* * *
Почат январь, собрали конфетти,
В пустом дому одна не заскучаю:
Под вечер Зойка сойкой залетит,
Расскажет все известия за чаем.
Пускай Самара где-то далеко,
Живи себе да печь топи на благо.
Есть тишь и свет, есть мед и молоко
И два пути — до неба и продмага.
Зачем грустить, когда идут часы,
Полны теплом небесные ладони,
Горит герань и хлебом пахнет в доме,
Горьки слова, но помыслы чисты?
Чего мне ждать, каких высот хотеть
И обходить какие грани надо?
Ведь дальше неба некуда лететь,
А дальше бездны некуда и падать.
Лишь только б жить без злости и обид,
Любить людей на свадьбе и на тризне.
А то, что Бог со мной не говорит...
Поговорит, быть может, после жизни.


* * *
Среди окраин и разрухи,
где шифер мхом оброс на крышах,
живет иконная старуха —
молись на лик, и Бог услышит...
Она месила век руками.
Все было: голод, униженье,
Почет — ведь вровень с мужиками
пахала до изнеможенья.
С супругом поднимала стены
семьи и дома — было дело.
Душа в рубцах, а руки в венах,
одна осталась, овдовела.
Сынок и дочка — все богатство,
чего желать душе без кожи.
Глядит старушка без злорадства
глазами Бога на прохожих.
Хлопочет в доме спозаранку:
то хлеб печет, то кормит живность,
то прёт бидон с водой на санках.
И так кружит по кругу жизни.
Чтоб от хлопот охолонуться,
включает телик: «Что там кажуть?»
И здесь рукам дела найдутся:
глядит на мир страстей и вяжет.
А дети редки на пороге,
с годами вовсе едут реже.
Из-под ладони на дорогу
глядит она, надежду теша...
Мироточит окно наружно,
дрожит осенняя осина.
И невдомек святой старушке —
на ней и держится Россия.


* * *
Будто раздвинули времени занавес —
ночью приснился аул.
Степь серебристая, юрта с казанами,
посвист камчи, саксаул.
Где-то тумены путями избитыми
ехали, слышался лязг,
разгоряченные кони копытами
резали землю, пыля...
Утро вставало над юртой у берега,
небо сливалось с рекой.
Кто-то родной укрывал меня бережно,
теплой касаясь рукой.
Женщина грезилась с длинными косами,
тонкая, словно струна.
Пела мне песенку, гладила волосы.
Кем мне могла быть она?..
С выси небесной спустившись по горочке,
солнце паслось на траве.
Майское маслице смазало корочку
мокрой земли на тропе...
Тень задремала под старой телегою,
ветер запнулся у пня.
Только собака по берегу бегала —
может, искала меня...
Овцы стояли вдоль берега скученно,
головы вниз опустив,
мошки вились над отарою тучами —
можно в жару не пасти.
Юрта, коврами закрытая, виделась,
марля у входа — от мух.
Время обеда, наверное, близилось,
лошадь стреножил пастух.
Млеко томилось в казане до пеночки,
в юрте готовился чай,
и бешбармак с баурсаком в тарелочках
дух вкусноты источал...
Хлопнул ли ветер рассохшими ставнями —
дрогнул во сне саксаул.
В дымке тумана тумены растаяли
и растворился аул.
Речка качнулась, собака залаяла,
свистнула рядом камча...
Сон до последней секунды лелеяла,
только погасла свеча.
Эта картина неясная, зыбкая
разбередила меня.
Добрая женщина с теплой улыбкою
близкая, видно, родня...


* * *
А ты не плачь, пусть дни твои лихи,
Под гору время катится монетой.
Переиначь все страхи на стихи,
Петлю и пули — на пилюли света.

Неси свой крест, храни любовь и дом,
Когда-нибудь ты станешь в ряд прощенных.
И в час беды не говори о том,
Что крест — не плюс, два минуса скрещенных.

Пускай тебя сжигает мир дотла
И разрывает стих на звук и голос,
Ты не сходи с небесного седла,
В пургу лишь крепни, словно волчий волос.

Найди от зим судьбы лишь свой рецепт,
Дари любовь, твори, живи не постно.
Ведь из пустых нулей куётся цепь
Глухой тропы. Очнешься — будет поздно.

А там — весна! В душе растает лед,
И жизнь вокруг затеет перемены.
Апрельский ветер рекам вскроет вены
И к водопою ивы поведет.


* * *
Монохромный снег тоски крестит окна до утра.
Потолки мои низки, и на лавке — два ведра.
Нет ни капельки воды, смыть бы с мыслей липкий страх.
Плечи стойкости худы, и у крыльев хлипкий взмах.
Все тетради на полу, на столе луны моток.
Кто я, что я? Не пойму... То ль колючка, то ль цветок.
Вновь по жизни без весла, слово босо и смешно.
Светоносная весна, загляни в мое окно!
Кляксой ворон на листе белоснежного двора,
Млеет тыква на плите, в окна тычется хандра.
Тихо в доме, как на дне, тонут тени в тине дня.
Синий март парит в окне, клен танцует у плетня.
Значит, надо мрак морить, выходить к степной реке,
С духом неба говорить на духовном языке,
Платье буднее латать, браться снова за весло,
И стихами выметать все, что в зиму намело.
Все обиды отпустить и на зорьке золотой
Два ведерка принести, полных светлою водой.