М-ский треугольник — зона аномальных явлений на границе Пермской и Свердловской областей... Двадцать лет назад об этом месте было много публикаций в газетах, те­левизионных сюжетов, но со временем всё стихло. То ли там явлений стало меньше, то ли люди уже привыкли к ним. И это неудивительно: кажется, не осталось на Земле города, района без аномальных зон, появлений НЛО, ино­планетян. Однако весь этот калейдоскоп чудес мало про­двинул вперед человеческие познания о Вселенной, да что там Вселенной, даже о земной жизни ничего нового чело­век не узнал. И в этом ряду я не исключение. Выросло только количество гипотез и фотоснимков. Имея на руках сотню снимков аномальных явлений и постоянно наблю­дая в пространстве иную жизнь, я боюсь делать какие-ли­бо выводы, тем более для большой аудитории читателей. Но одним и, по-моему, самым главным в моей аномальной истории, я решаюсь поделиться только сейчас, спустя двадцать долгих и трудных для меня лет. В моей судьбе М-ский треугольник сыграл особую роль, он точно пометил меня, и пометил так сильно, что клеймо «треугольника» врезалось каждым своим углом не только в сознание, но и в сердце. Что такое геометрический угол? Это прямая линия до оп­ределенной точки, где линия ломается и дальше пролега­ет в ином направлении. Точно так же ломалась прямая ли­ния моей жизни, ломалась в каждом из трех углов этого «треугольника». Первый — боль, страх, ужас, второй — по­кой, тишина, одиночество, третий — вдохновение, посвя­щение в тайны бытия.

А началось всё просто. Под впечатлением публикаций об аномальных явлениях в М-ском треугольнике зимой 1989 года, собрав компанию из четырех друзей, я сам отпра­вился за чудесами. И, признаюсь, был сильно разочаро­ван. Ничего особенного мы не увидели и не ощутили. Толь­ко одно показалось мне немного странным и непривычным — покалывание в теле, но это неудобство испы­тывал один я, и объяснение этому нашлось простое — так может реагировать травмированный позвоночник на сильный мороз. В итоге мы вернулись с иронией к М-ской зоне.

Но в первую же ночь по возвращении в город мне приснился необыкновенный сон. Во сне я опять оказался в М-ской зоне, где легко узнал место нашей стоянки, лесную поляну. Здесь же увидел трёх не­знакомцев со спины, удивила их лёгкая одежда в виде ком­бинезонов. Когда же они обернулись ко мне, я ещё больше удивился: на меня смотрели бледные, холодные лица с чертами людей, но явно неживые, точно маски. Затем воз­никло яркое свечение с их стороны, оно медленно росло и приближалось ко мне. Когда же свет коснулся меня, то вмиг прожёг мою грудь и, кажется, спалил в ней всё. От нестерпимой боли и ужаса я с криком проснулся. Казалось, комната наполни­лась бесшумным ужасом, к тому же в груди всё горело, голову охватил тяжёлый туман. Я сидел на кровати при включенном свете, но ощущал себя в М-ской зоне, где опять увидел человекопо­добных существ и опасный луч света. Только на этот раз луч медленно растворился, и вместе с ним исчезли существа, оставив после себя не­большое серое облачко. Скоро я пришёл в се­бя и ощутил такое бессилие, что долго не мог сделать ни одного движения. И ещё удивлялся, почему нет ожога на груди, ведь моё тело продолжало гореть.

Именно этот «сон» произвёл во мне первую перемену. Я не относил себя к мистически настроенным людям, но в этом случае что-то во мне поменялось, по крайней мере, в отношении к М-скому треугольнику и подобным аномаль­ным зонам, с которыми пришлось столкнуться в дальней­ших странствиях. Тогда я всем существом воспринял бли­зость какой-то великой тайны и её огня в своей груди. С той самой ночи меня не покидала странная по­давленность, частые головные боли, покалывание в теле. По ночам приходили страшные видения и с ними ни с чем не сранивнимый страх: мысли, желание, воля — всё поглощалось им. И то, что страх приходил вместе со сном, сливался с ним воедино, делало его непреодолимым и ужасным. Засыпая, я, как глухой стеной, отделялся от всего мира и оставался наедине со страхом, и явь темноты всеми свечениями, вспышками, звуками приводила в полное содрогание и на мгновение останавливала всякую жизнь вокруг.

Это мучительное состояние не могло продолжаться беско­нечно, и спустя два месяца после первого посещения М-ской зоны я вновь отправился туда. Именно второй поход спас меня от неминуемой беды, поскольку в таком состоянии я вряд ли долго протянул. Что интересно: по мере приближения к зоне я лучше себя чувствовал. Ослабевало покалывание в теле, спадало внутреннее напряжение, уходил страх. Затем стал видеть чудеса в виде све­тящихся и прозрачных шаров, странные туманности, кото­рые на глазах меняли цвет, слышать необъяснимые звуки, но всё это уже не пугало, а забавляло меня, как ре­бёнка. Но с на­ступлением темноты во мне опять оживал страх.

Мне в жизни нередко приходилось испытывать страх смерти. И всегда или почти всегда удавалось его преодо­леть, потому что ещё в юности я приучил себя к мысли, что в известных обстоятельствах необходимо принимать смерть как неизбежность. И все-таки настоящий, всепог­лощающий страх смерти я испытал не в горах, когда осту­пался на горной тропе, не в море, когда попадал в сильный шторм, а здесь, в М-ском треугольнике.

В первый же день моего пребывания в зоне я ещё днём, до сумерек, нагляделся разных чудес, поэтому, казалось, ко всему привык и уже вряд ли испугаюсь новых явлений. Но когда в полночь надо мной завис светящийся объект раз­мером с футбольный мяч, я испугался не на шутку. Объект висел примерно на высоте 10 метров, и всё пред­ставление продолжалось минут 10-15. Затем он медленно поднялся и уплыл за лес. Вско­ре меня потянуло в сон, и я скрылся на ночь в тёплом спальнике. И хотя был уже в каком-то дремотном состоя­нии, ощутил, как моё тело наливается свинцом и я не могу сделать ни одного движения, а на мою грудь, на лицо наваливается невидимая тяжесть и скоро не позволит мне даже дышать. И после ко­роткой борьбы за хотя бы ещё один вздох я понял, что это и есть конец. В накрывшей меня темноте вмиг пронеслась вся моя жизнь, потом яркий свет — и ад мой кончился. Я был свободен! Так я умер.

Забегая вперед, скажу, что подобную «смерть» мне при­шлось пережить ещё три раза. Точно неведомая сила та­ким образом учила меня жизни. И здесь я не ошибаюсь в словах: не смерти, а именно жизни. Правда, эта «учёба» стоила больших страданий, и всякий раз, когда приближался урок «смерти», я умирал с покорностью и по­слушанием. Понимая, что только на этом уроке моё созна­ние постигает самое важное и необходимое для дальней­шей жизни. Действительная смерть покуда отступала. Что-то не позволяло мне обрести свободу в полной мере, и чья-то сила возвращала меня снова к жизни, чтоб начинать всё сначала, с учётом полученных знаний. И первое правило в этой учёбе — только смертью осмысливается челове­ческая жизнь. Отсюда укрепилось в моём сознании реше­ние не отделять жизнь от смерти, не исключать смерть как нечто инородное. Я стал ещё с большим усердием изучать эту невидимую и не освещённую нами сторону жизни, и постепенно приближался к новому осмыслению нашего бытия. Скоро понял, что именно смерть является самым верным ориентиром и направлением в вечном движении человеческой жизни во Вселенной. Смерть — только порог истинной жизни, нет ни этого, ни того света, есть лишь ог­ромное единство! И наше бытие мы невольно разделяем как с ушедшими из жизни, так и с теми, кто в жизнь ещё не вступил. И в этом самом «бытие» пребывают все без иск­лючения, не говорю — «одновременно», ибо как раз отсутствие времени и обуславливает то, что все пребывают в вечности.

Но вернусь к первой своей «смерти» в М-ской зоне, которая закончилась утренним пробуждением без каких-либо следов насилия, более того, сердце было наполнено неземной радостью. Словно ничего ужасного и тревожного накануне не было. В тот момент во мне жила только радость, от которой я даже забыл на время, где нахожусь. Но увидев в пространстве россыпи и гирлянды мелких «шариков», тут же вспомнил многое, в том числе и последнюю ночь. Теперь же это совсем не беспокоило, ведь моё тело ни снаружи, ни изнутри не испытывало каких-либо неудобств: покалывание, тяжесть, страх — всё ушло. А то, что мельтешило перед глазами, не отражалось на моём самочувствии, напротив, даже забавляло. Тогда же я сделал первые снимки того, что вижу по сей день, и, конечно, продолжаю фотографировать.

За семь дней моего пребывания в зоне было много чудес, и большая часть из них уже не раз описывалась в печати, так что нет смысла повторяться. Расскажу о других «чудесах» — аномалиях в моём сознании.

Первое время моя жизнь в городе шла спокойно. Покалывание прошло, ночные кошмары прекратились, только осталась способность видеть «шарики». Но вскоре что-то стало твориться с моим настроением, оно менялось мгновенно. Казалось, оно черпало тоску из пространства, и заполняло моё сердце тоской доверху. Вид незнакомого прохожего мог стать причиной того, что моё сердце начинало разрываться от боли и тоски за этого человека. Повсюду я невольно видел только несчастные судьбы. В такие моменты меня будто выталкивало из меня самого и вталкивало в их жизнь, протаскивало сквозь их жизнь, сквозь все их тяготы и выбрасывало на улицу, на тротуар, под ноги прохожим. Теперь я боялся не ночей, а светлых дней и людей. Любой резкий разговор, а тем более плач потрясали меня до глубины души, от чужого крика во мне что-то падало и разбивалось и заполняло мою душу осколками, которые беспрестанно кололи и ре­зали. Эти чувства, эта душевная боль терзали меня каждый день, вызывали сотни других переживаний, и всё это восставало против меня и моей жизни, и я уже не мог из этого вы­рваться. Во мне подымались тревога и чувство безысходности. Чёрные дни в настроении возникали сами собой и тяну­лись всё дольше. Скоро стали хватать за горло острые приступы необъяснимой и беспредметной тоски.

Я пы­тался приурочить это тяжёлое самочувствие к различным внешним обстоятельствам, но сам же чувствовал, что де­ло не в них. И тем крепче я цеплялся за работу в туризме, путешествия, тогда — единственное надёжное «пристанище». Но в один день этого «при­станища» не стало. Случилось это в Крыму, на берегу Чёрного моря. Я сидел на пляже и, всматриваясь в волны, пытался настроиться на плаванье под парусом, однако настроение расплывалось внутри меня, словно песочный городок после набежавшей волны. Как вдруг белый парус вдалеке показался мне наконечником стрелы, пронзившей насквозь морскую пучину. Но преж­де, каким-то образом, пронзил насквозь меня, мою жизнь, моё сознание. И от этой раны внутри меня стала растекаться новая, горячая кровь, которая выжигала всё изнутри и взамен вливала невообразимую твёрдость 'и силу.

Что случилось тогда со мной, я не отвечу и сейчас, только в тот момент я шагнул к морю совсем другим человеком. От меня прежнего осталась всего лишь плоть, которая еле-еле вмещала обновившееся нутро. В какие-то секунды бы­ло обесценено всё, чем я жил. Как будто я умер и заново родился одновременно, даже сердце моё не успело оста­новиться, а тут же стало разгонять по всем сосудам новую жизнь, данную неведомой и невидимой силой из про­странства.

С того дня началось отрицание всех устремлений прошлой жизни. Не скажу, что это происходило без боли, но новые страдания вызывали необъяснимую свободу. Такую свободу, которая исключила все удобные, привычные и желанные атрибуты бытия. Но иного пути для меня уже не существовало. Я пожертвовал всем: семьёй, уютной го­родской квартирой, интересной работой. Произошёл некий разлом, разрыв био­графии, другими словами, внутренний обвал, факт внезап­ности которого удивлял не только знавших меня людей, а в первую очередь — меня самого. Переживая неожидан­ность и катастрофичность всего происшедшего, я не ощу­щал смертельную болезнь или тоску, а скорее наоборот — жгучую радость и рождение.

Свои ощущения я таил глубоко в себе, понимая, что попыт­ка заговорить о них привели бы к полному разрыву со все­ми окружающими, принявшими мои невнятные слова за нечто бредовое. Тогда меня поддерживало одно — ко мне пришло благодушие, ведь я уже твёрдо верил, что жизнь каждого из нас ведётся Волею свыше, так что не следует беспокоиться ни о чём, помимо задач, которые ставит пе­ред нами родное сердце. Эта вера была наивна и хрупка, но именно в этой наивности и оторванности от земли была та чистота, которую я видел в вере великих подвижников, и она покорила меня, она стихийно вошла в душу, она была желанной, охватила меня, как волна, и мозг мой рабски подчинился ей. Наступил покой, существование моё стало ясным и тихим. Вся моя энергия ушла куда-то внутрь, к глубочайшим тай­ным переживаниям. Меня, как никогда, влекло одиночест­во, и во мне появилась любовь к пустынным, тихим мес­там, где между мной и Богом была только одна моя мысль и «шарики» М-ской зоны. В уединённых местах, где я прожил более двадцати лет, «ша­рики», можно сказать, преобразились и стали видеться мне во всей красе. С того же времени я стал относиться к ним, как к ангелам-хранителям, которые всегда рядом и реют со всех сторон. Это неописуемое состояние быть захваченным и ведомым какой-то независимой силой, которая совершен­но свободна от человеческих глупостей.

Хаотическое движение таинственных «шариков» перед мо­им взором будило мою мысль и заставляло искать сокро­венный смысл во всём, что меня окружало. Сколько явле­ний вдруг обнажалось, благодаря моим круглым малень­ким ведунам. Только благодаря им моё созерцание смогло преодолеть ограниченный порог моего сознания и научи­лось видеть запредельное. Мои переживания всё больше смещались в область невидимого.

Но это совсем не значит, что я стал отрицать внешний мир, более того, именно он является источником всех моих во­ображений, но таких, которые оживают в пространстве, приобретают цвет, форму, тепло, силу.

Природа, вещи нашего обихода кажутся нам случайными только до тех пор, пока мы все явления и вещи не поймём нашим внутренним разумом и тем самым не преобразим их. Именно в этом и состоит наша задача — принять в себя это преходящее, бренное, чтобы их сущность в нас снова восстала и этим наполнила сокровищницу вечности.

Скорее всего, именно в том и состоит величие человека, что в нём могут происходить такие чудеса, как превраще­ние видимого в невидимое. И, поверьте, такое чудо стоит не меньше, чем невидимое превратить в видимое.

Это не только мой опыт пережитого и осмысленного, и уж совсем не новый порядок бытия или новое сознание, всё это можно легко обнаружить в древнейших преданиях, в строчках поэтов, в живописи, музыке, словом, во всём, что подчинялось когда-либо вдохновению человеческих чувств. Только взлетая над землёй, хотя бы в воображе­нии, человек поймёт истинную цену земной жизни — иде­ям, людям, вещам.

Скрытая, затаённая работа воображения всё более разви­вала мою созерцательность, правда, вместе с этим прихо­дила угрюмая жажда одиночества, потребность жить «про себя», не нарушая дум столкновением с жизнью. Всё внимание я перенёс на другую сторону жизни или, точ­нее, жизнь в другом виде. Хорошо понимая, что не могу от­резать свою жизнь от тех судеб, с которыми она срослась, я нахожу в себе силы, чтобы поднять её целиком такой, как она есть, поднять до покоя, до одиночества, до тишины. Лишь там находит меня всё то, что тянется ко мне с друж­бой или любовью. И этому не мешали постоянные скита­ния по земле, большие расстояния.

Конечно, за двадцать лет странствий я стал невосприимчив, а может, даже суров к незначительному. Но зато, видя изящ­ное, красивое, я всегда чувствовал себя заветно близким красоте. Пусть это был всего лишь холодный предмет. Я любил его со всею полнотою нежности, восхищаясь до стесненного дыхания, до острой жалости и слёз. Почему я не могу совсем и окончательно слиться с ним, почему не могу навеки вобрать его в себя и сам войти в него?..

Я говорю и почти уверен, что останусь непонятым. В этих словах найдут следы детского воображения и игры, и я со­глашусь с этим, поскольку именно детское восприятие ми­ра, в том числе и вещей, более верное, более настоящее. Скажу больше, я верю, что это слияние возможно! Где есть мистическое слияние, там должно быть и материальное слияние.

Но ещё большую красоту я находил в природе, ей я открывался совершенно весь. Я был тем внимательным, кто ничего не упускал, тем любящим, кто всё приемлел, тем терпеливым, кто не высчитывал времени и даже не думал о том, чтобы стремиться к до­ступному. И всегда то, что охватывало моё зрение, стано­вилось для меня единственным — миром, в котором всё происходит. И если я брал в руки камень на берегу, то только камень был моим миром и пространством, не было больше ничего, кроме этого камня. Я доверял природе и позволял ей увлечь себя так, что она легко делилась со мной своей далью, своим великим, ни с чем не сравнимым бытием. Я шёл за природой и прислушивался к ней. Она сама словно указывала мне те места, где я должен жить, те предметы и растения, к которым я должен был прикоснуть­ся. Я шёл и видел не природу, а те видения, которые она мне внушала. Я был посвящённым в язык природы, поэто­му без труда повсюду ловил чудный звук её речей: и куст, и дерево, и полевой цветок, и скала, и воды — все подавали мне таинственную весть, священный смысл которой я по­стигал сердцем. Тогда-то я и поддался искушению зримо выражать это постижение в своих небольших рассказах. Так, случайно, родилось моё литературное творчество.

Обыкновенно я смотрел на приглянувшийся предмет, а мысль шла сама собой и почти без моего ведома. И чаще всего это было новым для меня самого и очень удивляло, но одновременно было как бы давно уже своим и усвоен­ным. А бывали случаи, когда все слова вырывались из ме­ня фонтаном, не было времени даже испугаться, до того я был подчинен таинственной силе во мне. Казалось, будто я выхожу за пределы самого себя, приобщаясь к чему-то великому, что приводило в сильное волнение и трепет и в то же время пронизывало неземной радостью. Умереть и жить в этот момент было одинаково благостно.

Если очень глубоко разбираться в том, что произошло и как произошло, то можно, пожалуй, увидеть внезапное от­крытие дверей иного мира, куда я, возможно, полусозна­тельно стучался и в предыдущие годы, ещё до М-ского треугольника. Но это можно только предполагать. А вот то, что встреча с М-ской зоной изменила мою жизнь полностью — это уже факт. Многое пришлось пережить за эти годы, однако я нисколь­ко не жалею о случившемся. Скажу больше: желаю каждо­му отыскать свой аномальный треугольник. Только через аномальную зону человек может постичь другую геометри­ческую фигуру — круг. Круг жизни… Эта фигура предопределена нашими предками. Следы по кругу — это следы рода давшего нам жизнь и определив нам место рождения. У каждого человека есть свой круг на земле предков, и любое отклонение от этого круга, делает нас слабыми и неустойчивыми — с изломами и изгибами, с надрывами и порывами… Нередко человеческая судьба может предстать такой уродливой фигурой, какой и в природе нет.

С последней аномальной зоной я встретился на земле предков. Куда попал, можно сказать, проездом, но не случайно. Ступив в родовой круг моя жизнь опять коренным образом поменялась, только теперь «коренным» — от кровных корней. Оказывается, если вернуться (с любыми изломами) в родовой круг, то внутри него может преобразиться любая геометрическая фигура. Если на моём сердце отпечатался треугольник, то внутри моего круга жизни образовалась пирамида. В её основании тоже треугольник, но он лежит на земле моих предков, чтобы и остальные три стороны пирамиды не отрывались от родной земли. Первая сторона — вероисповедание моих предков (построил православную Часовню-памятник), вторая — продолжение рода (жена художник-иконописец и рождение сыновей), третья — работа и творчество, в которых воспеваю животворящие корни Великого Прошлого…