Треугольник на фронт

Дорогой мой, вот треугольник тебе на фронт.
Будет возможность сразу ответь, не молчи.
Улицы вымерли. Вымерзли трубы, а К.Бальмонт
Грел меня из печи.
Знаю, все знаю, вы не подпускаете «мессеры»
А я согреваюсь мыслями о тебе.
Вижу в окно каждый день, как сквозь серое месиво
Трупы везут к Неве.
Ты не волнуйся, нас скоро спасут. Я услышала,
Строят дорогу на Ладоге. Прямо по льду.
Только вот я не поеду. Здесь руки не лишние.
Да и к тебе я тут ближе. Целую и жду.

Lepetiteprincesse

Этот мир очень взрослый: пора перестать куролесить:
Запретить себе шабаш, кутёж и всю прочую муть.
Напиши, что серьезным девчонкам в постель нужно в десять,
И барашков считать, чтобы крепко и сладко уснуть.
Я в квартире. Закрою глаза — и увижу причал.
Деревянный настил охраняет кофейная чашка.
Напиши мне, мой друг, как ты сильно и долго скучал.
И мне нужен барашек: нарисуй мне в тетради барашка.
Дело в шляпе, подумаешь. Из-под широких полей,
Я тебе со своими вселенными вряд ли видна.
Мы живем в мире взрослых и очень жестоких детей.
Но я знаю, что шляпа — удав, проглотивший слона.

Сентябрь не прав

Сентябрь не прав. Реальность такова:
Кто осени боится, тот простужен,
А кто гуляет вечером по лужам,
Жить будет дольше. А пока трава,
И листья зажелтели за окном,
Мы будем верить. Не смотря на слухи
Нам не страшны ни сны, ни злые духи.
Есть только осень, деревянный дом.
Чего хотели — запросто сбылось:
Ты говоришь в том принцип эзотерик.
Относит шлюпки в поисках Америк,
В сердцах надежда, в пальцах писем горсть.
Сентябрь не прав: кто не Колумб — Кортес.
Езжай же с Богом. Со щитом и шпагой.
Будь верным мне. А голубя с бумагой,
Увижу издали, с письмом на перевес.
До лета долго, да и до весны,
Есть шанс схватить чуму или ангину.
Ты пишешь как весло цепляет тину, 
Хамелеоны на свету красны
О том, как был сентябрь сто раз не прав
Риск удался. И акростишье тоже…
О том как встретимся, о том, как мы похожи...
Шумят ветра. Моря. Соцветья трав,
О том, как был сентябрь сто раз не прав

Про девочку, что не умеет жить

Все думают, я сильная, а зря.
Как много раз в постели смятой, ночью
Мне снилось: я — обломок корабля,
Плывущий в море выдуманных строчек.
В холодном море мыслей и словес,
В бездонном море собственных ошибок.
Мне снилось, что я тканевый отрез,
На платья куклам, данный за «спасибо»,

Той девочке, что не умеет шить.

И брошенный в далекий уголок,
Заваленный игрушками и хламом, 
Где справа лает плюшевый щенок,
А слева кукла повторяет: «Мама»…
Мне снилось, что я птица на ветру.
Вокруг бушует ураган «Катрина»
И знаю, точно знаю, что умру.
Мне снилось, что я маленькая льдина

В ладони девочки, что не умеет жить...

Молитва

Господи Боже, сожги все это напалмом.
Словно Содом и Гоморру. Ну, хоть на треть.
Я же любила так, что за ним в Вальхаллу,
В ссылку в Сибирь пошла бы, и что там, на смерть.
Господи Боже, распни мою злую память,
И не дай ей воскреснуть седьмого дня.
Пусть у каждого будет дорога-скатерть,
Пусть он тоже забудет совсем меня.
Господи Боже, ты дал нам безмерно много:
Больше, чем можно вынести и прожить.
Знаю, что взыщешь за это. И взыщешь строго.
С четким расчетом прибыли и маржи.
Господи Боже, выжги все это, выжги.
Сделай потом пометки и выставь счет.
...И еще! Пусть амур со стрелой на вышке
Целится не в меня, а в кого-то еще

Зима уже близко

Пес гремит по двору перемерзшей, холодною миской, 
Черным носом ее подгоняя, и тихо скуля… 
Ничего-ничего… Ничего, что зима уже близко —
Чистый лист, новый повод начать что-то в жизни с нуля… 
Заскрипели деревья, как треск телефонного диска, 
Что давно позабыт под напором систем цифровых. 
Ничего-ничего… Ничего, что декабрь уже близко —
Добрый месяц, который оставит надежды в живых. 
Нет, не будет письма: может быть телеграмма, записка. 
Время долгой эпистолы кануло в лету, прости. 
Ничего-ничего… Ничего, что зима уже близко —
Не поймешь, не заметишь, и мимо она пролетит. 
Я себя ощущаю строкой из расстрельного списка, 
С меткой желтой звезды на спине пиджака моего… 
Снег закружит и выбелит всё. Ведь зима уже близко, 
Чтоб себя отогреть, говорю: «Ничего-ничего…»

* * *

Неспешно катится мыслей моих клубок,
Вихляет в стороны, не зная таблички «Прямо»,
А седобородый невозмутимый Бог
Сидит на вершине священной горы Фудзияма
И семь миллиардов дел разбирает по срочности:
Вот жизнь зародится, а вот самолет не взлетит…
а выход из глубинного одиночества
Искать можно до конечной. И не найти.

Не верь в золотых рыбок

Не верь в золотых рыбок, не забрасывай невод и сети,
(И в серебряных тоже на всякий случай не верь)
С моря дует сегодня холодный северный ветер,
Проверяя на прочность крепко закрытую дверь.
Век живи с молчаливой старухой, с разбитым корытом,
Наслаждайся обедом и ужином, сказки сожги:
В книгах знанье и зло, соблазняющим кладом зарыто,
А в реальности буря в окне, и не видно ни зги.
Ни к чему тебе знать о жар-птицах, царевнах-лягушках.
Их давно истребили. Пусты и банальны леса.
Пахнет горькими травами чай из дымящейся кружки,
А желания выполнить некому — справишься сам.

Сари из простыни

Дождь прошел, пока мы с тобой спали.
Когда мы были одни,
Ты сказал,
             что мне очень идет сари
Из простыни.
Я совсем не боюсь быть немного нелепой
Ни в быту, ни в любви, ни в страсти
Ты сказал, как фонарик запустим в небо
Счастье
Мы инструкции к запуску счастья искали
Мы смеялись ночи и дни.
Улыбаюсь. Люблю. Вспоминаю о сари
Из простыни.

Провожатый

Идут поезда, летят самолеты, спешат автобусы
Прощанья скомканы: сроки их вечно сжаты.
Рука вращает цветастое тело глобуса,
А я остаюсь. Безвольно. Я — провожатый.
«Все будет здóрово. Правда. До новой встречи»
«Когда?» «Когда-нибудь» «В этом году?» «В каком-то»
Мы не успели что-то — еще не вечер.
Пиши, как сможешь, шли мне почаще фото.
Болит/отпустит. Время, оно такое.
Все на посадку. Кнопка тоски нажата,
Пустеет город. Я остаюсь. Ведь кто я?
Я провожатый. Опытный провожатый.

Пан или пропал

Покачиваясь, осторожно,
Скользит вагон по глади шпал,
Пока еще сыграть возможно —
Скажи мне: пан или пропал?
Пошлы и не к лицу ромашки,
Да и к тому же — не сезон…
Я щит запрячу под рубашку…
Скажи мне: с ним или на нем?
Скажи, пока еще к запястьям
Не пущен ток в зажимы клемм
Ты понимаешь, важно в счастье:
Быть Цезарем или никем.

Взорвалось

Взорвалось.
Так взрываются в цоколе лампочки;
Так следы оттирают со скатерти
Белой как мел.
Я жалею себя:
Так жалеют бездомных на лавочке,
Психопатов на паперти,
Или собак на отстрел.
Проживется:
Вот так прогнивает на кладбище
Тело самых любимых,
А после родит первоцвет.
Я ломаю себя.
Ничего ты не знаешь про адище:
Так смываешь слой грима,
А больше тебя-то и нет…
Но оно проживется.
И ненависть и ненавидимость,
И озлобленность,
и от памяти светлой фантом.
Самолеты сегодня не взмоют — паршивая видимость.
Но останется сломленность.
Сломленность — худший синдром.