Сергей Черноглазкин. Назад, назад в СССР…
Назад, назад в СССР…
Назад, назад в СССР,
В год пятьдесят девятый —
Диор с показом прилетел —
С коллекцией богатой.
И зажигает, как огнем —
Парижским антуражем —
Роскошным тюлевым шитьем
И стойким макияжем.
Модельки бродят там и тут
В широкополых шляпах,
Глаза подвижные, как ртуть,
Духов пьянящий запах…
Туда-сюда, туда-сюда —
По ГУМу и по рынкам —
Вот это да! Вот это да! —
Ходячие картинки.
Кому — удар, кому — смешно
От карамельной жизни…
И смотрят граждане кино
Про быт при коммунизме.
Бог-пушкинист
Бог — пушкинист.
Он знает все и вся —
и даже то, чего не знал и Пушкин —
куда вела судьбы его стезя,
скрываемая вистом и пирушкой.
Бог — пушкинист.
Ему Дантесов грех
известен безо всяких умолчаний.
Он знает все. Он знает все про всех —
и прозу встреч, и лирику прощаний.
Каким высоким кажется удел —
то — гения любви, а то — злодейства…
Не возгордись всем тем, что ты сумел —
под маскою земного лицедейства.
Наступит срок
однажды февралем —
Бог будет кропотлив и недоверчив,
и в Слове окончательном Своем
раскроет тайны наших Черных речек.
Где я умру…
Где я умру? И сам не знаю —
А где-то все-таки умру.
Себя, как ветошь, затолкаю
В какую-нибудь там дыру.
Теперь поверят в это разве —
Как в непонятную игру…
Там будет бал, там детский праздник —
А я присяду и умру.
О, знал бы я, что так бывает,
Когда пускался на дебют —
Что люди — раз, и умирают —
Хлебнут от жизни — и умрут.
Умрут — в астаповскомукроме,
В больничной койке у окна,
В косой избе, в элитном доме,
Где боль соседям не слышна.
И я исчезну так же, грешный —
Не зная, где и как ушел,
И на Земле одною меньше
Живой душой, моей душой…
Судьбы не знать — судьба такая,
Пускаясь — серой мышью — в пляс
И, как слепец, идти по краю —
Здесь и сейчас, здесь и сейчас…