История 1. Два билета на дневной сеанс

В понедельник местная командировка закончилась гораздо раньше, чем он рассчитывал, и уже к двум часам дня он вышел на Невский. Проходя мимо кинотеатров, он посматривал на группки людей, переминавшихся у их входа. Рядом с кинотеатром «Аврора» людей было чуть больше, чем у остальных. Он подошел поближе. Сеанс начинался ровно через десять минут. Осмотрелся. Кто ждал запаздывающих спутников, а кто уже продавал лишний билетик. Краем глаза заприметил двух подходящих с виду дамочек. Выбрал ту из них, которая не так призывно смотрела, купил у нее билет и сразу отошел, он еще насидится с ней рядом.

Кстати, умению выбирать, у кого именно нужно покупать лишний билет он научился далеко не сразу. Его, понятное дело, не устраивало купить билет у незнакомки, которая продавала бы свой единственный билет или же продавала сразу оба билета. В обоих случаях сама она в кинотеатр не шла, и его соседство в зале было непредсказуемым. Постепенно он научился разным уловкам. Если он замечал в руках у дамочки два билета, то спрашивал: «А вы что, оба билета продаете?» Ответ: «Нет, только один» его вполне устраивал. Если в руках у незнакомки был только один билет, он интересовался: «Говорят, что фильм неинтересный, и вы решили не идти?» В ответ часто звучало: «Нет, что вы, фильм очень интересный, мне говорили, просто подруга не пришла», или же: « Просто муж не смог». Чего не смог муж, он обычно уточнять не торопился, позже выяснится.

Но был и другой вариант покупки, когда стоявшая у кинотеатра женщина не держала билет в руках, а искоса, изучив его взглядом, подходила и прямо глядя ему в глаза негромко спрашивала: «Вам билетик нужен?» «Неужели это так заметно?» сразу же отвечал он и нередко, правда, не всегда уклонялся, говоря, что просто ждет приятеля.

Купив на этот раз у незнакомки билет, он вошел в фойе и стал не торопясь рассматривать развешенные на стенах и уже давно пожелтевшие от времени фотографии известных актеров, сделанные, наверное, лет двадцать назад. Заметив вошедшую в фойе даму, продавшую ему билет, он двинулся неспешно в ее направлении. Не доходя до нее, остановился, и, стоя вполоборота, вынул из кармана записную книжку, раскрыл ее, взял карандаш и написал в ней несколько строк. Потом вырвал исписанный листок, сложил его пополам и вложил обратно в книжку, потом положил ее в карман.

Дали звонок, и он пошел занимать место в зале. После второго звонка вошла и села с ним рядом незнакомка, продавшая ему билет. Когда она проходила, присаживаясь рядом с ним, он почувствовал, что от нее исходит какой-то новый таинственный аромат, которого он раньше не заметил. «Значит, успела до сеанса чем-то попрыскаться. Хороший признак». Во время демонстрации киножурнала он вынул записную книжку, вытянул из нее сложенный вдвое исписанный листок, сложил его еще раз и незаметно положил себе на колено со стороны соседки, прикрыв сверху ладонью. Начался фильм. Он дождался, когда соседка начнет рыться в сумочке, разыскивая там то ли носовой платок, то ли конфету. Дождавшись этого, он легким щелчком толкнул в ее сторону лежавшую на его колене сложенную вчетверо записку. Она упала на пол между ними. Он быстро нагнулся, поднял ее и протянул ей: «У вас что-то выпало». «Спасибо», — сказала она и машинально положила ее себе в сумочку. Его вполне устраивало, что в темноте зала прочесть содержимое записки было невозможно. А сказано в ней было вот что:

Два часа, проведенные рядом с вами в полумраке кинотеатра, наверно, навсегда останутся в моей памяти. Билет, который вы мне передали, надолго сохранит аромат ваших пальцев, и если нам с вами никогда больше не удастся встретиться, это будет мне служить единственным напоминанием об этих волнующих минутах. А вы, я уверен, моего присутствия даже не заметили. Готов с вами спорить на бутылку шампанского. Если же я ошибся, то выиграли вы и заслуженный приз вы сможете получить, позвонив по телефону....

Дальше следовал его телефонный номер. Текст записки он всякий раз менял. Было бы невыносимой пошлостью повторять многократно одни и те же слова. А так это как бы был этюд на заданную тему: слова менялись, а смысл в целом оставался одним и тем же. Это отчасти напоминало этюды, которые часто разыгрывались в театральном институте, где преподавала одна его хорошая знакомая.

Именно дневные сеансы подходили ему потому, что он считал хождение днем в кино признаком величайшего безделья, а оно часто рождает тягу к удовольствиям, а там недалеко и до жажды наслаждений. Свободные днем дамочки устраивали его еще и потому, что ему нравилось назначать интимные свидания в светлое время дня. Днем многие ощущения обостряются, представляются более реальными. К тому же после ночного свидания, которое тянется иногда невыносимо долго, утреннее пробуждение в чужой постели почти всегда таит в себе массу осложнений. Особенно это стало проявляться в зрелые годы, когда чувство нарастающего раздражения стало все чаще преобладать надо всеми другими его чувствами. Сигаретный дым, шарканье шлепанцами в коридоре, чересчур обильный или слишком скудный завтрак, которым угощала его новая знакомая, чьи-то неясные ранние звонки по телефону и односложные ответы на них его новой приятельницы могли начисто смазать новизну ощущений, к которой он постоянно стремился.

Если же он приглашал гостью вечером к себе домой, то ему часто досаждал ее не в меру назойливый интерес к его личным вещам, книгам, безделушкам, подаренным ему его предыдущими приятельницами. Особенно досаждало ему любопытство к расставленным по всей квартире его спортивным наградам. В то же время пренебрежительное невнимание к ним его обижало. Утром он поскорее хотел остаться один и на утренние предложения ночной гостьи что-нибудь перекусить предлагал обычно спуститься вместе с ним вниз и зайти в кофейную в подвальчике напротив его дома. Хозяйка ее, уже немного грузная, но еще очень привлекательная женщина восточного типа, уже давно оказывала ему недвусмысленные знаки внимания. Каждый раз ревновала его к очередной подружке. «Вам как всегда, а что принести сестричке?» «Ей тоже как всегда» — в ответ улыбался он. Уже не раз, когда он один заходил вечером к концу дня в эту кофейную, хозяйка, глядя на него, произносила дежурную фразу: «Надо же, у меня сегодня смена кончается на два часа раньше, а дома я совсем забыла об этом предупредить». Давая при этом понять, что она прямо сейчас готова добросовестно отработать и вторую смену, но уже в несколько иной обстановке. И всякий раз в ответ он тоже произносил заученную фразу: «Давайте не будем ускорять событий. Наше с вами время еще впереди». В ответ она только разочарованно вздыхала.

Однако в дни своей юности, когда он не стал еще теперешним брюзгой и знакомился не в полумраке кинотеатров, а самым обычным образом: на пляже, на танцах, в троллейбусе или метро, ему как раз нравились ночные постельные откровения. Они давали ему бесценный жизненный опыт, который надолго отложился в его памяти, и из которого он черпал пластами, став в зрелые годы литератором.

Наступила среда, а звонка незнакомки из кинотеатра, которой он передал записку, все еще не было. Все его таинственные ухищрения с записочками, напоминающие отчасти детскую игру, нужны были ему для того, чтобы создать видимость, что инициатива встречи исходит не от него, Он готовил удобный путь для возможного отступления. Попытаться завести разговор с незнакомкой прямо в кинотеатре или же сразу после сеанса, попросить у нее номер телефона, все это был, вероятно, гораздо более простой путь знакомства, но он нередко таил в себе возможность холодного, а иногда и унизительного отказа. Именно этого он хотел избежать. К тому же могло быть и так: та же самая дамочка, которая отказалась бы от знакомства с ним прямо в кинотеатре, могла быть заинтригована таинственной запиской и тщательно оберегая собственную независимость, брала на себя инициативу и одновременно роль охотника. А ему нравилось, что в случае ее звонка очередь выбора была уже за ним. К тому же его волновал сам момент ожидания звонка незнакомки. Всякий раз это была проверка его фантазии, способности заинтриговать, создать романтическую основу знакомства.

Далеко не все ему звонили по его запискам, и далеко не все звонки имели продолжение. Если ему не нравился ее голос, интонации, отдельные словечки, шокировали какие-то выражения, то он мягко давал обратный ход, говоря о том, что ни в какие кинотеатры он давно не ходил и что это просто шутки его приятелей, давших его номер телефона.

Обычно, если заинтригованная его запиской незнакомка звонила, то это случалось в первую же неделю. Правда, однажды звонок раздался чуть ли не полгода спустя. Он мучительно вспоминал, что тогда был за фильм, и как выглядела дамочка. А она подтрунивала: «Вы же обещали хранить обо мне память чуть ли не всю жизнь, а уже через пару месяцев забыли, как сидели со мной рядом в «Авроре». «Нет, что вы я прекрасно вас помню» — оправдывался он. «Хорошо, я подойду завтра к кинотеатру ровно в то же время, когда начинался сеанс в прошлый раз, а вы сами меня узнайте». Он попросил: «Только не меняйте духи». Память на запахи у него была как у курцхаара, которые в отличие от других охотничьих собак не принюхиваются, нагнув голову, к следу, а обладают верхним чутьем. Слегка поводя головой влево-вправо, они чувствуют запах за несколько километров.

Вообще-то изо всех запахов ему больше всего нравился запах кожи, запах свежевымытого тела, его едва уловимый особый аромат. Именно поэтому он и любил назначать встречи у очередной подруги прямо с утра, когда комната еще хранит утреннюю прохладу и не пропитается запахами дня.

И утром в четверг его соседка по кинотеатру не давала о себе знать. Обычно, если знакомство имело продолжение, то он представлялся творческим работником, имеющим отношение к кино. На более детальные расспросы отвечал, что он сценарист. И тогда интерес к этой стороне его деятельности заметно угасал. Режиссер, вот это другое дело. В их возможностях выбор актеров, а, главное, актрис на роли в фильмах. А сценарист это что-то скучное. На самом же деле он писал сценарии научно-популярных фильмов. Два из них пошли в работу и по ним были сделаны неплохие учебные картины. Но ему постепенно становилось тесно в рамках популярного кино, ему хотелось описывать характеры, борьбу самолюбий, решительные поступки. В голове у него уже сидели острые диалоги, неожиданные реплики. Впервые он почувствовал это, когда ему совершенно случайно подвернулась работа по переводу американских романов. Ему предложили сделать подстрочник нескольких глав одного занимательного триллера. Обычно, чтобы перевод был напечатан в кратчайшие сроки, к работе подключали группу переводчиков, и они каждый брали по одной-двум главам, а потом все это причесывалось литературным редактором. Так вот его главы часто вообще почти не нуждались в литературной обработке. Обычно до их уровня редактор вытягивал остальной материал, а позже привлек и его самого к редакторской работе.

Когда он стал писать самостоятельные произведения, то особенно много мыслей приходило ему в голову не за письменным столом, а во время одиноких пешеходных прогулок. Особенно он любил прогулки под моросящим дождем, когда, надев плащ и взяв большой зонт, он шел, отгородившись ото всего мира, напоминая немного чеховского человека в футляре. Но зато страсти, бушевавшие в это время в его голове, могли спалить дотла не один вишневый сад.

В четверг днем раздался телефонный звонок. Он мельком взглянул на часы: ровно четверть третьего. Это было как раз время начала сеанса в минувший понедельник, когда он передал незнакомке записку. Конечно, совпадение могло быть и совершенно случайным. Он поднял трубку. После паузы раздался низкий чуть хрипловатый женский голос, от которого у него внутри что-то зашевелилось:

— Вы ко мне писали, не отпирайтесь.

«Ну, что же, — сказал он про себя, — школьный курс литературы, похоже, усвоен здесь неплохо».

Начало представлялось многообещающим.