Трепетная грусть

Присела трепетная грусть
В мои ладони серой птицей.
Нет, ничего не повторится,
Но не сержусь, не огорчусь.
Согрею тёплою рукой,
Поглажу бархат черных крыльев.
Отступит боль, взметнется пылью,
И ляжет чистою строкой:
В тягучесть прозы и стихов,
В баллады осени багряной,
Благоухающей, обманной,
В туман дождливых вечеров.


Август плавно скользил в сентябрь

Август плавно скользил в сентябрь
На желтеющих тонких листьях,
Унося красоту зари да волнующий шелест слов,
И гуляла по небу рябь —
Ветер вновь перепутал кисти —
Акварель облаков с дождём поместил на лазурный холст.
Из туманов густых, седых 
Волоконце за волоконцем 
Осень быстро вязала шаль с серебристой каймой росы. 
В сарафане цветном льняном 
За сверкающим веретёнцем 
Лето радугу заплело после бурной ночной грозы.
Всё смешалось. Уходят дни,
А навстречу бегут другие.
Скоро встретится мой сентябрь с августовским твоим теплом. 
Не вини себя, не казни,
Обметал наши чувства иней.
Или дымом они плывут над осенним большим костром? 


Лампочка

Лампочка грустит под потолком
в доме обветшалом, позабытом,
вспоминая: старый абажур;
стол с тяжёлой скатертью-хламидой;
скрип кровати в сумраке ночном;
старый лифт, грохочущий устало;
топот каблуков, трамвайный гул,
кипяток горячий самовара;
запах нафталина в сундуке,
метки на дверях — «растёт сыночек»,
женщину в платке и то письмо,
с адресом размытым и не точным;
крик и плач; в разбавленном вине,
капельки солёные от горя,
речи, а в углу (всё как в кино)
почему-то лопнули обои?
Годы пролетели за окном.
Дом на снос, как будто не бывало.
Лампочка грустит под потолком
В чёрном ободочке от нагара.


Небо в ладонях

Синее небо в ладонях держу осторожно —
Сладкой воды родниковой прохладная нежность. 
Ветер мотивы плетёт. Отчего-то тревожно. 
Тихо мяукнул в кустах озорной пересмешник. 
Губы едва омочила. Напиться бы вдоволь... 
Капли прозрачные падают в прелые листья. 
Вкус у воды родниковой медовый-медовый. 
Запах — волнующе-мягкий, душистый-душистый. 
Вот бы ещё хоть глоток, но свинцовые тучи
Свод затемнили, в ладонях вода почернела. 
Воздух сгустился, стал вязкий, тягучий-тягучий.
Сойка мяукнула снова и прочь улетела.
Скоро гроза, но пред буйством покорна природа.
Я — покоряюсь, чтоб сердце не билось тревожно.
Чтобы с утра, когда вдаль ускользнёт непогода,
Синее небо в ладонях держать осторожно.


Шаги уставшего прохожего

Шаги уставшего прохожего
Слышны в ночи едва-едва,
А ветер-странник — гость непрошеный,
Туманит в лужах зеркала.
Роняет небо дождь мерцающий
На струны чёрных проводов.
Бредём во тьме, ища пристанище
Средь сотен съёженных домов,
В которых окна одинокие
Сигналят словно маяки.
Огни холодные, далёкие,
И мы, подняв воротники,
Идём, а ветер — гость непрошеный,
Туманит в лужах зеркала...
И по асфальта тонкой кожице
Шуршат шаги... едва-едва...


Старый двор и я

Улиц заезженные перекрёстки, 
Спины горбатые переулков. 
Молча стою в тупиковом отростке. 
День. Восхитительная прогулка 
В ту жизнь, где раньше на синих скамейках 
Сплетничали смешные соседки, 
Там, где руки в монпансье-карамельках 
И рамы окон в марлевых сетках. 
Сбитые коленки, локти в порезах,
Выше качели, выше и выше. 
И платья, пошитые из отрезов, 
И первый парень влюблённый рыжий. 
Воспоминания, и сердце ноет.
Улица, серый дом, перекрёсток.
Улыбаюсь? Да. Нас сегодня двое.
Старый двор и я — в джинсах подросток. 


С этим городом что-то не так
(прошитый пантун)

С этим городом что-то не так.
Не приходит художник-весна.
Серо-белый зимы кавардак
Да туманных ночей пелена.

Не приходит художник-весна.
Снег и дождь — нет оттенков других.
Да туманных ночей пелена
В переулках забытых глухих.

Снег и дождь — нет оттенков других.
Колдовство бесконечного сна.
В переулках забытых глухих —
Тишина, тишина, тишина.

Колдовство бесконечного сна.
Полумрак, день и ночь — полумрак.
Тишина, тишина, тишина. 
С этим городом что-то не так.


Меня пугают старые мосты

Меня пугают: старые мосты, 
Безлюдных улиц сумрачные арки, 
Ненужные, нелепые подарки, 
Чужие неудачные ремарки, 
Без красок обнажённые холсты, 
Да старые пакетики заварки 
И высохшие, пыльные цветы.

Ещё страшусь, пожалуй, суеты,
Формальностей тягучих охи-вздохи,
Что в зависти безумны даже блохи,
И пафоса смешного у пройдохи,
И речи беспардонной пестроты,
И повторений странностей эпохи,
Где за слова — могильные кресты.

Боюсь, однажды станет всё равно,
Что в сутолоке дней исчезнут чувства,
И будет мир безрадостный и тусклый,
И, сжав ладонь в кулак с противным хрустом,
Вдруг осознаю, то, что мне дано,
Я растеряла в жизни безыскусной,
А взять другую, мне запрещено...