«Ушел академик Алексей Лосев (на 95-м). Тахо-Годи рассказывала на институтской лекции по античке: чтобы не отвлекать будущего академика от науки, решили ему про войну не говорить. Однако же пришлось — когда начались авианалеты на столицу и в Вахтанговский театр попала бомба, философ поинтересовался-таки, отчего в доме стекла звенят (в кабинете Алексея Федоровича шторы и в мирное время не раздвигались). Услышав про нашествие фашистов, Лосев отмахнулся:

— Никакие войны после Второй Пунической меня совершенно не интересуют!» — из дневника журналиста Георгия Елина от 25 мая 1988 года.

Алексей Федорович Лосев так и не был избран ни в члены-корреспонденты, ни в академики самой главной научной организации СССР — Академии наук, где хватало своих ученых, специалистов по марксистско-ленинской философии. Так что окажись среди них настоящий философ Лосев, выглядел бы он белой вороной. А между тем это один из самых видных русских мыслителей ХХ века.

На Арбате Алексей Федорович прожил большую часть своей длинной (94 года!) жизни, полной моральных и физических испытаний. Родился он в Новочеркасске, в семье учителя, происходил из донских казаков. В 1911 году окончил классическую гимназию с золотой медалью, а в 1915 году историко-филологический факультет Московского университета, причем сразу по двум отделениям: философии и классической филологии. За успехи, достигнутые им в научной деятельности, он был оставлен в университете для подготовки к званию профессора. В 1919 году Лосева избрали профессором Нижегородского университета. Он много преподавал, в том числе и в Московской консерватории.

В 1922 году Павел Флоренский венчал Алексея Лосева с Валентиной Соколовой, которой суждено будет разделить со своим мужем все тяготы и радости жизни на протяжении более тридцати лет (венчание прошло в Сергиевом Посаде). В условиях нарастающих гонений на Православную Церковь супруги Лосевы приняли тайный постриг. Алексей Федорович всю жизнь носил черную шапочку на голове — скуфью.

Активно публикуя философские труды в 20-х годах ХХ столетия, не скрывая своих научных взглядов, Лосев стал мишенью для господствующей марксистско-ленинской идеологии, навесившей на ученого ярлык идеалиста. В эти годы начинается травля философа (похоже, она так и не закончилась). Лосева называют мракобесом и черносотенцем. Возмущение властей вызывает его антимарксистская книга «Диалектика мифа», в которой автор критически оценивал диалектический материализм. Тираж книги уничтожили — ни одной книги не осталось. Фигура Лосева не могла не заинтересовать и органы государственной безопасности. В итоге в апреле 1930 года Алексей Федорович был арестован и приговорен к десяти годам лагерей. Его отправили на строительство Беломорканала. Аналогичная кара постигла и его жену, приговоренную к пяти годам лишения свободы.

На Беломорканале здоровье Лосева резко ухудшилось, из здорового человека он стал инвалидом. Алексей Федорович полагал, что рабы в Древнем Египте чувствовали себя лучше, нежели советские заключенные. Условия были нечеловеческие — и днем, когда осужденных заставляли на себе перетаскивать тонны земли (и в зной, и в лютый холод), и ночью, когда изможденные люди спали в такой жуткой тесноте, что даже перевернуться на другой бок они могли по команде и сразу все. Недаром философ писал об этих годах: «Я еще, как ни странно, жив». И откуда только Алексей Федорович находил силы читать другим зэкам лекции, сочинять книги, сохраняя все это в уме?

Память у Лосева была отменная, а вот зрение испортилось. И в 1933 году случилось чудо — он был освобожден (сыграло роль и заступничество Екатерины Пешковой). Ученый вновь вернулся в Москву (дом № 13 на Воздвиженке), к научной работе. Но преподавать Лосеву в Москве не давали. Он читал лекции в основном в провинциальных городах, что еще больше вызвало интерес к нему и его взглядам в кругах незашоренной советской интеллигенции.

Несмотря на то что «никакие войны после Второй Пунической» Лосева не интересовали, Великая Отечественная война коснулась его самым непосредственным образом — дом на Воздвиженке был разрушен прямым попаданием немецкого фугаса. Философ не погиб по чистой случайности, так  как ночевал в этот день на даче. Супруги Лосевы переехали по новому адресу: Арбат, дом № 33, квартира № 20, где Алексей Федорович жил до своей смерти. Дом этот старый, построен в начале 70-х годов XIX века и неоднократно перестраивался в прошлом веке под нужды различных учреждений и организаций. Чего здесь только не было — и магазины, и родильный приют, и школьная амбулатория, и редакции различных изданий.

Кроме как нелепым нельзя назвать тот факт, что Лосев, с 1942 года являвшийся профессором философского факультета МГУ, так и не смог защитить докторскую диссертацию по своей главной специальности — в 1943 году философу присуждают степень доктора филологических (!) наук. В 1944 году Алексей Федорович опять подвергается травле — за «идеализм». С этого времени и до конца своей жизни он преподавал в Московском педагогическом институте имени В.И. Ленина. А по поводу идеализма сохранилась такая история. Как известно, Иосиф Сталин считал себя большим ученым в самых разных областях науки — в языкознании, экономике, философии. И вот как-то раз он поинтересовался: а остались ли в Советском Союзе философы-идеалисты? Узнав о том, что один идеалист — Лосев — все же сохранился (вопреки всякого рода «проработкам»), вождь смилостивился: «Ладно, один пусть останется».

Увидеть изданными свои философские труды Лосев смог только после смерти Сталина в 1953 году, но и этот вынужденный перерыв не смог отрицательно сказаться на результатах его научной деятельности. Он опубликовал свыше 600 научных работ, из них 40 монографий. Самым значительным результатом его творчества стала семитомная «История античной эстетики», за которую Лосев за два года до смерти был удостоен Государственной премии СССР.

Помимо увлечения философией, которая была для Лосева делом всей жизни, была у Алексея Федоровича еще одна пламенная страсть. Он собирал книги — его лучшие собеседники и друзья, как выражался сам ученый. Его коллекция трижды погибала: первый раз это случилось в революционные годы, второй — после ареста в 1930 году, а третий — в 1941-м, когда бомба попала в его дом. После окончания войны Лосев долгие годы восстанавливал библиотеку, закупал книги, отдавал их в переплет... Некоторые экземпляры сохранились в том виде, в котором они уцелели после войны, — наполовину обожженные, с вырванными страницами и утраченными главами, которые уже не подлежат восстановлению. Все эти книги бережно сохранила после смерти философа в 1988 году его вторая жена и ближайший друг Аза Алибековна Тахо-Годи. Она передала в дар Москве более 11 тысяч книг по истории философии — дар уникальный по своему содержанию.

В арбатскую квартиру философа приходили и его коллеги, и ученики, число которых с годами только росло (например, Сергей Аверинцев). Попасть к Лосеву — такое не забывалось никогда, особенно для родившихся после «диалектического материализма». Некоторые вообще удивлялись, что Лосев «еще жив». А как же иначе — он ведь сам был сродни Платону и Аристотелю, о которых написал интереснейшую книгу. Сохранились интересные воспоминания Галины Даниловны Беловой, с 1970 года работавшей в издательстве «Искусство», в редакции литературы по эстетике, где издавалась «История античной эстетики» (обращает на себя внимание слово «эстетика»: им заменили неудобную «философию» — такие были времена!). Издательские дела однажды привели ее в гости к выдающемуся ученому:

«Впервые я увидела Алексея Федоровича дома — красивого, с одухотворенным лицом, орлиным профилем, необычайно моложавого (в свои 70 лет он не производил впечатление старика!), человека мудрого, веселого и поразительно легкого в общении. Алексей Федорович сказал: “Пожалуйте ручку!” Это меня смутило ужасно и польстило необычайно. И потом всегда Алексей Федорович при встречах, здороваясь, вставал, даже когда стал болеть и хуже ходить. А я всегда просила, чтобы не вставал. Это, как теперь считают, старомодное целование руки повергало меня в смущение, пока однажды по-родственному я не поцеловала ему руку тоже; тогда для меня все встало на свои места.

А в тот мой первый вечер на Арбате мы пили чай со сладостями, Алексей Федорович ел шоколад, который очень любил. Была зажжена большая люстра, хотя разговор был совсем обыкновенный: об издательских делах и обо всем понемногу. Я больше помалкивала, хотя Алексей Федорович старался меня разговорить. Теперь-то понятно, что все надо было записывать, а тогда это была просто жизнь. А жизнь разве запишешь? И не думаешь об этом, и некогда. Не могу теперь вспомнить слова и мысли, которые были высказаны им в тот вечер, но хорошо помню обволакивающую атмосферу доброты, покоя, веселой шутливости. Прощаясь, Алексей Федорович пригласил приходить еще».

Приглашение оказалось не пустым звуком, не данью приличиям, а искренним желанием продолжить общение в домашней обстановке:

«Прошло какое-то время. Однажды к вечеру — звонок в редакции. Секретарь А.Ф. говорит мне: “С вами хочет говорить Алексей Федорович Лосев”.

Разговор же получился такой:

А.Ф.: Здравствуй, Галина. Как поживаешь?

Я: Здравствуйте, Алексей Федорович. Хорошо.

А.Ф.: Что же ты ко мне не приходишь?

Я: Ну что вы... Как это я к вам приходить буду?

А.Ф.: Я же тебе сказал — приходи, а ты не приходишь. Почему?

Я: Да как же я к вам приду, Алексей Федорович? О чем я с вами говорить буду?

А.Ф.: Приходи! Я сам с тобой говорить буду...

Наступил этот день и вечер. Шла я на Арбат в легкой панике, которая все нарастала, и когда из прихожей мельком я увидела сидящего за столом в гостиной Алексея Федоровича, красивого, значительного и даже, как мне показалось, величественного, то паника моя улетучилась. Со мной произошло то, что с пушкинским попом после третьего щелчка Балды. Аза Алибековна меня ввела, посадила и удалилась на кухню. Я сижу с красными щеками, с круглыми глазами и молчу. Старик, видно, решил идти проторенным путем. Диалог был таков:

А.Ф.: Ну, как ты поживаешь?

Я: Спасибо, ничего...

А.Ф.: А как твое здоровье?

Я: Спасибо, ничего...

А.Ф.: А что ты принимаешь?

Я: Ничего...

А.Ф.: А я вот принимаю чесночные капли по китайскому рецепту: сначала по нарастающей, а потом по убывающей. Слышала ты что-нибудь про такой рецепт?»

«Старик» — так уважительно называли Лосева в редакции. И при этом общавшиеся с Алексеем Федоровичем совершенно не могли поверить, что перед ними практически слепой человек, который если что и видит, то только свет или тьму: «Лосев никогда не производил на меня впечатление незрячего человека. Поразительно то, что об этой трагедии Алексея Федоровича окружающие задумывались мало. Толстые стекла очков отсвечивали и как-то маскировали глаза, а живая мимика и любимые обороты речи: “это бьет прямо в глаза”, “в моих научных горизонтах... просматривается”, “посмотрим...”, “я вижу...” — невольно сбивали с толку собеседников».

Член-корреспондент Академии наук СССР Алексей Георгиевич Спиркин приходил к Лосеву еще студентом на занятия по древнегреческому языку:

«До этого я много слышал об этом необыкновенном человеке. Но увиденное и услышанное при первом посещении, а потом продолжающееся более тридцати лет знакомство, при этом очень близкое (летними и осенними месяцами у меня на даче в Отдыхе — ежедневное), превзошли все мои ожидания. Квартира на старом Арбате, в которую я впервые попал, произвела впечатление удивительного “кусочка” Античности, перенесенной в современность и московское пространство. Переступив порог, я сразу же почувствовал, что как бы погрузился в загадочную пучину седой старины с ее своеобразным историческим ароматом. Мне казалось, что я пришел в гости к мыслителям Древней Греции — Сократу, его ученику Платону, Аристотелю и что вот-вот из-за старинных шкафов в пурпурно-красном одеянии выйдут софисты — Протагор, Горгий... Хозяин квартиры — крупный, высокого роста мужчина с огромным лбом мыслителя, донской казак по происхождению, с утонченно-интеллигентными чертами лица, поражая сказочной эрудицией, говорил сочно, образно, с юмором, взмахивая правой рукой, словно желая придать своим словам особую убедительность.

Это были не просто занятия по лексике и грамматике, а емкий филологический анализ чуть ли не всего Древнего мира с преинтереснейшими экскурсами в мифологию, религию, философию разных народов, в упоительное царство этимологии великого множества слов, уходящих своими корнями в глубины санскрита, старославянского, древнегреческого и особенно в граненую кристальность латыни».

Вот такая это была удивительная и многогранная личность — писатель, философ, филолог, переводчик, историк, культуролог. И при этом издеваться над всемирно известным ученым продолжали до конца жизни. Когда Лосев написал книгу о религиозном философе и поэте Владимире Соловьеве (его духовном учителе, которого он открыл для себя еще в далеком детстве), к тексту привязались цензоры, столкнувшиеся с отважным сопротивлением автора. А затем, после печати тиража, его чуть было не уничтожили, запретив продажу книги в столице, отправив на реализацию в тьмутаракань. Хорошо еще, что Алексею Федоровичу прислали одну книгу — аж из Магадана. Борьба с цензорами отнимала силы у немолодого уже ученого...

Неслучайно, что на Арбате, в этом намоленном месте, возникла, спустя двенадцать лет после кончины философа, «Библиотека истории русской философии и культуры» — «Дом А.Ф. Лосева». Это случилось в декабре 2000 года. Книжное собрание вобрало в себя и мемориальную коллекцию А.Ф. Лосева и А.А. Тахо-Годи. Официальное открытие состоялось 23 сентября 2004 года, в день рождения ученого. А через два года во дворе библиотеки были открыты памятник философу и постоянно действующая мемориальная экспозиция «Я сослан в ХХ век». В 2019 году учреждение превратилось в «Дом Лосева — научную библиотеку и мемориальный музей».

Путешествуя по Арбату, не откажите себе в удовольствии зайти в гости к Алексею Федоровичу Лосеву, своими глазами увидеть те самые вещи, к которым прикасалась рука выдающегося ученого. Они бережно сохраняются сотрудниками библиотеки, создавшими здесь истинный «музей философской мысли». Вот под стеклом его шелковая черная шапочка, а неподалеку совсем «нефилософский» предмет — железное колесо от тачки с Беломорканала. А вот и свидетели трагических военных дней — деревянные ящики из-под снарядов, где нашли свое пристанище найденные на месте разрушенного дома на Воздвиженке рукописи и книги Алексея Лосева. Все, что удалось спасти, ученый хранил в этих ящиках. А в плетеном кресле-качалке Алексей Федорович любил отдыхать, его привезли с дачи, что располагалась рядом со станцией Отдых у города Жуковского...