Вступление

Реинкарнация в распространенном понимании — это новое воплощение души, её внедрение в новое физическое тело, обычно при его рождении. Но не всегда. Известны случаи внедрения какой-либо неприкаянной души в физическое тело, уже обладающее собственной душой.

Получается симбиоз с непредсказуемыми последствиями. В таких случаях душа-агрессор чаще всего порабощает душу жертвы. Это вскоре приводит к перерождению всего объекта агрессии в целом.

Часть 1. Материнский подвиг

В двадцатых годах прошлого века стала замедлять обороты чудовищная мясорубка братоубийственной гражданской войны, инспирированной бандой авантюристов, захвативших власть на одной шестой части земной суши, недавно ещё именовавшейся Российской империей. Несколько лет люди сражались не против внешней агрессии, а с остервенением уничтожали друг друга.

Последствия этой бойни были ужасны. В результате гибели большей части мужского населения репродуктивного возраста, был нанесён непоправимый ущерб генофонду русского и других народов, к несчастью своему обитавших на этой земле. Сельское население настолько поредело, что не управлялось уже с извечными крестьянскими делами — некому стало хлебушек сеять, скотинку содержать.

В стране «победившего пролетариата» начался голод. Безумные кремлёвские вожди не придумали ничего лучшего, как отнять у крестьян остатки продовольствия, якобы для спасения мифического «класса-гегемона».

Вот в такое страшное время и появилась на свет Валя Бердникова.

Мать её происходила из зажиточной семьи потомственных хлеборобов, к тому времени уже полностью раскулаченной и доведённой до нищеты.

Отец Валин, скитавшийся в поисках работы, был вскоре арестован за бродяжничество и сгинул в концлагерях.

Мать из-за свалившихся на неё бед, тихо истаяла на нет, оставив Валю, да ещё двух младшеньких сестрёнок одних в этом жестоком мире.

И попали девчонки в детдом, располагавшийся в Райцентре. Ничего райского в этом полуразрушенном, продуваемом всеми ветрами селении не было.

Навсегда осталось в Валиной памяти сосущее чувство голода. Поэтому в своей взрослой жизни она всегда старалась до отвала накормить любого зашедшего в её жилище. Житуха совсем ухудшилась после начала войны, в которой бесчеловечный большевистский режим схлестнулся с таким же по сути фашистским.

Младшие сестрёнки долго не продержались, умерли. Узнав об этом , Валин дядя решил забрать её из детдома, несмотря на противодействие жены. Неокрепшая ещё девчонка вкалывала с утра до ночи — и печки топила, и ребятишек нянчила, и за скотом ухаживала, а летом с огорода не вылазила. Но всё угодить не могла тётушке. Горьким казался Вале хлеб, пропитанный собственными слезами и потом. Года три она так мучилась, до самого конца войны.

Устав от бесконечных попрёков, а может и посоветовал кто, только поехала Валя в Город. Хоть и изучала она географию в детдоме, но из всех городов на планете запомнилась ей разве только Москва. А этот, ближайший к ним — так и именовался в обиходе — Город.

Так его испокон веку и называли Валины односельчане:

— Ты куда?

— В Город поехал!

И всем всё сразу было ясно.

 Валя в Городе до этого не была, готовилась мысленно к чему-то необыкновенному, но реальность превзошла все ожидания. Город поразил её громадой своих строений (в ту пору всего-то четырёх- и пятиэтажных), многолюдством улиц, обилием на них машин. Всюду чувствовалась какая-то деловая, приподнятая атмосфера. Шел тысяча девятьсот сорок шестой год.

С трудом разыскала Валя свою двоюродную сестру Любушку. Та жила в собственном доме с мужем, не бедствовала. Но особой радости при виде родственницы не проявила. Девчонка совсем уж было запаниковала, да тут сжалилась над ней судьба — нашла она себе работу в овощеводческой бригаде, располагавшейся на речном острове. Хоть и была работа не из лёгких, но даже взрослые диву давались, с каким рвением за неё девчонка взялась. Бригада состояла в основном из женщин, мужиков было только двое — одноногий моторист дядя Семён, да бригадир Хасан. Жили тут же, в палатках. Валя, самая младшенькая, вскоре стала всеобщей любимицей.

Огородницы кашеварили по очереди, и каждая старалась угостить сиротку чем-нибудь вкусненьким. А как пошли овощи — тут уж Валя совсем повеселела. Щечки округлились и порозовели. Вечером у костра вместе со всеми девчушка звонко распевала песни, слышанные от матери.

Женщины откровенно ею любовались, без всякого стеснения пытались выведать самые сокровенные девичьи тайны. Тут и выяснилось, что не было до сих пор у Вали друга сердечного. А ведь шел ей уже девятнадцатый год.

Не до того ей было раньше, вот и весь сказ.

С наступлением осени, когда весь урожай с полей был убран, огородницы получили расчет и засобирались на зимние квартиры, в Город. Валя не верила своим глазам. Ей тоже заплатили, а ведь до сих пор приходилась работать только за кормёжку. К Любушке возвращаться не хотелось, поэтому она, не раздумывая, приняла предложение одной из женщин пойти в домработницы к богатому еврею, директору плодоовощторга. Он как-то приезжал к ним на огороды и Валю, видимо, приметил.

Первую неделю все присматривались друг к другу, потом хозяин полез в постель к домработнице. Валя ожесточенно сопротивлялась. Неловкая возня разбудила хозяйку. Та устроила мужу истерику, а домработницу вышвырнула за порог. Когда плачущая Валя оказалась на улице, шел густой, мокрый снег. Девушка медленно шла сквозь метель, погруженная в свои невесёлые думы. Вдруг кто-то цепко ухватил её под руку. Валя рванулась было в сторону, но бывший хозяин(это был он) словно прилип к ней.

— Валя, подожди! — взволнованно частил он. — Прости меня… Я. конечно, глупо вёл себя, но подлецом быть не хочу. Ты же ни в чём не виновата. Завтра придёшь по этому адресу и передашь в отдел кадров мою записку.

Так Валя оказалась на механическом заводе. Кадровик — высокий, симпатичный, не старый ещё мужчина в военной форме без знаков различия, но с орденскими планками на груди, прочитав записку, внимательно посмотрел на девушку и спросил; «Ты откуда Соломона знаешь?» Валя всё без утайки ему рассказала.

Кадровик усмехнулся: «Вот старый чёрт! Всё ему неймётся! — потом задумался. — Ну, что же с тобой делать? Может, пока поработаешь уборщицей в цехе? Присмотримся к тебе». На том и порешили.

В обеденный перерыв, кадровик, звали его Виталий Петрович, заглянул в цех. Рабочие склонились над своими узелками с едой, а Валя самоотверженно орудовала шваброй.

—  А ты почему не обедаешь? — спросил Виталий Петрович.

— Да не хочется что-то, — чуть замявшись, ответила девушка.

Виталий раздумывал недолго. «А ну, пошли ко мне!» — скомандовал он.

В отделе кадров он усадил Валю за свой рабочий стол, сноровисто порезал хлеб, сало. Подогрел самодельным кипятильником банку с чаем…

— Давай рубай, не стесняйся, — сказал он, улыбаясь.

С этого дня и установились у них тёплые, доверительные отношения, вскорости переросшие во что-то большее, чем дружба и продолжавшееся почти год.

Валя сама не знала, можно ли было назвать это любовью, но благодарность и уважение к Виталию она чувствовала всегда. Ведь он стал её первым мужчиной, согревшим её душу. Такое не забывается. Но женитьба на Вале в его планы не входила. Узнав о её беременности, он огорошил незадачливую девчонку известием, что у него в Подмосковье есть законная жена, к которой он вскоре и уехал, пообещав помогать будущему ребёнку.

Холодным февральским утром Валя произвела на свет дочку Инночку.

Нелегко пришлось юной матери: от Виталия ни слуху, ни духу, да тут ещё постоянные мытарства по чужим углам, каждодневные заботы о хлебе насущном. Этот материнский марафон растянулся на полтора десятка лет. Но ни разу не возникало у Вали желания передать дочурку на воспитание государству, как ей советовали «доброжелатели».

Но Валя, сама выросшая без матери, и слышать об этом не хотела. Её материнская любовь вливалась в Инночку вместе с грудным молоком, которого было вдоволь.

Малышка только успевала опустошить добрые тёплые мамины груди, как они тут же вновь наполнялись.

Такое полноценное грудное вскармливание является не только залогом правильного физического развития ребёнка на много лет вперёд, но и формирует необыкновенную привязанность , взаимную любовь матери и ребёнка. К тому же Валя, не желая создавать дискомфорт ребёнку, отвергала предложения руки и сердца многочисленных соискателей.

Когда Инночке пришла пора переходить на твёрдую пищу, Вале повезло устроиться санитаркой в роддом. Работа, конечно, грязная и тяжёлая, но голод им с дочкой теперь не угрожал. Справедливости ради следует сказать, что даже в ту нелёгкую пору советская область обеспечивала такие медучреждении по максимуму.

Девчонка росла, как на опаре, была послушной, жизнерадостной. Мать на неё нарадоваться не могла.

Часть 2. Противостояние

Но тут выяснилось, что к пятнадцати годам дочурка превратилась из чудесного ребёнка в очаровательную девушку. Это в роду Бердниковых было наследственное- все женщины были просто красавицы.

В изобилии было у Инночки с юных лет то, что у сексологов называется «секс-эппил», то есть половой призыв. Иными словами, при взгляде на Инночку, у большинства мужчин возникало к ней половое влечение. Не все с ним могли справиться. Вот тут и начались у матери проблемы. Дочь стала плохо учиться, в голове были одни мальчики. Материнские назидания раздражали. Кое-как выучившись на фельдшера, Инночка сбежала от материнской опеки на Север. Но очень скоро в самостоятельном полёте обожгла себе крылышки и вернулась в родимое гнёздышко похудевшая и умудрённая некоторым жизненным опытом.

— Крепко её жизнь обтесала, остались только глаза да нос! — сокрушалась Валя. Но делать нечего, откормила доченьку и вновь пошли непонятки, да стычки.

Поэтому поспешное Инночкино замужество стало очередным бегством от материнской опеки и от самой себя. В любви она успела разочароваться, записав в своём дневнике такое откровение: «Зачем любить, зачем страдать, коль все пути ведут в кровать!»

Валя всё ещё пыталась восстановить потерянный контакт с дочерью. Но обе женщины обладали сильными независимыми характерами, не желая уступать друг другу. Притирка характеров так и не произошла, но взаимное болезненное влечение осталось.

Время шло. Мать старела и всё чаще сетовала на недостаток внимания со стороны дочери. Инночка казнилась вовсю, не понимая своей вины. Жили они порознь, о том, чтобы съехаться не могло быть и речи. Постоянные материнские попрёки привели дочь на грань нервного срыва.

Часть 3. Реинкарнация

Тяжёлая болезнь матери, её мучительный уход из жизни совсем надломили Инночку. Она вся извелась. Похудела, подурнела, замкнулась в себе. Подлогу оставалась она в пустой квартире матери, возвращаясь оттуда сама не своя. Зачастила на материнскую могилу, всегда в одиночку.

С этого момента она стала ощущать, что мать вселяется в неё, вытесняя собственное Инночкино сознание. Постепенно у молодой женщины стали проявляться некоторые психофизические черты покойной матери. Значительно ухудшились отношения с собственной дочерью Аделией. Попытки установления над ней диктата ничего не принесли Инночке, кроме гипертонии. Да ещё вдруг стали проявляться многие материнские недуги — ни с того, ни сего обнаружился гайморит, возникли проблемы с печенью и кишечником. Изменялся и внешний вид, и голос, причём так заметно, что девяностолетняя соседка по площадке стала называть Инночку Валей, сколько бы её не поправляли.

Более того Инна почувствовала полное отчуждение к мужу. Она уже не могла ложиться с ним в постель. Теперь она смотрела на мужа глазами матери и видела в нём скорее всего зятя. Дело дошло до развода.

Теперь уже Инна решила поменять своё имя-отчество на материнское.

Таким образом она надеется достичь долгожданного умиротворения.