День первый — суббота

В дверь позвонили. Клава бросила ножик в раковину, на нечищеную картошку, торопливо сполоснула руки и, на ходу вытирая их о фартук, побежала к входной двери.

— Сашка, Сашка, поди сюда! Гости приехали! — на ходу крикнула хозяйка своей дочери.

Посмотрела в глазок — скорее по привычке, чем по осмотрительности. Сбросила цепочку, повернула торчащий в замочной скважине ключ с брелоком и открыла дверь.

На площадке стояла женщина в длинном светлом платье, рисунок на котором напоминал кляксы розового, желтого, мятного и еще непонятно каких цветов, подхваченном в талии тонким поясом. Короткие накрученные волосы, выкрашенные в темно-коричневый цвет, и ярко-красная помада на губах контрастно выделялись на фоне белого большого воротника. По обеим сторонам гостьи высились две полные хозяйственные болоньевые авоськи. А позади женщины стояла девочка-подросток, на плече которой висела сумка коричневого цвета с надписью «Салют».

— Валька, проходи, дай-ка я тебя обниму! Ой, сестренка, как доехала? А я с утра как савраска и все равно не успела стол накрыть к вашему приезду... Ну, проходите, проходите. — Клавдия помогла втащить одну из сумок, впуская гостей.

Валентина устало ввалилась в прихожую. Сестры попытались обняться, но получилось неуклюже из-за курток, висевших тут же, в узком коридоре. Девочка так и стояла в подъезде, пока ее не позвала мать:

— А ты что встала?! Давай проходи, Сонь.

— Ох, Сонька, как ты подросла! — Клава пропихнула Валентину с сумками дальше в коридор и прижала к себе племянницу.

Гости сняли обувь и прошли на маленькую кухню.

Хозяйка поставила на газовую плиту чайник, указала пришедшим на табуретки с железными ножками у стола и принялась дочищать картошку.

— Да вы садитесь, садитесь! А то ноги отваливаются, наверное. Сейчас чайку попьем... А там и ужин подоспеет! Глядишь, и Витька с работы явится. Ты чего такая молчаливая? — обратилась Клава к девочке. Валентина открыла было рот что-то сказать, но Клава не заметила этого. — Я тебя сейчас с сестрой твоей двоюродной познакомлю. Санька, Санька! — закричала она так, что гостьи поморщились. — Александра, оглохла, что ли?

— Да что?! Слышу я, слышу, — раздался раздраженный девичий голос из спальни.

— Подойди поздоровайся хоть. Тетка твоя приехала в гости, с сестрой твоей. Иди познакомься! Да тетку Валю ты помнишь, лет шесть назад в деревню ездили к бабушке гостить. — И, повернувшись к Валентине, засмеялась. — Как сейчас помню, в восемьдесят пятом году, ваши деревенские еще гоготали тогда, мол, сухой закон с собой привезли из города.

В кухню зашла Саша. Клавдия насмешливо добавила:

— Переходный возраст, упертая стала! Одни мальчики в голове да гулянки. Вон наушники наденут и сидя-а-а-ат, дискотеки свои слушают. Как его там, Карман или Шатен...

— «Кар-мэн», мама, — уточнила Саша, взъерошив короткие, пережженные гидроперитом волосы. — Здрасьте, теть Валь, — произнесла она и уставилась на двоюродную сестру, которая копалась в своей сумке, не обращая ни на кого внимания.

— Здравствуй, Сашенька, давай обнимемся, что ли. — Валентина встала и протянула к ней руки. — Маленькой тебя еще помню, а теперь — вон какая вымахала, с меня ростом! А это Соня, ты ее помнишь?

Племянница нехотя обнялась с теткой и повернулась к двоюродной сестре. Соня по-прежнему рылась в сумке.

Саша подошла к ней сама:

— Ну, привет, что ли, сестра. Ау, ты что там потеряла?

Валентина беспокойно взглянула на Клавдию. Поняв ее беспокойство, Клава ловко свернула газету с картофельными очистками, скинула сверток в мусорное ведро под раковиной, ополоснула руки.

— Ну что пристала к сестре! Потеряла и потеряла. Тебе какое дело? — Клава поставила кастрюлю с очищенной картошкой на плиту. — Везде свой нос надо сунуть. Иди занимайся своими делами, не мешайся.

— А при чем тут нос?! — огрызнулась Саша, разворачиваясь, чтобы уйти. — Сама меня позвала.

Клава почувствовала некоторую неловкость перед дочерью: нос у Саши вырос в отца — остренький и заметно длинней, чем у ее подружек.

— Постой! Соню, забери с собой, покажи, чё да как...

— Иди, Сонечка, с Сашей, посмотри, что там у нее. — Валентина направила руками дочь к выходу из кухни. — Поближе сойдитесь, пошушукайтесь...

— Да еще время будет. — Клава махнула рукой. — Спать-то они в одной комнате будут.

Саша зыркнула исподлобья на мать, потом на Соню, буркнула в ее сторону:

— Пошли уж...

Оставшись одни, женщины принялись рассказывать друг другу новости. Валентина передала приветы из деревни, пожаловалась, что зарплату не платят, живут землей, подсобным хозяйством, хорошо еще куры-утки есть да корова, которая дает молоко... А Клава сетовала на тяжелую жизнь в городе: муж все чаще стал приходить поддатый, недовольный, злой, храпит по ночам, не дает выспаться, зарплату ему задерживают, завод разваливается, дочь перестала слушаться, в магазине продукты пропадают с прилавков, а те, что есть, дорожают, да и ей самой-то гроши платят:

— С девчатами на работе смеемся: еле хватит на пять литровых бутылок спирта «Рояль»...

— А что с Сонькой-то? — спросила Клавдия. — Чего она такая тихая?

— Ты что, забыла? С детства. Как соседская собака налетела на нее, так стала затюканная такая, замкнутая... Отец-то потом пристрелил ту псину, да уж разве это Соньке поможет... Вот бабушка научила ее вязать, она и носит везде с собой сумку с пряжей и спицами. Где ни окажемся — садится и сразу вязать начинает, распускает и вяжет наново... А что? И мне спокойней, пусть уж лучше вяжет. Деду вон свитер связала, бабушке — пояс шерстяной на поясницу, мне носков — гору навязала!..

В спальне Саша показала сестре на кровать, стоящую у окна.

— Там будешь спать. Моя — вот эта, — махнула рукой на вторую кровать, стоящую встык с первой. — А что у тебя в сумке?

— Это... мои вещи.

— А чё так много? — насмешливо ухмыльнулась Саша, рассматривая ее тощую сумку.

— У меня здесь пряжа. Хочешь, я тебе свяжу шарфик?

— Какой шарфик? Лето на дворе, — вскинулась Саша и, отвернувшись в сторону, буркнула: — Чиканутая, что ли...

— У вас не бывает зимы? — спросила Соня без намека на иронию. Она так и не двинулась, как зашла, все стояла посреди комнаты, под люстрой, на которой отсутствовали две лампочки из трех возможных.

— Конечно, бывает, как и у вас в деревне, — язвительно ответила Саша.

— Я хотела бы сделать тебе что-то приятное. У меня мало пряжи, ее хватит только на шарфик.

— Себе свяжи, мышь серая, — прошептала Саша, легла на кровать, надела наушники и нажала кнопку на магнитоле «Вега». В деке закрутились ролики, кассета ожила, девушка закрыла глаза и закачала головой в ритм музыке.

— Как добрались-то? — Клавдия разлила по чашкам чай. — Рассказывай.

— Фух, горячий, — прихлебнула Валентина и поморщилась. — Доехали хорошо, только тряско. Вокряковы свою дочку в город везли, вот и нас прихватили.

— Это что ж у него за машина?

Клава мешала летний салат в тазике, отставив в сторону чашку с чаем.

— Да какая там машина? — отмахнулась Валентина. — «Буханка».

Клавдия убрала тазик с салатом в холодильник, достала накануне налепленные манты, разложила их на металлической решетке, смазанной подсолнечным маслом, и поместила в извергающую пар скороварку.

— Валюш, разве у Вокряков не сыновья? — Клава накрыла скороварку массивной крышкой, вытерла рукой потный лоб и, сделав шаг от плиты к столу, взяла чашку, отхлебнула остывший чай.

— Это ты с Витькой Французом их путаешь, у него двое сыновей-погодков. А у Вокряков дочки: старшая, Нелька, в прошлом году замуж выскочила, а младшая, Инка, только школу закончила, так они решили ее в институт запихнуть. Квартиру ей сняли, будет вступительные экзамены сдавать, а мамка при ней останется, пока не поступит. А потом назад уедет, не то старший Вокрячок загуляет еще на радостях без жены.

— Ага, или они вдвоем с дочей приедут назад, в деревню, когда Инка провалит экзамены, — засмеялась Клава.

— Да девка вроде толковая, школу на «отлично» закончила.

— Раз толковая, тогда не пропадет, — ехидно подметила Клавдия, и ее понесло: — Видно, похитрей своей старшей сестры, раз не захотела в колхозе оставаться! Знаем таких, сейчас нагуляет в городе от кого-нибудь, а потом папашку за ноздри — и в ЗАГС! А там и все, считай, городская, можно бросать институт...

Клавдия внезапно замолчала, схватила заварной чайничек и начала наливать себе чай.

— Тебе подлить? — обратилась она к сестре.

— Нет, у меня еще этот не остыл, спасибо. — Валентина опустила глаза.

Воцарилось молчание, тягостное для обеих.

Когда-то давно Клавдия уехала после школы в город, поступать в институт, но вместо этого оказалась в техникуме советской торговли. В общежитии ей выделили комнату, где жили еще три девчонки, такие же, как она, из района. Учеба ей нравилась, но еще больше нравилась студенческая вольная жизнь, веселая и разнообразная: здесь, в отличие от ее родной Карамарёвки, удовольствия не заканчивались деревенским клубом, поездкой к соседям на танцы или посиделками компанией на природе. И то собирались поздно вечером, когда завершали ежедневные работы по хозяйству. Нескончаемые трудовые будни: ребята весь день с мужиками в поле, девчонкам с утра — коровы, козы, куры, гуси, у кого что есть, потом дома и во дворе по хозяйству хлопочи без передыху, пока матери на ферме...

Все закончилось с переездом в город. На втором году Клава выскочила замуж, уже бывши на сносях, переехала к мужу, родила да и забросила техникум.

Клавдия поспешила прервать неловкую тишину.

— Ну, что ты замолчала, Валь? — затараторила она. — Ты же знаешь, я по любви вышла за Яшковского, долго встречалась с ним, потом появилась Сашенька... У меня-то совсем другая история, чем у этих, молодых да ранних. У нас принципы хоть какие-то были! Что, тихоня? В чашку смотришь, про меня смеешься?

Чтобы унять свое смущение, Клава взялась нарезать хлеб, положив его на потемневшую от старости деревянную доску.

— А где свекровь со свекром? — Валентина робко посмотрела на сестру.

— На даче, — откликнулась Клава, довольная, что разговор ушел в другую сторону. — Они каждое лето уезжают на дачу жить, аж до самой глубокой осени, пока там свет не отключат. Привозят с собой уже закрученные банки с соленостями. Мне не доверяют крутить. Не нравятся им мои разносолы, видите ли! У них, у Яшковских, свои традиции, па-а-анимаешь ли, всё себя за панов считают, какие-то там голубые крови у них польские, блин, текут! Пока их нет — живем поспокойней и посвободней. Ну, вот разве только вы приехали... — Клавдия осеклась, сообразив, что снова ляпнула лишнее. — А тебе, кстати, что в больнице-то надо?

— Да я только к врачу схожу в понедельник — и тут же уедем, — пробормотала еле слышно Валентина. — Стало часто у меня: ни с того ни с сего боль в животе схватывает, сижу корчусь, потом отпускает... Ну, наш фельдшер мне и дал направление: езжай, мол, обследуйся, что за беда у тебя там... Вот я тебе, сестренка, и позвонила сразу, чтоб переночевать до понедельника.

— Живи сколько надо, Валюх. Я не имела в виду ничего такого...

Ее перебил резкий шум — шипящая струя пара вырвалась из клапана скороварки, зашумела, как паровозный гудок.

— Ой, а манты-то, про манты забыла, — закружилась Клавдия вокруг плиты.

— Давай помогу, — подскочила Валентина.

— Ага, подай вон то большое блюдо!

Мерзкий звонок, пронзающий, как зазубренный стержень, внутренности, разорвал тишину. Женщины вздрогнули, даже кошка изогнулась в спине и прыгнула под стол.

— Наконец-то! — Клава бросилась открывать дверь. — Это Виктор с работы пришел.

Валя робко привстала в ожидании хозяина.

— Клавка, есть что пожрать? — раздался пьяный голос супруга.

— Да как нет?! Ты что, забыл, к нам гости сегодня приехали, специально стол накрыла, тебя только ждем.

— А-а-а-а, родственнички пожаловали. Вспомнили о нас, ну-ну...

— Чего мелешь, пьянь! У-у-у-у, ханыга, надрался со своими собутыльниками! Просила ведь не пить сегодня!

— Да мы по малюсику, по чекусику...

— Я тебе дам «по малюсику»! Твое счастье — сестра приехала с дочкой. — Клавдия старалась не сорваться на крик, но говорила с напором. — А то бы я тебе... Иди умывайся, переодевайся — и к столу, а то остывает!

Когда Виктор умылся, хозяйка усадила домочадцев и деревенскую родню за накрытый стол в зале. На большом цветном кинескопе «Рубина» дрыгались хипхоперы — в программе значились иностранные клипы.

— Представляешь, Валь, — рассказывал заплетающимся языком Виктор, — чё они придумали! Открылся у нас комер... комер... коммерческий телевизионный канал «Меридиан», но не бесплатно. За деньги устанавливают на телевизор декодеры, чтобы их сигнал расшифровывался, тогда будет показывать вот эту всю лабуду! Ну, это, конечно, по желанию. Дочка, блин, захотела — вот мы и установили...

Девочки особо не ели — так, потыкали вилками по тарелкам. Взрослые же засиделись за столом допоздна. Женщины тихо что-то рассказывали друг другу. Хотя хозяйка и выставила на стол бутылку, они не пили. После пары тостов Виктора — «Ну, за тех, кто в море!», «Ну, вздрогнем!» — они даже рюмки не поднимали, просто кивали ему головой: мол, на здоровье!

Вскоре Виктор свалился на диван и уснул. А Клавдия с Валентиной все разговаривали и разговаривали...

 

День второй — воскресенье

На следующий день женщины встали чуть свет. Девочек решили не брать с собой на рынок, поэтому не стали их будить. Попили чай и засобирались.

Из комнаты вышел заспанный, с красными глазами Виктор, бросил быстрый взгляд на супругу и сразу шмыгнул в туалет.

— Ну что, идем? — Валентине не терпелось попасть в торговые лавки.

— Подожди. — Клавдия поставила сумку на тумбу у входа, подошла к туалету и постучала в дверь. — Вить, а ты зачем встал так рано?

За дверью послышались шум воды, льющейся из крана, кряхтение, сморкание и кашель.

— Во, форсунки продувает, — усмехнувшись, кивнула Клавдия в сторону туалета. — Ты что, оглох там? Что молчишь?

— Дай умыться-то, — наконец отозвался супруг из-за двери. — Чё орешь на весь дом, всех уже разбудила!

— Открой дверь, — сурово произнесла Клавдия и еще раз громко постучала.

Дверь открылась. Виктор вытирал лицо полотенцем. Клавдия зашла в туалет, осмотрелась, заглянула в грязное белье, в стиральную машину, глянула на ванну, но лезть под нее не стала.

— Куда спрятал? Все равно найду! — Клавдия стукнула кулаком по плечу Виктора. — Смотри у меня, чтобы дома сидел и ни капли в рот! И квартиру пропылесось!

— Да ладно, чего ты? Не собирался я пить...

Клавдия глянула на Виктора прокурорским взором и вышла в коридор.

На троллейбусе, который пришлось ждать дольше, чем на нем ехать, сестры добрались до центрального городского рынка. Несмотря на ранний час, торговля кипела, люди сновали туда-сюда, грузчики на грязных и помятых небольших тележках возили товар в торговые павильоны. Азиаты перетаскивали мешки с овощами и ящики с фруктами на открытые прилавки. Из киоска, заставленного видео- и аудиокассетами, звучала блатная музыка, рядом с ним ютились пошарпанные столики на высоких ножках, к ним уже прилепились несколько любителей пива с помятыми лицами. Цыгане зазывали к себе на торговые точки, предлагая майки с разноцветными буквами на английском, узорчатые свитера «Босс», значки со знаменитыми музыкальными группами и певцами, жвачки «Турбо» и «Дональд», бейсболки, джинсы: «варенки», синие и черные «мальвины», широкие «пирамиды». У Валентины разбежались глаза.

— Не обращай внимания, все это подделки, шьют у себя в таборе, а потом нам втюхивают. — Клавдия тащила за руку оглушенную ярким ассортиментом Валентину.

В углу, за палатками, наперсточники, соорудив импровизированный столик с тремя стаканчиками и шариком, завлекали людей испытать судьбу на фарт.

— Пистолет ко лбу не приставляю, я играть не заставляю! — кричал, сидя на корточках, заводила, гоняя шарик между стаканчиками.

— Попробуем? — Валентина загорелась, приметив, как какой-то мужик только что выиграл двести рублей.

— Подходи, тетка, клади в банк всего десять рублей! Отгадаешь, где шарик, — твои двадцать! — надрывался зазывала.

— Куда?! Пошли отсюда, — схватила сестру за руку Клавдия. — Проверь, кошелек на месте?

Пройдя по рядам рынка, прицениваясь то к одному, то к другому товару, сестры с изумлением заметили, что время уже подходит к обеденному. Валентина купила у торговцев турецкий платок для матери, для отца — сигарет «Прима», Соню решила порадовать черной майкой с непонятной надписью на иностранном языке. Себе она взяла дамский набор: лак для ногтей, помада и тушь для ресниц.

Клавдия ограничилась мелкими покупками по хозяйству.

Домой возвращались усталые, запыленные, тяжело ступая, подошли к подъезду. Рядом со входом, под окном первого этажа, суетилась бабулька с гулькой на затылке и стареньким гребешком на седой голове, вываливая на газетку, лежащую на земле, небольшие кусочки вареной рыбы. Кошки кружились вокруг пожилой женщины и натужно мявкали в ожидании лакомства.

— Здрасьте, баб Маш, — выпалила Клавдия, открывая дверь в попытке быстрей проскочить в прохладный туннель подъезда.

— Ух, здравствуй, Клавочка. — Баба Маша разогнулась, держась рукой за поясницу. — Далече ходили?

— На рынок, баб Маш. Вот, гости приехали, обновки выбирали.

— А-а-а, гости, эт хорошо. — Бабка с улыбкой осмотрела Валентину через толстые линзы очков. — Клава, а я к тебе имею дело. Телевизор перестал показывать, попроси своего Витю, чтоб зашел посмотрел. Может, наладит?.. А то сейчас богатые плакать будут, а я без телевизора.

— Конечно, баб Маш, пришлю его.

— Вот спасибо тебе, соседочка!

— Баб Маш, и я попросить хочу вас... Дам ваш телефон моей сестре. — Клава указала на Валентину. — Она завтра едет в больницу, ну, на всякий случай, если что, звякнет оттуда, а вы нас позовете. Хорошо?

— Конечно, Клавочка, конечно. — Баба Маша вошла вслед за сестрами в подъезд. — Ты только Витю не забудь прислать ко мне...

Закрыв дверь в квартиру, Клавдия бросила свою сумку, сняла босоножки, вытерла пот со лба и прислонилась к стене.

— Фух, еле дошла. — Она посмотрела на Валентину. — Ты как, живая?

— Мы-то привыкшие, это ты отвыкла от таких походов.

— Еще баба Маша эта. — Клавдия показала пальцем вниз. — Соседка наша снизу. Кошатница, ядрит мадрид! Всех кошек собрала в округе, день и ночь их подкармливает. Вонь возле подъезда ужасная! Не почуяла?

— Не-а.

— Давно бы высказала ей, что думаю о ее зверинце! Но нельзя. — Клава всплеснула руками. — Подружка моей свекрови, да и телефон у нее есть, как у ветеранки, нет-нет да и бегаем к ней позвонить...

Клавдия прошла в зал.

— Вить, ты где? Виктор!

Обойдя всю квартиру и не найдя мужа, Клавдия обратилась к дочери:

— Саш, а Саш, где папка твой? А?

— Ушел, — лениво отозвалась дочь.

— Как ушел?! Я ж ему велела дома убраться и сидеть, носа не высовывать!

— Сказал, обещал машину там кому-то отремонтировать. В гаражи пошел.

— Ну гадёныш, ну шлях недоделанный! Я ему покажу ремонт. Сейчас пойду найду его, все гаражи переверну! Прибью скотину!

Клавдия еще долго ругалась, но мужа искать не пошла. Разогревая еду, она подуспокоилась, накрыла стол и позвала всех обедать...

Виктор заявился ближе к вечеру. Клавдия с Валентиной на кухне лепили пельмени. Фарш из привезенного гостьями деревенского мяса получился сочный. Черпаемый чайными ложечками из эмалированного тазика, он ловко укладывался женскими пальцами в накатанные из теста лепешки. Края лепешек соединялись, склеивались по верхнему краю — получались полукруглые гребешочки над пузатыми пельменьчиками...

Звонок в дверь пронзил квартиру.

— Явился, работничек золотой. — Клавдия положила недолепленный пельмень на посыпанный мукой стол, вытерла руки, взяла скалку и пошла к двери. — Ну, если поддатый, я ему устрою!

Валентина продолжила лепить пельмени, прислушиваясь к происходящему в коридоре.

— Ну-ка, глянь на меня. Ты где был?

— Генке помогал машину чинить.

— Какой Генка?! Какая машина? Да ты лыка не вяжешь! В гаражах нализался? Я тебе сказала, чтобы дома сидел. Я тебе сейчас дам ремонт! Твоего Генку я час назад в окно видела, домой шел — трезвый!

Из прихожей послышался шум, глухие удары по чему-то мягкому, сопровождающиеся айканьем и ойканьем Виктора. Воспользовавшись паузой, пока скалка перелетала из одной руки Клавдии в другую, отец семейства проскользнул в туалет, где и закрылся.

— Хватит орать! Весь подъезд уже в курсе, что отец пьяный пришел! — прокричала выглянувшая из спальни Саша.

— Ты еще на мать голос повысь, сейчас и тебе достанется! — Клавдия потрясла в ее сторону скалкой, от которой разлеталась во все стороны мука.

Саша скрылась, громко хлопнув дверью.

— Зла не хватает. — Взвинченная Клава зашла на кухню. — Опять надрался, козел лагерный!

— Вода закипела, — перевела стрелки с опасной темы Валентина. Ей было неловко оттого, что она присутствовала при семейной сцене. — Будем закидывать первую партию?

— Закинь сама. — Клавдия опустилась на табурет, подперла голову рукой и уставилась в окно. Она казалась постаревшей — с унылым лицом, открытым, блестящим от испарины лбом и жирными волосами, затянутыми в конский хвост...

День третий — понедельник

На следующий день Виктор ушел на работу с утра пораньше, на прощание буркнув собирающейся в больницу Валентине что-то невразумительное.

Как только за мужем закрылась дверь, встала и Клавдия. Прошла на кухню, где Валентина собрала сумку и проверяла документы, которые необходимо было предоставить в больнице.

— Вот ты шустрая, — сонно проговорила Клавдия. — Куда в такую рань?

— Пора уж... Надо очередь успеть занять к врачу.

— Неугомо-о-онная, — протянула Клава, ополаскивая лицо под струей воды.

Валентина прошла к выходу, с порога позвала сестру:

— Ну, Клава, давай прощаться, уже не знаю, когда увидимся... Спасибо тебе за гостеприимство.

— Да чего ж так рано? — выпалила растерянно Клавдия. — Еще погостили бы...

— Куда еще? Сейчас обследование пройду у врача, надеюсь, до обеда успею, соберемся с Соней — и сразу на автовокзал. Ты-то еще на работе будешь.

— Да, сегодня товар принимаем, никак не смогу отпроситься вас проводить. Без меня в комиссионке хозяин как без рук, — наигранно рассмеялась Клавдия. — Сашка вас проводит. Слышь, Саш? Проводишь тетку до остановки!

Сестры обнялись.

Валентина подозвала дочь:

— Я скоро приеду из больницы. Будь умницей, — поцеловала ее.

Соня ничего не ответила, махнула опущенной головой и пошла в спальню.

Клава собиралась не торопясь. Магазин, где она работала продавцом, открывался в десять часов. Перед уходом она напутствовала дочь:

— Молоко приедет — купи три литра! Бидон на кухне, деньги на серванте. В комнате своей приберись, посуду помой...

— Сами вчера сидели, сами и помыли бы посуду!

— А ты не ешь, что ли? У соседей питаешься? Посуду не пачкаешь? — вспыхнула Клавдия. — Сказала: приберись! И гостей проводишь!

Взрослые разошлись.

Саша ушла смотреть телевизор. Соня осталась в спальне и, щурясь, любовалась солнечными лучами, пробивающимися в окно сквозь кроны старого клена, растущего напротив окна. Через открытую узкую форточку в комнату легкими порывами влетал приятный свежий ветерок...

Вдруг во дворе раздался долгий и протяжный сигнал ГАЗончика-молоковоза. Соня медленно подошла к окну. Сквозь зеленую листву было видно, как в тупик между пятиэтажками заехал грузовичок с синей кабиной и желтой бочкой с надписью «Молоко». Машина остановилась и еще раз посигналила, созывая жителей района. Худенькая продавщица молока выскочила из кабины, надела белый халат и чепчик. К машине потянулись давно поджидающие ее на лавочках старушки. Возле крана бочки выстроилась кривая говорливая очередь.

Саша нехотя встала с дивана, подхватила бидон и вышла из дома. Вернувшись, поставила молоко в холодильник, взяла сумку и направилась в магазин за покупками, напоследок хмуро глянув в сторону Сони, сидевшей на краю кровати и грустно возившейся с клубками пряжи.

— Вот бесит она меня... — прошипела Александра и закрыла за собой дверь.

Вернувшись с продуктами, которые наказала с вечера купить мать, Саша вошла в комнату и удивилась. Посреди комнаты, ближе к окну, висел вязаный круг из черной пряжи.

— Оба-на! Что за паутина? — недоуменно воскликнула она. Осмотрев творческую поделку, Саша повернулась к сестре с усмешкой: — Представляю, что за паук это сплел! Лапищи кривенькие, зубищи здоровенные, ножки тоню-у-у-усенькие...

Круг паутины поддерживали нитки пряжи, натянутые и привязанные к дужке кровати, дюбелю, на который была накинута петля настенного ковра, спице, воткнутой в плинтус, еще пара ниток струилась от воткнутых под обои булавок. Черная паутина перекашивалась, изгибалась и покачивалась на сквозняке, но в целом сохраняла задуманную автором круглую форму...

Соня перестала перебирать свою сумку, подняла глаза на Сашу и грустно сказала:

— Это солнце.

— Ни фига себе день начался! — присвистнула Саша. — Чем тебя не устраивает уличное?

— Это ваше солнце. — Соня опустила глаза и смотрела куда-то в угол комнаты. — Оно такое же, как на небе, только ваше.

Саша еще раз посмотрела на черное солнце, которое перекрывало солнечный свет с улицы. Она села на свою кровать и увидела, что вязаный круг находится как раз напротив уже взошедшего светила и как бы накладывается на него.

Девушка вскочила, отошла в сторону, опять вернулась: все верно, этот ракурс открывался только с ее спального места.

Соня вешала черную паутину именно для нее.

— А почему оно черное? — выдавила из себя Саша, наливаясь злостью.

— Другой пряжи нет. — Соня почувствовала угрозу и внутренне сжалась. — У меня только черная оставалась. А теперь и вообще никакой...

Саша припомнила, что Сонька постоянно вязала что-то черное, распускала, опять вязала, мелькая деревянными спицами.

И вот довязалась...

Саша брыкнулась на кровать и уставилась на шерстяное солнце. Тоненькие лучики, едва заметные, пробивались через ажурное вязанье и световой пыльцой оседали на лицо, на руки, на все, что попадало под рассеиваемое спектром черной ворсистой линзы пространство. Свет был — и вроде его и не было...

«А может, и правда это наше солнце?» — подумала Саша и задремала.

Когда она проснулась, оба солнца исчезли. Первое, как обычно, выкатилось за окно и стояло в зените, второе черным клубком лежало на старенькой сумке, пронзенное насквозь спицами, чем-то напоминая прическу гейши.

Сони в комнате не было.

Саша подошла к «Веге», порылась в кассетах, разбросанных поверх проигрывателя, выбрала одну, с надписью BASF, вставила ее в деку. Кассета щелкнула, ролики закрутились, глазки кассеты ожили, вслед за ними потянулась магнитная лента, скользя по блестящей белым металлом звуковой головке. Наушники аккуратно легли и прижались к ушам, барабанные перепонки вздрогнули под первые аккорды сборника «АC/DC»...

Саша окончательно проснулась.

Клавдия пришла с работы, как обычно, в приподнятом настроении, она что-то напевала. Прошла на кухню, открыла холодильник, проверила, все ли купила Александра, взяла дольку колбасного сыра и удовлетворенно захлопнула дверцу. Откусив сыр, поставила кипятиться чайник.

— Сань, Санька, гостей-то проводила? — прокричала Клавдия.

Саша не отвечала.

Клавдия прошла в спальню к дочери.

Там было пусто.

Она развернулась, закинула в рот остатки сыра и пошла назад на кухню. «Наверно, гулять пошла», — подумала Клавдия и вскрикнула:

— Ой, батюшки!.. — Изо рта вылетели кусочки прожеванного сыра, она схватилась за грудь. — Ты что здесь делаешь?!

В коридоре стояла Соня.

— В туалет ходила, — пролепетала племянница.

— Вот напугала так напугала, — начала приходить в себя тетка. — Я уж думала, вы к своей Карамарёвке давно подъезжаете. — Она прошла мимо Сони в кухню и присела. — Постой, а где мать твоя?

— Не знаю. — Соня все так же стояла в коридоре, потупив взор и теребя собачку на замке своей сумки.

Разузнав у племянницы, что Валентина так и не приходила из больницы, Клавдия разволновалась.

— Ой, что же произошло-то? Что делать-то?! — выхаживала она, подвывая, туда-сюда по кухне. Ей вторил закипающий чайник.

— Так, Сонечка, иди в спальню, одевайся, сейчас поедем в больницу — узнавать, что случилось! — Она остановилась. — А вдруг по дороге из больницы что-то произошло?..

Клавдия кинулась в прихожую надевать обувь.

В дверь позвонили.

Клавдия подскочила, недозастегнув босоножку. Живо, с надеждой, открыла дверь.

— Здравствуй, Клавонька. — Соседка баба Маша протянула ей газетку.

— Здрасьте...

— Сегодня до обеда звонила твоя Валентина. Просила передать, что кладут ее на операцию сейчас. Передала номер палаты и номер телефона на сестринском посту в их отделении, на всякий случай. Вот, я на газетке записала. На-ка, возьми... Увидела в окно, что домой идешь, и сразу к тебе поспешила — сообщить.

Клавдия спустилась с бабкой к ней в квартиру и позвонила по оставленному номеру. Сестра, дежурившая на посту, сообщила, что операция прошла успешно, аппендицит удалили, пациентка лежит в палате, отходит от наркоза.

Когда вечером с работы пришел Виктор, взрослые сели ужинать. Девочек Клавдия покормила раньше. Посоветовавшись с мужем, Клавдия решила, что завтра Саша с Соней поедут навестить больную.

— Ну и долго они у нас гостевать будут? — кивнул головой в сторону спальни Виктор. — Скоро родители приедут с дачи, придется освободить зал, будем все вместе ютиться в спальне.

— Не бурчи, Яшковский, самой тошно...

— Приехала обследоваться — и застряла, — не унимался Виктор, — а мы с ее дочкой нянчись! Она не могла ее оставить дома?!

— Ну, значит, не могла, раз взяла с собой. — Клава развела руками. — Мужика у нее нет, на бабку с дедом оставить? Так за ними за самими надо смотреть. Ты чего, не видишь: Сонька со странностями. Куда ее оставишь?.. Да хотя чего ты там видел, все выходные водку пил, себя-то в зеркале не узнавал! Они хоть вон мяса, кур, сметану привезли из деревни. А ты чего принес, горе-работник? Зарплату на заводе — и то задерживают.

— Сейчас ей фруктов в больницу покупать будешь, то на то и выйдет: что привезли, то и забрали, — буркнул муж.

— Вот терпеть не могу, когда в тебе эти шляхетские нотки взбрыкивают, как у мамаши твоей, — скорчила лицо Клавдия. — Та тоже всему подсчет ведет!

— Ну а что она такого...

— Всё, хватит, — оборвала мужа Клавдия. — Спать пошли.

День четвертый — вторник

Уходя на работу, Клавдия разбудила Сашу и велела ей сходить с Соней в больницу, проведать Валентину.

— Смотри, идите к четырем, там как раз пускать посетителей начнут. Спросишь у нее, когда выписывают, ну, чтобы встретить. Вот деньги, купишь фруктов тете Вале. Особо там не разгуливайся, пару яблок, пару груш — и хватит. Сдачу вернешь. Это последние деньги.

— Может, я одна съезжу? — поморщилась Саша. — Что я Соньку с собой таскать буду, сама быстро сгоняю.

— Нет, вместе. Это ж мама ее, ты чё... И вообще, сестру одну не оставляй.

— Нужна она мне больно!

— А вот нужна! Нужна, доча. Сестра она тебе все же... И вообще, что препираешься? Гулять пойдешь — с собой бери, дома сидишь — рядом ее посади!

— Да не буду я с ней нянчиться!

Клава отозвала дочь подальше от комнаты, где спала Соня, и тихо проговорила:

— Санька, ты что, не видишь, легкая она на голову! Оставишь ее одну, она чего-нибудь учудит, соседей зальет или с собой что сделает... Да что я тебе объясняю! Вон твоя подружка закадычная, Юлька, вроде нормальная, а нашла у отца сигареты и обкурилась, аж скорую вызывали...

Александра помнила этот случай.

Они в тот раз вдвоем с Юлей решили покурить у нее дома на кухне, пока родителей не было. Найденные у Юлиного отца сигареты «Рама» производства ГДР пришлись кстати. Саше хватило пары затяжек — она закашлялась, а вот подружка была поопытней и выкурила аж полсигареты. Головы закружились у обеих. Александра пошла домой, а Юлька, немного придя в себя, решила докурить, жалко было оставлять...

Пришедшие домой родители нашли любимую дочку в туалете, ее рвало, поднялась температура. Вызвали неотложку. После этого случая отец Юли в наказание забрал дочь на месячные сборы спортсменов-лыжников, хоть она и не занималась спортом серьезно. Родители на семейном совете решили, что папа, работающий тренером, будет ей уделять больше внимания именно там. Бедная Юля наравне со всеми ребятами, занимающимися в секции не один год, была поставлена в рамки спортивного режима. Как ни странно, после этого она по-настоящему увлеклась лыжами и стала тренироваться в отцовской спортивной школе. В следующее лето она уже сама уговорила мать отпустить ее на сборы лыжников. Александра грустила без Юли, но на предложения заняться спортом вместе отвечала: «Я что, больная?»

— А от этой малахольной, — продолжала мать, — и подавно не знай, чего ожидать можно! В тихом омуте... ну, ты поняла.

— Ла-а-адно, — выдавила протяжно Саша.

— Вот и хорошо. Что поесть там, знаешь, и ее покорми, не забудь.

Клавдия обувалась, бормоча:

— Вот еще забот на мою голову...

Из спальни вышла Соня и, блуждая взглядом по ковровым дорожкам, спросила:

— Можно воды попить?

— Конечно, Сонечка, конечно, доченька. Иди, иди попей! Саш, проводи Соню... А я побежала, уже опаздываю.

Дома из взрослых никого не осталось.

Сашка до полудня валялась на кровати, то ли спала, то ли просто дремала. Соня сидела, как обычно, что-то вязала, потом распускала, сматывала клубок и опять начинала вязать...

В обед Саша засобиралась, позвала с собой Соню, та, когда узнала, что идут к маме, обрадовалась.

В больнице пахло лекарствами, посетители толкались, кричали, создавая общий гомон. Железные лифты, по очереди спускающиеся к первому этажу, с грохотом останавливались, лифтер открывал металлические двери с круглыми окошечками-иллюминаторами и кричал: «Кому наверх, кому передачку передать?» Люди протягивали ему пакеты и сумки с записками и номерами палат, другие просовывались в лифт — в порядке очереди.

Попав на пятый этаж, девочки с накинутыми на плечи застиранными белыми простынками недолго искали палату пятьсот пять.

Валентина лежала бледная на постели и смотрела в потолок, из-под ее кровати торчало эмалированное судно. Увидев девочек, она ожила и начала рассказывать что-то невпопад. Саша передала фрукты, спросила о самочувствии, пыталась о чем-то поговорить и поддержать тетку. Соня же как подошла к матери, взяла ее руку, так, не промолвив ни слова, и стояла все свидание, глядя на нее, и лишь перед уходом спросила:

— Мам, ты когда домой?

— Скоро, дочка, врач сказал, что я быстро поправляюсь...

Саша облегченно вздохнула: она так не хотела задавать вопрос о том, когда выпишут тетку! Ну, теперь будет что сказать матери.

Вернувшись из больницы, Саша тут же засобиралась на улицу, пока не пришли родители.

— Пошли погуляем, — потащила она Соню за рукав.

— Пошли, — неожиданно согласилась сестра. — Пряжу смотаю только.

— Давай быстрей!

Уже в коридоре Саша увидела, что Соня взяла с собой сумку, в которой хранила пряжу. Она с ней уже сегодня ездила в больницу и так нелепо смотрелась, так бесила Сашу!

— На фиг ты ее взяла?! Оставь дома.

— Я вязать буду.

— Домой придем — повяжешь.

— Я вязать буду, я не буду мешать...

— Да меня там все оборжут с тобой. — Саша потянула за ремень сумки, стягивая ее с плеча сестры. — Оставь, говорю!

— Нет, нет. — Соня сопротивлялась, не давала забрать свою ношу. — Не отдам!

Старенький ремень из кожзама не выдержал и лопнул, сумка упала на пол. Соня села, скомкала сумку, прижала к себе, расплакалась:

— Не отда-а-ам, не отда-а-ам...

Саша опешила, держа в руке один конец ремня. Придя в себя, она отбросила его:

— Да бли-и-ин... — В злости она прошла в спальню, втыкая пятки в деревянные полы, и плюхнулась на кровать. — Погуляла, спасибо! С этой дурой все лето, что ли, цацкаться? Я что, прокаженная? Да пошла ты... Мама еще... «Не оставляй ее!» — передразнила она Клавдию.

Злость бурлила внутри, выбрасывая шипящие капли черных мыслей. Ненависть к сестре становилась невыносимой, она чувствовала, что готова прибить ее! Такая была охота шарахнуть со всей силы, чтоб она заткнулась и вообще исчезла из ее, Сашиной, жизни.

«Чёт заткнулась вроде...» — подумалось ей вдруг.

В коридоре было тихо.

Саша встрепенулась. В голове прокрутились мамины слова: «...она легкая на ум. Оставишь ее одну, она чего-нибудь учудит... с собой что-то сделает...» Тревога мгновенно вытеснила разъедающую ненависть. Саша выскочила в коридор. Соня тихо сидела, подавляя плач, все так же прижимала сумку к себе и вытирала слезы, катившиеся из глаз. При появлении Саши она не подняла голову, не взглянула на нее, только тихо произнесла:

— Извини, Саша, я не хотела тебя расстраивать. Если нельзя брать сумку, можно, я останусь дома? — Она говорила и смотрела в одну точку впереди себя — куда-то в тумбочку, набитую обувью.

Саша смутилась и растерялась. Опасение сменилось жалостью, этот комок, отяжелев, застрял в груди и теперь тянул.

— Да ладно... — пришла в себя Саша. — Дай посмотрю, сильно ли там порвалось, может, сейчас наладим. Пошли в спальню.

Соня послушно встала и пошла за сестрой. Рассмотрев ремень, Саша предложила связать оборванные концы — и на том ремонт был окончен.

Выходя во двор, Саша сказала Соне:

— Ты только не отходи от меня. О’кей?

Соня кивнула головой.

Сестры пролезли через дырку в решетчатом заборе и оказались на игровой площадке детского сада. Пройдя немного вперед по асфальтированной дорожке, девочки обошли жесткий кустарник-ограду и уперлись в кирпичную прямоугольную беседку, внутри которой сидели три парня.

— О, Санёк пришел! — оживились они.

— Всем привет, — кинула Саша.

— Кто это с тобой?

— Сестра моя двоюродная, Соня зовут.

— Привет, Соня-засоня! — заржали парни.

Соня попятилась за спину Саши. Она бросала исподлобья короткие взгляды на ребят и тут же опускала глаза. Ее неуверенность и смущение, перемешанные со страхом, бросались в глаза. Это веселило мужчин и задевало Сашу.

— Стеснительная какая, — хмыкнул один из парней.

— Да тебя увидишь, застесняешься, — огрызнулась Саша.

— Что, красивый?

— Ага, аж страшный.

— Она что, пацанов ни разу не видела, прячется за тебя? — без иронии спросил другой.

— Видела, только деревенских, — ответила, присаживаясь, Саша.

— О, девушка из деревни?! — опять ухмыльнулся самый язвительный.

— С колхоза, — парировала Саша.

— А корова где, доярка? — не унимался коротко стриженный, с неприятным взглядом болтун.

— В заборе застряла! — отбрила Саша. — Иди за хвост подергай, пока не убежала.

— Паха, подкати хоть к этой тёлке, нормальные-то девки от тебя шарахаются, — вдруг промолвил молчавший до этого высокий брюнет.

— Да пошел ты... — огрызнулся Пашка.

— Ты что? Приборзел?! — Высокий двинулся на Пашку, подняв сжатый кулак.

— А что ты... сам... — Пашка отбежал в сторону, подальше от угрозы.

— Да ладно вам, — вступила Саша. — Есть что курить?

— На, — протянули ей красную пачку «Магны».

— О, откуда такая роскошь? — удивилась Саша, вытягивая сигарету из мягкой пачки.

Соня все это время стояла рядом с сестрой, крепко прижимая к себе сумку.

— Долг отдали, — с апломбом произнес высокий. — Пока уговаривал этого дрыща долг вернуть, вон ботинок порвал! А ведь всю зиму в них проходил. Жалко! Дай тоже сигаретку.

— Не холодно-то в летних зимой? — спросила Саша, блаженно затягиваясь сигаретой.

— Холодно, конечно, ногти инеем покрываются, — наигранно поёжился высокий. — А так ничего, только скользко.

— А что это у нее в сумке? Деньги? — шутливо спросил третий, протягивая измятую пачку товарищу. — Вцепилась, как будто сейчас отбирать будут.

— Прикинь, пряжа. — Саша вывела Соню вперед. — Не бойся, Сончелло, это моя компания: это Славка — боксер, местная гроза, это Никитос — наша палочка-выручалочка: всегда деньги есть и на выпить, и на покурить, а это Пашка — вечная заноза в заднице.

— Слышь, братва, Пряжа будет у нее погоняло, — сострил Пашка, чтобы подлизаться. — Пряжа теперь будет зваться.

— Смотри, сейчас тебя спицей проткнет, — отшутилась Саша, защищая сестру.

— А что, еще и спицы есть?

— Да еще какие, бабушкины.

— Когда Пряжа не вяжет, ты, Сашка, ими, наверно, в носу ковыряешься, — не унимался Пашка.

— Ты, урод, сейчас почешу тебе! — Саша со злостью махнула ногой и со всей силы влепила парню ниже спины. Он, хихикнув, выгнулся и отбежал, потирая зад. — На свой хрюндель посмотри, скотина. Тебе его кирпичом чистить надо!

Ребята засмеялись. Для компании это был обычный стёб, скрашивающий их бесцельные встречи. Дворовой молодежи нравились эти бестолковые посиделки, пустые разговоры, бродилки по району в поисках приключений и общения с такими же компашками малолеток, как и они.

Саша уже на лестничном пролете первого этажа услышала громкий голос матери. Та кричала на отца так, что даже когда девочки проходили мимо двери бабы Маши, не услышали звуков телевизора.

Войдя в квартиру, Саша поняла: батя опять пришел с работы поддатый. Недолго думая, она завела Соню в спальню, принесла туда наспех сделанные на кухне бутерброды. Когда шум поутих, сестры тихо умылись, прошмыгнув в ванную, чтобы не попасться Клавдии на глаза, и легли спать. Через открытую форточку Саша слышала, как отец несколько раз выходил на балкон курить, в непрерывном стрекоте кузнечиков и трелей цикад он сопел и глубоко вздыхал, выпуская дым после очередной затяжки...

День пятый — среда

Все утро Соня вязала.

Саша наблюдала за ней, слушая в наушниках «Сектор Газа». Пальцы Сони ловко двигали большими старыми спицами, поддевали черную нить и вплетали ее в общую вязаную материю. Петельки то слетали с острых палочек, то перескакивали с одной на другую, а нить струилась и продевалась в колечки пряжи. Клубок кружился на полу, подергивался, отдавая нить мастерице...

— Сонь, ты что опять вяжешь? — сняла наушники Саша. — Колготки себе, что ли?

— Нет. — Соня остановилась, приподняла вязанье, посмотрела на свою работу. — Это носок.

— Черный носок?! Для негра-инвалида, что ли?

Соня тихо хихикнула. Саша, к своему удовлетворению, осознала, что сестра смеется в первый раз с тех пор, как приехала к ним.

— Славе вяжу носки, у него ноги мерзнут зимой.

— Ну ты заморочилась! Покажи лучше, как ты вяжешь.

— Смотри.

Саша подсела к Соне.

— Вот, видишь? — показывала Соня движения спицами. — Вот так берешь, поддеваешь, потом здесь пропускаешь — и опять так же...

— У-у-у, прикольно! Дай попробую сама.

— Сейчас, я тебе дам другие спицы. — Соня вытащила из сумки тонкие металлические спицы, соединенные леской, и протянула Саше. — Ими легче, вязание не соскакивает.

Ближе к обеду, к удивлению Саши, домой пришел отец. Вид у него был угнетенный и растерянный. Скинув сандалии, он прошел босиком на кухню и сел за стол у окна. На все расспросы дочери отмахивался и говорил, что все в порядке, просто взял отгул.

— Приглядишь тогда за Сонькой, — попросила Саша, — чтобы ее с собой не таскать, я в магазин сбегаю, мама наказала кое-что купить. Хорошо?

Виктор ничего не ответил, только махнул рукой.

Как только Саша ушла, он вытащил из кармана штанов бутылку с крышкой-кепкой и поставил на стол. Клавдия на работе до вечера, бояться нечего. Можно с философской грустью предаться возлиянию, а вечер как-нибудь переживем!..

Он прошел в ванную, не торопясь помыл руки, вернулся на кухню. Заглянул в холодильник, достал зеленый лук, хлеб из пакета, отрезал корочку с нетронутой стороны, положил рядом с солонкой.

Только он успел выпить сто грамм водки, как в кухню зашла Соня. Не глядя на нее, он вновь принялся наливать водку в стакан. Наполнив его выше половины, замер, разглядывая стеклянные грани, разделенные полоской поверхности жидкости.

Племянница стояла, переминаясь с ноги на ногу, поглядывая на пустой кувшин, куда обычно Клавдия сливала остывшую кипяченую воду.

Виктор при ней почему-то не смог выпить, хотя уже сжал стакан пятерней и поднес ко рту.

— Ты чего, Сонька? Потеряла чего? — Виктор отвел руку со стаканом ото рта.

— Попить можно? — робко спросила она.

— Тебе чайник поставить? — Виктор вернул стакан на стол.

— Нет, простой воды.

— Ну, сама нальешь себе? Вон кружку возьми на мойке.

Соня тихо прошла к раковине, взяла кружку, открыла кран, наполнила его и начала пить короткими глотками.

Улучив момент, Виктор залпом опрокинул стакан. Пока Соня допивала воду, дядя Витя почувствовал благодать...

Поставив кружку, Соня боком попятилась к выходу, косясь на бутылку водки.

— Чего смотришь? — словно переняв у племянницы пристрастие к тишине, тихо спросил Виктор. — Презираешь меня, что пью? А как думаешь, почему?

— Нравится, наверно. — Соня пожала плечами.

— Нравится? Да как это может нравиться?! Жизнь такая пошла, что водка — по вкусу ее — как раз и есть наша жизнь! Хочешь? На, попробуй. — Он плеснул в стакан водки и протянул его в ее сторону.

На удивление дяди Вити, Соня подошла, придержала его руки и макнула губы в водку.

— Ой, горькая...

— А-а! — Это почему-то привело в восторг дядю. — Горько? А у меня и жизнь такая горькая, и вода моя такая же. Теперь понимаешь, как мне тяжело?..

— А если не пить водку, тогда и жизнь без горечи будет.

— Много ты понима-а-ешь! У вас что, мужики не пьют в деревне?

Соня молчала.

Дядя распалялся все больше:

— Ну вот! Все пьют, даже бабы. А уж когда работу потеряешь — так вообще край как выпить хочется!

— Разве в жизни мало горького, дядя Витя, чтобы еще и в себя эту горечь вливать?

— Это чтоб забыться... Повеселиться!

— А что, тетя Клава и Саша тоже веселиться будут? Вы и их жизни со своей, горькой, мешаете? — Соня говорила тихо, блуждая взглядом по подоконнику, где стояли специи и пустые литровые банки.

Виктор молчал, только рукой провел по лицу, словно снимая невидимую паутину. Долил в стакан еще водки, выпил.

— Всё, иди. Устал я... — сказал он, взявшись за голову.

Соня тут же развернулась и ушла.

Виктор встал, зажег спичку, открыл газовый кран трубы, идущей на газовую горелку, и поднес спичку к носику железного фитиля. Синий язычок пламени тут же выскочил и осветил внутреннее пространство агрегата. Виктор затушил спичку и открыл воду. Десятки огоньков вспыхнули на поле в газовом зобе горелки, она загудела, из крана потекла сначала холодная, потом теплая и наконец уже горячая вода...

Виктор принял душ, лег на диван, включил телевизор, посмотрел некоторое время, как он выразился себе под нос, «какую-то муть» и задремал.

Саша, разумно предположив, что с возвращением матери состоится повторение вчерашнего «концерта», собралась, прихватила Соню и ушла гулять.

Друзей она рассчитывала найти, как обычно, на площадке детского сада. Всех детей уже разобрали родители, и его территория пустовала. Вместо маленьких воспитанников садик заполнялся подростками, когда-то тоже посещавшими это место.

Слава с Пашей распивали «Анапу». Стаканов не было, и они за разговором попивали вино из горла, делая время от времени перекуры. Саша отказалась от предложения пригубить. Пересказав друг другу последние новости и события, ребята решили прогуляться к Никитосу: может, уже освободился от работы — он сегодня весь день помогал отцу обшивать балкон.

Мать Никиты сказала, что он ушел с отцом в гараж относить инструмент и оставшийся материал. Это не огорчило ребят, и Пашка со Славой, возбужденные алкоголем, решили ехать в соседний район по каким-то делам. Саша поняла, что ей там не место, и потянула Соню домой.

— Возьми. — Соня, улучив момент, протянула Славе сложенную вещь.

— Что это? — удивился Слава.

— Носки... Я их связала для тебя.

Парень смутился.

Чем-то родным повеяло вдруг, что-то шелохнулось внутри... Дыхание перехватило, кадык дернулся, он импульсивно сглотнул. Память вернула его в уютную квартиру, где бабушка укутывала его одеялом, когда он болел: «На, Славик, натяни-ка носочки шерстяные, для тебя связала, и горчички туда подсыпала, чтобы быстрей болезнь ушла».

И тут же парню стало тяжело и неприятно от слабости, которой, как ему показалось, он поддался. Глупая гордость поборола сантименты. Он отстранился от протянутой руки Сони.

— О, смотри-ка, носочки шерстяные! Кто-то в кого-то влюби-и-ился, Сопли-мопли, — подскочил, как черт из табакерки, Пашка.

— А ну, иди отсюда, придурок, — рыкнул Слава и ударил Пашку в грудь, но тот, как обычно, успел увернуться.

— Да ладно, пошутил я, пошутил!..

Смущение не отступало, и Слава решил скрыть его, еще раз налетев на провокатора, — попытался пнуть того под зад. Но Пашка отскочил.

— Да молчу уже, — отбежал он еще дальше.

— Не надо, не деритесь, — вмешалась Соня. — Возьми.

— Зачем мне эти носки?! — пренебрежительно спросил Слава.

— Ты же сам говорил, что зимой холодно ногам.

— Не нужны они мне, — буркнул Слава и оттолкнул руку Сони так сильно, что шерстяные носки упали на землю.

Соня молча подняла, протянула ему их еще раз, но парень отвернулся.

— Себе на... надень, — грубо хмыкнул он.

— Пошли домой. — Саша выхватила носки у Сони. — Не надо так не надо, самим пригодятся. Айда, Сонь!

Мать возилась на кухне, нервно перебирая гречку. Саша вкрадчиво подошла к ней:

— Ма-а-ам...

— Чего тебе?

— У нас ненужная пряжа есть?

— Посмотреть надо. Оставались вроде какие-то клубки, если моль не сожрала...

— Скажи где, я посмотрю.

— На антресоли посмотри! Там твоя бабка все прячет. Да тебе-то зачем?

— Да у Соньки одна черная пряжа, да и та уже кончилась.

— А тебе что за дело до нее? У ней своя мамка есть, пусть думает про ее пряжу. Вон и так сумку свою старую ей отдала.

— Откуда знаешь?

— Она же мне и хвасталась! Вот какая Сашенька добрая: все ей дает! Сашенька то да Сашенька сё... Скоро совсем на шею сядут. Приехали на три дня и уже неделю здесь торчат!

— Да чего тебе, жалко, что ли, родня все-таки!

— Родня — голая мотня...

Тут из другой комнаты вышел Виктор:

— Есть что перекусить?

— Безработных не кормим! — отрезала Клавдия. — Перекусить ему... Вон твоя дочка решила все добро сестренке своей двоюродной отдать. Сама с голым задом ходить будет, а ей — на, пожалуйста! Вся в тебя: берите, люди добрые, только не обижайтесь, вот какие мы хорошенькие!

— Чего несешь-то?! — рыкнул на жену Виктор.

— Чё, чё... Через плечо! Мишке твоему бригадиру, как его, Кривопупко, Кривоножко...

— Криворучко, — поправил ее Виктор.

— То-то и оно, криворукий. Не так давно ты ему помогал переезжать, так он тебе — спасибо и бутылку! А как ты к нему за отгулом — так нет возможности! А теперь и вконец уволил тебя!

— Так получилось, завод разорился, многих сократили...

— Получилось у него! Вот вас, алкашей, кто больше всех работал, и сократили, а трезвенников криворуких, лодырей да прилипал оставили. — Клавдия вошла в раж. — А дружку своему, Генке, машину ремонтировал, неделю подряд! Сделал. Спасибо тебе, Витенька, на беленькую, напейся. Так ты и нажрался, а он с семьей на дачу умотал! Хотя бы попросил, чтобы и нас подвез, в одном же садоводческом обществе находимся. Так нет, ты скорее к бутылке присосался! Они на даче, а мы папу пьяного таскаем по квартире! Вот твои дружки! На, Витёк, водочки тебе — и отстань.

Виктор покраснел. Действительно, так и получилось в прошлый раз, все выходные он с друзьями пил в гаражах...

— Ну, он там вещи какие-то вез на дачу, места не было, — попытался оправдаться муж.

— А до этого? А после этого?! Для тебя ни у него, ни у кого места нет! Добренькие они с дочкой... Одна я как собака у вас...

Клавдия разревелась и ушла в зал.

День шестой — четверг

Все утро Виктор смотрел телевизор. Клавдия с ним не разговаривала. Демонстративно накормила завтраком только девочек, оставив мужу грязную сковороду на мойке.

— Давай вермишель тебе сварю, пап, — тронула за плечо отца Саша.

— Да ладно, не надо, чай попил — и нормально. Я ведь даже чай не заслужил, — язвительно скривил лицо Виктор.

— Забодали вы со своими ссорами, — расстроенно проговорила Саша.

Вскоре она позвала отца на кухню, где на столе его ждала вермишель, обжаренная на сковородке и посыпанная сыром, тарелочка с соленым салом, маринованные помидоры с огурцами и зелень. Виктор, растроганный заботой дочери, приговаривал через набитый рот:

— Вот молодец! Одно в жизни радует: хорошую дочь воспитал.

— Ты опять где-то выпил, пап? — спросила Саша, удивленная такими трогательными словами.

— Не повторяй за мамой, дочка, не надо, — орудуя ложкой и не отрывая глаз от сковородки, пробухтел отец. — Не пил, честное слово! У меня сегодня дело важное.

Саша скептически глянула на отца и вышла из кухни.

Через час Виктор собрался и ушел, пробормотав что-то невнятное себе под нос, из чего Саша поняла только: «Скоро меня не ждите...»

День перевалил за полдень, когда под балконом кто-то позвал Сашу. Выглянув, она увидела своих друзей с двумя трехлитровыми банками пива в руках.

— Пошли, — звали они ее, довольные своей добычей.

— Э, не палите контору, — отмахнулась она от них, одновременно давая понять, что сейчас присоединится к ним. — Где будете?

— В палисаднике за седьмым домом, на лавочке.

Когда Саша с Соней подошли к ребятам, те уже прикончили одну из банок и начали другую. Место было уютное и тихое — деревья, кусты, зажатые между задней стеной пятиэтажки и трубами теплотрассы, которые тянулись вдоль забора детского садика, примыкающего к палисаднику.

— Дай попробую, — взяла Саша банку с пивом.

Отхлебнув, она посмотрела на Соню и шутя предложила ей, но та отрицательно покачала головой.

— Зря, вкусно-о...

На соседнюю лавочку, которая находилась на другом краю палисадника, подошли еще двое ребят, вроде на лица знакомые. Паша и Никита поздоровались с ними, помахав руками. Слава даже не повернулся в их сторону.

— А ты что, Гаврюню не узнал? — спросил у него Никита.

— Козел он! Как морду его вижу, так прибить хочу, — набычился Слава. — Сейчас пойду по рогам ему настучу!

— А за что его бить? — наивно спросила Соня.

Все захихикали и обернулись к Славе.

— Да морда лица мне его не нравится, не перевариваю его!

— Когда побьешь его, он будет тебе нравиться? — опять спросила Соня.

Слава смутился, сбитый с толку, помолчал и ответил:

— Ну, я хотя бы получу кайф...

— А он?

— Да мне какая разница, о чем думает этот баклан! Отвали от меня.

— Ты меня тоже не перевариваешь?

Слава разозлился не на шутку. Ребята заерзали на местах, Сашка подскочила и на всякий случай встала между Соней и Славой.

— Не пугай мою сестру, — четко выговорила она.

Никита напрягся, зная взрывной характер Славы и упертость Саши. Он приготовился погасить ссору. Поодаль стоял Пашка и ухмылялся.

— Ну ты что, решила на раздражение поработать? — выпалил Слава. Достал сигареты, прикурил.

Пашка недовольно гыкнул.

— Ладно, парни, пошли пиво допьем, — поменял тему разговора Никита. — Осталось, правда, мало.

— Если бабасевич имеется, — хитро сказал Пашка, — давайте сгоняем в пивнуху, пока там жигулевское не кончилось.

— Конечно, имеется, — радостно ответил Никита. — Пластинки «Чайфа» сегодня на бирже загнал.

За пивом пошли Никита и Саша с Соней. Слава и Пашка остались держать место, чтобы никто не занял.

Пока ребята ходили, Слава все же дошел до соседней лавки, где развалились Гаврюня и его товарищ, и под дурацким предлогом — «Чё так дерзко смотрите в нашу сторону» — пару раз ударил одного и второго, прежде чем те успели сорваться с места и убежать.

Гонцы притащили трехлитровую банку янтарного напитка с аппетитной пенкой у самых краев. Банка прошлась по кругу. Ребята закурили, разговор пошел веселый, с анекдотами и матом.

Соня сидела и опять что-то вязала. Спицы, как крылья стрекозы, трепетали в воздухе. Ребята поглядывали на нее и тихо посмеивались. Ее спокойствие и умиротворенность почему-то передавались им. Вечер удался, редко выдавались такие приятные посиделки...

Уже дома, когда девочки ложились спать, Соня спросила у сестры:

— Почему он злой?

— Кто? — расправляя постель, переспросила Саша. — Славян, что ли? Не знаю, всегда такой, сколько его помню. А сколько я его помню?..

Саша задумалась, легла в постель и укрылась простыней.

Соня продолжала сидеть на краю кровати. Из открытой форточки, затянутой сеткой от комаров, повеяло легкой вечерней прохладой.

— Да с детства я его знаю! — вдруг произнесла Саша. — Его бабушка рядом жила, он к ней постоянно бегал. Умерла пару лет назад. Родители бухают. Не знаю, работают или нет. У них в квартире постоянно какой-то шалман... Он и дома-то редко ночует.

— А где, если не дома?

— Кто бы знал? — пожала плечами Саша. — Иногда у тетки, которая в бабкиной квартире сейчас живет. Пацаны в подвале качалку сделали, он там иногда спит. Там у них хорошо, штанга какая-то стоит, гиря, гантели, боксерский мешок самодельный, диван есть и стол. Все стены плакатами обклеены, даже зеркало где-то стырили и повесили. Мы там с ними зимой квасили. Славян там всё ноги на трубах грел, шузы-то у него летние...

День седьмой — пятница

За окном шел дождь.

В комнате царила скука.

В дверь позвонили. Хоть какая-то новость. Кто там?..

— А, привет! — Саша слегка удивилась. — Каким ветром занесло-то?

— Привет, Сань! — На пороге стоял Слава, мокрый с головы до ног, с волос капала вода. — Я тут это... был рядом и завернул к вам... к тебе. Пошли в подъезде постоим. Сигареты есть?

— Откуда?

— Мои промокли. — Парень вытащил из кармана джинсов мокрую пачку, покрутил и засунул назад. — Посушу потом, жалко выкидывать.

— Ладно, у отца сейчас посмотрю... — сжалилась Саша.

— Ну выйдешь?

— Да. Переоденусь только.

— Соньку бери с собой, — как бы невзначай бросил Слава и тут же добавил: — И спички.

Саша с удивлением вскинула на него глаза.

— Да что она дома тухнуть будет! — попытался быть убедительным Слава.

— Теперь понятно, зачем зашел, — хмыкнула Саша.

— Я на четвертом этаже буду.

— Хорошо.

Саша прикрыла дверь.

Ребята устроились на площадке между пятым и четвертым этажами. Слава курил, Соня сидела на ступеньках и вязала. Саша вполголоса рассказывала о тетке с первого этажа, которую сосед по площадке пригласил вместе с остальными жильцами подъезда к себе на застолье по случаю рождения внука.

— Та на халяву ка-а-ак начала вкидывать по полной! Ну и ушла в глубокое пике... Все-то погуляли и разошлись, а эта уже четвертый день на кочерге, бродит по двору и кроет этого мужика и его внука на чем свет стоит! Мол, из-за вас я запила, сволочи!..

— Веселая тетя, — хмыкнул Слава. — А мы с пацанами с Шанхая сегодня ночью таксистов на вокзале щемили. Стекла побили, помяли тачки... Сильно резким табло разнесли.

— А на фига? — вскинула брови Саша.

— А что они без разрешения там бомбят!

Рассказывая о своих похождениях, Слава закурил еще одну сигарету. Пока говорил, время от времени поглядывал на Соню, но та не отрывалась от своего дела: считала петли, распускала, опять навязывала.

Слава уже добрался до момента, как подъехали другие таксисты и Славе с дружками пришлось уносить ноги, потому что те достали стволы и начали стрелять. Другие гонялись за горе-бандюганами кто с топором, кто с монтировкой... Славке и его ребятам все же удалось удрать целыми и невредимыми, в честь чего потом они во дворах распили две бутылки водки, отобранные у кого-то из таксистов, запивая водой из колонки, и ближе к утру разошлись кто куда, прячась от фар проезжающих машин: вдруг таксисты продолжали их искать!

Саша заговорила о том, что в видеозал привезли новый фильм — «Терминатор 2», рассказала о прикольном многосерийном мультике «Симпсоны». Обсудили новости: новая пивнуха открылась с торца пятого дома, а Питон с третьего подъезда купил вишневую «восьмерку»...

В какой-то момент свежая информация у всех закончилась. Ребята смотрели в окно.

— Пузыри на лужах, — задумчиво произнесла Саша.

— Ну и что? — Слава пригляделся к дрожащим от дождя лужам во дворе.

— Значит, надолго, — отвлеклась от своего занятия Соня.

— Что надолго? — оживился Слава, обрадованный, что Соня включилась в разговор.

— Дождь, — ответила она, отложив вязанье. — Если пузыри от дождевых капель на воде, значит, долго еще будет лить...

— Да, долго придется в подъезде торчать, — подытожила Саша и тут же предложила: — Может, к нам домой? Посидим музыку послушаем, в карты поиграем, пока предков нет.

— Пошли лучше в качалку.

— В подвал, что ли? — возмутилась Саша.

— А что? Пойдешь, Сонь? — спросил Слава.

— Пойду, если Саша пойдет, — ответила Соня, вопросительно посмотрев на Сашу.

— Ладно, пошли, — согласилась Саша.

Пробежав под дождем к соседнему дому, ребята скрылись за дверью подвального прохода.

Внутри было темно, душно и влажно, пахло котами. Слава шел впереди, ведя за собой девочек по хорошо известному ему лабиринту. Вдоль сырых стен сверху тянулись различные по толщине трубы. Это ржавое железо с какими-то зелеными наростами, страшное, прогнившее, щедро искапывало жидкостью, которая плюхалась в маленькие лужи, ею же образованные. Бугрящиеся инженерные трассы то опускались и уходили в землю, то впивались в потолок или стену, а потом опять выныривали откуда ни возьмись и вновь ползли по бетонным блокам...

Впереди пробивался свет.

Еще один поворот — и они вышли на освещенную с улицы через одинокое зарешеченное маленькое окошко площадку, на другой стороне которой в стене виднелась деревянная дверь с навесным замком и табличкой: «Стой! Опасно для жизни!» Левый край надписи угрожающе пересекала красная молния.

Слава запустил руку под трубу над входом, достал ключ, открыл замок и отворил дверь. Пройдя в темное помещение, парень довернул в патроне висящую под потолком лампочку. Девочки вошли, переступив высокий порог, и остановились на входе, настороженно оглядывая качалку.

В левом углу стоял сбитый из грубых досок стол с наколоченным сверху коричневым линолеумом. На нем красовался магнитофон с выломанным подкассетником, несколько аудиокассет валялись рядом, тут же приткнулись старая электроплитка с чайником на ней и три кружки. Свободное пространство стола было усеяно хлебными крошками и пылью. Напротив стола располагалась сбитая из той же доски тахта где-то в метр высотой, покрытая тремя замусоленными темно-синими матрасами. Ближе к выходу на земляном полу лежали четыре толстых квадратных резиновых коврика, на которых громоздилась самодельная штанга из лома с приваренными к нему железными колесами, неизвестно откуда взятыми. Рядом притулились очищенная от ржавчины гиря и две гантели. Справа в углу висел мешок, видимо из-под картошки, набитый песком. Он был привязан веревкой к металлической петле, торчащей из бетонного потолка. Посреди комнаты стояли две грубые несуразные табуретки, смастряченные, видимо, там же, где и стол с тахтой.

— Ну вот, это наша качалка! — с гордостью сказал Слава. — Проходите, располагайтесь.

Включили магнитофон. Слава достал карты и на пару с Сашей стал играть в свару на спички. Соня сидела на краю тахты и навязывала, как она объяснила, «следки для тети Клавы».

Снаружи послышался какой-то шорох, потом чьи-то отчетливые шаги.

— Кто еще приперся?! — недовольно прошипел Слава, мешая колоду.

Дверь отворилась, в проеме появился Пашка.

— Славян, тут к тебе пришли...

— Кто?

— Да вон, выйди... поговорить хотят с тобой. — Пашка был бледный как полотно.

Слава вышел.

Саша сидела в тревожном ожидании. Визит незваных гостей, которых притащил с собой Пашка, беспокоил ее.

Соня же блаженно продолжала вязать...

За дверью послышалась какая-то возня, затем громкие выкрики, шум ударов. Там явно шла драка.

Саша вскочила в нерешительности. Что делать?!

Соня прекратила вязать, замерла, по ее щекам медленно покатились слезы.

Несколько раз в свалке кто-то ударил по двери или сам ударился об нее, слышно было, как бьют чем-то по трубам и врезаются в бетонные стены подвала.

Вдруг резко все прекратилось.

Саша бросилась к двери, открыла ее.

— Это делается быстро, — донесся до Саши голос одного из трех силуэтов, удаляющихся на выход.

Посреди площадки стоял Слава, вытирая кровь, текущую из разбитого носа.

— Откуда я знал, что они полезут драться, — заскулил, оправдываясь, Пашка. — Сказали, поговорить хотят, за Гаврюню, мол, непонятка вышла с их корешем...

— И ты их привел сюда, — резюмировал Слава.

Пашка не ответил, подошел к крану, торчащему внизу стены, открыл его.

— Иди сюда, умоешься, Слав, — предложил он виновато.

— А чего ты мне не помог?! Одного хотя бы на себя взял, я бы их тогда ушатал.

— Чё я полезу, это ваши разборки! Ты же сам по беспределу ударил Гаврюню! Вот он и попросил с тобой поговорить, а ты ж сразу кулаками машешь, не разговариваешь, — оправдывался Пашка.

— Да пошел ты, — зло кинул ему Слава и обернулся к Саше. — Сонька испугалась?

— Плачет вон сидит...

— Успокой ее, сейчас умоюсь, приду.

Соня настолько расстроилась из-за происшествия, что Саше не оставалось ничего другого, как уйти с ней домой.

Дождь на улице так и не закончился. Возле их квартиры на лестнице сидела Валентина, она вся промокла и дрожала.

— Мама. — Соня подбежала и обняла ее.

— Здрасьте, теть Валь! А вы как тут? — обрадовалась удивленная Саша.

— Да вот так... Мест в больнице не хватает, доктор осмотрел меня и сказал, что я иду на поправку, состояние удовлетворительное, можно долечиваться дома. Вот и выписали меня. Приехала, а у вас дома никого...

Еще больше возвращению Валентины обрадовалась Клавдия. Забыв про усталость рабочего дня, она кружилась вокруг Валентины, которая пока еле двигалась, собирая в дорогу вещи.

— Ну ты точно решила завтра ехать? А то бы отдохнула, пожила у нас...

— Клав, дома и стены помогают, доедем потихоньку, а там уж полегче будет. А то загостились у вас...

— Ой, да ладно тебе, — отмахнулась Клава.

Пришедший позже всех Виктор не меньше супруги обрадовался, что Валентину выписали. Приняв его радость за результат очередного возлияния с друзьями, Клава решила было опять наорать на супруга, но он, гордо и нежно дыхнув, обезоружил ее отсутствием алкогольного запаха.

— Нет, не может столько счастья свалиться на бедную женщину в один день, — сказала тихо Клавдия сама себе, подвязывая на балконе цветы в деревянных ящиках, побитые дождем.

День восьмой — суббота

С утра Виктор сходил к своему другу Геннадию попросить, чтобы тот на своей легковушке довез до автовокзала его родню. Повезло — товарищ оказался дома и согласился без вопросов.

Всю дорогу Валя охала и морщилась на заднем пассажирском сиденье. Ее успокаивала Клава, сидящая рядом, гладила сестру по плечу. С другой стороны к маме прижималась Соня. Каждая случайная кочка или выбоина, на которую наскакивала машина, отдавалась Валентине болезненно в живот, «в нутря», как она выразилась. Водитель старался ехать аккуратно, но поток машин не позволял маневрировать и двигаться медленнее.

Проехали уже большую часть пути до автовокзала, как вдруг Виктор попросил Геннадия остановить:

— Так! Это не дело. Притормози, Ген.

— Что такое? — удивленно спросила Клава.

Валя с непониманием и даже некоторым испугом посмотрела на свояка.

— Значит, так, Ген, давай разворачивай! Куда ее такую в автобус сажать. Не доедет она до своей Карамарёвки... Разворачивай, говорю. — И, обернувшись к Валентине, уверенно произнес: — У нас еще недельку поживешь, окрепнешь, тогда и тронетесь в путь.

— А, да, Витя, точно, — только и смогла вымолвить ошалевшая от удивления Клавдия. Моргнув пару раз, она добавила: — И правда, Валюша, давай отменим поездку. Виктор прав. Какая тебе дорога в таком состоянии?!

— Да уж и так совестно, оседлали вас, — смущенно произнесла Валентина.

— Всё, решили! Гена, разворачиваемся, — обратился Виктор к товарищу.

Тот кивнул, щелкнул рычагом у руля, защелкала релешка сигнала поворота. Водитель пропустил проезжающие машины и медленно двинулся в обратном направлении.

— Ну, раз к нам опять гости едут, — весело продолжил Виктор, — то надо стол накрывать, жена! А? И приезд смочить.

Клавдия возмущенно взглянула на мужа.

— Ну, Яшковский, ну пшек хитрый, — махнула рукой. — Что с тобой поделаешь? Геннадий, приходите к нам с женой сегодня!

— Почему бы и нет? — отозвался Геннадий. — На дачу все равно не поехали. Заодно и отметим открытие автосервиса!

— Какого автосервиса? — Клавдия вытаращила глаза, толкнула мужа в бок. — О чем это Гена говорит?

— Забыл тебе сказать. — Виктор с переднего сиденья повернулся к жене. — Гена открыл в гаражах ремонтную мастерскую для авто. Так вот, он пригласил меня к себе на работу.

— Опять будешь каждый день на рогах приползать?.. — по инерции забухтела Клавдия.

— Никаких рогов, никакой выпивки, — вступил в разговор Геннадий. — Работать мы будем пока вчетвером: я, Витя и еще двое толковых мужиков. На работе у меня сухой закон, для отдыха есть воскресенье. Виктор — хороший автослесарь, для меня удача, что он оказался безработный. Такие золотые руки, как у него, еще поискать!

— Я у себя на календаре сегодняшнее число, семнадцатое августа, красным фломастером обведу. На память, — игриво заметила Клавдия

Назад ехали не в пример веселее. Радостно ввалились в квартиру. Клава кинулась хозяйничать на кухню. Валю отправили отдохнуть в зал, Соню — в комнату Саши. Виктор пошел в гараж за соленьями.

Зайдя в комнату, Соня увидела Сашу, мастерящую из пряжи какую-то бело-желтую макраме-кляксу. Вязаная медуза висела посреди комнаты, концами цепляясь так же, как и первое солнце, черное. Саша пыталась надвязать края своего изделия спицами, сравнять их в круг, но получались какие-то наросты, шерстяные грыжи. Все это провисало, представляя собой странную цветастую несуразицу...

— Ой, что это? — засмеялась Соня.

— О, приехали назад?! — Саша подскочила, бросила спицы и подбежала к сестре, обняла ее. — Да вишь, захотела солнце связать, как ты. Вот нашла акриловую пряжу, но что-то не получается... — Махнув рукой на вязанину, Саша еще крепче обняла сестру. — Как я рада тебе, Сонька!

Они долго смеялись над неудачным шедевром. А когда успокоились, Соня аккуратно вытащила спицы, торчащие из радужной кляксы:

— Давай помогу.

Она ловко распустила первые ряды у неудачного солнца. Обернулась к Саше, протянула ей туго смотанный клубок пряжи:

— На, подержи, пожалуйста. Мы свяжем самое лучшее солнце из акрила! Ваше солнце... Теперь все получится.