Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

«Сзывая нас на общие труды…»

Андрей Григорьевич Румянцев родился в 1938 году в рыбачьем селе Шерашово на Байкале. Окончил Иркутский университет. Учился вместе с Валентином Распутиным, Александром Вампиловым, Кимом Балковым.
Многие годы занимался журналистикой. 14 лет проработал замес­тителем председателя комитета по телевидению и радиовещанию Бурятии.
Автор более двадцати поэтических и прозаических книг, выходивших в Москве и сибирских городах.
Заслуженный работник культуры России, народный поэт Бурятии. Действительный член Петровской академии наук и искусств. Лауреат нескольких литературных премий.
Живет в Москве.

В Болгарии бережно хранят автографы на книгах

и письма Валентина Распутина
 

Первой зарубежной страной, где ещё в молодости побывал Валентин Григорьевич, стала Болгария. В марте 2017 года, встретившись в Софии с писателями, переводчиками, бывшими издательскими работниками – ровесниками сибиряка, я понял, почему он всегда с благодарным чувством отвечал на душевную приязнь этих людей. Они сразу приметили талант русского прозаика и, начиная с семидесятых годов, дружески общались с ним, переводили на болгарский язык его рассказы и повести. И, думается, тогда ему ясней открылось духовное родство наших народов, о котором мы в студенческие годы знали из книг, но до поры до времени не воспринимали как завещанное предками богатство.

 Весной 1970 года советско-болгарский клуб творческой молодежи организовал поездку большой группы писателей двух стран в город Фрунзе, столицу Киргизии. Распутин завел тогда знакомство со сверстниками из Болгарии. И уже в следующем году вместе с несколькими молодыми литераторами, своими соотечественниками, побывал в Софии. Тогда-то там и составилась «дружина» его постоянных, верных переводчиков.

– Я работала сотрудником журнала «Младеж», – рассказала мне Весела Сарандева. – Валентин привез в Софию свою книгу «Последний срок», изданную в Иркутске. Кроме заглавной повести в ней было напечатано несколько рассказов. Один из них, «Рудольфио», поразил меня чистотой чувств юной героини. Я перевела его на болгарский и предложила «родному» журналу. Рассказ вышел с таким автографом-обращением автора: «Читателям журнала “Младеж” с пожеланием счастливых и прекрасных встреч – ещё более частых на страницах журнала». Я не расставалась и с повестью «Последний срок». Это моё самое любимое произведение Распутина. В Варне, в местном издательстве, работали мои добрые знакомые, им я предложила перевод повести. К тому времени в СССР только что вышла следующая повесть Валентина Григорьевича – «Живи и помни». Издатели в Варне решили объединить в одной книге оба произведения и попросили меня перевести вторую повесть. Но у меня только что родилась дочь, и выполнить их просьбу я не смогла. До сих пор жалею об этом…

Нужно поименно назвать друзей сибиряка, открывших для болгарского читателя мир его творчества. Повесть «Деньги для Марии» перевел на родной язык Тодор Грибнев, «Последний срок», «Вниз и вверх по течению» и почти все рассказы последующих двадцати лет – Весела Сарандева, «Живи и помни» – Борис Мисирков, «Прощание с Матерой» – Катя Койчева, «Пожар» – Пенка Кынева, публицистику – Елена Банова. Книги Распутина выходили в самых крупных издательствах болгарской столицы с регулярностью в два-три года. А в начале восьмидесятых с публикацией произведений сибиряка в зарубежной стране произошел вообще редкий случай: в издательстве «Народная культура» вышел его двухтомник – на год раньше, чем на родине, в «Молодой гвардии»! В. Сарандева, работавшая тогда уже в издательстве и составившая двухтомник, передала мне копию письма Валентина Григорьевича, весёлые строки которого выражают законную радость автора:

 «Дорогая Весела!

 Ради письма к Вам я отыскал, как видите, праздничную бумагу и раскрыл новую ручку.

 Двухтомник я получил. Издан он очень хорошо – строго и солидно, и, если не читать его, то можно подумать, что автор – это классик марксизма-ленинизма. Мне действительно очень нравится это издание, и не только потому, что оно впервые в двух книжках, но и потому, что, глядя на него, я впервые могу думать о себе как о серьёзном человеке.

 Спасибо, Весела! Это прежде всего Ваша заслуга, что получилось всё так удачно и хорошо».

 В связи с выходом двухтомника издатели пригласили Валентина Григорьевича в свою страну. Он вновь поблагодарил переводчицу с необычным для нас, русских, именем, написав на первой странице книги «Век живи – век люби», изданной в Иркутске:

 «Веселе и Ивану Сарандевым от души, от сердца, от сердца и от души со всем тем, что есть в душе и в сердце. В. Распутин. 6 июля 1983. София».

* * *

В. Сарандева бережно хранит одно письмо, которое она получила от Валентина Григорьевича, познакомившись с вышедшей летом 1985 года в журнале «Наш современник» его повестью «Пожар» и поделившись с автором своим мнением. Каким было это мнение, нетрудно догадаться: произведение обжигало читательские сердца не только в нашей стране. Но ответ Распутина не содержит ожидаемого в данном случае авторского удовлетворения: вот, мол, как я могу растревожить души людей! Послание прекрасно раскрывает его писательскую сущность: всегдашнюю скромность, жёсткую оценку своего сочинения, мудрый взгляд на то, каким должно быть писательское слово в опасные для родины времена, – да многое, многое увидится нам в почти исповедальных строках Валентина Григорьевича!

 «10 октября 1985 г.

Дорогая Весела!

Мне так хочется истратить эти цветные листочки, которые непонятно как ко мне попали, что на Ваше письмо я отзываюсь незамедлительно, не дав ему с почты остыть. Со мною это случается не так уж и часто.

Дорогая Весела, я ведь уже тёртый-перетёртый калач, а Вы как не умели лукавить, так и не умеете, и потому, когда Вы пишете о “Пожаре”, что (в собирательном смысле) “повесть нам действительно понравилась”, это значит, что Веселе Сарандевой она не шибко понравилась. У Вас, я знаю, здоровый вкус, вопреки издательской работе, и в этом отношении, т.е. в отношении к повести, Вы правы. Вот я говорю “о повести”, а ведь это никакая не повесть, а рассказ, я так и обозначил “Пожар”, когда отдавал его в журнал, и теперь жалею, что поддался на уговоры, будто это повесть. На рассказ и глядели бы по-другому, а всё, что есть в нём, он донёс бы до читателя и без дворянской шапки. Скромность никому не вредила, даже и литературному жанру. Тогда и у Вас, и у Ваших друзей и коллег не появилось бы столь явное ощущение неполноты, когда кажется, что к 76 стр. нужно добавить ещё 300, чтобы достойно окончить начатое. В повести – да, а в рассказе – не знаю, едва ли; тон, взятый “Пожаром”, долго тянуть, я думаю, нельзя было, он, как крик, не рассчитан был на дополнительное действие, в крике художественностью и философией не пользуются, а только и надо, чтобы услышали, что горит али грабят. Если Вы заметили, я отказался тут во имя крика от всех почти литературных правил и законов – до них ли, когда припекает?!

Понятно, что литература есть литература, и коли ты литератор, пиши как положено, а не кричи лихоматом, для этого есть улица с её законами. Я не сейчас только это себе говорю, а говорил и когда писал. И всё же пошёл на крик сознательно. Уж больно спокойной и отстранённой ко всему становится литература, что-то вроде затасканного подвенечного платья на все случаи жизни, даже на похороны. Милая такая дама с хорошей родословной, но, однако, этого качества, пусть и с обнадёживающими отступлениями, сейчас маловато.

Впрочем, никто теперь толком не знает, чего маловато и чего нет. Не знаю и я, и мой рассказ – не попытка кому-то что-то доказать, а обычный исход того, что накопилось, исход торопливый и нервный, но всё это тоже не сознательно, а как получилось. А вернее, сознательное движение по тому, как получается. Я видел, что и торопливо, и нервно, и голо, но решил, что пусть так и будет, иначе пришлось бы ломать голос.

 Больше ничего не стану объяснять, мне давно кажется, что Вы меня понимаете лучше, чем я сам себя понимаю. Только в одном Вы продолжаете ошибаться, ожидая, что я могу писать много и сочно – как и положено писателю. Нет, Весела, ни в учителя жизни, ни в большие художники я не гожусь, говорю это без иронии, без обиды, в ясном и полном представлении, где, в каком месте на литературной карте я нахожусь, там и стану находиться – на плоскогорье, на небольшой высоте, как бы ни сманивали меня вниз или вверх, на буром пространстве – и тем уже буду доволен, что не дам перекрасить его в зелёный цвет.

Асе, Ивану, сыну – всем приветы. Кланяюсь. В. Распутин».
 

* * *

В те годы в Болгарии выходили два необычных издания – ежемесячный журнал и еженедельная газета, имевшие одно общее название «Антени» («Антенна»). Их целью было – знакомить читателя с политической и общественной жизнью, культурой и искусством стран социалистического содружества. Оба издания постоянно публиковали произведения писателей нашей страны.

Одним из отделов издания заведовала журналистка Калина Канева. Летом 1981 года она вместе с молодыми коллегами из нескольких стран совершила экзотическое путешествие в Сибирь – проплыла на теплоходе по реке Лене от Усть-Кута до Якутска. Пункт отправления – это районный центр в Иркутской области, но в главном городе региона гости не побывали: они прилетели из Москвы в Братск, а оттуда на поезде добрались до Усть-Кута. Так что познакомиться с Валентином Распутиным Калине тогда не выпал случай. Но…

На пароходе оборудовали специальную библиотеку для жителей населенных пунктов, у которых причаливало судно. Любители чтения могли взять здесь любую понравившуюся книгу, оставив взамен какую-нибудь свою, принесённую из дома. В конце путешествия Каневой предложили выбрать томик на память.

– Я взяла самую потрепанную книгу, прошедшую через множество рук, – припомнила в нашей беседе Калина. – Это был сборник повестей и рассказов Валентина Распутина «Деньги для Марии». Иркутское издание 1975 года. И вот через пять лет после моего путешествия в Сибирь мы с Валентином Григорьевичем встречаемся в редакции «Антени», и я показываю ему старый томик. Распутин был очень взволнован. Он тут же написал на титульном листе сборника:

 «Странными и неведомыми путями живут книги. Могла ли эта книга рассчитывать, что из далекой сибирской печатальни она попадет в Болгарию и не окажется при уборке в мусорном ящике. Спасибо Калине – привезла и сохранила. В. Распутин. Май 1986».

В восьмидесятых годах Валентин Григорьевич стал одним из инициаторов празднования Дня славянской письменности и культуры на родине и в братских странах, получивших Слово из рук святых равноапостольских Кирилла и Мефодия. Торжество отмечается 24 мая. Этот день в 1986 году Распутин вместе с Виктором Астафьевым и его супругой Марией Семёновной встретил в Болгарии. Они приехали сюда в конце апреля и в течение почти месяца работали над новыми произведениями в уютном санатории городка Хисар, славящегося минеральными источниками, общались с коллегами в редакциях журналов и издательств, с читателями, посещали театры и музеи. Во второй половине мая Астафьев и Распутин приняли участие в Днях «Литературной газеты» вместе Булатом Окуджавой, Владимиром Соколовым, Фёдором Бурлацким, Иваном Драчем и Светланой Алексиевич.

Читаю автографы гостей из Сибири, оставленные весной восемьдесят шестого в книгах отзывов, на страницах разных изданий. Бесценные материалы собрала и составила из них богатую экспозицию, которая была развёрнута в связи с 80-летием со дня рождения В. Распутина в Российско-болгарском культурном центре, как раз Калина Канева.

 Астафьевы и Распутин осмотрели исторический музей в Перущице, древнем болгарском поселении, сожженном турками во время восстания болгар против их владычества и восстановленном позже. Валентин Григорьевич оставил тут запись:

 «Если бы города и села сделали то же самое и хранили своё прошлое, как Перущица, насколько лучше и зримей была бы сегодня человеческая история. 10 мая 1986 г.».

Виктор Петрович высказался в той же книге отзывов подробней:

 «От гор Балканских до гор Саянских, до моей далекой сибирской стороны, долетело слово, сотворенное гением Кирилла и Мефодия – мудрецами нашей многострадальной и прекрасной Земли.

 Жив народ, пока жива его историческая память, а вещее слово, рожденное славянами, особенно нужно и бесценно сейчас, во дни растления человека массовой культурой – этой всепожирающей ржавчиной двадцатого века. В. Астафьев».

 В Болгарии к тому времени не первый год издавалась близкая славянской душе газета «За Буквите» («О буквах»). В течение года выпускалось только два номера: 24 мая, в День славянской письменности и культуры, и 1 ноября, в День народных просветителей. Валентин Григорьевич был членом редколлегии газеты. Её главный редактор Илия Пехливанов регулярно посылал вышедшие номера Распутину. Оказавшись со своими спутниками в редакции, гость нашёл слова высокой оценки и сердечного одобрения труда её журналистов и внештатных авторов:

«“За Буквите” – замечательное издание, полезное не только в Болгарии. Оно – как праздник, существующий в народе, вынесенный в слове, образе и мысли, как воспоминание о себе самом во всей своей природной и исторической продолжительности, как народная мечта о лучшем человеке.

 Говорить о важности, пользе и красоте “За Буквите” нет необходимости. Это издание делает свое благородное дело не только в Болгарии, его хорошо знают и в России. Я один из тех, кто не может без него обходиться. Май 1986 г. В. Распутин».

В редакции журнала «Антени» все трое поставили свои подписи под словами, выведенными рукой Валентина Григорьевича:

 «Помните, ребята, и в этот день, и в другие дни, что все авторитеты должны служить любви и правде».

 Написал Распутин несколько слов и для поклонников другого журнала, название которого переводится на русский как «Пламя»:

«Читателям журнала “Пламък” с пожеланием добрых сердец для добрых страниц и добрых страниц для добрых сердец. Май 1986 г. София».

В том году 10 мая Болгария отмечала 110-летие со дня Апрельского восстания против турок. Журналисты «Антени» решили сделать для русских писателей праздничный подарок: они нагрянули в санаторий, пригласив с собой Ансамбль болгарской старинной музыки «Ортодокс». Валентин Григорьевич уже был знаком с этим музыкальным коллективом, подарившим писателю в один из прежних его приездов пластинку со своими записями. Распутин оставил в книжице Ансамбля, как всегда, необычный отзыв:

«Когда я слушаю вас, а слушаю я вас с пластинки часто, я не только лучше слышу людей и мир, я начинаю хорошо слышать себя. Чтобы так воздействовать на человека, нужно быть идеальным звуком и словом, идеальным призывом. Спасибо и спасибо! В. Распутин».

Валентина Григорьевича постоянно приглашали на Праздник славянской письменности и культуры в Болгарию. Но не всегда он мог поехать туда. Однажды, не имея возможности откликнуться на просьбу организаторов торжества, писатель продиктовал им по телефону своё приветствие. И вновь – не затёртые, а освещённые братским чувством слова:

 «Через годы, преодолев теперешние испытания и недоразумения, мы будем вспоминать не искусителей раздора, а этот праздник, который помог нам остаться братьями, коими и сотворила нас природа. К тому времени разольётся он широко и соберёт под свои звуки и своё слово многих и многих, но мы будем вспоминать его в трудном истоке, когда только ещё начинал он обходить славянские отчины, сзывая нас на общие труды. Валентин Распутин. Иркутск».

 В 1989 году Валентин Григорьевич встречал праздничную дату 24 мая в Киеве. Оттуда Распутин отправил поздравление редакции журнала «Антени», на страницах которого к тому времени была напечатана в переводе В. Сарандевой его повесть «Вниз и вверх по течению»:

«Читателям “Антени” на этот раз из Киева с праздника славянской письменности и славянских культур в день Кирилла и Мефодия – с уверенностью в нашей славянской соединённости. Валентин Распутин».
 

 * * *

 В Болгарии и сейчас убеждаешься в том, что мнение Распутина, не раз звучавшее здесь, не забылось, с ним согласны многие. Разделяются его коллегами-побратимами и те чувства, которые он выражал в письмах и автографах, хранимых зарубежными друзьями. Ну разве могли бывшие сотрудники журнала «Младеж», первыми в своей стране напечатавшие когда-то рассказ Распутина «Рудольфио», выбросить из архива, а не выставить на обозрение в действующем доныне Российско-болгарском культурном центре его позднюю, через двадцать лет благодарно звучавшую, запись в редакционной тетради:

«Все случайное и дурное проходит, вечны только добро, истина и дружба. Верится, что болгарская молодежь знает это и умом, и сердцем и чувствует это кожей. Июнь 1991 г. Вал. Распутин».

Мог ли он не посоветовать читателям-единомышленникам другого издания, привечавшего его, не ступать на кривые пути по чуждым указателям:

«Не изменяйте себе и своей стране, своему доброму и славному духу, дорогие читатели “Антени”, и не позволяйте это делать своему любимому журналу. 1991 г. Вал. Распутин».

И могла ли Калина Канева забыть свои встречи с писателем во время её приездов в Москву уже после резкого похолодания прежних теплых отношений двух стран – ни она, ни Валентин Григорьевич не изменили настроя своей души. Прочтите два автографа, бережно хранящиеся в доме Каневых. На книге, включающей повести «Прощание с Матерой» и «Пожар»:

«Дорогой Калине во время пожара с настроением пусть и невесёлым, как при любом огне, но всё же не безнадёжным: и огонь бывает очистительным. Построим на пожарище, надо надеяться, более светлый дом. В. Распутин, март 1990».

 Вторая книга – беседы писателя с журналистом Виктором Кожемяко «Последний срок: диалоги о России». Автограф Валентина Григорьевича печальный, как и сам сборник, и тревожно предупреждающий: «Калине Каневой – свои российские картинки. Чтение тяжёлое, будьте осторожны. В. Распутин, декабрь 06». Эти слова могли прозвучать пугающе, но, слава Богу, рядом стоял эпиграф, который напоминал: «Мы все на этой земле, при любых должностях и званиях, временны. Вечна Родина. Вот из чего должен исходить истинный патриот. В. Распутин».

И в этом был подлинный Распутин, ценимый и в Болгарии, и в любой другой стране мира.
 





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0    

Читайте также:

<?=Воскресение для добра?>
Андрей Румянцев
Воскресение для добра
Подробнее...
<?=Услышь нас, Господи!?>
Андрей Румянцев
Услышь нас, Господи!
Подробнее...
<?=Наследник классики?>
Андрей Румянцев
Наследник классики
Подробнее...
<?=«Моя узорная славянская муза…»?>
Андрей Румянцев
«Моя узорная славянская муза…»
Подробнее...
<?=Полет наперекор буре?>
Андрей Румянцев
Полет наперекор буре
Подробнее...
<?=Живая душа за острожной стеной?>
Андрей Румянцев
Живая душа за острожной стеной
К 195-летию Ф.М. Достоевского
Подробнее...
<?=Образ, очерченный резцом?>
Андрей Румянцев
Образ, очерченный резцом
Подробнее...
<?=«Что не выразить сердцу словом…»?>
Андрей Румянцев
«Что не выразить сердцу словом…»
Подробнее...
<?=Сердцем найденное слово?>
Андрей Румянцев
Сердцем найденное слово
Подробнее...