Олег Томсон. Санкт-Петербург. Писать начал в прошлом веке. В основном, короткие рассказы. Участвует в литературных конкурсах в сети.
Работает юристом.
 

Я вспоминаю детство, и у меня
заболевает нежностью сердце.
Анатолий Мариенгоф

Метёт… метёт… метёт…

И нет ни конца, ни края этому снежному унылому хороводу, засыпающему дороги и тропки, превращающему всё вокруг в белое молчаливое марево. Одинокие северяне бегут, подгоняемые ветром, спотыкаясь и падая.

Советское Заполярье. Это такое место за Полярным кругом, который кто-то когда-то прочертил и почти забыл про тех, кому приходится там жить. К вечеру метель утихает, и столбик термометра угрюмо ползёт вниз, прячась где-то за ледовым наростом.

Витька дует на стекло и медленно трёт пальцем: в образовавшемся отверстии еле-еле виднеется цифра. Минус 28. Если утром будет – 30, то можно не ходить в школу.

- Два градуса, всего два градуса, - Витька тяжело вздыхает и отправляется спать в маленькую комнатку. Мать на кухне что-то варит на раскрасневшейся плите:

- Витька, ты уроки сделал?

- Мам, да завтра не надо будет бежать, смотри сколько градусов?

- Я не спрашиваю, сколько градусов. Ты уроки сделал?! – голос матери становится твёрже.

- Да сделал… - неуверенно парирует сын.

- Точно сделал?

- Точно-точно, - заискивает Витька и прижимается спиной к стене, нагретой от печки. Через мгновенье он уже спит и не чувствует, как мать накрывает его вторым одеялом и плотно прикрывает дверь.

Она подходит к окну и, прищурившись, смотрит в замерзающую щёлку:

- Минус 28… Бедные дети, хоть бы еще похолодало… Ведь, пять километров…

Её усталые глаза смотрят сквозь стекло, туда, где мерцает одинокий фонарь на деревянном столбе и откуда начинается лыжня в поселок. В поселок, где есть школа-десятилетка.

Охая и вздыхая, она сливает картошку, сушит её на плите, приоткрыв крышку, и прячет кастрюлю под подушку: скоро со второй смены должен приехать старший сын. Под ножом скрипит солёная пятнистая зубатка, два куска ржаного хлеба – вот ужин и готов.

Утром сонный и недовольный Витька собирается в школу, противный красный столбик так и не свалился ниже 30 градусов. Кот ехидно смотрит со шкафа над плитой, его хвост висит так, что не дернуть за него просто преступление.

- Не трогай кота! Галстук не забудь одеть, пионер. Опять замечание напишут, - мать наливает дымящееся какао из алюминиевого чайника.

- Одену-одену, - пионер достает из ранца слегка мятый алый треугольник и пытается повязать его на шею.

- Да-ка я его подглажу, пока ты кушаешь.

Витька молча повинуется и ухмыляется: «Всё равно в ранце будет лежать».

На улице холодина и темень, лыжню запорошила вчерашняя метель, но маленькая фигурка с ранцем за спиной уверенно машет палками и исчезает во мгле. Мать торопливо крестит эту мглу и уходит в дом.

Весёлый снег скрипит под деревянными лыжами, взлетая сзади маленькими фонтанчиками, ноги безошибочно чувствуют засыпанную лыжню: третий год, как говорит старший брат, «сдаёт Витька зимние нормы ГТО». Он пробовал зимой жить в интернате при школе, но не выдержал: нравы там были слишком суровые. Да и поколачивали интернатских частенько.

Одно преимущество было у этого бегущего по ночному лесу лыжника: ему не надо было зимой ходить на физкультуру. Десять километров, которые он преодолевал ежедневно, держали его в отличной физической форме и были гарантией первого места на любых соревнованиях.

Где-то высоко в тумане маячит слабый лунный силуэт. Вымерзший невесомый снег, кружась, падает с сосновых лап и корявых березовых веток. Глаза начинают мерзнуть и слипаться. Витька останавливается, закрывает глаза и голой ладошкой убирает снег с ресниц. Суёт руку в теплую рукавицу и спокойно продолжает неспешный бег.

«Главное, не торопись. Будешь торопиться, собьешь дыхание – устанешь», - вспоминает он наставления учителя физкультуры, - «Пять километров для тебя – это семечки».

«Семечки… ему легко говорить, он рядом со школой живет», - злится Витька и вспоминает, что забыл снять пионерский галстук, - «Ладно, потом сниму».

И вот когда далеко впереди начинают маячить огоньки поселка, становиться спокойнее и легче, отчего-то на ум приходит пионерская песня, которая всегда нравилась Витьке. Нравилась так, что мороз по коже:

- «Снова я вспоминаю, как песню, пионерии первый отряд,

Вижу снова рабочую Пресню и веселые лица ребят…»

Обветренные потрескавшиеся губы бормочут слова песни, глаза сосредоточенно устремлены вперед, туда, где начинается дорога в поселок. Несмотря на бег, руки и ноги у него слегка подмёрзли. Метров за пятьдесят до накатанной дороги, он снимает лыжи и вместе с палками прячет это снаряжение в старом доте, оставшемся от войны. Потом бежит вприпрыжку по ледяной дороге в сторону школы.

В фойе тепло и уютно, толпятся ученики. Младшие классы не учатся, но и из средних классов пришли не все. Учителя переговариваются: в одном конце посёлка было минус тридцать градусов, в другом конце не было, у кого-то термометр сломался… Короче, на занятия не пришла добрая половина школьников.

Витька угрюмо проходит в класс, садиться на свое место у окна, и греет ноги и руки у батареи. В наличие всего двенадцать человек. Все они недовольны: для них занятия все же состоятся. Звенит уставший звонок, и одноклассники рассаживаются за старые громоздкие парты. Мрачная и безрадостная атмосфера изредка разряжается:

- Во, балбес, не мог сказать, что у нас минус 30.

- А у нас дом возле котельной, там всегда теплее.

- Голубь, а ты-то чего прискакал из своей берлоги, на лыжах любишь кататься? - в классе беззлобно засмеялись.

Витька, обнимая батарею и не оборачиваясь, парирует:

- К празднику Севера готовлюсь, в Хибины поеду…

- Серьёзно, что ли?

- А то.

Натружено хлопает дверь и раздается голос учительницы:

- Здравствуйте, дорогие мои. Я рада, что в вашем классе есть настоящие северяне, которые не испугались мороза и решили-таки сходить сегодня за знаниями, - у исторички отличное настроение, - а у нас новенькая…

В классе легкое оживление; Витька поворачивает голову в сторону вошедших, окидывает взглядом девчонку и...

И внутри, где-то глубоко в области солнечного сплетения, занимается какой-то непонятный доселе пожар, тепло от которого растекается по всему телу, видимые части которого становятся пунцовыми. Руки деревенеют и взгляд рассеивается:

- «Это она».

Да, это она. Та самая девчонка из 3 отряда пионерского лагеря «Юный рыбак», та самая…

Кандалакша, Белое море, непредсказуемые отливы и приливы, к которым так трудно было привыкнуть. Пионерские линейки, вечерние сборы, танцы… Где он так и не осмелился подойти и пригласить её на «медленный» … «Медленный», «быстрый», «белый», все они были под старенькую радиолу, стоявшую в углу деревянной беседки, опутанной проводами, которые доносили песни Мулермана и Ободзинского до отдаленных мест танцевальной площадки.

Историчка говорит что-то, обращаясь к нему, но он не слышит.

- Голубев! Голубев! Ты слышишь, что я тебе говорю! – наконец прорывается сквозь пелену воспоминаний, - сядь, как следует и отпусти батарею! Или ты прилип окончательно!?

В классе смеются. Новенькая тоже сдержанно улыбается и смотрит на Витьку. Всё те же карие насмешливые глаза, та же пшеничная челка. Витька не верит услышанному:

- Так, садись-ка ты Лариса к Голубеву. Он давно один сидит, и видимо, женское общество его будет дисциплинировать.

Девочка спокойно проходит между парт и садиться рядом. Аккуратная тетрадка, обернутый в прозрачную плёнку учебник. Сзади раздается довольный шепот приятеля Вовки:

- Ну, теперь, хоть списать есть с кого…

Урок пролетает незаметно, на перемене новенькую окружают девчонки, и Витька слышит обрывки фраз:

- Перевели… Из Видяево… Подводником служил… А сюда военкомом…

Его почему-то не тянет в коридор на перемену, хочется вдыхать этот незнакомый запах из открытого новенького портфеля и слушать этот такой знакомый тихий голос. Вовка внимательно смотрит на Витьку, кладет руку ему на плечо:

- Ну, что Голубь, запал на девочку?

- Кто, я?

- Запал, - утвердительно кивает приятель и выходит из класса.

Следующий урок – английский язык. Вечно больная «англичанка», закутавшись в платок, дремлет за своим столом. Как всегда, чтение и перевод текста «Great October socialist revolution». Пригнувшись, Витька и новенькая, активно знакомятся:

- Я тебя тоже помню, ты в волейбол хорошо играл;

- А тебя вечно за цветочную клумбу хвалили;

- У тебя отца сюда перевели?

- Да, после болезни…

- А танцы помнишь в лагере?

Лариса смешно округляет глаза и после паузы ещё тише произносит:

- Да, я всё помню…

Они умолкают, потому что «англичанка» видимо замерзла и решила погулять по классу. Все имитируют занятость переводом.

После звонка приходит заведующая учебной частью и сообщает радостным школьникам, что учительница алгебры заболела, и они могут отправляться домой, благо двух уроков физкультуры в связи с похолоданием, тоже не будет.

- Пока, до завтра, - слышит Витька голос новенькой.

- Пока, - эхом отзывается подросток, - а может, ещё поболтаем?

- Домой надо, мы ведь толком не переехали. Маме надо помочь.

- Ну, тогда до завтра.

- Ага. До завтра.

На улице уже двенадцать часов, но еле-еле рассветает. С ночью за Полярным кругом особо не поспоришь.

Витька самозабвенно несётся обратно по знакомой дороге. «Сортавала», «Сортавала» - мелькает название лыж, рассекая легкую снежную насыпь. После низенькой сопки - спуск и уже видно качающийся фонарь. Всё. Дома.

Когда мать поздно вечером пришла с работы, она была несколько удивлена: в их маленьком домишке был помыт пол. Печка беззаботно потрескивала, а Витька пришивал пуговицу.

- Что-то случилось, - мать даже стала волноваться, - ты ничего в школе не натворил?

- Всё нормально, - улыбнулся сын.

Следующим утром Витька вскочил на ноги сразу после первых же трелей будильника. Шлёпая босыми ногами, он подошел к рукомойнику и стал наливать теплую воду из чайника.

Мать засмеялась:

- Сынок, ложись-ложись. Спи ещё. Сегодня минус тридцать один градус. Даже по местному радио сказали: в школу можно не ходить…

- Как тридцать один? – удивленно переспросил сын, - почему тридцать один?

И в их маленьком домике за Полярным кругом повисла совсем не маленькая заполярная пауза…