Она мне от роду дана

Когда меня зовут ветра
И машут синими крылами,
Я остаюсь — Москва за нами
И дух времен Бородина.

Когда меня берет в полон
Мечта — покинуть эти стены,
Страшась не горя, а измены,
Иду к святыням на поклон...

И это — нищая страна?!
Есенин, Пушкин и Некрасов —
Без мишуры и без прикрасов
Была мне от роду дана.

Здесь шли по Волге бурлаки;
Тут спит медведь зимой в берлоге...
Но как мне дóроги дорóги
И милы сердцу дураки!

Когда меня зовут ветра
Взлететь с насиженного места,
Я знаю — из другого теста
Моя несчастная страна;

Моя великая страна!
И стыд, и гордость, и кручина...
Икон святых мироточиво
И цвета крови — знаменá...

Горит оранжевым восток,
А тройка мчит по бездорожью...
И пахнет поле спелой рожью,
Где стоек каждый колосок.


Венеция

И запах улочек — прокисшее вино,
И небо синее — недвижно и высóко,
Венецианское прекрасное стекло
Играет бликами на солнце... в темных окнах
Не видно кареглазой синьорины,
Лишь розы, как всегда, неотразимы...
И на балконе, свеж и белокур,
Всем улыбается безжизненный Амур...

Венеция! Дитя земли и моря,
Сошедшее с полотен Ботичелли,
Застыло фресками в глухой тиши соборной,
И в музыке отточенного камня,
И в витражах изысканного зданья,
И в голосе Марчелло Мастроянни...
Дали, Сервантес, Моцарт и Растрелли
Пред красотой твоей когда-то пали!
Каналы, кипарисы, гондольеры;
Смешение обычаев и веры...
И время по булыжной мостовой
Бредет старухой древнею с клюкой,
Но взгляд ее, как в юности, доверчив...
Венеция моя, Аривидерчи!


Друзья мои уходят налегке

Друзья мои уходят налегке,
С собою — только вечность и душа;
Так ветер, пробежавшись по реке,
Покой находит в дебрях камыша.

Друзья уходят... Блеск и нищета
Уйдут за ними вслед, в небытие...
Им ничего не нужно в тех местах,
Где ангелы с душой — наедине.

Мы все уйдем однажды в никуда,
В прихожей погасив неяркий свет,
Когда наступят в мире холода,
Когда рассыплет осень звон монет;

И белое безмолвие зимы
Нас зацелует допьяна и всласть...
А жизнь дается нам с тобой взаймы,
Чтоб научить и падать, и взлетать!

Друзья мои уходят налегке,
С собою — только вера и свеча...
И прижимаясь ребрами к реке,
Еще скрипит, влюбленный в жизнь, причал.

Еще плывут по небу облака
И в синей отражаются реке,
В тетрадь ложится грустная строка:
«Друзья мои уходят налегке...»


Любовь императрицы

Какая радость бытия —
Мороз и солнце, снег искриться!
У стен дворцовых суета —
Летит в санях императрица...

Кнута короткого щелчок,
И вот уж царский каблучок
Ступает на ковер персидский...
Народ ликует! Видит Бог,
С утра толкутся здесь миряне —
Стрельцы, торговцы и дворяне;
Повсюду звон колоколов,
И люд без устали крестится —
Гуляет Рождество столица!..

Галантен тот, с кем на Покров,
Из блюд, покрытых позолотой,
Вкушала ты перепелов,
Икру и знатный холодец...
Какой же этот князь Орлов
Очаровательный шельмец!

Императрица, улыбаясь,
Орлову тайный знак дает,
Смахнув крупу с собольей шапки
(ах, Гриша, как же ночи сладки!),
Краснеет, чувств своих стыдясь,
На княжью длань облокотясь,
Мошну неловко достает
И милость людям подает...

Молва — несносный, тяжкий крест,
Падет на грудь императрицы
(и как им фарс не надоест?)
Любить дозволено девице;
К тебе ж позорное «блудница»
Прилипнет, видно, на века...
Печаль твоя так велика,
Так оскорбительна для слуха,
Какое испытанье духа!..

А помнишь, будто бы вчера,
Обидным словом «немчура»
И свита вскоре окрестила?
Ты зависть, словно жемчуга,
На шее столько лет носила...
Прости их, Катя, и не трусь,
Держи свой скипетр державный,
Ведь знает каждый православный —
Радела ты всегда за Русь!

Ах, Катя, не твоя вина,
Что в чувствах был Орлов беспечен,
(любовь не каждому дана!),
Но лишь к Отечеству она
Бывает самой долговечной...
Не зря, ручаясь божьей силой,
Тебя крестили «Катериной»!


В море луна упала

В море луна упала
мертвенна и бледна...
Может, она устала
нá небе быть одна?

Рыбой в воде плескалась,
берег лишая сна...
Вот, ощутив усталость,
тихо коснулась дна.

Вспыхнула ярко сфера,
стало, как днем светло;
стелется мягче фетра
лунный морской песок...

Я по песку ступала —
стопы огнем сожгла,
в море луна упала —
в небе настала мгла.

Будет потерян вскоре
след мой среди дорог...
В капле соленой — море,
в каждой песчинке — Бог.


Катя

Катя раздвинула шторы:
на сколько хватало глаз —
горы,
в шапках белого снега,
Катя подумала не в первый раз
о том,
что ее дом,
собранный словно из лего,
удачно вписан
в альпийский ландшафт...
Катя любит крепкое кофе
и натуральное пиво Craft,
а еще она вяжет...
Катя никому не расскажет
про свой Рубикон,
пройденный несколько лет назад,
у Кати в горле —
снежный-преснежный ком,
любимая майка с надписью «Ленинград»,
у Кати гараж,
ауди,
муж,
и прочий дорогой антураж.
Катя видит из всех окон
зимние Альпы,
летние Альпы
и день,
когда перешла Рубикон,
и милые сердцу лица
там, за границей...
Отсюда у Кати не просто окно в Европу —
огромная дверь,
здоровых амбиций —
как евро в Катином кошельке...
Катя теперь — австрийская фрау,
Катя фрау теперь...
Катя отлично готовит и мужу не прекословит,
муж Катин
понимает толк
в водке и в русском мате,
Катя живет недешево и красиво,
но кто ж его разберет,
почему Катю в Россию
тянет так,
что сводит живот,
и дважды в году
зияют открытой раной
ее чемоданы,
и Катя всегда прилетает в Россию
быстрей, чем ее самолет..


Юркины голуби

На нашей улице, от тополя — левей,
Жил Юрка и с десяток голубей.

Лишь солнце согревало черепицу,
Взлетали к небу шумной стайкой птицы,

И в это время, Юркин рыжий кот,
От солнца щурясь, наблюдал полет,

И сожалел, пожалуй, об одном
Родился он не голубем — котом...

А Юрка размышлял, прикрыв глаза:
«Как редко люди смотрят в небеса!»

А голуби, поднявшись к небосводу,
Любили Юрку, но сильней — свободу...

Горюю я, что в суматохе дней
Так мало тех, кто держит голубей.


Берез лилейное свеченье

Какое чудо — лес весенний,
Восторг душевный не унять!
Берез лилейное свеченье
Для сердца — божья благодать.

Я много в жизни повидала
Чудес и всякой красоты,
Но любоваться не устала
Душа сияньем бересты.

Искала в горе утешенья,
Плела ли новый туесок,
Я шла к тебе на Берещенье
Испить прозрачный сладкий сок.

Тугих корней и трав скрещенье,
Скрещенье неба и ветвей...
Как сладко в праздник Берещенья
Поет веселый соловей!

А мне иного и не надо
Стоять да слушать соловья,
И знать, и чувствовать с отрадой,
Что это — Родина моя!..

И если б вы меня спросили,
То я б ответила всерьез:
— Себя не мыслю без России
И ослепительных берез.


Июль, утро

Какое счастье, слыша петуха,
Проснуться в ослепительном июле!
Чтоб свежий ветерок — большой нахал —
Верхом катался на тончайшем тюле.

Сквозь веки ощущать тепло луча,
Скользнувшего сквозь форточку воришкой,
И в паутине этих летних чар
Запутаться, и быть ленивым слишком,

Чтоб приоткрыть один хотя бы глаз
И потянуться, чувствуя истому,
И знать, что в этот ранний летний час,
Июль и время точно невесомы!

Что думать о серьезном — нет причин
И волноваться о насущном хлебе,
Когда петух без устали кричит,
Когда июль смеется в чистом небе!


Я — комсомолка!

Красный — революционный цвет!
Юбки, стяги, косынки...
Мне выдали комсомольский билет
На имя Стрелковой Иринки,
И Пашка, мой друг из девятого «А»
Кричал, как придурок, «ура»...

А в среду мы с Пашкой вдвоем
Собирали металлолом
На нашей улице Северной;
Он подарил мне новый значок
С юным кудрявым Лениным,
А после
Неловко чмокнул
В худую холодную щеку
И сплюнул сквозь зубы — вот так...
Я ж говорю — дурак!

Пашке не очень-то верю...
Потому что на прошлой неделе
Он целовался с Вахитовой Нелли.
Эта Нелька — худа, как сарделька!
Хотя я ни разу не ела сарделек,
Но ненавижу всех Нелек...
У Нельки желтушного цвета лицо,
Как старая макулатура.
Я ей вчера показала
Свой сильный
Костлявый кулак
И трижды крикнула «дура»...

Пашку, наверно, прощу...
У него и мамки-то нет,
А папка — гол как сокóл,
Поэтому, Пашка, наверно,
Взял и пошел в комсомол...

— Ирка — от бублика дырка! —
Дразнится Пашка.
Я ж не буржуйский какой-то там элемент
(Чтоб все буржуи на свете сдохли!)
Партия — ум, честь и совесть
Нашей эпохи!..
Думаю, скоро у Пашки
Будет партийный билет...

В партии быть хорошо!
Вон, армянин Ашот,
Степенный и важный,
Ездит на «Волге» даже;
Все говорят, у Ашота
В доме есть греча
И ларь шоколадных конфет,
И даже, еще говорят,
Настоящий
Большой пистолет.
А дочка Ашота —
Огромная, как дирижабль,
А тетя Камилла —
Завскладом завода «Октябрь»,
И всем почему-то охота
Равняться на дядю Ашота.

Так шоколада хочется...
А мамка моя — обходчица,
Рельсы, шпалы, мазут...
На пальце ее безымянном
Нет никакого кольца;
Потому что у мамки нет мужа,
А у меня — отца.

Мамка давно уже харкает кровью,
Встает по утрам еле-еле,
А мне завещает:
— Учись, Ирка,
Как завещал нам
Великий товарищ Ленин!

Я и учусь...
Только бы Пашка
Не называл меня больше
«ходячий мосол»...
Какое все-таки счастье —
Быть принятой в комсомол!