и дожидались, Инесса Михайловна, чтобы вы были нашей заступницей перед Олегом Антоновичем.

— В чем заступницей? В разврате, что ль?

— Супружество так не называют, — мягко возмутился Березка. — Я намерен просить руки вашей дочери.

Анечка непонимающе хлопала глазами и боялась взглянуть на маменьку. Инесса Михайловна на мгновение застыла, как огромная соляная глыба, а потом достала из рукава домашнего платья веер и начала им судорожно обмахиваться. Под ложечкой засосало, в голове рушился целый мир, который был так возможен, если бы Кабачковы через Анечку породнились с Огурцовыми.

— Это что ж, Анька замуж собралась? — неверной походкой к открытой двери комнаты шаркала мать Кабачковой, хромая и глухая старуха в завитом парике. Ее избирательный слух в этот раз уловил все, что нужно.

— Завтра непременно я приеду лично ко многоуважаемому Олегу Антоновичу, чтобы по всем правилам просить руки Анны Олеговны, прежде чем грязные слухи о нашей связи облетят город. — С этими словами Викентий Корнеевич поцеловал Анечку в щечку, откланялся дамам и, полный достоинства, вышел из комнаты, а затем и из дома.

Назавтра у Олега Антоновича он не появился.

5

Появился он у Катерины Демидовны. Июньская ночь уже украдкой заглядывала в окна прокурорского дома слезящимися звездочками, когда в саду послышались чьи-то шаги. Катерина Демидовна, от которой, как говорится, остались одни глаза, прислушалась. Она сидела в своей комнате, пытаясь читать, но шорох за окном отвлек от книги ее и без того слабое внимание. Шорох усиливался. Было понятно, что кто-то осторожно подходит к ее окну. Сердце Катерины Демидовны забилось, как лещ, пойманный в сети. В ушах, заглушая звуки из сада, слышался пульс — кипение крови. Она подошла к окну и выглянула как раз в тот миг, когда Викентий Корнеевич намеревался заглянуть внутрь, привстав на цыпочки.

— Вы? — едва слышно выдохнула Катерина Демидовна.

— Извольте убрать герани-с, — улыбнулся Березка.

Через мгновение он, подтянувшись на руках, уже был на подоконнике. Еще миг — и обе его длинные ноги в узких клетчатых брюках стояли лакированными ботинками на полу комнаты. Не дав Катерине Демидовне вымолвить ни слова, он скрепил ее уста поцелуем.

— Давайте сбежим ото всех и спрячемся в укромном месте, — зашептал Березка едва переводившей дух Катерине Демидовне, для которой весь мир был только в нем.

— Да как же так? — вопрошала она, накидывая на плечи шаль. — Это неправильно, — утверждала она, забираясь на подоконник. — Все это низко и не в моих правилах, — закончила Катерина Демидовна, оказавшись за окном в объятиях поймавшего ее Викентия Корнеевича.

Побег их имел конечной целью какой-то сеновал в конце улицы. Катерина Демидовна ничего не узнавала в темноте ночи, заглушаемой ударами сердца.

Свежая трава, недавно скошенная и едва подсохшая, наполняла сеновал запахом лугов. Лежать на ней было мягко и сладко. В прорубленную стену, через которую закидывали сено, смотрели звезды. Ночное небо высоким куполом уносилось вверх, а смятая трава, словно пуховая перина, топила в своих объятиях.

— Никогда еще не была я вот так... — тихо прошептала Катерина Демидовна, глядя на звезды. Потом она приподнялась на локте и посмотрела сквозь спутанную прядь темных волос на Викентия Корнеевича. Его глаза изучали небо. — Я люблю тебя! — шепнула Катерина Демидовна и прижалась к его руке.

Березка медленно, но нервно высвободил руку, отщипнул длинный стебелек и принялся пожевывать его кончик.

— Все так, — тихо произнес он и улыбнулся. — Одевайся, скоро рассвет. Тебе еще домой возвращаться.

Катерина Демидовна почувствовала, как подстреленной птицей рухнуло ее сердце из-под небесного купола. Она встала, застегнула все крючки и пуговки, достала травинки из волос, заколола пучок и размеренно произнесла:

— Я готова!

Когда небо озарил рассвет, розовый, как попка Купидона, она уже была одна в своей постели. Душа была пуста, как скошенное поле, только где-то далеко одиноким кузнечиком прыгало сердце.

6

В доме Кабачковых слезы лились рекой. Инесса Михайловна в дуэте со старухой матерью, как коршуны, снова и снова налетали на Анечку и щипали своими жестокими клювами ее беззащитную душу. Олег Антонович был зол. Постоянно требовал к себе то жену, то тещу, бранил их что есть силы за то, что под носом у себя не сберегли девку, а потом сидел в одиночестве, обхватив седую голову руками.

— Не углядели! Не уберегли! — только и повторял он в эти минуты.

Еще год назад, когда Анечке шел шестнадцатый годок, сговорились они с Иваном Петровичем Огурцовым, что породнятся семействами через брак детей — Анечки и Алеши. Лучшего союза и желать было нельзя! Большой чиновник Кабачков, ведавший, между прочим, и общественным питанием, и богатый ресторатор Огурцов, мечтавший расширить деятельность за счет казенных заказов, — это же тандем, как говорится, Самому Богу угодный! Да еще такая милость случилась: Алеша влюбился в Анечку самой первой и чистой любовью. И вот теперь все планы псу под хвост! А все этот пройдоха, этот моншер, этот жуир Березка! Откуда только его черти принесли?

Анечка между тем, став главной героиней домашней трагедии, вдруг почувствовала себя очень большой и значимой. Ей было приятно, что весь мир теперь вращается вокруг нее. Инциденту с Березкой она не придавала никакого значения. В ее памяти не осталось никаких объятий, все улетучилось, и она искренне не понимала, почему так обеспокоен папочка. Конечно, упреки матери и бабки злили ее, но в то же время подливали масла в огонь ее всевозрастающего самолюбия. Ей хотелось предстать перед своим женихом Алешей, который через месяц должен был оставить военную службу и вернуться в Грядинск, эдакой томной барышней, знающей себе цену, а не робкой девочкой, какой он ее оставил год назад.

Олег Антонович решил, что от Березки нужно избавляться откупом, пока грязные слухи не расползлись по городу и не достигли ушей Ивана Петровича. Глубоко вздохнув, он принялся писать записку ненавистному Викентию Корнеевичу, в которой просил молодого человека встретиться в означенном месте для выяснения условий сделки. Он написал «сделки» и остался весьма доволен явившимся подходящим словом. Отправив слугу доставить послание адресату, Олег Антонович немного успокоился и решил принять приглашение генерала Тыквы погостить с семейством в его имении, покуда ответ от Березки не будет получен.

Между тем вездесущий Викентий Корнеевич опередил его и в этом. Бросив до поры до времени свои грядинские дела, он уже мчался в Тычково — в гости к беспечной Аделаиде Афанасьевне. Ее рыжие кудри и голубые глаза витали перед его взором легкой грезой, пока летняя коляска уносила его из города по пыльной дороге.

7

Аделаида Афанасьевна, взяв парасольку молочного цвета с золотистым кружевом, отправилась гулять вдоль полей, которые ей всегда напоминали море. Она бродила одна, наслаждаясь солнцем, когда услышала позади чье-то частое дыхание.

— Барыня! — раздался внезапный крик. — Барыня, стойте! — К Аделаиде Афанасьевне бежала запыхавшаяся дворовая девка в красной косынке. — Там господин приехал молодой. Вас просил найти.

— Что за господин? И почему Илларион Федорович его не может принять? — нахмурилась молодая генеральша.

— Барин к соседям уехали. А господин именно вас видеть хотят, — едва переводя дыхание, доложила девка.

— Да что за спешка такая? — Аделаида Афанасьевна картинно закатила глаза, но отправилась обратно в имение. — Что за господин такой нетерпеливый? — ворчала она.

— Высокий такой, худой. Вроде как франт, — рассказывала девка, семеня за барыней.

— Франт! Ишь ты, слово-то какое выискала, — улыбнулась Аделаида Афанасьевна. — Во что же этот франт одет?

— Ой! — хихикнула девка. — Портки на них такие... Ну просто смех какие! Узкие, светлые и в клеточку. Точь-в-точь половик в людской. На шее бантик, как давеча детки барыни Огурцовой Мурзику привязывали. А волосы завиты и намазаны будто гусиным салом.

— Хм... Волосы светлые?

— Светлые, светлые-с, — кивала девка.

— Да это, никак, сам Березка к нам пожаловал!

Аделаида Афанасьевна незаметно для себя ускорила шаг. Налетевший жаркий порыв ветра начал трепать ее юбки и вырывать из рук парасольку.

— На-ка, возьми это! — Аделаида Афанасьевна всунула в руки девки свой зонтик, а сама подобрала юбки.

Девка, довольная, что ей доверили такую изящную вещицу, положила парасольку на плечо, покрутила, как делает барыня, свободной рукой подобрала подол сарафана и принялась вышагивать на цыпочках за Аделаидой Афанасьевной, представляя себя светской красавицей.

Увидев с террасы это нелепое шествие, Березка расхохотался. Аделаида Афанасьевна, заметив это, обернулась, выхватила зонтик из рук девки, слегка огрела им ее по голове и, сказав: «Пошла прочь, дура!» — изящно помахала ручкой Викентию Корнеевичу. Девка, пробегая мимо террасы, зачем-то показала гостю язык. Но барыня этого не видела.

— Что же вы к нам так внезапно? — поднимаясь по низеньким ступеням, обратилась Аделаида Афанасьевна к Викентию Корнеевичу. — Любите природу? — Она оперлась на перила террасы. — У нас тут очень мило!

— Я заметил! — весело ответил Березка, успев поймать и взгляд дворовой девки, которая не ушла прочь, а затаилась неподалеку за кустом, и взгляд Аделаиды Афанасьевны.

— Так что же вас привело к нам?

— Да, собственно, только желание побыть в хорошем обществе. Я слышал, что вы с Илларионом Федоровичем покинули город, поэтому поспешил сюда.

— Так мы уж с неделю здесь! — усмехнулась Аделаида Афанасьевна.

— Дела-с! Все дела-с! — многозначительно изрек Березка.

— О, я наслышана о ваших делах! Говорят, вы все хотите... кобылу прокурорскую сторговать? — Аделаида Афанасьевна хитро взглянула из-под рыжих пушистых ресниц на Викентия Корнеевича.

«Непростая штучка!» — подумал он, а вслух ответил:

— И коня тоже-с.

— Илларион Федорович едут, — доложила все та же дворовая девка, кокетливо теребя концы красной косынки.

— Хорошо! Поторопись, пусть накроют чайный стол здесь, на террасе, — ответила ей Аделаида Афанасьевна. — Я надеюсь, вы не будете скучать, пока я удалюсь, чтобы переодеться к чаю, — обратилась она к Березке.

Послеполуденное солнце расплескало дрёму. Разговор за чаем протекал вяло. Илларион Федорович все выспрашивал у Березки, для чего он в самом деле прибыл в Тычково, и при каждом удобном случае намекал, что поля близ имения не продаются.

Жаркий ветерок налетал знойными порывами и засыпал в кудрях Аделаиды Афанасьевны. Пчелы деловито копошились у вазочки с вареньем, мухи садились на блюдца и кружки. Воздух был наполнен стрекотанием кузнечиков. Даже казалось, что они своим стрекотом ткут эту ленивую жару. Наконец Аделаида Афанасьевна встала и, едва сдерживая зевоту, отправилась к себе, простившись со всеми до вечера.

Илларион Федорович, не находя общество Березки интересным, также удалился, распорядившись, однако, чтобы гостю подготовили комнату. Дворовая девка в красной косынке вызвалась помогать горничной.

8

Вечером гостиная в имении Тычково наполнилась новыми гостями. Когда Аделаида Афанасьевна в легком вердепешевом, то бишь цвета незрелого персика, платье на кринолине появилась к обеду, на нее устремились взоры Инессы Михайловны, Олега Антоновича и Анечки. Сквозь треснутое стеклышко монокля ее также разглядывала старуха в завитом парике. Обменявшись любезностями с семейством Кабачковых, Аделаида Афанасьевна заметила, что в гостиной нет Березки. Илларион Федорович, радуясь достойной компании в лице Олега Антоновича, с удовольствием продолжил прерванный разговор. Кабачков же, борясь с желанием поведать ему о своих проблемах, все хватался за ворот своего вицмундира, словно задерживал в горле спешащие вырваться наружу слова.

Аделаида Афанасьевна, обменявшись любезностями с Инессой Михайловной и старухой в монокле, подошла к Анечке.

— Ах, Аделаида Афанасьевна, все так странно! Так странно! — залепетала Анечка, увлекая собеседницу подальше от остальных, к окну. — Вы же знаете, я же за Алешу, ну, Алексея Ивановича, должна замуж идти. А тут этот, откуда ни возьмись! И вроде как руки хочет просить и все не просит. А маменька с папенькой разозлились на меня. А я в чем виноватая? — тараторила Анечка.

— Погоди! Успокойся! Я ничего не понимаю! Кто «этот»?

— Да Березка же! — Анечка даже ножкой притопнула. — Вы еще ничего не слышали?

— Нет! Давай, дорогая, рассказывай все по порядку!

— Анечка, поди-ка сюда, голубушка! — Гостиную пересек строгий и громкий голос Инессы Михайловны.

— Ну вот, начинается! — Анечка закатила глаза, как это было модно у барышень Грядинска, и, извинившись перед Аделаидой Афанасьевной, отправилась к матушке.

В дверях гостиной показался лакей. Аделаида Афанасьевна на правах хозяйки дома поспешила к нему.

— Я хотел узнать, лафит подавать? — спросил седой лакей.

— Конечно, подавать!

Аделаида Афанасьевна уже хотела вернуться к гостям, как за спиной лакея возникла высокая фигура Викентия Корнеевича. Улыбаясь заспанными глазами и поправляя помятые напомаженные кудри, он собирался войти в комнату. Но только он сделал шаг, как увидел в сборе все семейство Кабачковых. Беседовать с ними сейчас в его планах не значилось. И когда Аделаида Афанасьевна произнесла: «А вот и еще один наш гость!» — Березка с быстротой пружины согнулся и юркнул под кринолин хозяйки дома. Все обернулись к Аделаиде Афанасьевне, а она только развела руками и покраснела: «Показалось! Извините!»

— Кушать подано! — доложил лакей и пригласил всех в столовую.

Кабачковы и Илларион Федорович устремились за лакеем. Аделаида Афанасьевна, дождавшись, когда все вышли, приподняла кринолин и слегка подтолкнула ногой Викентия Корнеевича. Тот неуклюже выкатился из-под юбки.

— Ну? — сдвинула брови Аделаида Афанасьевна. — Что сие означает?

— Просто я не готов сейчас встречаться с почтенным семейством Кабачковых.

— Уж не из-за женитьбы ли на Анечке?

— А вы осведомлены! — процедил Березка, поднявшись наконец в полный рост и возвышаясь над Аделаидой Афанасьевной.

— Мне хотелось бы услышать вашу версию, — спокойно продолжила хозяйка дома. — Но нам нужно идти к столу. Или вы и дальше намереваетесь прятаться под моей юбкой?

— Какая вы строгая! Именно такую женщину я искал всю жизнь! — зашептал Викентий Корнеевич и вдруг, обхватив стан генеральши, впился губами в ее уста.

— Адочка, что-то случилось? — Голос генерала, как звук трубы, преодолевая расстояние анфилады комнат, достиг гостиной. Послышались и его шаги.

— Ну, что? Снова под юбку полезете? — усмехнулась Аделаида Афанасьевна.

Но господин Березка ретировался через окно.

Илларион Федорович вошел в гостиную, взял жену под локоток и повел в столовую.

— Я хотел тебя спросить насчет нашего гостя Березки. Что же он к обеду не выходит? — тихонько басил генерал на ушко жене.

— Да он уехал после чая. Велел кланяться. Лакей передал, — с легкой улыбкой отвечала Аделаида Афанасьевна, бросив взгляд на окно.

За столом, поднимая резной стакан с лафетом, Илларион Федорович, как водится, произнес тост за здоровье присутствующих дам, а потом вдруг обратился к Олегу Антоновичу:

— Что ж, уважаемый, скоро ли свадьба Анечки?

Ножи и вилки вмиг перестали стучать по тарелкам. В воздухе повисла тишина. Были слышны только комариный писк да чавканье старухи, пытавшейся беззубым ртом справиться с куском мяса. Тут она заметила, что никто не ест, а взгляды устремлены на Иллариона Федоровича, и громко спросила у Инессы Михайловны:

— Милая, что он такое сказал?

— Ничего, мама! Спросил, когда свадьба Анечки.

— А-а-а, — кивнула старуха. — А которую свадьбу он имеет в виду?

Теперь смутился Илларион Федорович.

— Так с Алексеем Ивановичем Огурцовым, — неуверенно ответил генерал.

— Ну, это хорошо, — прочавкала старуха. — Я-то думала, вдруг он проходимца этого вспомнил.

— Мама! Ешьте молча, а то подавитесь! — рявкнула Инесса Михайловна.

— Какого проходимца? — недоумевал Илларион Федорович.

— Понимаете... — начал было Олег Антонович.

— Так Березки этого, будь он неладен! Он Аньку нашу соблазнил, обещал руку просить, а сам время тянет, — перебила его теща.

Анечка бросила на тарелку приборы. Они громко звякнули. Анечка со слезами на глазах отчаянно крикнула:

— Да не соблазнял он меня! Он мне только ноты передал! Для игры! Модные!

Тут она вскочила и выбежала из столовой. Аделаида Афанасьевна извинилась перед сидящими за столом и вышла следом за Анечкой.

— Ну, теперь уж я должен все объяснить. — Олег Антонович посмотрел на генерала Тыкву. — Дело в том, что Березка создал вокруг Анечки двусмысленную ситуацию. Как-то слишком приобнял или даже поцеловал ее, будучи наедине. Словом, когда Инесса Михайловна с матушкой их застукали, он объявил, что приедет просить руки, но до сих пор не явился. Я отправил ему записку, в которой предложил обговорить условия, при которых этот невыгодный для нас брак не состоится и репутация дочери не пострадает, — словом, предложил ему откуп. С него прошу обещание не разносить слухи. Особенно я опасаюсь, что они могут достигнуть ушей Ивана Петровича.

— Да этот шельмец Березка сегодня у нас чай пил! — воскликнул Илларион Федорович. — Потом вроде как остался, а к обеду вот не вышел. Адочка сказала, что он уехал.

9

Между тем Викентий Корнеевич, оказавшись в саду под покровом ночи, решил незаметно проникнуть в отведенную ему ранее комнату и дождаться утра, а уж утром послать за коляской и уехать. Задача осложнялась тем, что попасть в дом незамеченным сейчас было невозможно. Ждать, когда все улягутся, тоже не хотелось. В саду было темно, а куча комаров досаждала ежеминутно. Поглядев на окна своей комнаты в мезонине, он вдруг резко поднял руки. Они мгновенно превратились в стебли вьюна, поползли кверху и уцепились за подоконник. Викентий Корнеевич подтянулся на этих лианах и оказался в комнате.

— Ты это видела? — шептала Аделаида Афанасьевна Анечке, с которой они из окна нижней комнаты наблюдали происходящее, оставаясь незамеченными снаружи.

— Вот это да... — выдохнула в ответ Анечка. — Так он демон! Колдун!

Переглянувшись, они обе, сняв туфли, побежали в мезонин, движимые любопытством, которое не мог пересилить даже страх. Подкравшись к комнате, дамы резко открыли дверь. В свете луны было видно, что Викентий Корнеевич сидит на кровати, а его руки все еще вьются вьюнами по комнате, собирая в дорожный саквояж вещи. Обе они вскрикнули, Анечка чуть не лишилась чувств. Березка руками-лианами схватил ее за талию и привлек к себе. Аделаида Афанасьевна хотела бежать прочь и звать на помощь, но страх сковал ее. Она не могла ни слова вымолвить, ни двинуться с места. Березка ухватил своими прочными вьюнами и ее. Когда обе дамы были буквально прикованы к его постели, он все теми же гибкими стеблями зажег свечу и захохотал:

— Еще никто не вырывался из моих объятий! Уж если кто запутался в моих лианах, тот пропал!

На этот ужасный хохот прибежали Илларион Федорович и Олег Антонович. Вид женщин в постели Березки вызвал у них омерзение. Анечка заплакала, Аделаида Афанасьевна закрыла лицо руками. Обе понимали, что сейчас их репутацию может вернуть только чудо.

Генерал и чиновник переглянулись, бросились с кулаками на развратника, тот, увернувшись от тяжелых кулаков, грозно произнес:

— Господа, есть способ решить вопрос цивилизованно! Предлагаю отложить разговор до завтра! Сейчас вы не готовы ни слушать, ни думать!

Тыква и Кабачков молча удалились.

— Ну что, сладенькие, бегите в свои норки! — Он легонько подтолкнул обеих дам. — Хотя... — С этими словами он поцеловал сначала заплаканную Анечку, а потом обескураженную Аделаиду Афанасьевну.

Обе они при этом уворачивались и вырывались, чем еще больше забавляли своего пленителя.

Утром трое мужчин заперлись в кабинете. Дамы свои комнаты предпочли не покидать.

— За репутацию прелестной Аделаиды Афанасьевны я согласен получить великолепные поля, на которых сейчас растет овес. А что касается Анечки, на ней я намерен жениться, если приданое будет подходящее, — излагал Березка свои требования, развалившись в кресле и закинув ногу на ногу.

Тыква и Кабачков сидели хмурые, тяжело вздыхали и на все соглашались.

— Вот и славно! В городе оформим все необходимые бумаги. На этом пока и расстанемся! С вами приятно иметь дело, господа! — Викентий Корнеевич посмотрел на свои лакированные ботинки и довольный удалился.

Илларион Федорович и Олег Антонович продолжали сидеть за массивным столом из красного дерева, храня молчание. Вскоре за окном послышался шум уезжающего экипажа.

— Еще и коляску мою взял, — вздохнул Илларион Федорович.

10

— Адочка, как же так получилось, что ты оказалась в постели этого негодника? — Илларион Федорович говорил сухо, не глядя на жену. — Да еще сказала мне, что он уехал после чая.

— Я думала, что он уехал. И лакей...

— Степаныч! — грозно крикнул лакея генерал.

— Хорошо! — заглушая рев мужа, вставила Аделаида Афанасьевна. — Лакей ничего мне не докладывал. Я сама решила, что Березка уехал. Но то, что мы видели с Анечкой, это совершенно невероятно, и говорить об этом не имеет смысла.

— Да уж представляю! — снова рявкнул генерал Тыква.

— Ах, это не то, что вы подумали! — вспыхнула его жена. — Я расскажу вам, и вы поймете, как неправдоподобно выглядит эта история. Именно поэтому мы с Анечкой даже не пытались объяснить произошедшее с нами. — Аделаида Афанасьевна опустила глаза. На темно-рыжих густых ресницах дрожала слеза.

— Ну, сделайте милость! Удивите меня! — съязвил Илларион Федорович.

— Когда Анечка выбежала из-за стола, я пошла за ней и нашла ее в одной из комнат, — начала Аделаида Афанасьевна без всякого энтузиазма. — Свечи там не горели, она стояла одна у окна в темноте. Я подошла к ней, чтобы сказать слова утешения. В это время за окном в саду мы заметили Викентия Корнеевича...

— Так! — снова грозно вымолвил генерал.

— Ах, не перебивайте меня! То, что вы услышите дальше, заставит усомниться в моем душевном здоровье.

— Час от часу не легче!

— Так вот, мы увидели Березку. Он подошел к окну, но нас он не видел. Мы спрятались за занавеси и наблюдали за ним не дыша. Он, думая, что его никто не видит, поднял руки — и они на наших глазах начали удлиняться, расти и превращаться в какие-то лианы. Потом он с помощью этих лиан начал подниматься все выше. Вот уж на уровне наших глаз болтались только его лакированные ботинки. Потрясенные увиденным, мы бросились наверх, в мезонин, чтобы найти объяснение происходящему. Когда же мы ворвались в его комнату, увидели, что он сидит на кровати, а его руки, словно вьюны, оплели все помещение. Ими-то он нас и схватил. Точнее, оплел так, что не вырваться, и буквально привязал к своей постели. От страха мы не могли даже кричать...

— И вы считаете, что я должен верить этой истории? — Илларион Федорович грозно смотрел на жену.

— Не считаю. Поэтому и не стала ничего говорить в свое оправдание. Но все произошло именно так, как я рассказала.

Анечка, терзаемая семейством, закрылась в отведенной ей комнате, плакала и никого не хотела видеть. Она вдруг осознала, что какая-то неведомая сила в лице господина Березки вмешалась в ее жизнь и все в ней скомкала и перепутала. И вот теперь, когда до приезда ее жениха оставались считанные дни, она вынуждена выходить замуж за чужого и страшного человека, которого она не знает и не любит. А что на это все скажет Алеша? Он услышит от других, что она вела себя неподобающим образом, будет считать ее дурной женщиной, отвернется от нее! И Анечка решила сама ему обо всем написать. Пусть он прочтет письмо и сам решит, виновата она или нет.

11

Березка тем временем вернулся к себе в гостиницу, нашел неактуальную уже записку Кабачкова, где тот предлагал договориться, не прибегая к браку с Анечкой, порвал листок и подбросил обрывки. Они лепестками осыпались на пол. Настроение Викентия Корнеевича было прелестным. Захотелось повидаться с мадам Крапивиной, такой сдержанной внешне и такой страстной. Он написал ей скупую записку, где указал место и время предстоящего свидания.

Катерина Демидовна дрожащими руками раскрыла конверт, поданный лакеем, и поняла, что это от него. Пробежав глазами записку, она даже не поняла сначала, что в ней. Ее душа, замороженная в эти дни разлуки, вдруг зазвенела и засверкала, как сосулька в солнечный мартовский день. Сердце билось так, что кости корсета вибрировали. Пульс был слышен в ушах, глаза горели. Она подошла к окну, вдохнула теплый летний день и ощутила счастье. Но где-то глубоко внутри пробивался росток сомнения, он кричал, что Березка ее не любит. Но Катерина Демидовна выжигала этот росток снова и снова искрами своей любви к единственному существующему для нее человеку на земле. Однако боль пронзала душу.

Едва дождавшись часа свидания, она прибежала к заветному сеновалу. Вот лесенка, вот пустой проем в стене. Она быстро забралась наверх, подобрав подол простого ситцевого платья. Оказавшись на сеновале, она поняла, что здесь никого нет. Катерина Демидовна забилась в уголок, села, обняв колени, и, преодолевая страх, стала ждать.

Наконец внизу послышались шаги. Она замерла. В проеме показалась голова Березки. Катерина Демидовна бросилась навстречу. Викентий Корнеевич, пахнувший водкой и сигарами, небрежно обнял ее и поцеловал.

— Ты плачешь, никак? У тебя щеки мокрые и соленые! — сказал он, скорчив недовольную мину.

— Прости! Просто я пришла, а тебя нет. Я испугалась, — утирая спешно слезы, ответила Катерина Демидовна.

— Ну, дорогая, я человек занятой. — Он икнул. — И потом, до встречи с тобой было так далеко, а кабак так близко! — Довольный своим каламбуром, Березка расхохотался.

Катерина Демидовна вновь почувствовала, как где-то глубоко в душе пробился росток сомнения, а его корни, уже такие крепкие, нашли опору в ее жалости к себе.

Березка расстегнул ей платье, дыша перегаром в лицо. Но потом вдруг сделался ласков, говорил много и красиво, был так нежен, что Катерина Демидовна забыла все свои обиды. Росток сомнения начал увядать.

Все было так хорошо, они лежали на свалявшейся траве, смотрели на звезды. Катерине Демидовне вновь показалось, что она счастлива.

— Я люблю тебя! — тихо сказала она и повернула голову к Викентию Корнеевичу.

Тот лежал неподвижно, только глаза его горели голубым, холодным огнем. Он жевал травинку. Ей так хотелось спросить, любит ли он ее, но она не смела. Возможно, потому, что в глубине души знала ответ. Вместо этого она снова повторила:

— Я люблю тебя, Викентий! — И, обняв его, положила голову ему на грудь.

Он погладил ее волосы, выплюнул стебелек и сказал:

— Знаешь, что? Надо уезжать!

«Он хочет позвать меня с собой! Вот сейчас он скажет: “Поехали со мной!” Сейчас он скажет: “Давай убежим и поженимся в неведомых странах!”» — билось в ее висках. В глазах темнело от волнения. Она ждала его слов, затаив дыхание.

— Подари мне Леску! — небрежно продолжил Березка.

Катерине Демидовне показалось, что на нее обрушилась крыша сеновала, а вместе с ней и купол мироздания. Она медленно встала, застегнула платье и отправилась к проему в стене, к которому была приставлена лесенка.

— Ты куда? — спросил Березка. — У меня еще есть время. Я до утра планировал с тобой остаться!

Катерина Демидовна молча спустилась по лестнице и, словно привидение, лишенное души и тела, побрела домой. Ей хотелось рыдать, но слезы встали в горле тяжелым ранящим комом, который никак невозможно было проглотить. Ей не хватало воздуха. Наконец она оперлась о дерево и сначала беззвучно, а потом едва слышно горько зарыдала.

Березка не ожидал, что Катерина Демидовна уйдет. Он был уверен, что она вернется, и даже привстал на локтях, чтобы видеть проем в стене. Когда же стало понятно, что прокурорша ушла совсем, Березка пожал плечами, лег и вскоре захрапел.

12

Кабачковы всем семейством оставались в Тычкове, скованные с хозяевами одним горем. Вместе им было легче. Кроме того, казалось, что в городе уже все осведомлены о несчастье двух семейств и стоит им вернуться в Грядинск, липкие сплетни облепят их, как мухи. В доме царили тоска и безысходность. Анечка ходила от окна к окну, заламывая руки. Аделаида Афанасьевна уселась за вышивание, чего раньше за ней никогда не водилось. Илларион Федорович и Олег Антонович то запирались в кабинете, то мрачные бродили по дому или уходили в поля на прогулку. Они ожидали поверенного от Березки, но тот почему-то медлил. Инесса Михайловна старалась держаться стойко, но и она иногда украдкой плакала. Только старуха мать была бодра и весела. Она каждый день меняла наряды, которых привезла с собой два саквояжа, попросила у Аделаиды Афанасьевны журналы мод и с удовольствием их рассматривала, сидя на террасе.

Однажды ее занятие прервал звук подъезжающего экипажа. Старуха хоть и была глуховата, но цокот копыт всегда могла расслышать издалека. Она встрепенулась, отложила журнал и стала всматриваться в даль сквозь стекло монокля.

Вскоре во двор усадьбы въехала коляска прокурора, а через пару минут в гостиную вошли Карп Матвеевич и Катерина Демидовна.

— Добрый день! У меня дело к Иллариону Федоровичу. — Прокурор перешел сразу к решению своего вопроса.

Катерина Демидовна тихо поздоровалась со всеми и стояла опустив глаза.

— Они с Олегом Антоновичем на прогулке, — ответила Аделаида Афанасьевна, рассматривая, насколько позволял этикет, похудевшую и печальную Катерину Демидовну. Никогда она еще не видела прокуроршу такой потерянной.

Послав человека за мужем, Аделаида Афанасьевна пригласила Катерину Демидовну к себе в комнату. Анечка тоже последовала за ними.

— Я несчастна! — вскрикнула Катерина Демидовна, когда они остались в комнате втроем. — Ах, как я несчастна!

Аделаида Афанасьевна усадила гостью на диван и сама примостилась рядом. Анечка с интересом ждала продолжения разговора.

— Я погубила его! — со слезами в голосе продолжила прокурорша.

— Кого, милая? — недоумевала Аделаида Афанасьевна.

— Наверное, коня? — предположила Анечка.

Катерина Демидовна резко подняла голову, убрав от лица ладони, и метнула молнии в сторону Кабачковой, приготовившись дать отпор насмешкам. Но лицо Анечки никакой насмешки не выражало. Глаза ее были полны участия и искреннего непонимания.

— И коня тоже! И себя! И его! — зарыдала Катерина Демидовна.

— Да кого же? — робко спросила Анечка.

— Мужа своего! Теперь он станет посмешищем Грядинска! Он такой добрый, такой порядочный, такой великодушный!

— Ничего не понимаю! — качала головой Аделаида Афанасьевна.

— Значит, вы еще ничего не знаете? — Катерина Демидовна приободрилась. — Я думала, что сплетни уже облетели всю округу! Что ж, рано или поздно это станет известно. Так узнайте лучше от меня! — Прокурорша сверкнула глазами. — Я полюбила Викентия Корнеевича Березку и была им жестоко обманута! — После этих слов Катерина Демидовна уронила лицо в ладони.

— Как? И вы? — Анечка удивленно вскрикнула.

Катерина Демидовна подняла на нее заплаканные глаза.

— Вижу, что и вы не в курсе наших злоключений, — резюмировала Аделаида Афанасьевна и вкратце поведала историю еще двух подвигов Березки, трофеями которых стали она и Анечка.

— Я знаю, что мой муж приехал к Иллариону Федоровичу с важной бумагой. Может быть, это от нотариуса? Но я не понимаю, для чего бы он стал пособником в делах Березки?

Между тем Илларион Федорович и Олег Антонович спешно вернулись с прогулки и заперлись вместе с прокурором в кабинете. Лакей, приносивший им чай, на расспросы дам сообщил в ответ, что при нем разговор господа прекращали, а лица у всех троих были самые что ни на есть серьезные.

Неожиданно к дому на вороном коне прокурора, на том самом Леске, подъехал Березка. Он весело помахал рукой старухе матери, вновь перебравшейся на террасу. Бойко, по-хозяйски вбежал в дом и без доклада вошел в гостиную.

— Инесса Михайловна, теща моя дорогая, что за постное лицо? — выдал он вместо приветствия. — А где же моя невеста? Где уважаемый тесть?

Потом он отправился в кабинет, дернул за ручку, но дверь оказалась запертой.

— Господа, откройте! Дело срочное! — требовательно произнес Березка.

Дверь открылась, он вошел в кабинет и без церемоний изложил:

— Следом за мной едет экипаж, в котором находится нотариус с бумагами. В его присутствии подпишем документы на передачу в мое владение полей, уважаемый Илларион Федорович, размер приданого за вашей очаровательной толстушкой дочкой, Олег Антонович, и дарственную на коня, дорогой Карп Матвеевич! Видите, как вы удачно все тут оказались! Не удивляйтесь, господин прокурор! Ваша супруга изволила подарить мне это прекрасное животное. Как видите, господа, все мои дела в Грядинске уладились самым лучшим образом! — Березка слегка потянулся. — Именно так я все и планировал еще на обеде у губернатора Азотова, где, помнится мне, звездой вечера стала Аделаида Афанасьевна с ее красными панталонами! — Викентий Корнеевич громко и неприятно захохотал.

— Вы всё изволили нам сообщить? — неожиданно спокойно спросил прокурор, выждав паузу. — Теперь послушайте меня. — Карп Матвеевич взял со стола документ. — Губернатор Азотов получил на ваш счет вот эту депешу и поручил мне привести в исполнение указанные в ней поручения. Согласно данному документу, вы, Березка Викентий Корнеевич, являетесь крупным мошенником, коего разыскивает полиция Санкт-Петербурга! Преступления ваши гнусны! Для достижения своих целей вы используете доверчивость дам и через их вольное или невольное участие накладываете лапу на имущество, принадлежащее их семьям! Я намерен задержать вас и сдать жандармерии!

— Что ж, господа... — Березка улыбнулся, пятясь к выходу. — Не пойман — не вор! — с этими словами он выбежал из кабинета, пронесся через анфиладу комнат и, оказавшись во дворе, вскочил на вороного коня.

Но не прошло и нескольких минут, как Березка, уже в наручниках, вновь стоял в кабинете генерала Тыквы в сопровождении молодого поручика и жандармов. Следом вошел запыхавшийся нотариус.

13

— Алексей Иванович Огурцов, — отрекомендовал себя поручик всем присутствующим.

— Алеша? Алеша Огурцов? Так как же так? Так вот ты какой стал! — Олег Антонович с распростертыми объятиями подошел к молодому поручику.

— Олег Антонович! — Поручик также с радостью принял объятия будущего тестя. — Вы знаете, что все дело с Березкой решилось благодаря Анечке? Если бы не она, неизвестно, чем бы все закончилось и сколько бы еще преступник гулял на свободе! Опасный преступник! Профессиональный жигало! Прицепляется к женщинам, обирает их до нитки, топчет честную репутацию, глумится над чувствами...

— Но постойте! Как же Анечка? Вы сказали, Анечка помогла в его поимке? — недоумевал Олег Антонович.

— Помогла! Она написала мне подробное письмо, где сообщила все подвиги прыткого жениха — Викентия Корнеевича. Обычно женщины, а особенно девушки, винят во всем себя в подобных ситуациях, боятся осуждения и непонимания и обо всем молчат. На это и рассчитывают мошенники подобного рода. Анечка не испугалась и во всем доверилась мне. Даже про руки-лианы рассказала.

— Да уж! То, что вы во все это поверили, делает вам честь! — вздохнул генерал Тыква. — А я не смог поверить Адочке.

— Именно то, что Анечка так подробно все описала, и убедило меня, что она чиста и ни в чем не виновна! Поэтому я не только поверил, но и проверил факты. Подал запрос в жандармерию Санкт-Петербурга. Там и нашлись следы его злодеяний. И некоторые жертвы также указывали на невероятный факт превращения рук, а иногда и ног господина Березки в лианы, а точнее, во вьюнок, точь-в-точь такой, который под забором растет да грядки душит. Об этом свидетельствовали дамы, в том числе из высших сословий.

— Господа! А как же подписи на бумагах? Кто мне оплатит мои расходы и работу? — Нотариус недоуменно развел руками.

— Ваши услуги больше не нужны! — Прокурор Крапивин выхватил документы из рук нотариуса, пробежал их глазами и порвал. — Ну-с, господин Березка, пожалуйте в экипаж!

На улице процессию обступили дамы. Анечка подбежала к Алексею, тот приобнял ее за талию. Инесса Михайловна всплеснула руками и следила глазами за Викентием Корнеевичем исподлобья. Аделаида Афанасьевна и Катерина Демидовна держались вместе, изредка поглядывая на Березку. За кустом у дороги пряталась дворовая девка в красной косынке. Викентий Корнеевич и сейчас ей подмигивал, отчего она вспыхивала и лицо ее становилось розовым, как набирающая сок клубника.

— Но неужели вы никогда ничего не испытывали? — Катерина Демидовна неожиданно подбежала к Березке, которого уже усаживали в экипаж.

— Эх, Катерина Демидовна! Я испытывал все: и радость, и азарт! Было так легко и весело! — Он вдруг склонился над ее ухом. — А тут вы со своими чувствами. Зачем? Все могло быть так приятно! Я в чувствах не нуждаюсь! Дарите их Карпу Матвеевичу своему! Ну или коню! — Он засмеялся и уже из экипажа крикнул: — А мне хочется жить весело и легко!

— Это куда он? — выходя на крыльцо и глядя в монокль на Березку, спросила старуха мать. — Уезжает, никак? Ну и пусть его! Пусть уезжает! Сорняк это! Сорняк, и точка! — Старуха демонстративно плюнула и отправилась в дом.

Девка высунулась из-за куста и засмеялась, громко повторяя нараспев:

— Со-о-о-рня-а-ак.

И вдруг все закружилось каким-то солнечным вихрем, замелькали в воздухе кружева, копыта, веера, монокль, усы и бороды. А когда вихрь стих, осталась только девка в красной косынке, а перед ней огород господский. Вот тыква в желтом кринолине, вот кабачки бока на солнышке греют, а дальше — огурчики. И ползет по грядкам вьюнок, расползаются его руки-лианы, вон крапива и та вся вьюнком окутана, еле дышит. Стоит у забора вся темная и печальная. Схватила девка стебли вьюнка, вырвала с корнем и потащила на компостную кучу. Бросила, а потом не удержалась и сорвала розовый цветочек, вдохнула аромат.

— До чего же пахнет хорошо этот вьюнок! — засмеялась девка и побежала прочь.

— Манька! — окликнул ее на улице парень в картузе. — Куда так спешишь?

— Да к себе! Надо еще воды натаскать!

— Стой, шальная! — Парень догнал Маньку и притянул к себе.

— А у меня вон цветочек какой есть! Сорняк сорняком, а душистый какой! Понюхай-ка, на! — Манька принялась совать цветок в нос парню, а он смеялся и отводил ее руку.

— А ты знаешь, что его еще стаканчиком Богородицы зовут?

— Брешут! — недоверчиво ответила Манька.

— Вот те крест! — Парень скоро перекрестился. — На днях нянька маленькому барчуку книжку читала, пока я поодаль возился. Так вот, ехал мужик на телеге, а навстречу ему Богородица и просит воды напиться. А вода у мужика только в большой бочке, зачерпнуть нечем. Тогда сорвал он вот такой цветочек, зачерпнул им воды и подал Богородице. Так-то вот.

— Выходит, и в сорняке доброе есть? — удивилась Манька, прижала цветок к губам и приладила к картузу парня. Потом подхватила сарафан и побежала. Засверкали ее голые пятки по солнечной пыльной дороге.

Про зайчика

Ярославу почти семь лет. Больше всего на свете он любит зайчиков и своего дедушку Андрея. Ярослав, конечно, не девчонка какая-нибудь. Его зайчики не нежатся в постельках и не пьют чай с куклами. Они разъезжают на машинках: большие — на больших, маленькие — на всех.

Летом Ярослав часто гостит у дедушки на даче. Гостит здесь и пара зайчиков: большой мягкий — с ним Ярослав спит — и маленький пластмассовый, этот с Ярославом всюду, даже на рыбалке был.

Дедушка знает очень много разных историй. А когда истории заканчиваются, он читает Ярославу книжки.

Сегодня льет дождь, и бабушка — она тоже живет на даче — не разрешает гулять. Даже в резиновых сапожках.

— А давай-ка, брат Ярослав, книжку почитаем! — предлагает дедушка. — Где-то тут коробка с книжками, еще от папы твоего осталась.

Пыльная коробка извлекается из пыльного небытия, и все втроем начинают доставать из нее забытые книжки, которые кажутся волшебными сокровищами. Ярославу — потому что он никогда их не видел, а дедушке и бабушке — потому что влекут разные воспоминания о тех годах, когда дети были еще маленькими.

— А есть про зайчиков? — волнуется Ярослав.

— Надо посмотреть! — Дедушка достает книгу за книгой.

— Вот, в этой есть про зайчика! — Бабушка держит в руках книгу Паустовского. — Рассказ так и называется — «Заячьи лапы».

Все довольны. Бабушка идет заниматься выпечкой, а дедушка Андрей берет книжку.

— Подожди, деда, я сейчас зайчика принесу.

Ярослав прибегает с большим мягким зайцем, усаживает его рядом с собой на кресло.

История оказывается очень волнующей и трогательной. Лесной заяц, спасаясь от пожара, выводит из окружения огня и старика. Лапы зайца при этом обгорели, и старик в благодарность за свое спасение обещает зайчику, что вылечит его. Длинноухого носят к ветеринару, и лапы заживают. Все заканчивается хорошо.

Ярослав сидит притихший.

— Дедушка, а почему лес может загореться?

— Разные причины. Вот однажды я видел лесной пожар, — неосторожно замечает дед, а потом замолкает.

— Расскажи про пожар!

— Да нет, это не интересно!

— Расскажи! — требует Ярослав.

Приходит бабушка, стелет на низкий столик салфетку. Приносит булочки и чай. Но Ярослав не хочет булочку. Он хочет историю про лесной пожар.

Дед вздыхает и осторожно начинает:

— Мне тогда было лет восемнадцать. Мы с друзьями поехали в деревню. У одного нашего другана там девушка жила. Поехали на его машине. Тогда, в девяностые, любая машина считалась роскошью. А у друга была «девятка». Очень круто на тот момент. И вот почти подъехали мы к деревне. Лето, тополь цветет, всюду пыль и пух. Жара. Вышли мы из машины. Стоим у дороги, настроение хорошее, прикалываемся, ржем. А вдоль дороги растут тополя, а за ними лес через небольшой овражек. А у нас с собой пиво было. Достали, открыли бутылки, весело!

Бабушка едва заметно хлопает дедушку по руке, выразительно и строго смотрит. Он тут же осекается и продолжает осторожно:

— В общем, нормально все. Стоим у обочины дороги. Друг, который к девушке ехал, весь на подъеме. От него и нам какое-то озорное настроение передается. А пух так и летает!

Тогда кто-то достал зажигалку и начал летящие пушинки в воздухе поджигать. В шутку. А я зачем-то взял и поджег пух, который вдоль дороги намело. Стоим смотрим, чепуху всякую городим. А пух горит и не потухает. А ветром его разносит и разносит. И вдруг видим мы, горит уже не только у дороги, а и между тополями. Стали пытаться водой тушить. Но у нас было-то с собой литра три. А огонь все сильнее становится.

Испугались мы, сели в машину и решили гнать в деревню, а там пожарных вызвать. Мобильных тогда еще не было.

Приезжаем в деревню, подбегаем к телефону. Тогда телефоны прямо на улицах стояли, а в деревнях было по одному всего.

«Андрей, ты пух поджег, ты и вызывай пожарных!» — говорят мне пацаны. А я испугался. Не могу позвонить, и все тут. Мишка решил позвонить, уже и трубку снял. И тоже испугался. «Пацаны, я же машину у отца без спросу взял. Вдруг он узнает, что это мы на его машине пожар устроили? Нас же спрашивать начнут: кто такие, откуда, как здесь оказались?» И не стали мы пожарных вызывать.

Пошли в гости к той девушке. А на душе у всех как-то невесело. Всё про пожар думаем. Стало вечереть, и вот тут по деревне разнеслось, что соседний лес горит. Тут уж сами жители пожарных вызвали. Пока они приехали, пока тушить начали, много леса сгорело.

Вот так вот.

Дед Андрей замолчал. Бабушка удивленно смотрела на мужа.

— Ты не рассказывал мне такого.

— А чего тут рассказывать? — Дед смотрел в пол.

Ярослав молчал и крепко сжимал мехового зайца.

— А зайчики там были? — наконец тихо спросил он.

— Так может быть, и были. Лес же, — неуверенно ответил дед.

Ночью у Ярослава поднялась температура. Он лежал горячий и бредил. Ему виделся большой огненный шар, который, набухая, лопался множеством искр. Эти искры кружили вокруг, и все становилось огненно-красным. Из этого огня пытались выбраться звери и зайчики.

Вызвали скорую и родителей. Ярослава забрали домой.

Он болел долго. Неделю. Потом ему стало лучше. В гости приехал дед Андрей.

— Привет, брат! Напугал так напугал! — Дед зашел в комнату Ярослава и сел на кресло у кровати. Ярослав еще был слаб, и мама сказала полежать пока в кровати. — Ну, как дела у тебя?

Ярослав отвернулся от деда и укрылся с головой одеялом. Вечером снова поднялась температура, хотя и не такая высокая.

Лето подходило к концу, но Ярослав больше не ездил на дачу к дедушке. И когда дедушка приходил в гости, прятался в своей комнате.

Однажды дед подошел к нему на улице, когда Ярослав играл во дворе, и спросил:

— Ты обиделся на меня из-за пожара?

Ярослав отвернулся от него, постоял немного и убежал.

Больше дед в гости не приходил.

Осенью Ярослав пошел в школу. Деда не пригласили на линейку. Бабушка одна привезла с дачи ярких георгинов, поздравляла маму и папу с Первым сентября и, конечно, Ярослава.

Шли дни, пролетали месяцы, но дедушке не было места в жизни Ярослава.

Однажды учительница принесла на урок книжку Паустовского. Читали рассказ «Заячьи лапы». Ярослав слушал молча. В кармане школьного пиджачка у него лежал маленький пластмассовый зайчик.

Дома он пересказал рассказ маме и папе.

— Этот рассказ мне дедушка на даче читал, — добавил он в конце.

— Ты не можешь ему простить пожара? — тихо спросила мама.

Ярослав кивнул.

— Но дед тогда не знал, что лес загорится! — начал папа. — И потом, никто же не знает, были в лесу звери или нет. Это же лес рядом с деревней. А в таких лесах звери редко живут.

— Живут, — упрямо ответил Ярослав, глядя исподлобья на родителей.

Дед Андрей, несмотря на свои пятьдесят и даже не плюс, начал жаловаться на сердце. Бабушка заставила его пойти в больницу. Нашли какие-то то ли шумы, то ли сбои. Положили на обследование.

— Я поеду к отцу в больницу, навещу, — как-то сказал папа.

— Дедушка заболел? — спросил Ярослав, опустив глаза.

— Да. Поедешь со мной?

Ярослав кивнул.

Увидев в дверях палаты внука, дед Андрей разволновался. Датчики, которыми он был окружен, недовольно перемигивались. Бледное лицо деда покрылось румянцем. Папа и сын сели рядом с кроватью больного. Разговор был ни о чем, как всегда в больницах.

— Что говорят врачи? Как себя чувствуешь? Что принести?

Дед отвечал нехотя и все украдкой поглядывал на внука. Ярослав ничего не говорил. Сидел не поднимая головы, уставясь на «бабочку»-катетер в руке деда. Когда папа начал прощаться, Ярослав все еще молчал. Папа направился к выходу.

Оставшись наедине с дедом, Ярослав вдруг обнял его. Дед осторожно похлопал внука по спине.

— Ты простил меня? — тихо спросил он.

— Я не смог. А зайчик простил.