Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Заблудившийся олень

Виталий Васильевич Лозович. Работал кино и телеоператором в Воркуте и Салехарде. Летал часто в Арктику, от Карских Ворот на острове Вайгач до мыса Челюскин на Таймыре. Снимал пограничников на Вайгаче, на Ямале, на Таймыре, а также геологов, газовиков, оленеводов Арктики.

Зрение у оленей слабое, лодку они замечают поздно, когда до встречи остаются секунды.
Эдгар Дубровский, сценарий, «Запасной аэродром»

С малого детства Ромка Шустов страдал плохим зрением. Заметили это в первом классе. Ромка сидел на последней парте и через месяц обучения пожаловался родителям, что не видит, что на доске пишет мелом учительница. Ромку отвели к офтальмологу, тот глянул и как приговор прочитал:

– Минус три. Плохо дело в таком возрасте.

К пятому классу зрение опустилось до «минус пять», к девятому – до «минус семь», а к выпускному – до «минус восемь»...

«Минус восемь» – это такое зрение, когда человек снимает очки, а в глазах фактически один большой мутный туман, сквозь который проглядываются очертания близлежащих предметов. Чем предмет крупнее, тем его, конечно, лучше видно. Если человек никогда без очков долго не ходил при таком зрении, то у него очень быстро начинает кружиться голова. Предметы какие-то границы имеют, но всё, что дальше метра, опять-таки, в зависимости от величины предмета, похоже на размытые пятна. Причём пятна эти могут теряться и размываться полностью, если контрастность их небольшая и от общей картины местности плохо отличаются.

В восемнадцать лет, когда всех друзей забрали в армию, а Ромку не забрали никуда.

В институт Ромка экзамены сдал, но пройти не смог по конкурсу, мало было баллов. Если бы он выбрал себе институт нормальный, а не факультет кинодраматургии московского ВГИКа, то вполне бы мог устроиться студентом лет на пять. Он вернулся в родной Северск, в своё Заполярье, в тундру, посидел до осени дома на родительских харчах, после чего пошёл искать работу. Работы он не нашёл. Грузчиком идти было нельзя по зрению, главным инженером никто не взял.

Когда пришёл конец августа, Ромка вступил в местный охотсоюз, на родительские деньги приобрёл себе прекрасный бокфлинт ТОЗ-34. Всю осень Ромка проохотился на уток и куропаток. Охотился плохо, больше просто бродил по тундре.

Подошла зима. Как всегда внезапно в Заполярье, быстро и неотвратимо. День уменьшился к декабрю до полутора часов, остальные двадцать два с половиной часа в тундре стояла ночь.

Однажды Ромка в магазине охотсоюза увидел небольшие капканы, поинтересовался у продавца – для кого? Для песца, ответила та безразлично. У Ромки загорелись глаза. Песца он видел в тундре однажды, совсем недавно, увидел так близко, что даже опешил.

Ромка приобрёл капкан, на следующий день поставил его там, где песца увидел, и, даже не поискав в этот раз куропаток по кустам, ушёл домой. Теперь оставалось ждать. Что он будет делать с песцом, когда поймает его в капкан, Ромка пока не знал. Ждал Ромка своего зверя всего один день, точнее, ночь, а следующим утром ещё затемно вышел в тундру.

К двадцатым числам декабря по «московскому» светает за полярным кругом в десять, темнеет в двенадцать.

Ромка вышел за город, прошёл с пару часов в открытую тундру, в балку с кустами, и, мельком просмотрев, не кормятся ли здесь куропатки, вышел к месту, где поставил капкан. Место было довольно ровное, немного, что называется, «в низине». Места такие среди охотников назывались «балки».

Капкан стоял на месте, вокруг было чисто. Ни один зверь не то что не попался в его зверское орудие лова, но даже и не подошёл близко. Ромка аккуратно проверил мелкую цепочку, за которую капкан был привязан к метровому штырю, вбитому в снег, убрал зачем-то кусочки сырого мяса оленины, что положил сюда вчера для приманки, достал нового мяса, разбросал вокруг... Хотел уйти, но внезапно в голову пришло: а если капкан под снегом сработал сам, захлопнулся, и сейчас находится в неактивном состоянии, тогда что?.. Ромка понимал, что сам капкан вряд ли может сработать, но вдруг?.. Чего, спрашивается, ждать зверя, когда орудие лова не работает?

Осторожно разворошив снег сбоку, он вытащил капкан наружу, кусочек мяса лежал на железном «пятачке» и примёрз к нему намертво. За три с лишним часа ходьбы Ромка изрядно пропотел в своей тёплой брезентовой куртке. Очки сегодня он в спешке не сменил и вышел в тундру в домашних, а они были лёгкие, держались на носу плохо, что называется, скользили постоянно вниз... Он регулярно поправлял их, пододвигая пальцем в мост на переносице, но через минуты очки упрямо сползали.

Осмотрев капкан, он вытащил нож, решив проверить – не подмёрзло ли устройство? Мало ли? Подмёрзнет и не сработает. Ромка ножом ткнул в приманку, капкан мгновенно хлопнул своими челюстями и зажал нож мёртвой хваткой. Ромка расправил его обратно, положил ещё один кусочек мяса на «пятачок», как-то бережно положил капкан в углубление в снегу, легко рукой стал присыпать свою ловушку снегом, в голове промелькнуло – а устройство-то зверское, мучиться зверь будет... метаться... Едва эта мысль посетила впервые его голову, как оправа очков вновь скользнула вниз по носу, Ромка не успел её поправить... очки слетели с лица, перевернулись заушниками вниз и упали ровно на «пятачок» капкана... Ловушка сработала быстро, хватко и чётко – челюсти с металлическим лязгом щёлкнули, во все стороны полетели брызги стекла...

Первое мгновение, когда вместо окружающего пространства появился «белый туман», когда вместо того же капкана на снегу мутно затемнело какое-то пятно, Ромка ничего не понимал. После поднял голову, глянул по сторонам и ничего не увидел. Точнее, он увидел. Увидел тот же туман вокруг. Даже кустов, что находились вот здесь, рядом, метрах в трёхстах, вот здесь... нет, не здесь, там... или здесь? Так их нет – ни здесь, ни там... Так. Кусты находились по левую руку – там. Или?.. Или здесь? Может, сходить, глянуть? Зачем? Он зажмурил глаза, открыл, вновь зажмурил, опять открыл – картинка не изменилась, вокруг была белая мгла. Ни горизонта, ни кустов, ни даже антенны городской телевышки, что находилась километрах в десяти отсюда и здесь, в низине, была видна даже в пасмурный день из-за тундрового подъёма – ничего видно не было. Молоко. В один миг Ромка остался слепым. Привычно полез рукой на пояс к сотовому телефону – а нет на поясе сотового телефона, дома оставил, потому как батарейка села ночью, заряжать – времени не было. Решил, что и так обойдётся.

Глупо, бесполезно он разжал, почти механически, створки капкана, вытащил зажатую, треснутую в двух местах пластмассовую оправу. Поднёс к глазам почти вплотную – стёкол не было, лишь в одном месте торчал осколок треугольной формы. Ромка повертел оправу в руках, не понимая, что делать. После сунул её в карман куртки, пошарил пальцами по снегу, нашёл ещё один осколок стекла покрупнее, приложил к глазу... Осколок крутанулся в пальцах и уколол его, Ромка рукой тряхнул, тут же на подушке большого пальца показалась кровь, сам же осколок выпал в снег и тут же исчез. Ромка осторожно водил руками по снегу, пытаясь всё же нащупать какой-нибудь кусочек спасительного стекла покрупнее, но осколков покрупнее не было. Капкан поймал его сам и безжалостно оставил беспомощного посреди тундры... бескрайной тундры... того самого «белого безмолвия»... Город был рядом, километров пятнадцать отсюда. Куда вот идти? Молоко. Солнца нет, ориентиров нет, даже ветра нет.

Ромка сел на колени. Тупо, бессмысленно, невидяще смотрел в снег. Мысли вообще отсутствовали. Он впервые за свою очень короткую, молодую жизнь не знал, что сейчас делать. Дома этих очков у него... оправ пять или шесть в запасе валяются... Он зажмурил глаза, открыл – ничего. Он вновь оглянулся вокруг – пустота. И тишина в тундре вдруг стала какая-то неземная, словно вымерло всё рядом. Ни ветерка, ни куропачьего треска, ни клёкота канюка тебе сверху... ничего нет.

– Домой идём, – сказал он себе так, словно приказал другому, кому-то другому, который уже так испугался, что и двинуться с места сил нет.

Снег заскрипел под лыжами уверенно, как всегда. Так. Стоп! Капкан стоял здесь, за спиной, он пришёл оттуда... он перед этим местом пересёк длинную вереницу кустов в распадке, там летом течёт бурный ручей, тальник высокий растёт, до самой весны его не заметает.

Он шёл, словно был в какой-то пустоте, словно и не шёл вовсе, а двигал ногами на одном месте, а тундра под ним крутилась во все стороны и конца и края ей не было и быть не могло.

Через час Ромка понял, что идёт не в ту сторону, что идёт не домой, а неизвестно куда. Вереницы кустов не появилось, тундрового подъёма не было, он шёл по ровной местности, куда-то в другую сторону от города. В какую? Куда ещё можно было выйти здесь? Солнце в декабре на юге находится. Нет солнца. Сплошная одна большая серая туча величиной с небо. И ветра нет... ветра нет... по ветру он бы запомнил движение, по ветру... Куда идёт?

Через полчаса небо и снег полностью исчезли. Совсем исчезли... на тундру опустилась ночь. Где-то за тяжёлыми тучами явно шла луна. Полная, яркая луна. Это Ромка понял сразу, потому как даже при самой сильной облачности зимой в тундре полной темноты не бывает.

Ромка поднёс руку с часами вплотную к глазам – четырнадцать часов дня. Ночь. Тихо. Ни ветра, ни свиста, ни крика, ни голоса, ничего. Мёртво. Как перед глазами ничего, так и вокруг ничего. Что ж делать?

Ромка остановился, сел на снег, снял рюкзак, открыл его и стал смотреть, что там есть и что могло сейчас хоть как-то пригодиться. Спички, зажигалка, сухой спирт, тормозок с салом, термос, фляжка с коньяком (брал больше для форса, нежели для дела, никогда на охоте не пил), аптечка... кстати, есть таблетки с кофеином, говорят, могут выручить, если совсем усталость одолеет. Ромка снял ружьё, переломил стволы, достал патроны с мелкой дробью на куропатку, зарядил картечью... зачем? Он же не видит перед собой дальше полуметра! Стрелять в кого? В волков? Идиотизм, они зарежут раньше, нежели успеешь руку поднять... но здесь волки не ходят, здесь место пустынное, а им же есть надо... здесь им зимой есть нечего, здесь нет волков... а кто есть? Липкий страх сковал немного сознание, Ромка поднялся на ноги – надо идти, если так сидеть и ждать неизвестно кого, можно с ума тронуться... надо идти. Он всё же вытащил фляжку с коньяком, отпил несколько глотков, поморщился, сказал громко:

– Вкусно. Вперёд!

И пошёл вперёд. А может, и назад.

Каждое движение Ромки отдавалось какими-то посторонними звуками извне. Ромка оборачивался, щурился изо всех сил, но ничего не видел. Глупо, конечно, было не взять с собой сотовый телефон. Хоть зарядить полчаса да выключить, а включить, когда уже и в самом деле понадобится. Впрочем, Ромка здесь серьёзно задумался, а стал бы он сейчас, к примеру, звонить... куда звонить? В службу спасения? Смешно. Ни за что бы не стал. На смех бы подняли. Пошёл парень снимать капкан да угодил в него сам! Тоже мне – ох-хотник!

Тучи висят так низко, тучи столь тяжёлые и тёмные, что даже света города не отражают. Но если выйти на подъём! Город раскинется перед ним сразу во весь горизонт одним облаком туманного света, и тогда он пойдёт просто на этот туман света... А если не раскинется? Если он даже этот туман света не сможет увидеть?.. Страх ударил ещё раз, ударил вновь больно, и Ромка опять ускорил шаг. Он бодро двинулся в обратном направлении, совершенно не предполагая, что два часа назад ушёл от города на несколько километров назад, а теперь идёт просто вдоль.

Сколько шёл, Ромка не считал. Просто шёл в темноте ночи, переставлял лыжи, вначале считал шаги, потом перестал, потом стал смотреть перед собой, в надежде хоть что-то увидеть обнадёживающее.

Часам к семи вечера Ромка стал уставать. Ноги слегка подрагивали, дыхание, хоть и было ровным, но клубы пара вырывались наружу из-под куртки, оседали инеем на ресницах, бровях. Мороз был небольшим, градусов до двадцати, ветра почти не было... ах, если бы был ветер! Если бы постоянно дул ветер, Ромка тогда, по крайней мере, мог ровно идти в одну и ту же сторону. В девять вечера он упал на снег и лежал минут десять, не двигаясь, стараясь контролировать себя, чтобы не подмёрзнуть на снегу. Потом вновь сел на лыжи, достал из рюкзака тормозок, съел его в один присест, или за один укус, выпил ровно глоток коньяка и, отломив от шоколадной плитки половину, закусил.

В одиннадцать часов ночи он свалился на снег и лежал так долго, недвижимо, пока тело не стал пробирать озноб. Тогда встал, посмотрел невидящим взором перед собой, посмотрел слепыми глазами перед собой, посмотрел в небо, вокруг, назад, по сторонам... внезапно резко повернулся вправо и пошёл совсем в другом направлении. Хотелось пить, очень сильно хотелось пить, но пить было нельзя, горячего не было, а от коньяка начиналось лёгкое похмелье. Похмелье сейчас совсем ни к чему.

К полуночи стало казаться, что кто-то идёт рядом с ним и постоянно что-то советует. Советует тихо, словно шепчет: не туда идёшь, не туда... иди обратно, там город, вон там... иди туда. Ромка пару раз оборачивался, но никого не видел, от неизвестности и какой-то неведомости ситуации у него запульсировало в голове. Голос стал настойчивее, ему даже показалось, что он кого-то увидел рядом... здесь вот, справа... Ромка резко повернулся, но никого не увидел, тогда громко сказал в пустоту ночи:

– Хорошо! Я пойду туда!!

Постоял, посмотрел «туда». Потом резко сбросил рюкзак, достал фляжку с коньяком, потряс перед ухом – там плескалось хорошо, значит ещё много, больше половины. Он отпил хорошую порцию. Голова сразу просветлела, сознание укрепилось, сам себе сказал – глюки, держись, ты сильнее. Голос пропал, рядом шедший невидимый пропал, осталась только ночь, темнота, слепота и снег, холодный, тёмный снег повсюду.

Выйти бы ровно на шахту!.. На любую территорию. Сколько раз здесь, или не здесь? Сколько раз ходил, сколько раз видел всегда вдали вездеходы... даже с охотниками встречался несколько раз... вот сейчас бы!.. Хоть бы один человек! Один чужой человек, просто человек, любой, любой человек, одно слово, один жест, рукой махни!.. Куда идти? Он бы дошёл куда угодно, лишь бы знать, что правильно идёт.

В два часа ночи Ромка упал. Упал и не двинулся. Даже рюкзак стащить с себя и достать фляжку – сил не было. Так он пролежал неизвестно сколько. Замёрз. Глаза закрывались, он смотрел перед собой на рукав куртки и видел, что снег стал припорашивать обшлаг... Снегом заносит? Ромка дёрнулся с силой вверх, сел на колени – пусто вокруг, темно, слепо. Встряхнулся, глянул на часы, достал фляжку, сделал глоток – пить нельзя же!.. В таких ситуациях пить нельзя, он знал, он читал, ему говорили, но он же не пьёт, он только поддерживает себя! Ромка не заметил, как уснул сидя на коленях, уснул и повалился лицом в снег, просто лёгкое похмелье спровоцировало слабость... слабость, помноженная на неизвестность, сработала простым отключением сознания. Он ничего не увидел во сне, кто-то рявкнул рядом: ты в тундре! Ромка очнулся, поднялся, постоял, пошатался, глянул на часы – он спал восемь минут... это много. Пошатываясь, он опять повернул в сторону, уже не соображая, в какую, и пошёл наугад дальше. В этот раз путь его лёг ровно на восток... если бы Ромка сделал небольшое движение ещё дальше в сторону, то вышел бы ровно на шахту, через несколько часов... там много огней у шахты, он бы увидел эти мутные, расплывчатые точки огней и вышел бы на шахту, но Ромка не сделал этого лишнего движения и пошёл обратно, подъём остался далеко-далеко в стороне, шахта в другой стороне, Ромка пошёл вновь в открытую тундру.

Зачем он поставил этот капкан? Зачем ему вообще капкан? Он что – траппер? Добытчик пушнины? Он же на охоту ходит не для пропитания, а для удовольствия... удовольствие убивать птиц и зверей... как-то сомнительное удовольствие. Тогда он просто ходит на охоту, чтобы воспитать себя, воспитать в себе мужчину, знать, что такое оружие, раз его не берут в армию, он должен сам постичь эту часть мужской жизни... зачем?

Зачем он поставил этот капкан? Получается, поставил капкан для себя. Себе поставил капкан. А если бы зверь попался?.. Он бы как? Подошёл бы к капкану и пристрелил беднягу? Вот так – расстрелял бы несчастного, привязанного этими челюстями зверя?.. Расстрелял бы? Нет? Тогда зачем он ставил этот капкан?.. Зачем?

– Себе ты ставил капкан! – сказал кто-то рядом громко и отчётливо.

Ромка вздрогнул, остановился, озирнулся вокруг слепо и глупо, ружьё стащил в момент, стволы заходили по сторонам также слепо и глупо. Вокруг было пусто. Темно. Холодно.

Ромка, дрожа, достал фляжку, отпил приличный глоток... кажется, раньше положенного? Пусть будет раньше. Кто сказал-то? Кто здесь?.. Он не мог остановиться, оборачивался, всматривался в темень, ничего, никого. А кто тут мог быть? Если бы кто-то был, так подсказал бы, в какую сторону идти. А здесь никого. Никого. Самое страшное – когда никого, а кто-то, кажется, есть! Коньяка? Не много ли? Пока голова тёплая, просто мысли дурные. Вперёд! Идём! Не сдаваться! Это такая проверка! Это проверка, как в армии... просто проверка, если будешь сопротивляться – не сдохнешь!

Зачем он ставил капкан? Кому он ставил капкан? Где же город? Где же шахта? Куда выходить? Может, вновь повернуть наугад и пойти вновь в другую сторону?..

Боже мой... зачем же он ставил капкан? Когда же утро? Где этот свет, где рассвет? Если бы вдруг тучи стянуло в сторону и показались звёзды!.. Он бы не увидел звёзды, это уже проверено. Может, луну? Луну бы увидел... как по луне выйти в город? Зачем я всё это думаю, если луны нет и не будет? Может, ещё коньяку? Он ещё никогда не пил так много, за одну ночь, он никогда вообще не пил много, этого было не надо. Боже мой, у него же дома родители? Вот интересно, там что? Объявили поиски? Где, в каком направлении? Он никогда не говорил, в какую сторону ходит охотиться. Зачем я купил этот капкан? Будь проклят тот момент, когда я решил купить этот капкан, будь проклят тот миг, когда мне пришла в голову эта мысль – ловить зверя на капкан! Будь проклят...

К трём часам ночи он впервые почувствовал, что ноги устали и передвигаются не так, как обычно: чтобы сделать шаг, надо было сделать усилие. А как заснёт? А как... Когда человек замерзает, то перед гибелью ему становится на самом лютом морозе ужасно жарко. Человек начинает стягивать с себя одежду, всю... ужасный обман организма... человек замерзает от холода и раздевается до гола... смешно и горько... сколько таких историй он уже слышал... пришёл его черёд? Боже мой, что за слова – пришёл черёд? Что ж ты болтаешь? Надо выпить коньку.

Ромка стянул с себя рюкзак, достал фляжку, отпил пару глотков, доел весь шоколад горький. А вообще – он ещё жив? Может, это уже то, что материалисты называют – последний всплеск работы головного мозга? А он кто? Материалист? Нет? Нет, конечно, он же в церковь с отцом ходил. А может, надо богу помолиться? А как? Как молиться богу? Как молиться, когда это надо? Ромка встряхнулся, набрал в лёгкие воздуха и изо всех сил громко заорал... Просто заорал. Без слов. Тундра проглотила этот вопль. Снег не отразился эхом, воздух морозный не раскрошился отголосками, тяжёлые, чёрные, низкие тучи сожрали звук сверху, и тундра вновь впала в безмолвие. Крикнул, словно голову в аквариум опустил.

Зачем? Он? Купил? Капкан?..

К утру мороз стал усиливаться. Иней на ресницах просто стал мохнатым. Ромка определил температуру в минус тридцать. Он ошибался: воздух уже индевел в минус тридцать восемь. Очень простая климатическая арифметика: днём двадцать, ночью сорок.

–Где бы я ни находился, – проговорил он громко, громко для себя, – в любом случае – в одной стороне у меня город... в другой стороне на восток... у меня шахта... шахта – место небольшое, но... но там ведь есть железная дорога?..

Мозг как игла пронзила – он совсем забыл, что на шахту идёт железная дорога! И дорога эта пересекает очень большую площадь тундры, потому получается, если он... значит, он идёт до сих пор просто параллельно и городу, и шахте с этой железной дорогой?..

Зачем он купил капкан?..

Господь ему наказание даёт?.. Или как там? Он задрал глупую мордашку кверху и громко крикнул в тучи:

– Я всё понял! Я всё понял!! Отпусти? Отпусти домой?..

Неизвестно каким образом, но Ромка услышал каждое своё слово, крикнутое в небо. Потом криво усмехнулся, погрозил туда же пальцем и сказал, как определил:

– А-а... я понял... я не сдамся... нет.

Вдруг ему показалось, что стало вокруг как светлее. Ромка обрадованно подтянул руку к глазам – шесть утра, до рассвета ещё три часа. Он сплюнул, сказал матерно, потом вновь сказал матерно, потом ещё... так шёл и матерился себе под нос. Он шёл так медленно, что «знаменитые» и всем известные пять километров в час, остались лишь в голове. Хорошо, если у него выходил километр в час, хорошо, если этот километр был в верном направлении, хорошо, если этот километр пролегал по более-менее ровной местности, где не приходилось поднимать ноги на барханах снега, где ещё не улёгся хороший наст, хорошо, если ноги просто скользили, а точнее, плелись по снегу.

Он шёл и шёл, уже не зная, зачем идёт дальше, не всё ли равно, где, в какой точке этого бескрайнего снега сдохнуть? Но он шёл, шёл, потом вновь смотрел на небо, говорил тихо:

– Капканы ставить не буду, даже убивать не буду, даже куропаток, а в тундру ходить буду... Говорят, когда человек замерзает на снегу и его зимой не находят, то песцы обязательно обгрызут ему лицо, это откуда? Это Олег Куваев описывал в романе... как роман называется? Не помню. Там был герой Васька. Нет? Не Васька? Его задавило стадо оленей. Интересно, девушки, когда носят песцовые воротники, знают, что хозяин их жрёт падаль? Лица погибшим людям обгрызает?.. Так вот, когда человек замерзает зимой и его не находят сразу, а находят весной или летом... человек лежит на высоком снежном грибе... потому что под человеком снег не тает почти... мерзко, правда? И ещё, если лица нет, песцы постарались... Зачем он купил капкан?..

Людей ищут через три дня. Людей ищут через три дня. Тебя никто не ищет. Ох, и дурачьё люди! Искать надо, пока жив, а не когда сдох! Или вы думаете, что человек ушёл в тундру и не вернулся в назначенное время, так он остался там с бабами погулять? Ох, и дурачьё, люди!

Ромка упал. Упал и не поднялся, даже попытки не сделал. Лежал, дышал тяжело и только и пытался контролировать себя, свой воспалённый мозг, чтобы не уснуть. Дыхание било в снег и снег этот стал сразу оседать вниз, кристаллизоваться и таять на глазах. Ромка хрипнул горлом, согнул руку в локте и упёрся ей в снег, только здесь почувствовал, что пальцы у него холодные, можно сказать, что замёрзшие. Посмотрел на часы – стёклышко у часов запотело, циферблат видно было плохо, Ромка посмотрел сбоку – что-то около восьми утра... Значит, скоро день! Скоро рассвет! Боже мой, неужели будет свет в этой тундре? А что ему свет, если зрения нет? Что ему свет? А многое ему свет! Свет – это жизнь, когда светло, идти легче, и когда будет светло, он обязательно найдёт выход.

Рассвет пришёл. Ночь закончилась.

Ромка стал вглядываться вперёд, Ромка стал давить на глаза, жмуриться изо всех сил, так иногда получалось, что иногда на какое-то мгновение было хоть что-то видно... Но ничего не получалось. Глаза слипались. Ромка хотел повернуться вновь в какую-нибудь сторону и... изо всех оставшихся сил пойти, попробовать счастья в другой стороне. Повернуться сил не было. Перед ним была открытая тундра, в ней едва уловимой полоской темнело... темнели... а что там может темнеть? Боже мой, как спать хочется! Он не сможет спать в позе трупа десять минут, в позе трупа он может заснуть навсегда. Неужели умираю? Зачем я купил капкан?..

Ромка стоял между выбором – сесть и отдохнуть... как отдохнуть, заснуть?.. Второе – идти. Куда идти? Вновь выбрать какую-нибудь сторону и вновь наугад? Глаза слипаются... глаза... боже, я сплю на ходу. Ромка зачерпнул рукавицей снега и протёр лицо... боже, боже, помоги, не забирай меня к себе, или куда там мне определено? Куда?

Снег таял на лице. Снег немного ободрил. Немного. Ромка вынул руку из рукавицы и протёр ладонью лицо, протёр так, что снег стаял на ресницах.

– Боже, боже, не покидай меня! – прошептал он старательно как мог, – Боже...

И здесь в мозг вошла стальная, холодная игла, вошла так, что в любой другой раз Ромка просто бы заорал от боли, но не сейчас. Сейчас он увидел то, что так сильно хотел, так сильно просил, так желал... Маленькая, крошечная, незаметная капелька снежной воды, стаявшая на ресницах под его рукой, осела на этих ресницах, сощуренных чуть ли не вплотную... маленькая капелька воды, осевшая на ресницах одного лишь глаза, сыграла роль линзы... это было мгновение, это была даже не секунда – миг, вспышка, взрыв в сознании... Маленькая капелька воды сыграла роль линзы, и Ромка увидел всё вокруг на этот миг! Он увидел перед собой огромное поле снега, огромное, бескрайнее поле снега, никакого города, никакой шахты, ничего, ничего... только серая полоса насыпи, только серая полоса железнодорожной насыпи!.. То, что он думал, были не кусты, это была железная дорога с шахты. Ромка взвыл на все окрестности и побежал на лыжах вперёд. Капелька воды давно исчезла, вновь была вокруг одна муть, вновь вокруг было лишь серое, белое, мутное пространство. Но сознание цепко держало картинку насыпи. Каких-то сто метров? Ромка пробежал их в двадцать секунд. Перед насыпью он упал, упал, потому что насыпь была крутая, подняться на лыжах не смог, сбросил лыжи, стал карабкаться наверх, выбрасывая ещё не припорошённые куски щебня из-под себя...

А вот и они! Вот – две стальные полосы рельс. Рельсы уходили вдаль в обе стороны. Куда? Никуда. Ромка упал на рельсы, пытаясь обхватить их руками, лицо его уткнулось в шпалы, пахнущие креозотом даже на лютом морозе, из глаз стали сами по себе капать слёзы, слёзы падали на шпалы, и там сразу темнело влагой, потом сразу леденело на холоде, потом опять темнело и опять... Ромка не понимал, что с ним происходит. Он даже забыл в этот миг, что поезда здесь ходят один раз в неделю. Конечно, поезда ходили чаще, но даже если один раз в день, то когда? Успеют? Даже если не успеют, никуда не уйду, никуда отсюда не уйду! Пойду по шпалам... пойду... сейчас пойду...

Ромка лежал на шпалах между рельс и ревел уже в голос, рыдания рвались наружу и вся окрестная тундра внимала его радости и жизни. Занимался день, просыпалась в тундре жизнь, которую Ромка хотел отнимать. Он даже не помнил, как уснул, он не помнил, как отключился... он не мог спать, он просто терял сознание, в бесконечном сне он слышал только одно, он слышал, что рельсы начали «стучать»... часто, быстро стучать. Так стучит на рельсах только небольшая дрезина или мотовоз, что возит рабочих-железнодорожников... так стучит спасение, так стучит, так поёт сама жизнь. А вот и ангелы... сколько их, двое? Ромка не видел лиц, он видел лишь замерший перед ним оранжевый тупомордый мотовоз. Мутный, большой, потому что остановился мотовоз в двух метрах от него. В двух метрах!.. В двух метрах от него!.. Потому и вижу, значит, люди, рядом... Чей-то голос крикнул:

– Живой? Хватай его!.. Под ноги давай, может, успеем...

Это не видение, мелькнуло у Ромки в смыкавшемся сознании, это люди... люди... маслом пахнет машинным кто-то... запах какой приятный!.. Зачем он купил капкан?.. Чтоб ты сдох... капкан!

2014 г. 2017 г. Салехард.





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0