Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Eins, zwei – polizei, drei, vier – brigadir

Евгений Валентинович Рык родился в городе Люблино Московской области в 1955 году. Работал сталеваром на заводе «Молния». Окончил: дефектологический факультет МГПИ, аспирантуру ВШПД и докторантуру Королевского института международных отношений (Мадрид, Испания). Профессор, доктор философских наук. Работал: педагогом-психологом, завлитом Кимрского облдрамтеатра (Калининская область), корреспондентом «Литературной газеты» и замглавного редактора «Подмосковных известий». Заведовал кафедрой в ряде институтов. Член союзов журналистов РФ и писателей России. Автор 10 романов и 17 пьес.
Заслуженный работник культуры РФ, лауреат премии им. С. Маршака за переводы испанских пьес. Эта публикация – дебют Евгения Рыка в нашем журнале.

Разбуди майской ночью 1941 года любого московского школьника (метростроевца, сталевара, училку младших классов) и спроси ласковым, нежным голосом:

— Где в Москве находится самая секретное училище заграничной разведки — Школа особого назначения (ШОН) Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) НКВД СССР, а?!

И почти каждый вам легко ответит: Москва, Малый Кисельный переулок, дом 4. Начальник — полковой комиссар Журба. Начальник политотдела — капитан госбезопасности Макаров. Начальник секретно-политической части — майор г/б Муравьёв… Преподаватели… И дальше — поимённо, с предметами, учебными планами и часами, воинскими, политическими и специальными званиями, а некоторые — и с адресами места жительства.

Мы же с вами ничего об этом не знаем, да и знать права не имеем. Знаем одно. Обучение в школе одно- и двухгодичное. Одно- — для «чёрных» пропагандистов и диверсантов. Двух- — для шпионов загранслужбы.

Наш герой Женя Бык учился на «двух-». И должен был окончить курс в августе 1941 года. Да, как сами знаете, 22 июня учебные планы зарубежной разведки Советского Союза несколько… скорректировались. Уже 1 июля всем учащимся ШОН присвоили специальные звания «сержант государственной безопасности» (по воинской Табели о рангах РККА — лейтенант, те же два кубика в каждой петлице), выдали на руки предписания по службам и войскам НКВД. Евгений попал туда, куда и планировали его, как отличника — в ГУГБ, в 5-й отдел, в загранразведку. Он в школе активно учил немецкий язык и ещё в начале второго курса его куратор (он же капитан г/б из разведки) рекомендовал парня на работу в отделение, занимающееся Швейцарией, Эльзасом-Лотарингией и Австрией. Парень говорил на нескольких наречиях немецкого: хошь на верхнеавстрийском диалекте, хошь на баварском… В общем, отличник.

Но война. Тут уж стало не до планирования по загранкомандировке. Не до изучения стран оседания. Не до работы с архивными материалами и личными делами агентов: всех сразу бросили на контрразведывательное направление. Кого — без ума — переводчиками в войска западных округов (и многие будущие разведчики страны по-глупому погибли в окружении, в котлах, при бомбёжках и штыковых атаках). Кого — в переводчики, в следователи особотделов, радиопропагандисты и в корреспонденты фронтовых газет, в политотделы, в дешифровальщики армейских штабов… Не по делу профессиональных диверсантов ШОН кинули не взрывать мосты в Германии или Финляндии, а на передовую — под Киев, в Одессу, Севастополь, Керчь…

Женю судьба хранила даже в этой каше-неразберихе. Он всё же попал (стараниями своего препода) именно в разведку, на четвертый этаж здания на Большой Лубянке, в кабинет 412, который делил с чекистом постарше. Но всё одно, когда немцы стремительно приближались к Москве, чуть не всё Управление бросали на опервыезды: борьбу с парашютистами в ближнем Подмосковье, прочесывание лесных массивов, проверку документов подозрительных беженцев с запада… Разведкой заниматься было просто некогда.

Наконец наступило самое страшное: 16 октября 1941 года. Со столицы сняли патрульную и охранную службы — входи и выходи, кто хочет. Это был лишь ОДИН день за войну, но был! И не самые добрые воспоминания он оставил у молодого москвича! По городу летали бесчисленные, как помоечные голуби мира, стаи служебных бумаг, которые просто выбрасывали в окна разные конторы (чтоб в случае чего немцам не достались!). Все топки горели день и ночь с той же целью. Вместо детей и больных, стариков и беременных эвакуировали в первую голову архивы, картотеки, папки… Да-а… Впереди всех из столицы бежало начальство, прихватив в машины, конные повозки и в вагоны наличные деньги, аккредитивы, облигации, государственные печати и продукты — сколько предельно умещалось в три руки... Казанский вокзал, Северный, Курский и Павелецкий брали штурмом, как Зимний…

Уже 17 октября власти опомнились, посты опять наладили, контроль кое-как восстановили. Да и немцы слегка притихли, захватив в тот день Калинин. Остановились перевести дух, подтянуть резервы, заправить танки и — нахт Москау! Вот тут заволновался наш сержант г/б Бык. Дело в том, что он был родом из города Клина Московской области. Там и сейчас жила его мать, тётка с племянницами — единственные его родные люди. От Твери до Клина по прямой семьдесят километров. По кривой… С боями… в осеннюю распутицу… Всё равно это два-три танковых перехода… и немцы в Клину, а родичи — в плену! Такие вот грустные думы приходят… На Западном фронте шли упорнейшие кровавые оборонительные бои, и многие понимали, как трудно там нашим войскам! Женя 30 октября побежал к начальнику родного отделения:

— Александр Николаевич, разрешите съездить в Клин, забрать моих… Я за сутки управлюсь. Максимум за двое. Не могу ж я их там бросить… Да и на мне тень будет, и на отделении, — схитрил парень, перекладывая свою головную боль на капитана.

Тот согласился, что негоже семьи секретных работников оставлять на попечение гестапо, пообещал обратиться по начальству. Потребовал от Жени написать рапорт на имя замнаркома. Рапорт уже был в кармане гимнастерки помощника оперуполномоченного.

Разрешение было дано лишь через неделю. При этом в машине «Клин–обратно» было отказано, весь транспорт задействован на оборонных работах и спецмероприятиях. Добраться можно было либо с воинским эшелоном, идущим под Тверь, либо попутками. Руководство запретило надевать в поездку форму ЧК, незачем было обнаруживать себя как живого шпиона. Ему выдали командировочное удостоверение в горрайотдел НКВД Клина, проездные и «питательные» документы. Письмо в Особый отдел фронта с правом вывоза из полосы боёв штатских в тыл.

Но тут была по Лубянке объявлена тревога: никак не справлялись с вывозом теперь уже собственных (и действительно важных) архивов из Москвы в Куйбышев, и всех, кто не на оперативном дежурстве, «кинули на папки». Метали их в грузовики, а потом с машин в товарные вагоны на территории завода «Серп и молот» (там под парами стоял и бронепоезд Сталина, чтоб успеть вывезти из Москвы вождя, если немцы войдут в город)… А тут ещё и заседание партии и правительства на станции метро… Парад на Красной площади… В общем, освободился наш Евгений Бык лишь 10 ноября. Кинулся на Ленинградский вокзал, помахал перед красными от бессонницы глазами военного коменданта по перевозкам своим удостоверением. Но старший лейтенант оказался вдруг, на пятом месяце войны, не трусом: не обгадился от могучих и страшных корочек Лубянки. Сказал только:

— Все эшелоны на Запад — литерные. Приказ: никого из посторонних вне секретных списков не сажать! Попробуйте, сержант, стартануть с Белорусского…

Майор-комендант на Белорусском был под стать старлею с Ленинградского. Только вежливее:

— Пошёл ты к…! Добирайся до своего Клина через Савёловский. Доедешь до Дмитрова, там местными дорожками на Новосиньково… потом на Рогачёво… Новощапово… А там и Клин. Другого пути не знаю! Следующий!

Что ж, некогда было ругаться с командирами (в мирное бы время он с них шкуру снял с командировочным удостоверением Центрального аппарата!). Подался на старый маленький «Савелий». Удивительно, но до Дмитрова его подвёз бронепоезд! Дело в том, что б/п был в служебном подчинении НКВД, и его командир, старший лейтенант Службы, легко захватил коллегу. Бронепоезд шёл в Яхрому, останавливаться в Дмитрове был не вправе, но по приказу командира чуть притормозил, и Женя спрыгнул на ходу, тем более что кроме вещмешка с продуктами и патронами для нагана у него и вещей не было.

В Дмитровском горотделе ему помогли с ночёвкой, пообещав пристроить с утра на машину в сторону Горшкова. Это всего-то десять километров, зато в нужную сторону. Оперативный дежурный НКВД Дмитрова уверил коллегу из Москвы, что транспорта там по дороге на Клин «до чёртовой матери, жалко, что вы не в форме, обращайтесь к офицерам, званиями постарше — те прикажут, а старшины или младшие лейтенанты ничего на дороге не решают». Свежо предание! Первый же патруль в Горшкове ссадил парня с машины и доставил в Особый отдел дивизии, которая там стояла. Оперуполномоченный был в расположении дальних частей и приехал лишь на следующий день. Женя ночевал в избе-тюрьме вместе с дезертирами под вооружённой охраной, с вывернутыми карманами, изъятыми ремнём и шнурками. Приехавший рано утром особист рассмотрел разложенные на его столе документы, оружие и продукты и задал привычный вопрос не злым и проницательным, а очень даже усталым голосом:

— Чьё задание выполняете в расположении нашей части?!

— Руководства НКВД. Прочтите мои документы, предписание, маршрут.

— Прочёл… Я за последнее время чего только не прочёл, — без всякой патетики заметил лейтенант с сильно помятым от недосыпа лицом. — Ваши ещё слабые. Обычно прям за подписью самого товарища Сталина. А было, что и Молотова. А уж наркомов и академиков… Так какое задание?

— Свяжитесь с Москвой, с Лубянкой. Главное управление госбезопасности, с капитаном Журавлёвым. Это мой непосредственный начальник. Спросите у него.

— Зачем? — спокойно переспросил особист. — Мы лучше вас в трибунал корпуса сдадим. Пусть они разбираются.

— Какой трибунал?! Свяжитесь хотя бы с Особым отделом армии!

В общем, через два дня всё разъяснилось. Замначштаба в виде извинения приказал подбросить чекиста Жэку до Рогачёва:

— Дальше не могу, другая часть стоит. Я позвоню им, сообщу о вас…

Но никуда он не позвонил! В Рогачёве, где и вправду был стык армий, его… опять арестовали! Я, конечно, понимаю: бдительность, правильное ведение караульной службы, недоверие бойцов и младших командиров на КПП… Но сколько ж можно?! В Рогачёве, к счастью, нашего пострела освободили за полночь. Но предупредили, что приказом командующего до рассвета машины по рокаде передвигаться не должны, по неопознанным приказано открывать огонь. Но вот с рассветом… Женя сообразил, что он уже на эти аресты растратил все отпущенные на командировку сроки, и потребовал в Особотделе поставить отметку о задержании с печатью. Проехали еще с километров тридцать… В Шевляково его не арестовывали... Он просто попал в бой. Прорвались фашистские танки и перерезали шоссе… А на календаре было уже 17 ноября. Свои семьдесят девять из ста километров от Москвы до Клина он добирался уже неделю! А ведь ещё своих назад везти! А там двое детей!.. Что с ним сделают потом на Лубянке… Представить страшно! А кругом война… Хорошо, что в штабе 116-й дивизии ему выдали служебное письмо о боях и описанием Жениных подвигов. Ладно, это — потом…

Он прибыл в Клин восемнадцатого. Уже весьма отчётливо была слышна артиллеристская канонада, фронт подходил всё ближе. Женя поспешил к маленькому домику на Зарецкой улице, наискосок через дорогу от дома-музея Чайковского. И тут на него свалилась новая беда! Мать болела воспалением лёгких, температурила, была очень слаба.

Женя кинулся к тётке, помог ей переехать к матери с детьми, приказал все её узлы развязать, взять с собой по смене белья, документы, деньги и продукты дня на три-четыре. Неизвестно ещё, как и на чём до Москвы добираться придётся! Потом помчался в городскую больницу с вопросом: можно ли мать в таком состоянии перевозить в столицу? Главврач выслушал, вызвал пожилую терапевтшу:

— Полина Андреевна, сходите вот… с молодым человеком… осмотрите пациента, дайте заключение. И сразу назад. Привезли раненых?

— Два грузовика…

— Хорошо, я на операции. Не задерживайтесь…

Врач осмотрела мать, посчитала пульс, послушала фонендоскопом, прочла названия на пузырьках, вынесла вердикт: «Не транспортабельна», — надела платок и ушла.

Женя грузно опустился на стул: и что теперь?! Так и просидел дотемна. И заснул тревожным, липким сном. А утром рано, будто кто толкнул в бок: уже сутки он в Клину, а по начальству не доложился! Райгоротдел НКВД находился в центре города, на Советской площади. Канонада сегодня дополнилась ещё и авианалётом. Пришлось Жене вместе с работниками прятаться в подземных камерах предварительного заключения местного РГО. Замнача сказал между разрывами авиабомб:

— Никакого транспорта у нас не осталось, на последнем грузовике отправили в Солнечногорск арестованных и архив. Приказано сотрудникам уходить своим порядком, здание поджечь. Вас взять в колонну своим приказом могу… может, остановим машину или конную повозку… Но лежачую больную… в возрасте… тётку, детей… Прости, Валентиныч, не могу! Не обижайся. Отметку в командировочном я тебе поставлю, начальник печать мне дал общего отдела, но твоих…

Что ж теперь делать? Коллеги сегодня к вечеру из города уйдут, здесь уже стоит военная комендатура, завтра это будет передний край обороны. Жителям не предложат, а прикажут освободить полосу фронта глубиной минимум в двадцать километров…

Господи (которого, конечно, нету!), благослови, Владыко, ШОН — школу особого назначения. Если б Бык окончил Смоленское пехотное училище имени товарищей Аншенбреннера и Уншлихта, то хрен бы чего у него вышло с идеями эвакуации родни. Даже престижное 3-е танковое Харьковское не дало бы ему диплома «умника по жизни». Даже Качинская военная авиационная школа, самая элитная, где учился Вася Сталин, дети Микояна, — не дала б. А вот разведшкола дала!

На той же Советской площади было и здание горкома партии и горисполкома. Ещё пробегая в РГО НКВД, Женя видел, что у партийного подъезда стояла чёрная «эмка», легковушка. Грустный одинокий шофёр курил папироску рядом. Когда авианалёт окончился и парень выбрался из надёжной темницы на волю, «эмка» стояла там же, только шофёра рядом не было. План созрел молниеносно: вот так в нашей стране учат самый маленький курс во всей системе разнообразных знаний СССР — всего-то в их группе при наборе было двенадцать человек, а окончило курс в июле только семь. Меньше не бывает нигде и никогда! И он — лучший из этой великолепной семёрки. Подошёл быстрым шагом к авто. Дверца была не заперта. Стал давить на клаксон. Из здания выбежал тот курильщик, с ходу, матом он объяснил Жене — кто он такой есть:

— Ты… урод! Какого… ты бибикаешь?! Щас глаз вырву!

Женя выслушал подбежавшего шофера, но спросил (как учили, вполголоса, с расстановочной):

— Чья машина?

— Чи-иво?! — начал было шоферюга, но парень сунул в нос ему корочку с гербом и тиснением золотом «НКВД СССР». Шофёр сразу сбавил обороты. — Председателя исполкома товарища Энтина. Эвакуируемся. На Москву.

— Как имя-отчество Энтина?

— Вениамин… этот… Аполлинарьевич…

— Какого он года рождения?

— Кажись… 99-го… Точно, два года назад ему сороковник справляли…

— В каком он кабинете?

 — Да на втором этаже, справа… Налево — горком партии.

Женя приказал:

— Ждите нас здесь… Что у вас на заднем сиденье?

— Его вещи. И мои. И какие-то документы. Какие — не знаю. Честно.

— Документы отнесите коменданту. Вещи в багажник. Сам за руль!

И скрылся за дверями горкома-горисполкома.

Хозяин кабинета председателя Советской власти Клина уже натягивал на свой полувоенный френч гражданское демисезонное пальто. Женя ему — громовым голосом:

 — Гражданин Энтин? Вениамин Апполинарьевич? 1899 года рождения?

— Да… Вы кто?

— Особоуполномоченный управления контрразведки Московской области, сержант госбезопасности Бык. Я приехал вас арестовать и этапировать в Москву по делу о шпионаже — статья 58 пункт 1 УК РСФСР. Вы арестованы! Вот моё удостоверение.

Председатель почему-то снял полувоенную же суконную фуражку. Опустил руки.

— И что теперь?

Вот тут надо было делать всё быстро, пока он не опомнился:

— В машину! Немедленно!

В авто он приказал шофёру ехать к дому матери, приказал председателю «замереть» на заднем сиденье, а с водилой они быстро ушли в квартиру. Вернулись с матерью, завёрнутой в одеяло, с родными. Председателя Женя вызвал на улицу.

— Слушайте. Довезёте моих вот по этому адресу в Москве. И я вас никогда не видел, а постановление об аресте и обыске я сейчас порву (знамо дело, что такой бумаги не было и в помине, Женя свернул в РГО чистый бланк протокола допроса). В этой неразберихе вы тихо где-нибудь устроитесь. Если да — езжайте. Если нет, поехали в отдел, в подвалы. Ну?

Тётке он отдал ключ от своей комнаты, объяснил, чтоб по Москве с местными документами не болтались. Машина уехала в столицу. Может, последняя из Клина…


* * *

Передовые дозоры немцев въехали в город по трое на мотоциклах с колясками и пулемётами, потом танки, потом уж грузовики и штабные на автобусах. Последними явились на легковушках генералы. Случилось это 23 ноября 1941 года в девять утра.

Женя Бык просидел этот день дома, тихо, не зажигая света. Свой наган, патроны и документы ЧК он надёжно спрятал в тех местах, где играл мальчишкой. Там не найдут и с собаками. На следующее утро он пошёл сдаваться. Нет-нет, не предавать Родину, а служить ей в силу сложившейся ситуации. Как его учили два последних долгих года. Понятно, что немцы быстро разобрались, что есть что в городе. Все центральные административные здания были заняты под штабы, службы и управления войск. Горотдел милиции — под службу безопасности (те же нужные кабинеты, камеры, сейфы, решётки на окнах). В так и не разгоревшемся РГО НКВД Клина разместилась фашистская фельджандармерия (её бойцов легко можно было узнать по большим бляхам на цепи на груди. За это сами немцы — втихаря, конечно — звали их Ringkragen, цепные псы). В общем, пришли, заняли, разместились. Ещё в Москве, читая оперативные материалы со всё ближе подступающего фронта, Евгений преотлично знал, что будет дальше. Немецкая администрация разыщет (и обязательно найдёт!) местных недовольных и обиженных Советской властью, сколотит из них волостную администрацию во главе с бургомистром города. Клин всё ж таки райцентр. Чуть позже понадобится и вспомогательная полиция. Тоже из местных. Сами немцы не хотели заниматься рутинным общением с оставшимся в городе населением или прибывшими с запада перемещёнными лицами, беженцами. Не хотели обходить дома и дворы с приказами, с наблюдением за светомаскировкой, регистрировать и вести хозяйственно-организационную деятельность, за исключением арестов и реквизиций всего, что им приглянётся. Он читал, что полиция тоже обязательно сорганизуется. А раз так, то будет лучше, если он её и возглавит!

Пока победители не назначили бургомистра, все дела по городу были заботой военного коменданта. Это правильно, логично: орднунг! У первого же патруля Женя на немецком спросил — где принимает комендант. Солдаты во главе с ефрейтором так обалдели, что кто-то в этой зачуханной стране говорит на их родном языке, как учитель в их же сельской школе или пастор в кирхе, что не только указали адрес, но и проводили чекиста к домику бывшей горпрокуратуры, где стоял на посту часовой.

Бык обратился вежливо, не доходя положенных пяти шагов, к человеку с автоматом на груди. Попросил вызвать разводящего. Немец удивился не хуже патруля, но вытащил из кармана штанов свисток и три раза в него свистнул. Через минуту из-за двери появился вахмистр-разводящий. Часовой подбородком указал ему на просителя в штатском, в белой рубашке, застёгнутой на верхнюю пуговицу, но без галстука. Проситель снял кепку.

— Могу я обратиться к господину военному коменданту города?

— Кто вы такой? — последовал встречный вопрос.

— Я местный житель. Бывший офицер охраны грузов на железной дороге. Хотел бы предложить свои услуги Великой Германии.

Вахмистр спецслужбы, конечно, знал о том, что комендатура создаёт бургомистрат и вспомогательную полицию (Hilfspolizei, сокращенно HiРo), в России её ещё звали «местная милиция» (Ortsmilitz) «охранная полиция — полиция общественной безопасности (Schutzpolizei, «шупо»), «служба порядка» (Ordnungsdienst), «гражданское ополчение ( Bürgerwehr), «местное ополчение ( Heimwehr), «самозащита Selbstschutz)… Всего он, Вилли Блюм, и не упомнит. Чёрт этих русских разберёт с их порядками!.. Приказал Жене ждать, ушёл за двери. Появился он минут через десять, приказал постовому «Пропустить!»; на пороге всё ж обстукал карманы и провёл нашего героя внутрь одноэтажного здания. Стукнулся в одну из дверей, сунул нос, доложился. Оттуда приказали, вахмистр кивком повелел просителю войти.


* * *

 — Дежурный сказал, что вы говорите по-немецки. Вы меня понимаете? — спросил молодой худой человек в серой форме, на клапане рукава мундира была серебряная нашивка SD. Службы безопасности! То, что надо.

— Да, понимаю, СС-оберштурмфюрер, господин, — четко ответил Женя.

Парень за столом удивленно уставился на парня, стоящего перед ним по стойке смирно.

— Вы что, немец? Или фольксдойч?

— Нет, мой господин, я русский. И не выдаю себя за немца, финна или шведа. В общем, я не ариец.

— А откуда же такой язык?

— Учил. Хотел понравиться невесте. Она-то как раз немка.

— Из Германии?

— Нет, она родилась здесь. Знаете ведь, до августа этого года на левом берегу Волги была целая автономная республика — Немцев Поволжья, столица — Энгельс. Она и её родители оттуда. Мы познакомились, когда я служил в Свердловске. Это за Уралом.

Старший лейтенант службы безопасности Германии, не повышая тона, переспросил, поправив белейшие манжеты рубашки:

— Служили? Кем? Где?

— Я был офицером ведомственной охраны железной дороги. Командиром взвода.

— Ваше звание? И как вас зовут, кстати?

— Бык, Евгений, 1919 года рождения. В организации ВОХР не было армейских или специальных званий. Но я носил в петлицах по одному кубику. А также топор и якорь. В армии и в милиции таких петлиц и эмблем не было. В вермахте такого офицерского звания тоже нет, у вас первое «лейтенант», а в СС есть. Это СС-гауптшарфюрер или даже СС-штурмшарфюрер. В Красной Армии это соответствует званию «младший лейтенант».

Парень в мундире продолжил вежливо, даже, можно сказать, ласково:

— Вы большевик?

— Нет. Но до августа был комсомольцем.

— Это тоже партийная организация?

— Да, что-то вроде Гитлерюгенд.

— Интересно… Откуда вы разбираетесь в званиях СС? Знаете про Гитлерюгенд? Невеста рассказала?

— Нет, — спокойно парировал посетитель. — В Свердловске работало много сбежавших из Германии коммунистов. Компартия для них организовывала такие клубы, интернациональные называются. В общем, культурные. С чаепитием, с танцами, библиотекой. И там выписывались газеты из Европы. На языках. На болгарском, французском и на немецком тоже. Прийти туда попить чаю или пива ещё советским людям можно было, а вот газеты и книжки могли читать те, кто умел. Я и читал. В том числе и последние. Там были упомянуты и Гитлерюгенд, и звания. Я аккуратно расспрашивал немцев. Они объясняли, многие ведь сидели у вас по тюрьмам и лагерям, пока в СССР не перебрались. Разбирались, и меня просветили. Я любознательный. Потом я тогда ходил в командирской форме. А в ВОХР петлицы зелёные, как у пограничников…

— А потом?

— Наше правительство упразднило АССР НП — Республику немцев Поволжья. Но самих немцев не распустило, а сослало в Сибирь и в казахские степи — умирать. Моё начальство легко вспомнило, что я собираюсь жениться на немке, рапорт подавал, её биографию… Их тоже сослали, в Курган… Меня исключили из комсомола, выгнали из ВОХР. Что я мог сделать? Решил приехать на родину… А мать и тётка, оказывается, эвакуировались в конце сентября. Пришёл, дверь в доме нараспашку… Никакой записки… И что мне делать? Вот я и решил попросить у вас помощи. Я согласен на любую работу — есть-то хочется…

Обер-лейтенант СД задумался. Именно он и отвечал за организацию и службу администрации из местных коллаборационистов.

— Так вы отсюда родом?

— Да, местный.

— А до Урала чем занимались?

— Сперва окончил здесь школу, потом учился в железнодорожном училище в Свердловске. Но вместо паровоза попал в ВОХР.

— Это полиция?

— Нет, герр СС-оберштурмфюрер, в Советском Союзе было две организации с одинаковым названием «ВОХР». Только по-разному расшифровывались. Служба и войска вневедомственной охраны — это чекисты. Знаете, кто это?

Старлей утвердительно кивнул.

— А вторая ВОХР — это ведомственная охрана. Мы не полиция, не войска. Мы служащие. Наши люди просто, как сторожа за зарплату, охраняли склады, стояли в проходных военных заводов или, как я, ездили в поездах, охраняли ценные грузы. Только в форме. Похожей на военную. Но и только…

— Перевозили оружие?

— Нет, это армия сама охраняла. Мы берегли деньги, ящики с золотыми часами, всякие документы, секретные станки… Всё такое. Мы подписывали простой трудовой договор с Наркоматом путей сообщения. Были обычными чиновниками.

— Но оружие у вас было?

— Конечно. Как золото без него охранишь?

— И стрелять умеете?

— И даже хорошо, места зачётные занимал на соревнованиях.

— И не боитесь мне всё это рассказывать

И тут Женя опять проявил дьявольскую мудрость, не соответствующую его молодому возрасту:

— Так вы скоро СССР победите, архивы все найдёте — зачем же мне врать?! Чтоб проснуться в вашей тюрьме?

— Логично, — похвалил старший лейтенант «младшего». — Что ж… мы вас, конечно, сперва проверим… Кто может за вас поручиться?

— Не знаю. Может, остался кто из класса или из учителей. Но не поручиться. Просто сказать, что знают.

Обер ещё раз вгляделся в добровольца. Он ничем не рискует. Людей же надо привлекать для работы. Это по приказу и по всем инструкциям. Да и в других местах так же было. Завтра приказ являться в комендатуру развесят по всему Клину. А это вот первый пришёл. Эсэсовец быстро написал что-то на четвертушке бумаги, крикнул разводящего и, когда тот явился, приказал отвести Женю в походный немецкий лазарет — на предмет медицинского освидетельствования. Но сперва надо было написать собственноручное прошение о приёме на германскую службу. Старлей СД продиктовал две строчки собрания сочинений, а Бык их аккуратно (без ошибок!) записал.

Огромная немецкая медкомиссия числом в одно очкастое рыло капитана-терапевта (или хирурга?) за пять минут осмотрела раздевшегося догола по приказу «призывника», сочла его «годным, без ограничений». И потом ещё минут десять писала ответную бумажку и даже приложила лазаретную печать. Разводящий отвёл Быка обратно в СД. Оставил в коридоре, понёс бумажку. Пригласили войти и претендента.

— Завтра явитесь ко мне в 8.00. Форма одежды… чистая, во всяком случае. Аккуратная. Можно с галстуком. Принесите все имеющиеся у вас документы. Никакого оружия… Меня зовут господин Гетцке. Я предупрежу часового, вас пропустят. Вопросы?

— Никак нет, герр СС-оберштурмфюрер. Разрешите идти?


* * *

Утром было таинство представления по начальству. Женя притащил с собой всё, что нашёл у матери, вплоть до школьных фотографий: свою метрику о рождении, читательский билет в горбиблиотеку, аттестат за восьмой класс, почётную грамоту… С ним сперва беседовал капитан в форме СС, а потом майор в армейской (видимо, из абвера, военной разведки рейха? Или военный комендант Клина?). Женю отвели куда-то и сфотографировали в профиль и анфас. И для временного удостоверения. Опять привели к обер-лейтенанту. Тот в руках уже держал картонную серую папку с личным делом Быка (Женя прочёл свою фамилию готическим шрифтом на обложке).

— Вы по службе в железнодорожной полиции имели дело с организацией охраны? Сменами, патрулями, паролями, документацией?

— Так точно, дело знаю.

— Я хотел вас рекомендовать сначала на работу в местную администрацию. Ваши земляки, как правило, не знают иностранных языков… Но бургомистрат организует в основном наше партийное и хозяйственное руководство. Оно их само проверяет, раздаёт посты, утверждает. Мы организуем вспомогательную полицию. Слыхали?

— Про советскую… виноват… про русскую не слыхал. Но думаю, у вас такая есть и в Польше, и в Чехословакии, и в Скандинавии. Так? Принцип один. Да и здесь за пять месяцев войны появилась, видимо…

Немец методично отстукивал указательным пальцем по столешнице, словно ставил точки в предложениях собеседника:

— Верно, принцип один. Но люди разные. В России мы столкнулись или с недостатком добровольцев, или с переизбытком…э-э… непригодных к службе. В общем, господин Бык, после проверки и в случае нашего благоприятного заключения я хочу рекомендовать вас на должность начальника полиции Клина. Вопросы?

Тут у Жени вопросы оказались:

— Клин — не железнодорожная станция, не пакгаузы, не подъездные пути, не проходная завода. Тут работа с людьми. Не подчинёнными тебе стрелками ВОХР, как в Свердловске том же, а с неуправляемым гражданским населением. Одни рады вашему приходу, вторые просто боятся, а третьи… — и выразительно замолчал.

Обер хмыкнул:

— Вот мы с вами вместе и займёмся этими самыми «третьими». Одним словом, пока мы составим о вас мнение, я назначаю вас временно исполняющим обязанности начальника вспомогательной полиции города. Первое. На вас лежит обязанность подыскать помещение для полицай-участка. Пригодное здание, не занятое германскими властями или службами. Второе. Кадры. Мы дадим вам литературу с методиками отбора подчинённых. Не бойтесь перебежчиков из Красной Армии, дезертиров или уклонившихся от службы у большевиков. Если хотят служить у нас за паёк и деньги — что ж, присмотримся к ним на деле… Запрещено нанимать евреев, цыган, бывших членов партии, чекистов и откровенных бандитов. Я дам вам бумаги по структуре городской полиции, штату и штатному расписанию. Мы вооружаем патрули лёгким стрелковым оружием. Ответственность — на вас! Сами подбирайте себе личный состав — сами за него и отвечаете. Подчинённость у вас тройная: перед СД по оперативным и секретным мероприятиям… Перед германским комендантом города. И перед городским головой. Но его не очень опасайтесь. Коменданта уважайте. А меня просто бойтесь! Вопросы?

Женя не удержался и хмыкнул:

— Можно начинать бояться?

Хмыкнул в ответ и весёлый эсэсман:

— Нет, сперва вас отведут пообедать, выдадут сухой паёк на дом. Потом в нашей канцелярии получите аусвайс, выписку из приказа о назначении и ночной пропуск. В оружейке советский пистолет с патронами. На рукав аккуратного пальто, на левый, наденете белую повязку. Шириной 15–20 сантиметров. Чистую, конечно. И приступайте, с нами Бог!


* * *

Так, со службой в СС Женя кое-как определился. А как быть с Лубянкой — вот в чём вопрос? Весь следующий день Евгений бродил по периметру города, предъявляя аусвайс патрулям. Искал здание под полицайку. Все более-менее пристойные и неразрушенные дома заняли немцы. Но они располагали службы и ставили офицеров на постой по первым линиям улиц. А Женя бродил и по задворкам. И нашёл. Это была контора «Заготзерно». Маленький бревенчатый домик с фанерными перегородками кабинетиков. Зашёл. Картина «Спасайся, кто может!». Разбросанные бумаги из шкафов, раскрытые ящики письменных столов, поваленные стулья и скамейки. Во многих оконных рамах нету стёкол. А на улице конец ноября… Женя обошёл всё здание, заглянул на чердак. Убедился, что печка в коридоре хоть и холодная, но действующая, не разбита… Так, а это у нас что? Кабинет заведующего, как написано на двери. Кабинет угловой, значит, две стенки капитальные. Раскрытый пустой сейф… Кожаный диван, по которому кто-то напоследок полоснул ножом по обивке… И под столом, на полу… телефонный аппарат! Женя смеха ради сел в пальто за стол зава, поднял эбонитовую машинку, снял трубку… И — о чудо! — чёрная тяжёлая трубка отозвалась женским голосом по-русски: «Коммутатор!». Вот это да! Женя испуганно положил трубу на рычаги… Подумал. Зачем-то выглянул в окно кабинета: никого. Снова поднял трубку аппарата. Опять отозвалась телефонистка. И Женя решился: была — не была! «Дайте Москву!». «Москву? Соединяю!». Мама рόдная! Почти сразу ответила московская телефонистка, назвав свой рабочий номер: «237-я!». Женя, не дрогнувшим голосом продиктовал цифры городского телефона своего начальника на Лубянке. Через одинокий гудок, услышал глухой голос капитана: «Слушаю!». Женя сглотнул комок в горле и сказал:

— Александр Николаевич… Это Евгений…

— Ты где?! А ну бегом ко мне!

— Не могу бегом. Я в Клину…

— Ты чего дурака валяешь?! С кем шутишь?! Клин позавчера сдали!

Парень заговорил быстро и вполголоса:

— Да я знаю…Сдали. Вместе со мной. Меня тут немцы уже назначили временно исполняющим обязанности начальника полиции… Как другого человека по биографии… Разговор может прерваться. Повторять не могу. Пришлите связь, пароль — ваши имя-отчество, отзыв — мои. Так всё сложилось, потом объясню… Разговор кончаю.

— Женька… ты смотри там… Действуй по обстановке…

Разговор оборвал сам Бык, нажав на рычаги. Да-а… Такое бывает один раз в жизни. И тут же повеселил себя: интересно, а из Берлина на Лубянку можно дозвониться?


* * *

Первых двух подчинённых Евгению дал его шеф от СД Гетцке. Одного он назначил следователем полиции. Это был не местный, а привезённый в немецком обозе человек из Белоруссии. Звали его Мельничук. Невзрачный дядька в очках. Потом выяснилось, что до войны он был счетоводом на мясокомбинате в Гомеле. Второй — Лёшка Бугров, этот как раз местный. Но не из самого Клина, а из деревеньки рядом. Ему было всего семнадцать, и он был таким же, как наш чекист, добровольцем. Но не в ЧК, а в СД. Он, разумеется, стал рядовым полицаем. Новые подчинённые Быка приладили повязки, получили оружие — русские винтовки Мосина, без штыков, патроны, аусвайсы.

Женя провёл первую летучку.

— Мы всё начинаем с нуля. Сперва обустроим наш участок. Мельничук, сходите в железнодорожное депо, немецкие власти в первую голову будут восстанавливать «железку», а значит, там будет рабочая сила. Я напишу бумагу… печать поставьте у герра Гетцке в канцелярии… чтоб для нужд полиции выделили на одну–две смены столяра и слесаря с их инструментами. Приказ я напишу на немецком для человека, кто руководит депо из германцев. Там всё пропишу. Забирайте мастеров и сюда. Вставить стёкла, наладить печь. Слесарь пусть к замкам ключи изготовит, по два на каждый… Так, теперь Бугров. Прошерсти по городу, по разным советским конторам… ну, магазинам, по складам, домоуправлениям… Нам нужна пишущая машинка. В рабочем состоянии. Если за ней сидит какая тётка или девушка — тащи их вместе с пишмашиной сюда. И пусть прихватит весь запас лент, копирки и чистой бумаги. Выполнять!

Подчинённые кинулись выполнять. А Женя написал на двух языках «Полиция г. Клина», повесил тот листок поверх надписи на дверях «Заготзерно». И тоже пошёл справлять службу. Первый визит был 26 ноября к новому городскому голове Прохорову. Его немцы вчера утвердили в этой роли. Прохоров был завхозом в школе, в которой когда-то учился наш главполицай.

— Стой! Я ж тебя знаю! А я ещё думал: какой такой Бык?! А ты вон какой оказался! — умилился встрече «однополчан-школьников» голова.

— Да уж…

— А ты куда ж после школы делся? Говорили, в военное училище будто уехал.

— В училище. Но не военное, а железнодорожное, в Свердловск. Приехал вот за матерью, да тут… Ну я и… А что ж делать, Михайло Семёныч?! Не подыхать же…

— А ты чего пришёл? — сразу включил подозрительность экс-завхоз.

— Да как бы визит вежливости — представляюсь по начальству.

— А как бы и…

— …с просьбой. Не подкинете угля из депо? Да и вообще, чем теперь родной полиции можете помочь? К вам теперь, хочешь не хочешь, будут обращаться люди, а мне они тоже нужны. Особенно… ну, не те, кто в белых перчатках… Если на них судимость была, какая провинность, ничего, шлите ко мне. Мы теперь в «Заготзерне», и телефон имеется, вот номерок… Если что — давайте связь держать.


* * *

 Штаб немецкой танковой дивизии из Группы армии «Центр» генерал-полковника Фёдора (именно так писалось, а не какого-нибудь там «Теодора»!) фон Бока выделил на Клин своего представителя из управления хозяйственной службы. Очень пожилой майор выслушал Женю, капризно морщась (наверное, у него болел старческий желудок от несварения армейских харчей), пообещал всё же помочь. Не потому, что горел желанием, Женя принёс приказ о создании городской полиции. По нему армия должна была выделять новым службистам продовольствие, оружие, боеприпасы и форму — третьего срока носки (так было сказано в бумаге). Пришлось и канцеляристу-майору писать тыловым службам новую бумагу.

К четырем часам главполицай Клина послал свою маленькую армию на склады вермахта. На найденной тачке они привезли обмундирование, короткие солдатские сапоги, консервы, хлеб, сахар, сигареты, картошку, пшено.

26 ноября немцы заняли Солнечногорск…

В ночь с 27 на 28 перешли Волгу и заняли Яхрому… Как-то в песне не так пелось! Мол, «…и не пить им из Волги воды!». До Москвы оставалось всего ничего…

29 ноября из положенных пятнадцати «штыков» в городской полиции уже с огоньком трудились девять полицаев. В службе СД Жене выдали бумажку с правом присваивать своим подчинённым специальные звания, вести на них табель денежного содержания и ведомости продуктового пайка. Никакого следствия полиция ещё не вела, а потом г-н Бык приказал Мельничуку, как всё-таки бывшему финансисту, вести ту самую табель. Ему же переподчинялась машинистка горполицайотдела.

Когда Женя Бык через шесть дней после их первой встречи предложил своему куратору Гетцке посетить горотдел вспомполиции, то обер был поражён оборотистостью и организаторским талантом своего подчинённого. Он обошёл тёплое здание, заглянул в кабинеты, осмотрел холодный подвал, оборудованный на две камеры для заключённых, отметил чистоту в помещении, опрятный и бодрый вид выстроившихся в коридоре служащих. Весь вчерашний вечер Женя дрючил команду: вставать при появлении любого немца, надеть белые рубашки, поштопать вещи. Руки по стойке держать не по-советски «по швам», а чуть сжав в локтях, их же и оттопырить слегка назад. Пальцы не сжимать во второй фаланге, как в РККА, а вытягивать по бедру… Отвечать «Яволь!» — «Слушаюсь!».

Вася придумал, а остальные исполнили «новогодний праздник», сиречь принять при фашистёнке присягу «как у взрослых». То есть Бык прочёл по-немецки, а потом и по-русски текст, официально принятый в Третьем рейхе: «Клянусь Богом, что буду беспрекословно подчиняться Адольфу Гитлеру, фюреру германского рейха и народа, верховному главнокомандующему вооруженными силами, и никогда не нарушу данную клятву, даже если это будет связано с риском для собственной жизни».

Гетцке открыл рот! Экзамен немцу тут сдали на отлично. Он прихватил Женю в свой служебный «опель», отвёз к себе в СД. Пока пили кофе в кабинете, рядовой эсэсман принёс листок бумаги.

— Это приказ, герр Бык. Я имею право присвоить вам офицерское звание во вспомогательной полиции. И хотел начать с «Zugsführer», с лейтенанта, для русских полицейских это звучит «Подпоручик». Но! Приняв вашу работу, отметив явно выдающиеся качества молодого организатора… Вот приказ от ноября 30 числа 1941 года. Вам присвоено звание «Oberszugsführer»… Моя подпись. Печать.

Женя догадался:

— Поручик? То есть старший лейтенант? Обер? Так, герр Гетцке, мы сравнялись в званиях… Знаете, у русских… и не только у красных, и при царе… было принято обмывать новое звание. Не позволите ли пригласить вас на рюмку водки? Если можно, завтра. У нас, кстати, первая получка. По-русски и это праздник.

Немец засмеялся и добродушно согласился.

Весь вечер, полночи и следующее утро вся полиция Клина прихорашивала дом родной. Гетцке прибудет после службы, в 18.10. Женя распорядился с ночи белить печку, навести влажную уборку, чистить оружие и самих себя. Инструктаж провел серьезный:

— При немце, за общим столом вести себя культурно: когда он говорит — все встали! Он выпил — потом вы. После его тоста — аплодисменты. За столом не чавкать, пользоваться только вилками, а не пальцами. Руки о скатерть не вытирать! Самим себе без приказа не наливать! За обер-лейтенантом выступлю я, поблагодарю его. По-немецки, конечно. За новые звания, за заботу и ласку от властей Великой Германии. Так… Илья Петрович (Ковальчуку, из военнопленных), ты у немцев попроси портрет Гитлера. Повесить в большой комнате, там будем гулять. Тамара Алексеевна (машинистке, из машинисток), мы с немецким офицером потом перейдём в мой кабинет, вы нам поприслуживайте в начале. Не забудьте отнести шофёру обер-лейтенанта тарелку, накрытую миской. Там рюмка шнапса, два бутерброда… За вами и весь стол, нарезка, сервировка! Куцюк (бывшему старшине РККА), выдели охрану на крыльцо — раз. Одного полицейского с оружием — на угол нашего переулка— два… Бугров, ты, почитай, местный. Возьми вон Кузьмина, разбейтесь в лепёшку, но в мой кабинет достаньте запечатанную бутылку коньяка. Не знаю, где будете искать. Кẏпите или… Илья Петрович, выдели им сумму… отнимете, украдёте — меня не едёт! Слова «нет» я не знаю! Все остальные поступают в распоряжение Тамары Алексеевны… И патефон работающий с пластинками достаньте. Но не с речами Сталина или частушками, а с классической музыкой. Заседание окончено — не при коммунистах, слава Богу, живём!


* * *

Всё началось гладко и прошло по строгому сценарию Быка. За исключением сцены «в кабинете г-на начальника». Тут возник ожидаемый Женей пикόвый момент: как, когда и против кого применять оружие? Производство арестов, проведение допросов, в том числе в «силовом варианте», жёстком. То есть, говоря языком граждан: можно ли подносить в морду? Господин из СД твёрдо указал полицаю на правоприменение силы. Идёт война… на ней всё случается… вы же не хотите, чтоб в вас стреляли из-за угла. Или, не дай Бог, в германских солдат или служащих! С теми террористами будет разбираться фельджандармерия, задача полиции — передавать злодеев по принадлежности. С самогонщиками, неплательщиками налогов, манкирующими светомаскировкой — разбираться полиции. А акции устрашения, облавы и взятие заложников — совместно с его СД, фельдами и армией. Ясно?! Чего уж ясней… Обычно ироничный Гетцке сейчас был непререкаем и зло категоричен. Понятно… другие по духу и ярости люди служили у немцев лишь в госпиталях, детских приютах и домах престарелых.

Жене очень легко было представить приказ «Огонь!», которую отдаст милый парень обер-расстрельной команде клинской полиции, изготовившейся перед шеренгой обречённых… Что делать? Что?!

Когда немец убыл (через сорок минут), пошла добрая русско-фашистская пьянка.

На утром настроение у многих испортилось. Немецкий гарнизон вдруг забегал по городу, засуетился, грузился на грузовики. Машины и орудия потянулись на восток. «Наступление, что ли?». Женя сунулся к майору-коменданту, но тот от него отмахнулся: «Не до вас!». Но всё же в канцелярии у полузнакомого делопроизводителя услышал шёпотом: «Красные наступают! Ночью заняли Яхрому»… Опа!

Хмурым вернулся к приунывшим подчинённым. Всё делали вид, что ничего особенного не происходит. Две пары ходили патрулями по центру, один стоял на посту в городской управе, два старших полицая обходили дома на своих участках, переписывали население, а главное — пришлых и без документов. Вчера на калитке при входе в участок повесили почтовый ящик с замочком. Для непонятливых приклеили бумажку «Для заявлений». И уже 7 декабря из ящика на стол Жени принесли и выложили три записки. В одной сообщалось, что гражданин… адрес… скрывает в подвале дома больного завотделом горисполкома. Во втором доносе сообщалось, что убежавшая из города еврейская семья зубных врачей запрятала где-то в доме «награбленное у людей» богатство… А в третьей записке прямо конкретно сообщалось, что у гражданки Елисеевой на чердаке собственного дома прячется её зять — бывший начальник милиции города Киселёв… Хм…

Что-то надо предпринимать. С милиционером как быть?! Да, задумаешься тут…


* * *

Полиция Клина трудилась, как могла. Но «как могла» не значит — умела! Этому ещё надо было учиться. Господа германские учителя, как и обещал куратор из службы безопасности рейха, не заставили себя ждать с контрольными и экзаменами: первым делом требовалось приучить население к страху. Если им танков и военных патрулей на улице мало, получите листовки-объявления на видных местах (что Женина команда и расклеивала, высунув языки), где почти за любое нарушение прифронтового режима полагалось взыскание под названием крупными буквами «РАССТРЕЛ». Чтоб всё меню не перечислять, скажем только, что в том числе и за не сданные в городской бургомистрат ламповые радиоприёмники, и за не съеденных к тому моменту почтовых голубей…

Утром тринадцатого выдали полиции очередную зарплату и продукты. Двенадцатого ночью РККА в своём декабрьском наступлении в Подмосковье освободила Солнечногорск и несколько деревень рядом… А это всё ближе и ближе к Клину. Ночью уже была слышна далёкая канонада. Настроение у фашистских пособников резко упало: а вдруг Советы вернутся? Тут уж стенки не миновать. А партизаны вообще пособников вешают! Четырнадцатого числа двое из полицаев на службу не явились и с места проживания пропали. К счастью для Жени, без оружия. Немцы уже не разговаривали с Быком. Да и сам он не совался по чужим кабинетам. Подчинённые чуть ли не открыто пили. Немцы всё прибывали в город, быстро заполняли на станции грузовики и — на передовую. Комендант отдал приказ полиции выгнать всех живых жителей, копать окопы на Ленинградском шоссе как самом танкоопасном направлении. Пошли по дворам с оружием. Женя погнал всех, в конторе осталась машинистка, охранник у крыльца и он… Немцы сооружали капониры и эскарпы, окапывали по окраинам Клина орудия и танки, пехота вместо пилоток и подшлемников надела каски. Как говорится, «дело пахнет керосином!».

Восемнадцатого, взяв влюблённого в него и преданного добровольца Бугрова, пошёл по адресу тёщи начальника клинской милиции. Ой, не обрадовалась пожилая хозяйка гостям! Женя приказал юному полицаю занять позицию на улице под окнами.

— Послушайте, Елисеева… Вы знаете, кто я?

— Власть, что ли?

— Да, я начальник городской полиции Бык. Смотрите, это мой пистолет. Кладу на стол, а обойму с патронами себе в карман. Пистолет без патронов не стреляет, а патроны без пистолета не опасные. Пока понятно?

— Да, — ответила суровая старуха.

— Я оставлю пистолет на столе. Мы с вами сейчас выйдем в сени, я вам помогу приставить лестницу на чердак… Вы полезете на подловку и скажите зятю, что я хочу подняться к нему, поговорить. И оружие оставил в комнате. Можете пощупать мои карманы — другого нет. Если он вооружён, пусть не дурит: захоти я его арестовать или убить, я б сюда с немцами приехал, с автоматчиками. За пять минут всё б сделали. Скажите — только поговорить! И не врите мне, времени у меня нет. А может, и у вашего зятя. Я ж не знаю, не написали ли новый донос в комендатуру или в управу. Давайте быстрей, Варвара Максимовна!..

Через пять минут:

— Теперь слушай меня, младший лейтенант, я тебя сейчас отведу на свою квартиру, оставлю продукты, оружие у тебя своё есть. Продержись там мышкой, пока наши не возьмут город. Потом откопай жестянку с моими документами, оружием и отчётом. Там же лежат настоящие бланки временных удостоверений полиции, с печатями, но незаполненные… Явись немедленно в любой Особый отдел, лучше армии. Хуже — дивизии. Плохо — полка. И проси, чтоб тебя сразу связали с Москвой, телефоны в банке сверху — информация для Лубянки, а не для вояк... Нам, вероятно, сообщат за день-два об эвакуации, я уйду с немцами. Пусть меня ищут в Твери. Или в Торжке, или прямо в Смоленске. Скорей всего, в полиции. Связь мне нужна!

— Ну ты, сержант, без башни! Что вас там учат, что ли, не бояться?

— Да, — горько хмыкнул Женя. — Прививку делают. В жопу…


* * *

…В Смоленске Евгений уже стал заместителем начальника областной полиции. Его добрый гений — обер Гетцке — доложил по начальству, как Бык хорошо начинал в Клину, сумел организовать крепкий горотдел. Его рекомендацию в СД учли как положительную и назначили Быка после отката вермахта от границ Московии на новую должность. А 1 января 1942, как у немцев было и положено, всем сестрáм раздавали по серьгáм: приказом уже смоленского главного полицмейстера присвоили Евгению следующий офицерский чин — Kompanienführer. Целого капитана! Он теперь возглавлял оперативный отдел вспомполиции области, с уймой обязанностей, прав и подчинённых. На нём висела тайная агентура, заброска провокаторов и шпионов в партизанские отряды Смоленщины, в оставленное в городе и области советское подполье. Борьбе с террористами, парашютистами, диверсантами, вредителями-саботажниками… С правом распоряжаться тайными денежными и продуктовыми фондами (немалыми!). С раздачей одежды и обуви, а особо отличившимся — и земли в награду (по пять гектаров за голову командира любого партизанского отряда)… И всё на его плечи. Ужас!

В конце января в кабинет господина капитана Быка, скребнув притолоку, заглянул верный капрал Бугров, ставший теперь его личным ординарцем:

— Герр капитан, к вам там… пришло…

— Кто пришло? — сердито оторвался от фашистских бумаг Женя.

— Девчонка какая-то, кажись… Молодая.

— Зачем? Почему ко мне?

— Не говорит, господин капитан! Говорит: самому Быку скажу.

— Упорно держится?

— Так точно, Евгений Валентиныч… Настырная. И без всякого страха. Даже, как говорят, паровоза не боится...

— Ладно, зови.

Ординарец пропустил в кабинет девушку, из-под плотного клетчатого платка, завязанного a lа «крестьянка на молотьбе ржи», торчали две светлые косички. Одета очень скромно. Почему-то в мальчуковые ботинки, где вместо шнурков была медная проволока. Женя мгновенно по привычке составил словесный портрет клиентки: рост, приблизительный возраст, овал лица, цвет глаз…

Заговорил строго:

— Сделайте два шага вперёд. Назовитесь. По какому делу ко мне?

— Меня прислал к вам мой… дядя. Вы его должны были знать по Клину. Его зовут Александр Николаевич. А как вас по имени-отчеству?

— Евгений Валентинович… Ваш… э-э-э… дядя как носит причёску? Не могу его вспомнить… Назад зачесывает или набок?

— Он бреется наголо.

— Садитесь…

Связная привезла контакты на Смоленск, Минск, Брянск. Связь с Быком станет поддерживать человек (из разведки НКГБ), которого перебросят через партизан в ближайшие 7–10 дней. Он наймётся в полицию и должен впредь подчиняться Евгению. В заключение девушка передала личный привет от командира с четвертого этажа, официально объявила, что Быку Е.В. присвоено специальное звание «младший лейтенант госбезопасности». Примите и прочее…

Главная внутренняя, подспудная, истинная задача зама полиции была: как бы поменьше отловить своих же коллег-нелегалов. Увы, в масштабах области это не получалось. Кого-то хватали немцы. На кого-то приходили доносы в СД, управу, в фельджандармерию немцев. Хватали парашютистов, партизанских связных, при регулярных прочесываниях местности, на общеобластных контрразведывательных мероприятиях или рыночных облавах. Скажем, по факту пеленгации рации. Или крупной диверсии. Старались сельские полицаи, писали доносы граждане. По сути, Быку и надрываться не надо было на поприще службы — городская тюрьма и так уж забита до упора. Вот за всё это (без малейшего на то желания) ему 20 апреля, в день рождения Гитлера, немцы преподнесли бронзовую медаль — «Знак отличия восточных народов» с мечами, второго класса.

Женя через связь передал эту «радостную весть» в Москву. Столица СССР (в данном случае — из Куйбышева) не без некоторого ехидства ответила, что «За образцовое проведение специальной операции по заданию Правительства Союза ССР мл. л-т госбезопасности тов. Бык Е.В. награждён орденом “Красная Звезда”». Это, мол, тебе не бронза, а целый боевой орден! А про медаль, тов. мл. л-т г/б, вы бы лучше в приличной компании не рассказывали! Дело в том, что железки с невыразительной символикой для «неарийцев» изобрёл не Гитлер, а ещё его предшественник — кайзер Вильгельм. Ею осыпали… союзников-африканцев! Ха-ха-ха!..

Тяжёлый был тот сорок второй год! Один за одним падали большие города: Ростов, Харьков, Одесса, Севастополь… И ведь не скажешь — пропаганда! Капитану вспомполиции можно было туда и прокатиться. Посмотреть своими глазами… Но в конце года, когда опять пришёл нам на выручку Генерал Мороз, дело стало поворачиваться другим боком. А сейчас у Жэки была новая головная боль: он теперь в Смоленске отвечал не за карательные акции и облавы, а за секретно-политический сыск. То есть возглавил контрразведку вспомогательной русской полиции. И очень он завидовал коллегам в Пскове, Минске, Киеве — там тишь, да гладь, да (частично!) Божья благодать. А тут на быковскую голову в городе прошел Первый съезд КОНР (Комитета освобождения народов России) под руководством беглого генерал-лейтенанта РККА Власова. Того самого, который освобождал поздней осенью 41-го Яхрому и Солнечногорск, чуть Женю в Клину в плен тогда не захватил! А вон оно как сейчас вышло… И на совещании том было больше бывших советских генералов, дивизионных комиссаров и даже Героев Советского Союза, чем курсант Школы особого назначения видел на московских улицах за всю свою жизнь. Только те не пели «Гимн РОА» — Русской освободительной армии. А эти пели:

Отступают небосводы,

Книзу клонится трава,

То идут за взводом взводы

Добровольцев из «РОА».

Перед нами будь в ответе,

Кто народ в войну втравил!

Разнесем, как тучи ветер,

Большевистских заправил!

То цветочки, а теперь выросли и ягодки. Г-на Быка СД обязала к тому, что любой советский (даже бывший) человек (а особенно — чекист) боялся больше всего: подписывать приказы! Причём не им и сочинённые, но ужасные. На количество и качество угоняемых на работу в Германию гражданских. Немцы с их бухгалтерией и отчётностью не говорили: «Дай тыщу, там разберутся». Не-а! Надо было разнести по графам, параграфам, расписать людей по полу, возрасту, здоровью и, главное, по профессиям. Копии ровно тех же бумажек интересовали и Лубянку! «Призывной возраст» начинался сперва с восемнадцати лет, потом, когда у немцев перестало хватать солдат и они стали призывать своих «с брони», то ценз упал сперва до шестнадцати, а потом и пятнадцати лет. В некоторых директивах милостиво указывалось, что матерей, предназначенных к перемещению, «можно не разлучать с детьми». Придумали-то фашисты, а отдувайся наш Жэка! Бумажки ведь в воздухе не испаряются. Кто подписал? Ага, Бык!.. Иди потом доказывай, что ты не представитель млекопитающих, отряда парнокопытных, подотряда мозоленогих, сиречь Camelidae… Берлинские командиры требовали к тому же, чтоб полицай Бык ещё и присутствовал на отборочных смотрах угоняемых в Рейх. Женщины направлялись на сельхозработы, и им могли оставить детей только женского же пола. Мужчин — по заявкам. Везло специалистам: металлистам, шофёрам, электрикам — они не должны попасть в рудники и камнеломни. Но все преотлично понимали, куда гонят. И глаза их… Вечером Евгения не спасал ни пайковый офицерский шнапс, ни родной самогон. Про настроение — и к гадалке не ходи!

Сколько раз наш чекист предупреждал Москву: нелегалы из Центра не должны встречаться на оккупированной территории с агентурой в людных местах — на вокзалах, базарах, в кинотеатрах. Потому как при нехватке «добровольного набора» в Германию, немецко-фашистские товарищи проводили свои мероприятия: сюрпризом зажигали свет в зале во время киносеанса и всех местных киноманов, подчистую, увозили на отправные пункты и в накопители. Окружали ж/д станцию, рынок, главную площадь. А дальше, как в присказке: «Берлин, «Динамо», через забор — и тама!»…

Потом, после успешных (для себя) боёв на Курской дуге, Красная Армия стала немцев гнать. Опережая арьергардные части вермахта, с начальством из штабов, СД и генералами, на Запад бойко уходили и преданные полицаи, чиновники русской администрации, сельские старосты и власовцы.


* * *

…Из Смоленска он успел убежать с последними машинами СД и полиции только 24 сентября, а прибыл в Минск на следующий день. На улице уже 1943 год… Но все эти переезды прошли в угаре поразительного скандала. Так сказать, общефашистского ЧП! В своей тёплой постели 23 сентября белорусские подпольщики взорвали рейхскомиссара Остланд г-на Кубе! Высшего государственного чиновника на захваченных территориях Прибалтики и Белоруссии. Что там началось! Но… как там у Александра Сергеича: : «Судьба Евгения хранила…». То есть не попал наш герой под горячую руку самого Гитлера, который сместил со своих постов всю охрану Кубе, отправил на Восточный фронт комиссаров полиции и старших офицеров службы безопасности, многих эсэсовцев. Женя прибыл как раз, когда вакантные места еще не успели остыть. По Пушкину же: «Моё! — сказал Евгений грозно…»… И был тут же назначен заместителем полиции безопасности (русской) при шефе ПБ (немцев). Должность полковничья, между нами говоря! Приказ: гордиться! Но гордиться он начал чуть раньше, в апреле.


* * *

Чем у фрицев тяжелее обстояло дело на фронтах, тем злее они отыгрывались на тылах. Достать своими зенитками и перехватчиками англо-американские бомбовозы ассы Геринга над рейхом не всегда могли, а дотянуться до горла горожан и селян руками бойцов Гиммлера — в любой момент. В штабах перешёптывались, что концлагеря Германии забиты под завязку. Стали создавать новые в Польше, во Франции, в Чехословакии. Однако Центральная Европа довольно бедный регион по полезным ископаемым, колонии у Германии отобрали по итогам Первой мировой войны. Эрго: зачем им рабы?! А вот так вот! Чтоб друзья боялись! Поэтому друзей у Гитлера в мире становилось всё меньше и меньше…

Кто не знает, сообщу. Русским в германской армии можно было максимально выслужиться до чина майора или даже получить Железный крест второго класса. По особому повелению самого большого начальства — гражданство (не путать с подданством!). Но никогда не разрешалось жениться на арийке (заключённые до февраля 1933 года браки должны быть в судебном порядке расторгнуты!) или вступить в Национал-социалистскую рабочую партию Германии (NSDAP). Это уж — ни за какие коврижки!

Но Женя не был бы нашим Женей, если б не придумал особого шика трюк!

В феврале 43-го битва за Сталинград была выиграна за счёт слабой системы фашистской обороны. А именно: удар Красная Армия нанесла не по немецким позициям, а по румынским и итальянским. Смяв их, перешли в тыл к немцам, взяли в кольцо… А дальше Дом Павлова… массовый героизм… фельдмаршал Паулюс… салют Победы!

Фюрер по традиции назвал итальянцев «свиньями» (как он обозвал румын — здесь из врождённой скромности процитировать не могу!), смущённый Муссолини свои войска из СССР отозвал. Но пока остатки итальянцев грузились в портах и вокзалах на корабли и в эшелоны, создалась некая очередь. Женя, будучи в служебной командировке, в казино Минска познакомился с несколькими мрачно напивающимися старшими офицерами Экспедиционного корпуса Италии генерала Месси. Слово за слово… А у вас… а у нас… ах, вы русский?!. Да и вы не из Берлина… Один из майоров 8-й гренадерской дивизии был не окопником, а штабистом. И не картами, вооружением или связью занимался, а являлся секретарём PNF штаба. Это что такое за зверь? А вы, синьор Бик, не знаете?! Паоло у нас зять самого Альдо Видуссони! Видим, видим, не знаете! Кто в России «секретарио генераль партидо ди коммунизмо»? Комарадо Сталин? Так Видуссони — наш итальянский Сталин. Председатель Partito Nazionale Fascista! А-а… Фашистской партии, понятно…

Через день Женя набился в гости к майору-парторгу. Понимая, с кем имеет дело, и то, что итальянец отбывает далеко и навсегда, принес ему маленький сувенир: 20 золотых царских десяток Российской империи 1895 года чеканки. Мол, приятно познакомиться. И от чистого, понимаешь, сердца! Комиссар PNF в итальянской армии был офицером и аристократом, поэтому спросил с прямотой древнеримского легионера:

— Эудженио, чего ты хочешь?!

— Вступить в партию, стать настоящим, стопроцентным фашистом!

Майор Паоло, зять генсека, криво усмехнулся:

— Ладно, не моё дело… Фотография с собой?! Пошли в канцелярию… Запомни наш девиз: «Credere, Obbedire, Combattere», по-немецки «Верь, повинуйся, сражайся». Давай фотографию…

Через полчаса Женя имел на руках партбилет PNF. Через два дня итальянец убыл, а через три партайгенноссе Бык предоставил партсекретарю ячейки в СД Минска (правильно он звался простым словом Kreishilfasachgebitsleiter — помощник руководителя направления НСДАП) свою фашистскую карточку, чтоб тот занёс в учётное дело полицая. Чиновник партии в службе безопасности бумажку изучил, одобрил, снял копию и подшил в дело… Вуаля! Господин Бык таким образом перерос по автобиографии самого начальника полиции: тот-то в фашпартии не состоял, не достоин — ага!

В Минске было уже не до подпольной работы! Ему с Лубянки приказали в первую голову заботиться не о диверсиях и террористических актах, а о документах. Немецких, власовских, полицейских. Нужно было готовить и передавать через тайники списки личного состава, агентуры с ФИО, местами и датами рождения, приметами, заданиями. Нужны были оккупационные и рейхсмарки, валюта (как Женя полагал, для коллег-нелегалов в других европейских странах). А где б твёрдой валюткой разжиться?! Всё, что советские не успели вывезти из своих банковских хранилищ и музеев, тут же реквизировалось, учитывалось и убывало в Берлин. В провинциальных банках СССР, ни в портовых, ни в приграничных, валюты, как правило, не было. Зато были золотые и серебряные монеты царской чеканкой, до и советские — 21 и 23 годов выпуска, в том числе из платины. Их потом у населения изымали… И Женя Бык скопировал классическую схему поживы большевиков: эксы! Экспроприации. Или «Грабь награбленное!» — добротная практика дореволюционного пополнения партийной казны. И сам товарищ Верховный на этом поприще отметился ограблением Тифлисского казначейства. Что ж, Жене и сам Бог, и Главнокомандующий такое повелевали… Для операции нужна была группа сподвижников. Он от самого Смоленска тянул за собой лейтенанта-связника из Москвы и почти откровенно перевербованного клинского земляка Бугрова. Но трое — мало.

Женя позвонил начальнику следственного отдела полиции Минска:

— Василь Захарыч… Тут такое дело… Ко мне обратились из СД, спрашивают: сидят ли в нашей тюрьме уголовники? Дураку ясно, что сидят… Но немцы не дураки. Им не хулиганы нужны, не карманники и не квартирные воры. Им нужен один, но выдающийся медвежатник.

— Это по сейфам, что ли?

— Этого они мне не сказал: по сейфам, по хитрым замкам, по неподатливым дверям… Подбери, пожалуйста сегодня же «дела» этих красавцев, пришли мне, будь другом. А я напишу в своём отчёте о твоём трудовом подвиге.

— Сделаем, Валентиныч!

И нашёл! Когда мужика доставили под охраной в кабинет Жени, то наш полицейский майор поразился: он думал, что перед ним будет сидеть горилла, которая голыми лапами разрывает бронированные дверцы сейфов. А сидел довольно пожилой, сутулый, хлипкий мужичонка. По делу он ничем при немцах не провинился. Его посадили в мае 41-го, еще при советской власти. Но немцы 26 июня уже блокировали город (и арестованных не успели в той неразберихе вывезти), 28-го Минск взяли.

Бык с любопытством разглядывал гостя, а тот — носки своих ботинок без шнурков.

— Что ж, Чедедко… Я лично считаю, что вы зря паритесь в тюряге.

«Медвежатник» поднял на майора глаза, полные удивления:

— Во-во, гражданин началник. Я таго ж менения, — сказал он на суржике.

— Рад, что наши мнения совпадают… Не хвастаюсь, но от меня зависит: дать вам помереть на нарах или выпустить на свободу. Вы за какой сценарий?

Борец с «медведями»-сейфами на секунду задумался:

— Та нары вже надоэли… Однако ж кумэкаю: коли вызвали, а не с вещщами за воротá выгнали… То интерес мáэтэ.

— Это хорошо, что вы сообразительный… Если б я был плохим полицейским майором, то потребовал от вас, для подтверждения квалификации, например, открыть вот этот мой сейф… Но я — умный. И на детские игры у меня нет ни времени, ни желания. Однако поработать по специальности придётся. Как идея?

Чедедко-вор осторожно уточнил:

— Ета… Боёвая пырация чи дидятская?

— Самая что ни на есть боевая. Ваш вопрос, как я понимаю, связан с инструментами? Вы ж их где-то прячете. Во всяком случае, милиция у вас их при обыске-аресте не нашла. А мы и не искали, приняли вас по старой описи…

— И тры годины я ни за чё торчу у хати…

— Вот пришёл срок — конец терпению. Что, согласны колупнуть «медведя» за свободу?

Вор не стал перед Быком лебезить («Да какой прикажите!», «Да в один момент!») — это понравилось, было про себя отмечено как «характер имеет». Они немножко поторговались («Нет, не один за инструментами, а с моими метко стреляющими сопровождающими. Эта дискуссия закрыта. Поговорим о банке»). Договорились так: Женя даст служебную машину, двух сопровождающих, вор с ними съездит за своими волшебными приборами. В минскую тюрьму он уже не вернётся, но и по городу разгуливать не будет. Его посадят в одиночную камеру гауптвахты полицейского полка. Питание из офицерской столовой, курево, даже пиво. Это не наказание, а алиби — в случае чего. На дело пойдут впятером: Бык, медвежатник, Бугров, девушка Лида и московский связник-профессионал (он за водителя «хорьха»). Брать будут отделение банка «Дрезденер-Остланд коммерческий банк», самый крупный по операциям в Белоруссии.

Если к любому делу подходить научно — успех обеспечен. Они взяли банк, вскрыли всё, что доктор прописал… Брали только марки (имперские и оккупационные), золотую монету, украшения... Концерт окончен! На ночное дежурство в канцелярии заступает капрал Бугров. Ночью в одиночке гауптвахты ни с того ни с сего трагически кончает с собой путём повешения Чедедко… Какой удар со стороны Провидения!

С квартиры майора в служебную командировку в Витебск уезжает с опечатанным чемоданом (для понтов!) со служебными документами связной. Он должен передать партизанам оккупационные марки и чистые бланки полицейских пропусков и освобождений от угона в Германию. Девушка Лида спряталась на конспиративной квартире. Оставшись один, Бык умно расфасовал по чемодану и портфелю немецкие марки и золото в монетах. Его личный багаж от этого заметно потяжелел.

Утром в своём кабинете он читал отчёт русской и немецкой полиции о налёте. Приятно поразился полету фантазии немцев: оказывается, бандиты (числом от десяти до двенадцати человек) были одеты в партизанские телогрейки, ушанки со звёздами и лентами, в руках «обрезы». Погибло 49 человек — служащие, охранники и мирные посетители… На самом-то деле брали они банк впятером, погиб один охранник да никому уже не нужный медвежатник…

В Минске судьба разделила Женю Быка и его старого друганá, ныне гауптмана СС Гетцке. Его направили начальником большого коллектива в Югославию, а Женю перевели в городок Ванген-ин-Алльгой, земля Баден-Вюртенберг, это юго-запад Германии. Но направлен был не на новое место службы, а в военный госпиталь, в кардиологию.

В самом конце войны Гитлер переменил отношение к власовцам и русским полицейским. Все они были признаны армией «союзного государства» (?!), а венгры из татар стали прям арийцами! Поэтому подполковник полка охранной полиции Эуген Бик (так он теперь писался в документах) приехал в тёплые места альпийского предгорья, невдалеке от Баденского озера. Как умный и уже четыре года битый парень, он прихватил и верного ординарца-агента Бугрова. Союзники этот уголок на пересечении Германии, Австрии и Швейцарии не бомбили. Ту же Австрию поделили уже на четыре части: советскую, американскую, английскую и французскую. Переодевшись в госпитальную пижаму, Жэка добрался до подшивок газет. А среди немецких попадались и импортные — из Швейцарии. И в них подробно рассказывали об итогах Ялтинской мирной конференции Великих держав. По ней эта часть Германии и приграничная — Австрии после общей победы перейдёт под оккупационную зону Франции. Для немцев это звучало похоронным маршем. Соседняя Бавария отходит к американцам, а часть Бадена и Тюрингия — французикам. Фашисты боялись парижских бойцов лишь немного меньше русских. Потом по стадии страха шли англичане. И все мечтали попасть в плен к америкозам.

12 апреля армия США захватила Эрфурт и бомбила авиационные заводы в очень близком Фридрихсхафене. Женя понял: последний звонок, пора линять! Но не в немецком обозе, а в индивидуальным шкурном порядке. Вопрос: куда? К нашим не пробиться, там сейчас идёт не война, а собачьи смертельные бои… К англичанам? Кто знает, как они будут мстить за бомбардировки Лондона, Ковентри и иных мест на острове? Ещё шлёпнут под горячую руку… К американцам? Да как попасть? Дело не в USA, а в заградительных отрядах СС по дороге к свободе, эти уж точно повесят без суда-следствия! От его спокойного (даже сейчас, в апреле 45-го!) госпиталя и городка до границы с ближайшим австрийским городом — Брегенц — было каких-то смешных 23,7 километра, сорок минут на легковушке. Границу немцы уже не «держат», пограничников кинули на фронт, осталась лишь фуфлόвая таможня, кто с ней будет считаться?! И австрияки погранзастав не понастроили — на ноги ещё не встали…

Бугров жил на квартире в самом городке, был вызван к командиру:

— Слушай, Лёшка, копец фрицам наступает, говоря по-немецки: «полный абзац». Надо бежать.

Ординарец и не думал иметь собственное мнение, главное, чтоб оно у любимого командира было. Бежать? Нам не привыкать: вон куда аж из Клина добежали. Даже интересно: когда б он без войны Европу посмотрел, мир?! Женя отдал чёткий приказ: поболтаться без формы по городу, высмотреть легковую машину поновей и помощней. Не с армейскими или эсэсовскими номерами! Частную или госчиновника какого. Есть в городе хорошая мясная лавка? Есть… Присмотрись: нам в дорогу и на первое время продукты понадобятся, может, в лесу жить придётся, партизанить. Одним словом: мясные консервы, окорока, копчёности. Хлеб найдём, картошки в деревне купим… Важное дело — бензин. Надо украсть запасные канистры. Как у тебя с оружием? Парабеллум? Хорошо, у меня два «вальтера»… Нужен хотя бы один «шмайссер». И гранат хорошо бы…

А на календаре — 20 апреля. Хочешь не хочешь, иди на митинг, аплодируй в честь 56-летия любимого фюрера. Это с утра. А днём Лёшка пригнал чудо света! «Испано-сюизу», 1938 года выпуска, новьё, пробег каких-то 30 тыщ кэмэ… Красавица, вся в никелированном металле, блестит, как новый пятак. На заднем сиденье под штатским плащом лежали автомат и рожки с патронами. Подполковник, выкрав заранее из гардеробной госпиталя свою гражданскую одежду, чемодан и портфель, залез в авто:

— Вот тебе карта, жми вниз, к австрийской границе. Когда будем проходить КПП, молчи, говорить буду я. Едем сперва грабить мясную лавочку. Аллюр — три креста!

В госпитале в одной с ним палате лежал СС-штурмбанфюрер из охраны концлагерей. Но у него был один очень редкий и нужный жетончик, типа брелока на ключах. Такая серебристая бирка, на ней черный орёл со свастикой, трехзначный номер и надпись «СС — проход всюду!». Заметив, куда майор прячет документы, Женя перед выходом их реквизировал. Это для границы рейха. А Австрия? А для Австрии была Лодзь, она же Вудьж. А оттуда из архива городской полиции (сперва любопытства ради) были взяты «на посмотреть» старые польские паспорта. Ничего особенного, ни с полиграфических позиций, ни по защите секретными удостоверительными знаками — легкотня для подделки. Но, разглядывая в ящике гору синих книжек, он увидел и несколько зелёных. Шо цэ такэ? О! Дипломатические! И визы разные: Швейцария, Португалия, Греция… Женя ящик приметил и вдругорядь, когда архивариуса ни о чём не просил, штук пять польских посольских вализ спёр. Просто так, ну, и для ЧК — вдруг пригодятся? А пригодились вот сейчас ему и Бугрову. Он выбрал более-менее подходящие по возрасту с бывшими владельцами, вклеил свою и бугровскую фотки.

Пока-а-а там связанный мясник в подвале развяжется! Машины их он не видел. Пока-а-а полиция чухнётся (а сегодня ж праздник, все на обеспечении безопасности: война войной, а праздник по расписанию!), они будут уже у нейтралов: до самой границы с Австрией какие-то жалкие семнадцать километров. По отличному пустому шоссе, без воронок от авиабомб, без постов жандармерии (а если есть — для них жетон СС), на стосильной новой красавице «Сюизе»! Он будет через 20 минут в ныне уже не части Третьего рейха, как ещё три месяца назад, а в отдельном государстве, на 90% занятом союзниками по антигитлеровской коалиции… До Брегенца ещё прокатиться шесть километров. Там встать на постой в частном доме в пригороде, осмотреться. Польские дипломаты — хорошо, а дальше? Придут сюда французы, свяжутся с Варшавой или их буржуазным правительством в Лондоне. И они с Бугром сгорели! По той же причине — вредности, придирчивой дотошности погранцов — для них наглухо закрыта и Швейцария: там в самом конце Большой войны не проканают ни польские фальшаки́, ни немецкие, ни власовские, ни советские (а были — на всякий случай). Туда жетон СС шлагбаум на границе не откроет. Золотые царские десятки офицеру погранстражи не всучишь — не та нация! И куда ж дальше? Чтоб попасть в Италию, уже занятую американцами, надо проехать насквозь всю Австрию. Или хотя бы добраться до Триеста, а там морем. Но это сложное и опасное путешествие по оккупированным странам, с военными патрулями на дорогах, с местной полицией, да и просто шибко вооружёнными бандитами…

Разглядывая карту из автомобильного атласа Европы, Женя разглядел в каких-то тридцати километрах удивительную страну — Великое княжество Лихтенштейн! Припомнил, что язык там официально немецкий, что князь с Гитлером не воевал, но и не был вассалом. Он нейтрал, мать его за ногу! Ай, как здорово! И армии своей в этом «Великом» нету, одна полиция, и границы они закрывают, как сельский кабачок — с наступлением темноты. Советского дипломатического представительства в княжестве нет… Ничего! Телефон (как в Клину 28.11.41, помните?) ведь есть! И связь с тем же Парижем, видно, имеется, а там постпредство СССР, на коммутаторе телефонистка номер сообщит…

— Лёха, нахт Лихтенштейн! — скомандовал он шофёру-ординарцу-подельнику.

— Евгений Валентиныч, «штейн» знаю, это еврей… А «лихтен»? Второй?

— Нет, Лёша, Лихтенштейн в переводе «светлый камень». А написанное вместе — невоюющее государство со своей столицей. Нам туда, в Вадуц!

— Да с вами хоть в ад, хоть в дуц! — легко согласился на третью измену клинский пацан.

— Не-не-не! Одно дело, Лёха, хотеть, а другое — потеть! Не-не, как раз сейчас мы прямоходом подальше от ада!..

Москва-Лихтенштейн





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0