Елена Вир. Могилев.

* * *
В махровом белом январе мир светел и утешен Словом.
За этим Словом в очереди я.
Как Магомет идёт к горе, так я к Тебе, но путь изломан,
Того гляди, вот-вот опередят

Сомнений зыбкие пески и неприступные вершины
Гордыни, а я дальше, чем была: 
В удушливых тисках тоски, в колючей будней мешковине... 
Отчаяние — липкая смола.

Но и отчаявшись, иду за Словом, как за хлебом
Текут в блокаду чёрные ручьи.
И даже если мы окажемся ничьи
под равнодушным серым небом,

всё равно иду к Тебе.


* * *
Детство запомнилось бессознательным,
как сон.
Юность смотрела на мир
сквозь стекло отстранённости.
Молодость была похожа
на хирургическую операцию 
без анестезии.
В тридцать лет 
успокоило знание того,
что всё проходит.
Ускользающая красота жизни
научила любви 
без желания закрыть птицу счастья в клетке.
Может быть, однажды
мне удастся приручить её,
согревая теплом последнего дыхания
на открытых ладонях?


* * *
вечер июньский такой тёплый, такой мягкий… 
в серебряных сумерках лета идёшь не спеша домой,
перекатываешь во рту конфетку прохладно-мятную:
время ловить момент, стопить кадр и хватать мечту
за пышный хвост, как комету 
а может, это реклама фанты безотказно действует 
на уставший за день, ослабленный новостями мозг?
Моррисон в наушниках подначивает: 
«Come on, come on, come on. Now touch me, baby»
белые фонари каштанов рассеивают свет на шаткий мост
веры в себя и в своё предназначенье
но единственное, что ты знаешь наверняка,- 
это то, что в сумке осталась банка маминого варенья, 
недоеденные печеньки, а значит, 
дома — где бы он не был — ждёт чаёк горячий, 
киношка и долгая ночь сурка.


* * *
Учиться жить здесь и сейчас —
среди горьких трав и сосен,
почувствовать себя малой частью
земли, куда положат — не спросят.
Странно, о смерти мысль
не кажется столь печальной,
когда в голубую высь
вглядываешься, полнясь счастьем.
Неповторимость небес
вобрав, облака безучастные,
вместить в себе всё: речку, лес,
жука, забравшегося случайно
в карман, потерявшего свой путь, —
в этом вы с ним похожи: 
так унёс тебя и забыл вернуть
недогадливый твой прохожий.


* * *
Июль как один долгий день:
Работа, работа, работа...
Чувствуешь себя изношенным роботом,
Зомби, отбрасывающим тень.

Солнце стремится в зенит,
Камень бессмысленных дел в гору
Катишь, а он летит вниз, как годы
Твои. И зачем тебе только эта гора, Сизиф?

Скоро лето пройдёт, промелькнёт…
Разлетятся по тёплым краям птицы.
Можно было бы просто напиться,
Чтоб не думать всю ночь напролёт,

Пересчитывая прошлого ступени и этажи,
Что в погоне за мнимым рублем 
Неизменно одно: всё проходит мимо —
И вот этот день, и месяц, и год, и жизнь.


А всё-таки...

пусть злые, больные, жалкие,
затерянные в матрице…
как минимум: жизнь продолжается —
и это уже заманчиво.

недолго сияла радуга
пустых обещаний прошлого,
но быть, жить, любить РАДОСТНО —
пусть даже питаться крошками.

весной прорастать аленьким
цветочком, папараць-кветкаю –
в купальскую ночь, многоточием –
до самого края света...

в хаосе молекул-капелек
узоры прочесть византийские,
найти свой молчальный камушек
сродниться с дальними-близкими.

в заборах непонимания
оставив платочек ситцевый,
песком золотым мироздания
в руки Твои просыпаться.

...а всё-таки шар ещё вертится,
и всё же мир ещё держится
какой-никакой, но верою,
безбашенными надеждами.


* * *
Что-то ещё осталось недосказанным,
И знаешь, наверное, Бог прав,
Когда не складываются с первого раза
Ни задачка школьная, ни жизненный пазл.

Когда больно падаешь и нет силы
Подняться (но и лежать нет сил).
Когда нет смысла казаться милой
Для всех (но Господи, всех спаси!). 

Так с каждым годом к себе всё ближе
И дальше от избранности других.
А мечта побывать, наконец, в Париже
Остаётся мечтой, превращаясь в стих-

О, творение дивное нашего мира!
Как замысел твой недоступно высок:
И в космосе крыш, и в тесноте сортиров
Одинаково не усваивается урок.


* * *
Сахарным петушком
В жаркий полдень плавятся сны.
Прошлое поросло пушком
Пыли. В мышеловке черствеет сыр

Равенства, братства, любви,
Свободы и добра для всех.
То, что сами строили на крови,
Сегодня поднимаем на смех.

Сплошь святые места,
Куда ни плюнь. Только в душах — пусто.
Кто ведёт за Христом, боится креста
И готовит пушки.

Тот, кто был со щитом, —
Обзавелся мечом, топором и плетью.
Лёг подбитым китом
Век в начале тысячелетья.

Лёг на дно, но я вижу —
Летит в облаках лёгкой тенью.
Всё одно: жизнь проходит,
Как дождь тоскливый осенний.

Заплывает в туман кораблём,
Сбитым с курса, ищет причала:
То по кайфу ему, то облом,
То опять начинать сначала.

Ждать, что радость сменит печаль,
Проходить вслед за Экклезиастом:
Не грусти, не жди, не скучай
И до срока не складывай ласты. 

Завтра будет беспечно равно
Что, кому, насколько хватило -
Новый день уводит одно
И даёт на другое силы.

Подниматься, падать, вставать,
Не учиться постройке «Смирно!»,
Всё хорошее не забывать
И врагов отпускать с миром.

А словив обиды стрелу,
Не таращить свои иголки.
Посылаю тебе сквозь тьму лучик
Солнца и звёзд осколки.


* * *
а завтра будет день — и будет пища,
и каравай, разрезанный на всех…
но хлеба мы насущного не ищем
и начинаем спринтерский забег

в блокадные места, где нужен воздух
для тех, кто хочет жить — не умирать,
где мир руками человека создан
и погибает с росчерком пера.

Но улыбаясь этому «всесилью» —
как многозначен всемогущий прах!-
распятый Бог хранит от века сине-
зелёный шар в истерзанных руках.


* * *
В красной хронике будней — марсианская примесь:
Пир во время чумы пожирает бюджет.
На развалинах духа в поверженном Риме
Смерть укутана в грязную простынь газет.

Валтасару в покоях не будет покоя,
В храмах бомбоубежищ кровь разбавит вино -
Видно, каждому свой срок понять, чьей рукою
Всё исчислено, взвешено, разделено.

Но земли не отнять у Небесного Царства -
Вот где места, воистину, хватит на всех.
Новый век по кругу проходит мытарства,
В жерновах — крупинка его — Человек.


* * *
Когда ты узнаешь о себе всё
И станешь никем, —
Прошелестишь серебряным утром 
В проснувшихся травах,
Прозвенишь колокольчиком
В знающем лишь восторг бытия
Детском смехе,
Проскрипишь в ночной тишине
Предвидящим старческим кашлем…
Протарабанишь дождём по крыше
Тревожную дробь невозврата,
Заскулишь битым псом,
Замурчишь обласканной кошкой,
Пропоёшь оду радости птицы,
Вернувшейся с дальнего края 
Домой,
По весне прожурчишь талой водою,
Очистившейся переходом
Из одного состоянья в другое —
И победившей смерть… 

Вот тогда и поймёшь
Для чего и зачем это было.


* * *
Кто держит за руку меня,
Когда хожу по дну и краю?
Не падаю, не умираю,
Вновь восстаю из пепла… Дня

Такого нет, чтобы не спас,
Чтобы не справил новоселья
Со мною Вседержитель Спас
В отчаянья весёлой келье.

Придёт, не спросит, чья вина,
И усмирит в шкафу скелеты.
Разломит хлеб, нальёт вина,
Глядит и молча ждёт ответа,

Кто держит за руку меня...