Целуя руки ветру и воде...
Нина Александровна Ягодинцева родилась в Магнитогорске. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького. Кандидат культурологии, доцент Челябинской государственной академии культуры и искусств. Стихи публиковались в антологиях современной российской поэзии, журналах «Урал», «День и Ночь», «Наш современник», «Литературный Омск», «Южная звезда», «Огни Кузбасса», «Бельские просторы», «Северяне», «Гостиный двор», «Север» и др. Автор десяти поэтических книг.
Член Союза писателей России.
Живет в Челябинске.
* * *
И сон в глазах чернее ночи —
Душа покинула ночлег,
И провожает вдоль обочин
Неутолимый плач телег.
Накрыты душною овчиной,
Дыханье пряча, дети спят.
Тяжелых звезд полны пучины,
Как яблок августовский сад.
Душа, изгнанница из рая,
Скажи, что значит этот сон,
Где пыль, серебряно мерцая,
Легко хрустит под колесом?
Никто вослед им не заплакал —
Подите, коли Бог не спас...
И только гневный черный факел
До боли вглядывался в нас.
* * *
Внезапный снегопад остановил часы.
Лавиною сошел с невидимой вершины!
Как занавес упал — застыли, недвижимы,
Привычные черты привычной суеты.
Нам некуда идти. Сырым, тяжелым гнетом
Деревья клонит ниц до хруста в позвонках.
И то, что вознесли до неба на руках,
Теперь лежит в грязи, плывет холодным потом.
Все будет хорошо. Растает, зарастет,
Запустим время вновь — пойдут по кругу стрелки
На башне городской в золоченной тарелке —
Но этот снегопад, и ужас, и восторг
Останутся — как весть о грозном, несказанном,
О родине стихов, о лежбище лавин,
Чей легкий синий флаг летит, неуловим,
И поднимает ввысь легко, одним касаньем.
* * *
Печаль становится блаженством,
Почти спасением, когда
Грядущее небрежным жестом
Бросает свет на провода.
Он мчится над сырым проспектом,
Собою подводя черту:
Была печаль — и стала светом,
И свет уходит в темноту.
И, осыпаясь легким звоном,
Зима летит издалека —
Младенцам, старцам и влюбленным
Стелить перины-облака...
И тише, тише тайный шепот
О том, кто сгинет, что грядет,
Какая ложь холодным шелком
К ногам под вечер ниспадет...
Но объясните ж бога ради,
Зачем, вступая в свой черед,
Оценщик в городском ломбарде
Весь этот блеск на вес берет?
* * *
Теченье донных трав, подобное дыханью,
Не отпускает взор; так ветер льстится тканью
Легчайшего плаща: коснется — и отпрянет,
Весь в лепестках цветов и ароматах пряных.
Теченье донных трав, подобно заклинанью,
Не отпускает слух; так шелестом за тканью
Наивно поспешать: она скользит без звука,
Прохладой голубой обманывая руку...
Теченье донных трав, подобно ожиданью,
Не отпускает прочь — но обещает тайну.
Они текут, текут: отныне и доныне...
Опомнишься — зима. Оглянешься — пустыня.
* * *
Останься — ведь любишь, останься хоть жилкой
Запястья, ручья, прорасти камышинкой,
Поймай переливчатый воздух весны
На острую вспышку небесной блесны!
Останься, не мучай. Молчаньем, украдкой,
Разжатой ладонью, растрепанной прядкой,
Тетрадкой — раскрытой, чтоб вырвать листок...
Хотя бы дословно. Хотя бы меж строк.
И даже не трепетом воздуха — крылья
И так осыпаются радужной пылью, —
А просто пробелом, горящим мостом
Для тех, кто на этом краю — и на том...
* * *
Холодно сердцу, не видно ни зги.
Жизнь воробьиного перышка легче.
Кто-то несет по дороге навстречу
Белый светильник январской пурги.
Оберегая неровный огонь,
Вьются и стелятся тонкие ткани,
То приникая к мерцающей тайне,
То разлетаясь неровной дугой.
И заметают невидимый след,
И обнимают, и прячут в пелены
Тьмою немыслимой усыновленный
Свет одинокий, покинутый свет...
* * *
Переживя глухое бездомье,
Версты тоски,
Берешь ли нынче крошки с ладони,
Пьешь из горсти?
Званная столькими именами —
Все ль налегке?
Таешь ли, словно заря
в тумане,
Снег в молоке?
Да, неизменно, по-детски робко,
Пряча лицо,
Ни одного не забыв урока —
Любишь, и все.
Ибо восстанут они из праха —
Пепел грести,
Где же им будет
прильнуть без страха
К свету в горсти?
* * *
Уже черны поля, но ветер словно срезан —
Небесная плита на грудь его легла.
Засадный снежный полк стоит за ближним лесом,
И лошади грызут стальные удила.
И всадники, терпя немыслимую муку,
Сквозь зубы цедят вдох, глазами холод пьют,
Но дрогнула река и льды уводит к югу,
Как будто души тех, кого сейчас убьют.
Последняя метель — погибельная сеча!
О, сколько ляжет их у алтаря весны,
Пока она свои негаснущие свечи
Расставит вдоль дорог по краю тишины...
* * *
Целуя руки ветру и воде,
Я плакала и спрашивала: где
Душа его, в каких мирах отныне?
Вода молчала, прятала глаза,
А ветер сеял в поле голоса,
Как прежде сеял он пески в пустыне.
Когда бы знала я, в каких мирах
Его душа испытывает страх
Прошедшей жизни, тьмы ее и светы,
Я возвратила бы ее назад,
В исполненный цветенья майский сад,
Где есть одна любовь, а смерти нету...
Вода и ветер, ветер и вода...
Я выучила слово «никогда»,
Но и его когда-нибудь забуду —
Забуду, как завьюженный погост,
Где снег лежал безмолвно в полный рост,
И таял в небесах, и жил повсюду.
* * *
Безобразно надорван конверт.
Занимаются пламенем строки,
Поднимаются вверх
Вихревые потоки —
Как читает огонь! Никому
Не дано восхищенья такого:
Прожигая привычную тьму,
Рассыпая на искорки слово
И мгновенно сминая листы —
Непрочтенного в них не осталось, —
Обрывается вдруг с высоты
Вниз, в золу, в пустоту и усталость...
Ты же знаешь, слова не горят:
Тот, Кто верно за ними угадан,
Выпускает их в маленький сад,
На цветы — к мотылькам и цикадам.
* * *
Покуда нет в тоске таинственного брода,
Пока она стоит как темный океан,
И ты на берегу, и так проходят годы,
Тебя из тишины зовя по именам,
Покуда нет в тоске ни паруса, ни лодки,
И скользкого бревна не вынесет прибой,
И все слова пусты, и все надежды кротки,
И ты на берегу, и только Бог с тобой,
Покуда нет в тоске рассвета и заката,
Зеленый сумрак сна и каменная гладь,
Все кажется: тебе какой-то смысл загадан,
И если ты его сумеешь отгадать —
Как посуху пойдешь! И только Бог с тобою,
Когда из глубины, незримые почти,
Проступят как прожгут пучины под стопою
Диковинных существ холодные зрачки...
* * *
Как будто волки день порвали,
И страшно посмотреть назад:
На скорости сто пятьдесят
Мы входим в ночь на перевале.
На перевале снегопад
Стоит просторный, как шатер
Из влажных розовых полотен,
И растворяется, бесплотен,
Девятый вал окрестных гор...
Мы входим. Стража за спиной
Беззвучно расправляет ткани.
Мы пьем горячими глотками
Последний воздух ледяной,
И, пряча легкий шаг в коврах,
За спинами проходит страх...
Кто на престоле? Тьма и свет
Так перемешаны и свиты,
Что даже у кромешной свиты
Никак не разглядишь примет.
И только холод или жар
Идет неровными волнами
И замирает перед нами,
И осыпается, кружа...
Но вот сырое полотно
Легко сворачивают слуги,
Мираж растаял — и в округе,
И в сердце пусто и темно...
Дороги нет. Молчит мотор.
Полночный час проходит мимо —
И движется неумолимо
Девятый вал окрестных гор.
* * *
Владимир. Снег. Пожаром памяти
Весь горизонт заволокло.
Одна метель стоит на паперти
И застит рукавом чело.
И только облачко дыхания
Трепещет тайно возле уст...
Прости меня, не обрекай меня
На адский пламень русских чувств!
Одна мерцающая свечечка,
Ладошкой скрытая, спасет
От наплывающего вечера,
От страшной памяти высот.
Один твой взгляд, меня жалеющий
И обвиняющий стократ,
Один вопрос немой: а где ж еще
До бела снега догорать,
Как не в России, во Владимире,
Где ты несешь домой свечу,
А я шепчу: «Прости, прости меня», —
Но быть прощенной не хочу.